Зарождение капитализма и разложение крестьянства

Крепостное право падает. Система хозяйства, – рассчитанного уже на рынок (это особенно важно), – меняется, но меняется не сразу. К старым чертам присоединяются новые. Эти новые черты состоят в том, что основой помещичьего хозяйства делается уже не снабжение крестьянина средствами производства, а, напротив, «свобода» его от средств производства, его нужда в деньгах. Натуральное хозяйство, натуральный обмен «услуг» (помещик дает крестьянину землю, а крестьянин – продукты своего труда, хлеб, холст и т.п.), заменяет товарный, денежный, «свободный» договор. Именно эта форма хозяйства, совмещающая старые и новые черты, и воцарилась в России после реформы.

Капиталистическая система охватывает все сельское хозяйство. Вводятся новые машины, работа переходит от закабаленного крестьянина к батраку, а это, в свою очередь, требует иной системы хозяйства, нового отношения к найму рабочих (согласно данным земской переписи 3,5 млн. чел., что около пятой доли населения являются наемными рабочими у зажиточных крестьян и помещиков).

Зажиточное крестьянство, несмотря на наивысшую обеспеченность его надельной землей, концентрирует в своих руках массу купчих и арендуемых земель, превращается в мелких землевладельцев и фермеров[b].

Таврические земские статистики[5] приняли группировку крестьянских дворов по величине посева – прием очень удачный, позволяющий точно судить о хозяйстве каждой группы. Мы видим неравномерность в распределении посева очень значительна^[c]:

²/₅ всего числа дворов (имеющие около ³/₁₀ населения ибо состав семьи здесь ниже среднего) имеют в своих руках около ¹/₈ всего посева, принадлежа к малосеющей, бедной группе, которая не может покрыть своих потребностей доходом от своего земледелия.

Далее среднее крестьянство тоже около ²/₅ всего числа дворов, которые покрывают свои расходы доходом от земли.

Наконец зажиточное крестьянство (около ¹/₅ дворов и ³/₁₀ населения) сосредотачивает в своих руках более половины всего посева, причем размер посева на 1 двор ясно показывает его «коммерческий» торговый характер, земля становиться товаром, «машиной для добывания деньги».

У группы с 5-10 дес. посева всего лишь 11,8% посевной площади дает рыночный продукт, тогда как у зажиточного крестьянство 52-61% посевов идет на рынок, оно ведет уже торговое земледелие, получая в год 547-1500 руб. валового денежного дохода.

Это торговое земледелие уже превращается в капиталистическое, так как размеры посева у зажиточных крестьян превышают рабочую норму семьи^[d], заставляя их прибегать к найму рабочих. Наоборот, бедное крестьянство отпускает рабочих, продает своею рабочую силу, так как доход от земледелия дает, например в группе с 5-10 дес. посева, только около 30 руб. деньгами на двор.

Возьмем данные о живом и мертвом инвентаре. Зажиточное крестьянство оказывается во много раз обеспеченнее инвентарем, чем бедное и даже среднее. Относительно мертвого инвентаря приведем данные об улучшенных орудиях, заимствуя их из земско-статистических сборников. Из всего числа жнеек и косилок 92,8% находятся в руках крестьянской буржуазии (¹/₅% всего числа дворов).

Вполне естественно, что у зажиточного крестьянства и техника земледелия стоит значительно выше среднего (больший размер хозяйства, более обильный инвентарь, наличность свободных денежных средств и т.д.). Зажиточные крестьяне производят свои посевы скорее, лучше пользуются благоприятной погодой, заделывают семена более влажной землей, вовремя производят уборку хлеба; одновременно вместе с возкою и молотят его и т.д.

Естественно также, что величина расхода на производство земледельческих продуктов понижается (на единицу продукта) по мере увеличения размеров хозяйства. Например у сеющих до 5 десятин приходиться на 100 десятин надела 28 работников, 28 голов рабочего скота, 4,7 плуга и буккера, 10 бричек, а у сеющих свыше 50 десятин – 7 работников, 14 голов рабочего скота, 3,8 плуга и буккера, 4,3 брички. С увеличением размера хозяйства и запашки у крестьян расход по содержанию рабочих сил, людей и скота, этот главнейший расход в сельском хозяйстве, прогрессивно уменьшается, и у многосеющих групп делается почти в два раза менее на десятину посева, чем у групп с малой распашкой.

Один берет 2 десятины за безумную цену (15 руб.), очевидно из крайней нужды, на разорительных условиях, а другой берет 48 десятин, сверх достаточного количества своей земли, «покупая» землю оптом несравненно дешевле, по 3,55 руб. за десятину.

Этот закон большей продуктивности, а, следовательно, и большей устойчивости крупных крестьянских хозяйств имеет важное значение, не только для одной Новороссии, но и для центральных губерний России. Чем дальше идет проникновение товарного производства в земледелие, чем сильнее, следовательно, становиться конкуренция между земледельцами, борьба за землю, борьба за хозяйственную самостоятельность, – тем с большей силой должен проявиться этот закон, ведущий к вытеснению среднего и бедного крестьянства крестьянской буржуазией[e].

Распространение с-х. хозяйственных машин и экспроприация крестьянства, – это явления неразрывно связанные друг с другом. Систематическое употребление машин в сельском хозяйстве с такой же неумолимостью вытесняет патриархального «среднего» крестьянина, с какой паровой ткацкий станок вытесняет ручного ткача-кустаря.

Машины в громадной степени повышают производительность труда в земледелии, но введение машин требует значительных размеров капитала, а потому доступно только крупным хозяевам. Кроме того, машина окупается только при обработке большого количества продукта – расширение и концентрация производства становиться необходимостью.

Попытаемся теперь обрисовать основные черты новых общественных отношений, складывающихся в земледелии при употреблении вольнонаемного труда, определить их значение.

С-х. рабочие, массово приходящие на юг, принадлежат к самым бедным слоям крестьянства. Из рабочих, приходящих в Херсонскую губернию, ⁷/₁₀ идут пешком, не имея средств на покупку ж.-д. билетов. В среднем рабочие берут с собой около 2-х рублей; нередко у них не хватает денег даже на паспорт, и они берут за гривенник месячный билет.

Громадное большинство рабочих имеет надельную землю, но в количестве совершенно ничтожном. «В сущности все эти тысячи сельскохозяйственных рабочих являются безземельными, деревенскими пролетариями, для которых все существование теперь в отхожих промыслах... Обезземеливание быстро идет вперед и увеличивает число сельского пролетариата. Наглядным подтверждением быстроты этого роста служит число рабочих-новичков, первый раз идущих наниматься. Таких новичков бывает около 30%.»^[f]

Массовое передвижение рабочих создало особые формы найма, свойственные высокоразвитому капитализму. На юге и юго-востоке образовалось множество рабочих рынков, где собираются тысячи рабочих и куда съезжаются наниматели. Промышленный характер центров особенно привлекает рабочих, которые охотно нанимаются и на неземледельческие работы.

Таким образом, капитализм создал на окраинах новую форму «соединения земледелия с промыслами», соединение земледельческого и неземледельческого труда по найму.

В широких размерах такое соединение возможно только в эпоху последней, высшей стадии капитализма – крупный машинной индустрии, которая подрывает значение искусства, «рукомесла», облегчает переход от одного занятия к другому и нивелирует формы найма.

И действительно, формы найма в этой местности очень оригинальны и весьма характерны для капиталистического земледелия. Все те полупатриархальные, полукабальные формы работы по найму, которые так часты в среднечерноземной полосе, здесь отпадают. Остаются одни только отношения нанимателей к нанимающимся, одна торговая сделка по купле-продаже рабочей силы.

Как и всегда при развитых капиталистических отношениях, рабочие предпочитают поденный или понедельный наем, который позволяет им точнее регулировать плату сообразно со спросом на труд. «Цены устанавливаются для округа каждого базара (верст на 40 кругом) с математической точностью. Само собой разумеется, что сильные колебания цен на труд вызывают бесчисленные нарушения договора, – «стачки происходят с обеих сторон; рабочие уговариваются, чтоб просить дороже, а наниматели – дать дешевле».

До какой степени открыто царит здесь, в отношениях между классами, «бессердечный чистоган», видно из следующего факта: «опытные наниматели хорошо знают», что рабочие «поддаются» только тогда, когда съедят весь свой хлеб. «Один хозяин рассказывал, что, приехавши на базар нанимать рабочих... он стал ходить между их рядами и палкой ощупывать их котомки: у кого хлеб есть, то с теми рабочими и не разговаривает, а уходит с базара» и ждет, пока «не окажутся на базаре пустые котомки».

Как и при всяком развитом капитализме, наблюдается и здесь, что мелкий капитал особенно давит рабочего. Крупного нанимателя простой коммерческий расчет заставляет отказаться от мелких прижимок, дающих мало выгоды и грозящих большим убытком при конфликте. Поэтому, например, крупные наниматели (нанимающие по 300-800 рабочих) стараются не отпускать рабочих через неделю и сами устанавливают цены сообразно со спросом на труд. Некоторые даже вводят систему надбавок к плате при повышении цен на труд в окрестности, – и все свидетельства говорят о том, что эти надбавки с лихвой вознаграждаются лучшей работой и отсутствием столкновений.

Напротив, мелкий хозяин не брезгает ничем. «Мужики-хуторяне и немцы-колонисты отбирают себе рабочих «на выбор», платят им на 15-20% дороже, но и сумма работы, которую эти хозяева «выжимают» из рабочих, – выше на 50% процентов». «Девки» у такого хозяина не знают, как они сами говорят, «ни дня, ни ночи». Колонисты, нанимая косарей, заставляют идти в последней ноге (т.е. подгонять рабочих!) своих сыновей посменно, так что сменяющиеся погоняльщики становятся раза три в день со свежими силами, подгоняя рабочих: «оттого по истощенному виду так легко узнать работавших у немцев-колонистов». «Вообще мужики-хуторяне и немцы избегают нанимать рабочих, служивших ранее во владельческих экономиях. «Вы у нас не выдержите», говорят они прямо.

Спрашивается, в чем искать выхода и какими средствами добиваться улучшения участи крестьянина?

От гнета капитала мелкое крестьянство может избавиться, только примыкая к рабочему движению, помогая ему в его борьбе за социалистический строй, за превращение земли, как и других средств производства (фабрик, заводов, машин и пр.) в общественную собственность.

Пытаться спасти крестьянство защитой мелкого хозяйства и мелкой собственности от натиска капитализма значило бы бессмысленно задерживать общественное развитие, обманывать крестьянина иллюзией возможного при капитализме благосостояния, разъединять трудящиеся классы, создавая меньшинству привилегированное положение за счет большинства. Вот почему социал-демократы всегда будут бороться против таких бессмысленных и вредных учреждений, как неотчуждаемость крестьянских наделов, круговая порука[6], запрещение свободного выхода из крестьянской общины[7] и свободного приема в нее лиц каких угодно сословий![g]

Но наш крестьянин страдает, как мы видели, не только от гнета капитала, но и от гнета помещиков и от остатков крепостничества. Беспощадная борьба против этих пут, неизмеримо ухудшающих положение крестьянства и связывающих его по рукам и ногам, не только возможна, но и необходима в интересах всего общественного развития страны, ибо безысходная нищета, темнота, бесправие и приниженность мужика кладет на порядки нашего отечества отпечаток азиатчины. И социал-демократия не исполнила бы своего долга, если бы не оказала всей и всяческой поддержки этой борьбе. Такая поддержка должна выразиться, коротко говоря, во внесении классовой борьбы в деревню^[h].

Признание бедствий крестьянина сделалось теперь почти всеобщим, фраза о «недостатках» реформы 1861 г. и о необходимости государственной помощи стала ходячей истиной.

Наш долг указывать на то, что эти бедствия происходят именно от классового угнетения крестьянства, что правительство – верный защитник классов-угнетателей, что не помощи от него, а избавления от его гнета, завоевания политической свободы должны добиваться те, кто искренне и серьезно хочет коренного улучшения положения крестьян.

Говорят о чрезмерной высоте выкупных платежей, о благодетельной мере понижения и пересрочки их правительством.

Мы скажем – что все эти выкупные платежи – не что иное, как прикрытое законными формами и чиновничьими фразами ограбление крестьян помещиками и правительством, не что иное, как дань крепостникам за освобождение их рабов.

Мы выдвинем требование немедленной и полной отмены выкупных платежей и оброчных сборов, требование вернуть народу те сотни миллионов, которые годами выколачивало царское правительство для удовлетворения аппетитов рабовладельцев.

Говорят о малоземелье крестьян, о необходимости государственной помощи для расширения крестьянского земледелия.

Мы скажем – что именно благодаря государственной помощи – помощи помещикам, разумеется, крестьяне лишились необходимейшей для них земли.

Мы выдвинем требование вернуть крестьянам те отрезки, посредством которых продолжает держаться подневольный, кабальный, барщинный, крепостной труд.

Мы выдвинем требование учредить крестьянские комитеты для исправления тех вопиющих несправедливостей, которые наделали по отношению к освобождаемым рабам учрежденные царской властью дворянские комитеты[8].

Мы требуем учреждения судов, которые бы имели право понижать чрезмерно высокую плату за землю, взымаемую помещиками благодаря безвыходности положения крестьян.

Мы будем стараться всегда и по всяким поводам разъяснять крестьянам, что люди говорящие им об опеке или помощи от современного государства, – либо дурачки, либо шарлатаны и худшие враги их.

Крестьянству нужно прежде всего избавление от произвола и гнета власти чиновников, нужно прежде всего признание их полной и безусловной равноправности во всех отношениях с другими сословиями, полной свободы передвижения и переселения, свободы распоряжения землей, свободы распоряжения всеми мирскими делами и мирскими доходами.

Самые обыденные факты из жизни любой русской деревни могут дать всегда тысячи поводов для агитации во имя указанных требований.

Эта агитация должна исходить из местных, наиболее назревших нужд крестьян, но не останавливаться на них, а неустанно расширять кругозор крестьян, неустанно развивать их политическое сознание, указывать на особое место, занимаемое в государстве помещиками и крестьянами, указывать на единственное средство избавления деревни от висящего над ней гнета произвола и угнетения – созыв народных представителей, низвержение самовластия чиновников.

И агитация на почве непосредственных и наиболее насущных нужд крестьянства только тогда будет в состоянии исполнить свою задачу – внести классовую борьбу в деревню, – когда каждое разоблачение того или другого «экономического» зла она сумеет связать с определенным политическим требованием.