Советская и постсоветская культура (80-90-х годов ХХ века).

Восьмидесятые годы – время сосредоточения художественной культуры вокруг идеи покаяния. Мотив всеобщего греха, плахи заставляет художников прибегать к таким формам художественно-образного мышления, как притча, миф, символ. В свою очередь, познакомившись с романом «Плаха» Ч. Айтматова и фильмом «Покаяние» Т. Абуладзе читатель и зритель рассуждали, спорили, вырабатывали собственную гражданскую позицию.

Важнейшей особенностью художественной ситуации восьмидесятых годов является наметившаяся тенденция давать новую концепцию человека мира, где общечеловеческое гуманистическое значимее, чем социально-историческое. По многообразию творческих стилей, эстетических концепций, пристрастий к той или иной художественной традиции, культура конца 80-х, начала 90-х годов напоминает ХIХ века в русской культуре. Отечественная культура как бы добирает несостоявшийся естественный момент своего развития (спокойно пройденный западно-европейской культурой ХХ века) и насильственно остановленный известными социально-политическими событиями у нас в стране.

В советское время параллельно с официальной культурой развивалась, так называемая, независимая культура, которая восприняла образцы западного постмодерна и воспроизвела их на российской основе.

То, что характерно для западной культуры, сегодня становиться достоянием России. В качестве примера можно сослаться на творчество И. Кабанова 1970-1990 гг. Убогие предметы советского коммунального быта, запечатленные в монументальных формах и масштабах, «музей мусора» - гибрид свалки и усыпальницы – являют собой эксперименты, призванные подтвердить исчезновение иерархических структур и бинарных оппозиций. Значительное и пустяковое, умное и глупое, нормальное и патологическое, возвышенное и низменное – все это обесценено, лишено устойчивости и значимости. Все равноценно и нет ничего святого.

Э. Булатов строит свои композиции по принципу подчеркнуто несовместимых друг с другом предметов, изображений, надписей, соединенных в одном, якобы реальном (эмпирическом) пространстве. Отделить «правильное» и «неправильное», «возможное» и «невозможное», «хорошее и плохое» друг от друга в принципе невозможно. Художник изображает мир перепутанных смыслов, уравненных в своей обесцененности.

Для параллельной независимой культуры, особенно в сфере живописи, характерно столкновение разных смыслов в одном пространстве, при полной невозможности привести их к одному знаменателю, логике, здравому смыслу. Таковы «мифологические» сюиты картин Звездочетова и Филиппова, изображающие алогичные «реалии» и «бредовую историю».

Стертость грани между разумом и безумием - это один из главных принципов искусства неоконцептуалов – таких, как группы «Медгерменевтика» и «Перцы».

Рассматривая основные тенденции и устремление независимой культуры, можно обнаружить ее влияние на ключевые разделы советской художественной культуры второй половины конца ХХ века.

В творчестве распутина, в некоторых произведениях Айтматова рисуется своего рода потерянный мир и населяющие его люди, утратившие свое «Я» вместе с той иерархической и бинарной картиной мира, которая распалась у них на глазах.

На этом фоне особенно заметен Ф. Искандер. В его философской притче «Кролики и удавы» отношения между жертвами и палачами рассмотрены столь неожиданным образом, что их известный антагонизм оказывается сомнительным. Правые и виноватые, добыча и охотник, добрый и злой нуждаются друг в друге и, в известном смысле, составляют единое целое.

Этот же прием использует В. Войнович, изображая парадоксальное «единство противоположностей». Традиции фольклора в соединении с ирреальной реальностью поражают безумную логику: слабый оказывается сильным, умный – глупым, невиновный – злейшим преступником.

Сходные идеи и приемы используются в кино. В творчестве Тарковского, Абуладзе, Абдрашитова, Сокурова, Муратовой предлагаются нашему вниманию некие метафизические загадки со многими, либо же, что то же самое, с никакими отгадками. Творчество этих блестящих кинематографистов запечатлевает мятущихся, потерянных людей, странствующих по свету и пытающихся обрести ясность и определенность среди всеобщего помрачения, утраты ценностей и размывания всех устоев бытия, когда человек уже не знает, не помнит, где – смысл, где – бессмыслица, где – добро, где зло.

Итак, признаки постмодернистской культуры Запада (уклончивость смыслов, их разорванность, алогичность) четко прослеживаются в советской и постсоветской независимой культуре.

Однако очень сходные следствия имеют разные причинные основания. В России не было ни западного политического плюрализма, ни открытого общества, ни потребительского изобилия, ни информационного бума, ни электронного преобразования жизни и психики людей.

Причины постмодернистских новаций в современной отечественной культуре достаточно разнообразны. Исследователи культуры выделяют следующие. Одной из главных, на которую указывали ещё Достоевский и Бердяев, является «неприкаянность» русского национального характера, тотальная бесприютность, в которой теряют смысл категории реального и нереального, факта и фикции.

В. Кормер ищет причины в специфических особенностях сознания людей советской эпохи. Он фиксирует такое явление, которое назвал «двойным мышлением». Смысл этого явления в том, что советский человек приучен самим способом своего бытия забывать о логике, о здравом смысле и ориентироваться на идеи и понятия, которые исключают друг друга. В качестве аргумента В. Кормер приводит такое наблюдение: советская интеллигенция чаще всего относилась резко негативно к политической и общественной системе своей страны, что не мешало ей в основном поддерживать эту систему. Такое «двойное мышление», по-видимому, означает, что для его носителей различие между «плохим» и «хорошим» не представляется чем-то важным.

М. Кантор, известный художник и философ, в качестве одной из причин указывает на «комплекс Иуды», т.е. на психологию предательского компромисса с совестью.

Делаются попытки объяснить данный феномен с точки зрения социальной психологии.

Л. Ржевский разработал концепцию «ювенальности» советский психики, т.е. описал явление неустойчивости и нечеткости жизненных установок по аналогии с детской и юношеской психикой. Иными словами, он рассматривал тот тип личности, который характеризуется утратой способности различать и противопоставлять смысловые оппозиции. Тёмное и светлое, хорошее и дурное, разумное и неразумное становится неразличимым или плохо различимым. Сумеречное сознание, «личность без свойств» - таковы результаты этой эволюции человеческого существа.

Параллельная независимая культура имеет своего носителя. Этот носитель и есть то общее, что роднит западный постмодерн и советскую неофициальную культуру. По их носителю – маргиналу, эту культуру можно назвать культурой маргинального человека.

Маргинальный человек, или маргинал, - это человек, вырванный из своей прежней социальной, национальной, культурной среды, но неспособный радикально приспособиться к другой среде и, следовательно, пребывает в некотором промежуточной измерении. Это серьезная проблема для всех развитых стран. Советский Союз, а затем и Россия не являются исключением. Число маргиналов резко возрастает в связи с драматическими катаклизмами происходившими в течение многих десятилетий в советским и постсоветском обществе.

Крупные города, переполненные выходцами из сельской местности, которые не вполне приспособились к городской цивилизации, разнообразные профессии и занятия, в которых доминируют новички, малоопытные люди, не принадлежащие к этой профессии с самого начала и целиком, сфера культуры, где, в основном, такие же «пришельцы», выходцы их иных социальных сфер, непричастные к культуре изначально, появившиеся лавины эмигрантов, которые на Западе называют «неокочевниками», - все это почва и контингент новой культуры.

Социальная, культурная, национальная маргинальность стала предметом отражения в произведениях Айтматова и Пикуля, Каримова и Пригова, Муратовой и Балаяна.

А. Якимович вскрывает еще одно общее, лежащее в основном подобие между независимым искусством в советском и постсоветском обществе и западным постмодернизмом. Он пишет: «Для «постмодернистского» сознания тоталитарен, по сути, весь мир. Тоталитарен изначально и в своей основе: в жесткой ли форме «реального социализма»; в либеральном ли облике пост-индустриального Запада».

Поэтому поиск смысла сам предстает изначальной бессмыслицей: самопознание жизни убивает жизнь. Отсюда, распад – как господствующий мотив независимого искусства. Постмодерн освобождает силы распада.

И хотелось бы солидаризироваться с А. Якимовичем, надеющимся, что: «В грядущем «распаде распада» и родится, будем надеяться, нечто новое, что даст ответ на сегодняшние проблемы».