В методологии подхода

Согласно мнению бельгийского традиционалиста Р. Стойкерса все экономические концепции могут быть выражены либо «метафорой часов», либо «метафорой дерева».[73] Исходя из первой дефиниции общество представляет собой искусственную конструкцию, состоящую из атомарных и дискретных частиц - «эгоистических индивидуумов», конкурирующих друг с другом в погоне за личным благосостоянием. Это линия Адама Смита, перекликающаяся с механистическим мировосприятием XVIII века.[74]

«Часовые» концепции уязвимы в этиологическом отношении. Экономика в них производна от самой экономики. Между тем, чтобы привести часовой механизм в действие, его требуется завести. Ход стрелок по размеченному циферблату определяется часовым мастером. В качестве часовщика экономических механизмов выступает государство.

«Метафора дерева» строится на постулате, что и человек, и общество есть явления органические, а не механические, что они не полностью описываются с помощью эгоистических материалистических параметров. Выразителями идей альтернативной экономики являлись в разные эпохи: Ф. Лист, Ж. Сисмонди, В. Рошер, Г. Шмоллер, М. Вебер, В. Зомбарт, И. Шумпетер, Ф. Перру. Они настаивали на главенстве исторических, национальных, государственных и религиозных факторов при объяснении экономической деятельности человека. Экономика в их видении есть производное от идеологии.[75] Из российских мыслителей стоит в этом отношении сослаться на С. Булгакова, который в своей книге «Философия хозяйства» доказывал, что экономика есть явление духовной жизни в такой же мере, в какой и все другие стороны человеческой деятельности. «Дух хозяйства, - писал философ, - есть опять-таки не фикция, не образ, но историческая реальность».[76]

К сожалению отечественные ученые при проведении экономического анализа обременены как правило стереотипом «метафоры часов». Взгляд же через призму «метафоры дерева» мог бы привести к нетривиальным выводам, раскрытию специфики российской цивилизационной модели.

Еще Аристотель противопоставлял друг другу два типа хозяйственной деятельности – «экономию» и «хрематистику». Под экономией подразумевалось материальное обеспечение «экоса» (дома) в целях удовлетворения насущных потребностей. Напротив, цель хрематистики заключалась в получении прибыли, накоплении богатств.

Благодаря трудам Макса Вебера в общественных науках вновь актуализировалась проблема дифференциации двух типов «экономического человека». Деятельность первого из них ориентирована на скорейшее получение прибыли. Моральные сдержки для него при этом не действенны.

При преобладании данного типа человека складывается модель «торгового» или «спекулятивного» капитализма. Ее паразитарность определяется тем обстоятельством, что ни торговец, ни спекулянт не склонны к производству товаров. Для другого типа экономического человека капитал не есть самоцель, а лишь средство для освященного труда. Этика же трудовой деятельности определяется для него религиозными соображениями. Именно на такого рода духовных основах формируется, согласно Веберу, производящий тип капиталистического хозяйствования. Вне протестантской сакрализации труда капитализм не был бы исторически возможен.

Если Россия всерьез рассчитывает включиться в международную конкурентную борьбу за роль мирового экономического лидера, а не довольствоваться лишь статусом региональной державы второго хозяйственного эшелона, она должна думать о принципиально новой для современного мира модели управления, позволяющей совершить форсированный отрыв от потенциальных конкурентов. Репродуцирование уже существующих в других странах механизмов организации хозяйствования ставит ее в положение заведомого аутсайдера и лишает шансов на обретение конкурентоспособности. Следовательно, необходимо выдвижение некой экономической альтернативы. Она может позиционироваться как особый идеологический призыв к миру. В общих чертах такая модель характеризуется как «экономика духовного типа». Хозяйственная деятельность в ней есть не самодостаточная, а подчиненная высшим духовно-нравственным критериям общества сфера. Именно использование идейно-духовного потенциала человека может обеспечить преимущества предлагаемой модели над однофакторной материальной системой экономики Запада.

Об угрозе превращения экономики в самоцель рассуждали многие мыслители прошлого, представляющие совершено различные полюса в спектре общественных идеологий. «Менее всего, - писал русский религиозный философ Н.А. Бердяев, - экономика может создать нового человека. Экономика относится к средствам, а не целям жизни. И когда ее делают целью жизни, то происходит деградация человека».[77] Примерно в том же смысле высказывался французский социалист Ж.Жорес: «В человеке есть такое слияние самого человека и экономической среды, что невозможно отделить экономическую жизнь от жизни моральной; нельзя разделить существование человечества на две части, отделить в нем идеальную жизнь от жизни экономической».[78]

Экономические отношения представляют лишь одну из граней человеческого бытия. В иерархии ценностей традиционных сообществ экономика занимала подчиненное положение. Выше ее находились сферы религии и политики. Данная структура общественных функций соответствовала сословно-клановой модели социальной организации. Только в результате серии буржуазных революций произошла функциональная инверсия. Экономика заняла первую ступень ценностной иерархии. Претендующая на глобализационое воплощение новая цивилизация Запада могла бы быть охарактеризована как цивилизация экономическая. В этом заключается ее специфичность и аномальность по отношению к мировому историческому опыту. Вместе с тем, вариативность механизмов управленческого воздействия на экономику в существующей модели оказывается весьма ограничена. Идейно-духовный и командно-мобилизационные ресурсы в результате произошедшей инверсии оказались исключены из факторов управления. Следует предположить, что восстановление традиционной ценностной иерархии увеличит соответственно и ресурсный потенциал экономической системы.

В традициях русской православной цивилизации понимание феномена труда не исчерпывалось материальными аспектами существования человека, будучи сопряжено с этологией нравственного (религиозная сфера) и государственного (политическая сфера) служения. «Выставлять своекорыстие или личный интерес как основное побуждение к труду, – писал русский религиозный философ В.С. Соловьев, – значит отнимать у самого труда значение всеобщей заповеди».[79] Именно автор дефиниции «русская идея» еще в XIX в. выступил с призывом «не ставить Мамону на место Бога, не признавать вещественное богатство самостоятельным благом и окончательной целью человеческой деятельности, хотя бы в сфере хозяйственной», а соответственно подчинить экономику высшим нравственным императивам.[80] Аналогичные взгляды развивал в философии духовного хозяйствования С.Н. Булгаков.[81]

Постановка экономики на вершину ценностной пирамиды приводит к деформации высших целей. Рост ВВП рассматривается как универсальный критерий успешности. Между тем самоценность материального благосостояния, взятая сама по себе, сомнительна. Национальное понимание счастья далеко не всегда связано с потребительским благополучием.

Американская успешность есть в иноцивилизационных интерпретациях проявление общественной дегенерации. Русская традиция выдвигала этическим идеалом нестяжательский образ жизни, существование на минимуме удовлетворения материальных благ. При такой постановке вопроса рост ВВП не может определяться в качестве единственной самоценности, а лишь возможного (но необязательного) средства решения высших цивилизационных задач, таких как поддержание государственной безопасности, человеческое развитие. Такое разграничение целей и средств задает определенную специфику выстраивания российской экономической модели, в которой частный эгоистический интерес должен быть гармонизирован с государственно - общественными интересами.

Экономика есть производное от совокупности действий исторических, религиозных, национальных, государственных, ментально-аксиологических, идейно-духовных, природных факторов. Их совокупное рассмотрение позволяет ввести новую для экономического дискурса интегральную категорию цивилизационного ресурса (интегрированного цивилизационного фактора). Доказательство его наличия дает основания для пересмотра универсализма мировой экономики в пользу модели ее вариативности. Место, отводимое цивилизационному ресурсу экономической политики, видится в области формирования специфических механизмов, организационно-управленческих и мотивационных оснований трудовой деятельности (рис.1.2.2). Насколько бы теоретически ни была проработана доктрина развития экономики, при нежелании человека трудиться она будет нереализуема.

Рис. 1.2.2. Цивилизационный резерв решений в экономической политике: управленческая модель

Традиционным для российской науки является рассмотрение экономики изнутри, не выходя за рамки собственно экономического дискурса. Между тем целостное ее восприятие и осмысление на макроуровне возможно при взгляде извне, с позиций других общественных дисциплин. Й. Шумпетер утверждал о существовании четырех способов изучения экономики: через теорию, через статистику, через социологию и через историю.[82] Можно обнаружить и другие методологические подходы к осмыслению экономических процессов через призму неэкономических дисциплин. Кумулятивное их действие как раз и позволяет обнаружить цивилизационного ресурс экономического успеха.