Эстетика и этика научного творчества

Не следует, как выяснилось, абсолютизировать и объективность естественнонаучного метода познания. Конечно, готовая, завершенная теоретически и подтвержденная экспериментально научная концепция не допускает произвольных изменений по принципу «мне так больше нравится». Однако «наука как процесс, наука в ее развитии, наука
как серия изменений в представлениях о мире обязательно включает и эстетические, и этические, и поэтические моменты».

Б.Г. Кузнецов

Эстетические соображения вдохновляли Николая Коперника, отстаивавшего гелиоцентрическую систему мира, в которой Земля обращается вокруг Солнца, а не наоборот. Главными его аргументами были стройность и простота этой системы.

Эйнштейн говорил, что существует два критерия выбора новой физической теории. Первый — это внешнее оправдание, то есть соответствие теории эксперименту. Однако профессионалы знают, что теорий, соответ­ствующих данному набору экспериментальных данных, можно сконструировать сколько угодно — за счет введения дополнительных гипотез и подгоночных параметров. И здесь на передний план выступает второй критерий Эйнштейна — внутреннее совершенство теории: естественность, логическая простота посылок, определенность утверждений и выводов — качества эстетические, допускающие субъективность оценок.

Известно высказывание Эйнштейна о Достоевском: «Он дает мне больше, чем любой мыслитель, больше, чем Гаусс». С наиболее известным творением самого Эйнштейна, теорией относительности, связан целый ряд историй, высвечива­ющих роль субъективного фактора в науке. Так, существует мнение, что ее автором следует считать вовсе не Эйнштейна[1]. Действительно, основные формулы теории — так называ­емые преобразования Лоренца (п 2.5.2) — были выведены Хендриком Лоренцем и Анри Пуанкаре еще до Эйнштейна. Почему же теория не носит имени Лоренца или Пуанкаре? Заслуга Эйнштейна в том, что он понял: громоздкие формулы преобразований Лоренца получаются естественно и изящно, если отказаться от привычных представлений о пространстве и времени. Новый образ этих фундаментальных сущностей, новая картина мира — вот тот субъективный вклад, который все же дает право считать создателем теории относительности именно Эйнштейна.

Заметно возросло в последние годы воздействие морально-эти­че­с­ких соображений на процесс научного творчества. Этика в человеческой истории всегда играла роль ограничи­теля, сдерживавшего быстро растущие возможности чело­века по подавлению и истреблению себе подобных и по преобразованию природной среды. Чем быстрее технический прогресс, тем острее необходимость в этических нормах, регулирующих использование его плодов. В последнее время нарушение баланса между технологией и моралью стало особенно заметным благодаря научно-технической революции, которая резко ускорила рост могущества человека и открыла возможность изменения самой человеческой природы. Для рядового гражданина все выглядит так, будто открылся ящик Пандоры: атомные бомбы, баллистические ракеты, бездушные, но всеведущие компьютеры, генетически модифицированные сельскохозяйственные культуры, клонированные животные, а в недалеком будущем — и люди… Ходячим в массовой культуре стал образ гениального, но абсолютно аморального профессора, который делает потрясающие открытия с единственной целью — уничтожить мир или, в лучшем случае, захватить его. Как реакция на это, как результат срабатывания присущих обществу механизмов поддержания стабильности, современные ученые (смо­трев­шие в детстве мультики о профессоре-мань­яке) придают гораздо большее значение этическим моментам, чем их предшественники. Этические соображения непременно учитываются при решении вопросов о распределении средств на научные исследования. С 1995 года выходит журнал Science and Engineering Ethics («На­уч­но-тех­ни­чес­кая этика»), к которому вынуждены прислушиваться наиболее авторитетные научные издания и ученые.

В истории известен случай, когда из чисто этических соображений было выведено важнейшее заключение об устройстве природы.

Древнегреческий философ Эпикур учил, что целью жизни является достижение счастья, понимаемого как отсутствие страданий. Главной причиной страданий он считал страх перед богами, поэтому условием счастья называл освобождение от религии. Этой цели служила разработанная Эпикуром система мира, в которой богам нет места, а есть лишь атомы, совершающие вечное закономерное движение в пустоте, сталкивающиеся, соединяющиеся в тела и вновь разъединяющиеся.

Эпикур впервые осознал этическую проблему, неизбежно вытекающую из представлений о строгой закономерности, господствующей в мире. Если траектории движения атомов строго определены тем или иным законом, это неизбежно приводит к фатальной детерминированности, предопределенности всех будущих событий, в том числе и человеческих поступков. Но это совершенно неприемлемо с точки зрения этики, так как отрицает наличие у человека свободы воли, а значит, и ответственности за свои деяния. «Луч­ше было бы следовать мифу о богах, чем быть рабом физиков (ес­тес­т­­во­ис­пы­та­те­лей), миф дает намек на надежду умилостивить богов посредством почитания их, а судьба [пред­опре­де­лен­ная траекториями атомов] заключает в себе неумолимую необходимость», — восклицал Эпикур в одном из своих писем.

Выход был найден в представлении о том, что атомы, помимо закономерных движений, испытывают еще небольшие случайные, непредсказуемые отклонения от своих законных путей:

«... тела изначальные в некое время

В месте, неведомом нам, начинают слегка отклоняться,

Так что едва и назвать отклонением это возможно»

Лукреций. О природе вещей

Только недавно, уже на нынешнем уровне развития науки, выяснилось, что Эпикур был совершенно прав, утверждая необходимость случайных, непредсказуемых флуктуаций в поведении микрочастиц, неизбежность «шума», который является источником богатства и разнообразия форм нашего мира.