Глава 2. Невротические требования 1 страница

В своей погоне за славой невротик устремляется в царство фантастического, бесконечного, неограниченного. Внешне он ведет "нормальную" жизнь – как член семьи и общества, который ходит на работу и развлекается по выходным. Но сам не понимая того, или по крайней мере не понимая, до какой это доходит степени, он живет в двух мирах – в мире своей тайной частной жизни и в мире жизни официальной. Эти две жизни не сходятся одна с другой, как сказал один пациент: "Жизнь ужасна – в ней столько реальности".

Неважно, насколько сильно отвращение невротика к сопоставлению с очевидным. Реальность неизбежно навязывает себя двояким образом. Пусть он даже высоко одаренный человек, но во всем существенном он похож на каждого из нас – с общими человеческими ограничениями и значительными индивидуальными затруднениями. Его наличное бытие расходится с его богоподобным образом себя. Реальность вне его тоже не обходится с ним, как с божеством. И для него час имеет только шестьдесят минут, ему приходится стоять в очереди, как всем прочим, таксист или начальник на работе обращаются с ним, как с простым смертным.

Унижения, которым (по его ощущению) подвергается невротик, очень удачно иллюстрирует небольшое происшествие из детства одной пациентки. Ей было три года, она размечталась о том, как станет сказочной королевой, и вдруг дядя подхватил ее с пола, шутливо говоря "А у кого это так измазана мордашка?" Она никогда не могла забыть свой яростный и бессильный гнев. Таким образом, личности данного склада почти постоянно сталкиваются с несоответствиями, ошарашивающими и обидными. Как тут быть? Как объяснить их, как на них реагировать или как попытаться от них отмахнуться? До тех пор пока самовозвеличивание слишком необходимо невротику и потому неприкосновенно, он не может не прийти к заключению, что что-то не в порядке с миром вокруг него. Мир обязан измениться. А значит, вместо того чтобы разбираться со своими иллюзиями, он предъявляет требования к внешнему миру. Другие люди и судьба обязаны обходиться с ним в соответствии с его раздутым представлением о собственной значимости. Все и каждый обязаны подстраиваться под его иллюзии. Иначе несправедливо. Он заслуживает лучшей доли.

Невротик считает, что имеет право на особое внимание, деликатность, почтение. Требования почета достаточно понятны и даже порой очевидны для окружающих. Но они только часть, верхушка более всеобъемлющих требований. Все его нужды, вытекающие из его запретов, страхов, конфликтов и решений, обязаны быть удовлетворены или должным образом уважены. Более того. Все, что он чувствует, думает или делает, обязано не иметь вредных последствий. Это фактически означает, что к нему неприменимы законы психологии. Следовательно, ему нет необходимости признавать (или в какой-то мере решать) свои проблемы. Не его это дело – заниматься своими проблемами; это дело других – следить за тем, чтобы его не беспокоили его проблемы.

Немецкий психоаналитик Харальд Шульц-Хенке (X.Шульц-Хенке. "Введение в психоанализ" (Harald Schulz-Hencke. "Einfuehrung zur Psychoanalyse") был первым современным аналитиком, увидевшим эти скрытые требования невротика. Он назвал их Riesenansprueche (гигантскими требованиями) и приписал им решающую роль при неврозе. Хотя я разделяю его мнение относительно их важности, моя концепция требований невротика во многом иная. Термин "гигантские требования" кажется мне неудачным. Он ведет нас в ложном направлении, поскольку подразумевает, что эти требования чрезмерны по содержанию. Да, во многих случаях они не только чрезмерны, но просто фантастичны; но иные из них кажутся вполне разумными. И если мы сосредоточимся лишь на непомерности требований, это помешает нам увидеть в себе и других те требования, которые на вид рациональны.

Возьмем, например, бизнесмена, безумно раздраженного тем, что нужный поезд не отправляется в удобное для него время. Допустим, его знакомый, знающий, что речь идет о чем-то не очень важном, скажет ему, что он слишком многого хочет. Наш деловой человек ответит новым взрывом ярости: он же занятой человек, и ничего нет странного в том, что он хочет, чтобы поезда отправлялись в "разумное" время.

Конечно, его желание понятно. Кто бы не хотел, чтобы поезда отправлялись по расписанию, удобному лично для него? Но они не обязаны отправляться так. Это приводит нас к сути явления: желание или потребность, сами по себе понятные, превращаются в требование. После этого его неисполнение ощущается как несправедливая фрустрация, как оскорбление, на которое можно с полным правом обидеться.

Разница между потребностью и требованием очевидна. Тем не менее, если подводные течения психики подменяют одну другим, невротик не только не понимает, что такая разница существует, но и не желает этого знать. Он говорит о "разумном" или "естественном" желании, тогда как на самом деле речь идет о его требовании; он чувствует, что имеет право на многие вещи, тогда как и малая доля здравого размышления уже подсказала бы ему, что эти вещи совсем не его и не для него. Мне, например, вспоминаются пациенты, возмущенные штрафом за просрочку парковки автомобиля. Желание, чтобы это "сошло им с рук", вполне понятно, но они вовсе не имеют права на освобождение от оплаты. Может быть, они не знают законов? Нет, это не так. Но они скажут (если вообще задумаются над ситуацией), что другим-то сошло с рук, а они попались, и это несправедливо.

По этим причинам мне кажется, что лучше говорить просто об иррациональных или невротических требованиях. Они представляют собой невротические потребности, невольно превращенные в требования. И они иррациональны, потому что претендуют на право, на привилегию, которой на самом деле не существует. Другими словами, они чрезмерны уже в силу того, что их предъявляют в виде требований, вместо того чтобы признать в них просто невротические потребности. Особое содержание скрытых требований, различное в частностях, согласуется со структурой конкретного невроза. Вообще говоря, пациент считает, что имеет право на все значимое для него: на удовлетворение всех своих невротических потребностей.

Говоря о требовательном человеке, мы обычно имеем в виду его требовательность к другим. И человеческие отношения на самом деле составляют важную область, в которой предъявляются невротические требования. Но мы значительно недооценим размах этих требований, если ограничим их данной областью. Они в такой же мере направлены на все человеческие установления и на саму жизнь.

В рамках человеческих взаимоотношений такое всеохватывающее требование предельно ясно высказал один пациент, по внешнему поведению скорее робкий и замкнутый. Сам того не зная, он страдал глубокой инертностью и испытывал затруднения в использовании собственных ресурсов. "Мир должен быть к моим услугам, чтобы мне ни о чем не надо было беспокоится", – сказал он.

Равно всеобъемлющее требование было у женщины, которая в глубине души боялась усомниться в себе. Она чувствовала, что имеет право на удовлетворение всех своих потребностей. "Это немыслимо, – говорила она, – чтобы в меня не влюбился кто угодно, стоит мне захотеть." Первоначально эта ее уверенность в своем праве требовать всего на свете проявилась на религиозной почве: "Все, о чем я молюсь, мне дается". В ее случае требование имело обратную сторону. Поскольку неисполнение ее желаний было бы немыслимым поражением, она запрещала себе хотеть во избежание "неудачи".

Те, кто желает быть всегда правым, считают что они вправе всегда быть вне критики, сомнений или вопросов. Те, кого охватила жажда власти, требуют слепой покорности. Другие, для кого жизнь стала игрой, в которой все прочие должны стать объектами искусной манипуляции, считают себя вправе дурачить каждого, и, с другой стороны, претендуют на то, чтобы никогда не быть одураченными. Те, кто боится повернуться лицом к своим конфликтам, уверены, что все для них "образуется", что они сумеют "обойти" свои проблемы. Человек, агрессивно эксплуатирующий и запугивающий других, чтобы взвалить на них новый груз, будет негодовать, как на нечестность, если они станут настаивать на справедливых условиях совместной деятельности. Высокомерный, мстительный человек, норовящий оскорбить окружающих, но нуждающийся в их признании, считает себя "неприкосновенным". Что бы он ни вытворял с другими, никто не должен иметь возражений против такого обращения. Другой вариант того же требования – это требование "понимания". Неважно, насколько я мрачен или раздражителен. Меня нужно понять.Тот, для кого всеобъемлющим решением является "любовь", превращает свою потребность в требование исключительного и безусловного обожания. Обособленный, отъединенный от людей, и потому внешне нетребовательный человек, будет настаивать, однако, на одном требовании: чтобы его не беспокоили. Он считает, что ему ничего не нужно от других, а потому он вправе требовать, чтобы от него отстали – неважно, что при этом поставлено на карту. "Оставьте меня в покое" обычно включает еще и "не ждите от меня ничего" и избавление от критики, от усилий – даже если эти усилия ему необходимо сделать для собственного блага.

Всего этого уже достаточно для простого примера невротических требований, существующих в человеческих взаимоотношениях. В менее личных ситуациях или по отношению к общественным институтам преобладают требования с негативным содержанием. Например, выгоды, которые можно извлечь при действующих законах и правилах, принимаются за данность, а когда они оборачиваются невыгодной стороной, это воспринимается как несправедливость.

Я все еще благодарна за одно небольшое происшествие со мной во время последней войны, потому что оно открыло мне глаза на мои собственные бессознательные требования – в первую очередь, а через них – и на бессознательные требования других людей. Возвращаясь из Мехико, я была вычеркнута из списков пассажиров самолета из-за праздника Тела Христова, согласно существующей системе приоритетов. Хотя я в принципе считала ее совершенно оправданной, я отметила, что страшно сержусь, когда она касается меня лично. Я подумала о трех днях в поезде, которым теперь должна добираться до Нью-Йорка, и почувствовала отчаяние и невероятную усталость. Вершиной моего расстройства стала утешительная мысль: должно быть с самолетом что-то случится, а обо мне позаботилось провидение.

Тут я внезапно увидела, что моя реакция забавна. Начав размышлять над ней, я поняла свои требования: во-первых, – быть исключением; во-вторых, – предметом особой заботы провидения. С этого момента мое отношение к поездке в поезде изменилось. Конечно, переполненный сидячий вагон не стал удобнее. Но я не чувствовала больше усталости, и поездка даже стала приятной.

Я думаю, каждый может легко повторить и расширить мой опыт, наблюдая за собой или другими людьми. Почему, например, многим водителям и пешеходам так трудно соблюдать правила дорожного движения? Часто это происходит из-за бессознательного протеста против них: "Эти правила не должны касаться меня". Другие негодуют на "наглость" банка, который обращает их внимание на превышение кредита. Сюда же относятся страх перед экзаменами или неспособность готовиться к ним. Они тоже следуют из требования исключения для себя. Подобным образом, возмущение плохим спектаклем может проистекать из уверенности: "Мне обязаны предоставлять только первоклассные развлечения".

Требование составлять исключение прилагается также к законам природы, к физическому и психическому миру. Забавно, насколько глупеют отнюдь не глупые пациенты, когда речь идет о том, чтобы увидеть неизбежность причины и следствия в физическом мире. Я говорю о достаточно очевидных связях: если мы хотим чего-то достичь, нужно потрудиться; если мы хотим независимости, мы должны быть готовы отвечать за себя. Пока мы держимся высокомерно, мы уязвимы. Пока мы не любим себя, мы не можем поверить, что нас любит кто-то другой, и неизбежно будем подозрительно относиться к проявлениям любви. Ставишь пациента перед такими, вроде бы ясными связями причины и следствия, а он начинает спорить, чувствует себя озадаченным, делается уклончивым.

За такую особую "тупость" отвечает ряд факторов. (См. в тексте главы 7, о "процессе дробления психики" и главы 11, об "отвращении к любым переменам у "ушедших в отставку""). В первую очередь, как нам понятно, увидев подобную причинно-следственную связь, пациент окажется перед лицом необходимости внутренних перемен. Конечно, любой невротический фактор всегда трудно изменить. Но, кроме того, как мы уже видели, многие пациенты испытывают сильнейшее бессознательное нежелание осознавать то, что они должны стать субъектами какой бы то ни было необходимости. Сами слова "правила", "необходимость", "ограничения" иногда приводят их в содрогание, если они допускают, чтобы значение этих слов наконец до них дошло. Таким образом, осознание любой необходимости по отношению к ним самим, низвергло бы их с высот их мира в действительность, где им пришлось бы, как и всем прочим, подчиняться тем же законам природы. Именно эта потребность – исключить из своей жизни необходимость – превращается в требование. При анализе оно проявляется в том, что пациент считает себя вправе быть выше необходимости изменений. Следовательно, он бессознательно отказывается видеть, что ему нужно изменить собственные установки, если он хочет стать независимым, или менее уязвимым, или хочет поверить в любовь к нему.

Больше всего изумляют некоторые тайные требования к жизни вообще. В этой области любое сомнение в иррациональном характере требований исчезает. Естественно, ощущение своей богоподобности очень сильно пошатнется перед лицом факта, что и для тебя жизнь ограничена и ненадежна, и в твоей судьбе возможны несчастный случай, неудача, болезнь и смерть. Еще бы – тогда рухнет ощущение всемогущества. В таких случаях ведь остается только повторять старое утешение: что ж тут поделаешь…

Можно порой избежать смертельного риска. В наши дни можно оградить себя от денежных потерь, связанных со смертью, но избежать смерти невозможно Неспособный встать лицом к хрупкости своей человеческой жизни, невротический индивид взращивает требование своей неприкосновенности, неуязвимости, требование быть помазанником Божиим. Ему всегда должна сопутствовать удача, а жизнь должна быть легкой и без страданий.

В контрасте с требованиями, действующими в человеческих отношениях, на требованиях к жизни вообще нельзя хоть сколько-нибудь успешно настоять. Невротику с подобными требованиями остаются всего два выхода. Он может в душе отрицать, что с ним может что-то случиться. В этом случае он склонен к безрассудным поступкам: выходит простуженным в холодную погоду, не принимает мер предосторожности против возможной инфекции или никогда не предохраняется во время полового акта. Он живет так, словно никогда не состарится и не умрет. И поэтому если с ним случается неприятность, она становится для него бедствием, приводит его в панику. Происшествие может быть тривиальным, но оно колеблет его надменную убежденность в собственной неприкосновености. Второй выход для него в том, чтобы обратиться к другой крайности и стать сверхосторожным. Если уж нельзя положиться на то, что его требование неприкосновенности будет уважено, то может случиться что угодно и нельзя положиться ни на что. Это не значит, что он отказывается от своего требования. Это, скорее, значит, что он не хочет лишний раз осознавать его тщетность.

Другие установки по отношению к жизни и судьбе кажутся более разумными, пока мы не разглядим стоящие за ними требования. Многие пациенты прямо или косвенно выражают свое ощущение несправедливости по отношению к их личным трудностям. Рассказывая о своих друзьях, они скажут, что все их друзья тоже невротики, но несмотря на это, у одного лучше дела на работе, другой легче сходится с женщинами, а третий напористее или больше получает от жизни. Такое увиливание, хотя и тщетное, представляется понятным. В конце концов, каждый страдает от своих личных трудностей и, следовательно, думает, что куда лучше было бы не иметь именно их, тех, от которых мучается он сам. Но отклики пациента на совместное пребывание с одним из тех людей, "которым можно позавидовать" указывают на более серьезный процесс. Он внезапно охладевает или впадает в уныние. Прослеживая эти эмоциональные реакции, мы откроем, что их источником является жесткое требование не иметь проблем вовсе. Он имеет право быть одаренным богаче любого. Более того, он имеет право не только на жизнь, свободную от личных проблем, но и на букет из достоинств, которыми обладают все, кого он знает лично или, допустим, видел в кино. Ему нужны скромность и ум Чарли Чаплина, человечность и храбрость Спенсера Трейси и победоносное мужество Кларка Гейбла. Требование "Я не должен быть собой" слишком явно иррационально, чтобы быть выдвинутым как таковое. Поэтому оно проявляется в форме зависти с оттенком обиды ко всякому богаче одаренному или более удачливому в жизни, в подражании таким людям или в восхищении ими, в требованиях к аналитику, чтобы тот снабдил всеми желаемыми и часто несовместимыми друг с другом совершенствами.

Из этого требования – быть одаренным величайшими достоинства ми – вытекают весьма неприятные для индивида последствия. Оно не только поддерживает огонь хронического недовольства и зависти, но и служит реальным препятствием для аналитической работы. Если изначально несправедливо, чтобы у пациента имелись хоть какие-то невротические нарушения, то вдвойне несправедливо ожидать от него работы над своими проблемами. Напротив, он претендует на освобождение от них без прохождения через болезненно трудный процесс изменении.

Наш обзор природы невротических требований неполон. Поскольку каждая невротическая потребность способна превратиться в требование, нам следовало бы каждую и обсуждать, чтобы получить исчерпывающую картину требований. Но даже краткий обзор дает нам понятие об особенностях их природы. Теперь мы попытаемся собрать выделенные общие черты требований в единый профиль.

Для начала скажем, что они нереалистичны в двух отношениях. Личность заявляет о правах, которые существуют только у нее в голове, и обращает мало внимания (если вообще это делает) на выполнимость своих требований.Это очевидно в откровенно фантастичных требованиях быть освобожденным от болезней, старости и смерти. Но это точно так же верно и для прочих требований. Дама, которая полагает, что никто не имеет права отказываться от ее приглашения, считает оскорблением, если кто-то все же от него уклоняется, неважно, насколько основательны причины отказа. Ученый, настаивающий, что все должно приходить к нему легко, возмущается работой, которая должна быть положена в основу статьи или эксперимента, неважно, насколько эта работа необходима, и часто несмотря на понимание, что в данном случае не обойтись без кропотливого труда. Алкоголик, уверенный, что каждый обязан помогать ему в его денежных затруднениях, считает несправедливым, если ему не помогают тут же и с охотой, неважно, хотят окружающие помогать ему или нет.

Эти иллюстрации уже подсказывают нам вторую характеристику невротических требовании – их эгоцентричность. Она часто бывает настолько вопиющей, что поражает наблюдателя своей "наивностью" и напоминает о сходных установках испорченных детей. Такие впечатления, казалось бы, подтверждают теоретическое заключение, что все эти требования просто характерные "инфантильные" черты людей, которые (по крайней мере, в этом отношении) так и не выросли. На самом деле такое утверждение ошибочно. Да, маленький ребенок тоже эгоцентричен, но только потому, что у него еще не развито чувство принадлежности к людям. Он просто не знает, что у других тоже есть свои потребности, а также и границы возможностей – такие, как потребность матери во сне или отсутствие у нее денег на игрушку. Основа эгоцентричности невротика совсем иная и более сложная. Он поглощен собой, потому что его влекут за собой внутрипсихические потребности, раздирают внутренние конфликты, и он вынужден цепляться за свои особые решения. Перед нами два явления, которые выглядят похожими, но различны. Отсюда следует, что говорить пациенту об инфантильности его требований терапевтически полностью бесполезно. Для него это может означать разве лишь то, что его требования иррациональны (а этот факт аналитик может подать ему и лучшим путем), и это в лучшем случае заставит его задуматься. Без дальнейшей упорной работы одно указание на "инфантильность" не переменит ничего.

Уточним это различие. Эгоцентричность невротических требований можно кратко подытожить, говоря языком моего собственного переживания: с приоритетами военного времени все в порядке, но я должна лететь без очереди. Если у невротика где-то заболело или ему что-то нужно, все должны все бросить и кинуться к нему. Вежливое объяснение аналитика, что у него нет сейчас свободного времени для консультации, часто наталкивается на злобное или ядовитое замечание или просто на глухоту. Если пациенту нужно, время должно найтись. Чем меньше связан невротик с миром вокруг него, тем меньше он думает о других людях и их чувствах. Как сказал однажды пациент, временами высокомерно презиравший реальность: "Я – свободная комета, летящая сквозь миры. Реально то, чего хочу я, а другие с их желаниями нереальны".

Третья характеристика требований невротика лежит в его ожидании, что к нему все должно прийти без всяких усилий. Он не допускает, что сидя в одиночестве, он может кому-то позвонить; нет, это ему кто-то обязан позвонить. Обычное рассуждение, что нужно меньше есть, если хочешь похудеть, часто встречает столь сильное внутреннее неприятие, что он продолжает переедать, по-прежнему негодуя, что не выглядит так же изящно, как некоторые другие. Другой требует себе почетной работы, лучшего положения, денежного аванса – еще ничего особого и не сделав, чтобы все это заслужить, и даже (чего уж больше) не высказывая своего требования. Ему не нужно ясности – чего же он, собственно, хочет. Ему нужна позиция отказа от всего или получения всего.

Часто он весьма правдоподобно и трогательно рассказывает о том, как сильно он хочет быть счастливым. Но его семья или друзья рано или поздно осознают, что осчастливить его чрезвычайно трудно. Поэтому они могут сказать ему, что в нем самом, должно быть, сидит какое-то недовольство, которое и мешает ему получить причитающееся ему счастье. Бывает, что после этого он отправляется к психоаналитику.

Аналитик оценит желание пациента быть счастливым как хороший мотив для обращения. Но он, кроме того, спросит себя: почему пациент, при всем его стремлении к счастью, остается несчастным. У него ведь есть много такого, чему радовалось бы множество людей: славный дом, милая жена, обеспеченность. Но он почти ничего не извлекает из этого и не проявляет ни к чему особого интереса. Складывается впечатление, что слишком много в нем лени и потакания своим слабостям. Аналитик поразится, что на самой первой встрече пациент говорит не о своих трудностях, а, скорее, с какой-то наглостью предъявляет список своих желаний. Следующая встреча укрепляет первое впечатление. Инертность пациента в аналитической работе оказывается первым препятствием. Картина проясняется: перед нами человек, связанный по рукам и ногам, неспособный применить собственные силы и до краев наполненный упорными требованиями, что все лучшее в жизни, включая ликование души, должно свалиться к нему с неба.

Еще одна иллюстрация к требованию получать помощь, не прилагая к тому никаких усилий, глубже прояснит нам природу этого требования. Один пациент был вынужден прервать анализ на неделю, причем его беспокоила проблема, которая всплыла на предыдущей аналитической сессии. Он выразил желание разделаться с ней до отъезда – вполне законное желание. Я изо всех сил принялась раскапывать корни данной проблемы. Но вскоре я заметила, что он, со своей стороны, почти не прилагает усилий. Я словно должна была тащить его за собой. Час подходил к концу, и я почувствовала нарастающее раздражение с его стороны. На мой прямой вопрос об этом он ответил утвердительно: конечно он раздражен – он не хотел, чтобы его бросили одного с его проблемой на целую неделю, не сказав ничего, что могло бы принести облегчение. Я указала ему, что его желание вполне понятно, но оно, кажется, превращается в требование, в котором нет никакого смысла. Мог он или нет подойти ближе к решению данной проблемы, зависело от того, насколько доступна она была в этот момент и насколько продуктивными могли быть он и я. А в том, что касается его, должно быть существует нечто, не позволяющее ему делать усилия в желательном для него направлении. После долгого кружения вокруг да около, которое я здесь опускаю, он не мог не увидеть истинности сказанного. Исчезло его раздражение, исчезло иррациональное требование и ощущение неотложности проблемы. И он добавил одно разоблачающее обстоятельство: он считал, что проблема порождена мною, так что я должна ее и уладить. Каким же образом он возлагал ответственность на меня? Он не имел в виду, что я совершила ошибку; просто дело в том, что в течение предыдущего часа он понял, что еще не преодолел свою мстительность – которую он едва-едва начинал осознавать. На самом деле, в это время он даже и не хотел еще избавиться от нее, а только от некоторых огорчений, ей сопутствующих. Поскольку я не выполнила его требования освободить его от них немедленно, он почувствовал себя вправе мстительно потребовать возмещения ущерба. Этим объяснением он указал на корни своих требований: внутренний отказ брать на себя ответственность и недостаток конструктивного интереса к себе. Это приводило его в оцепенение, не давало ему что-либо делать для себя и отвечало за потребность в том, чтобы кто-то другой (в данном случае аналитик) принимал на себя ответственность за него и все для него улаживал. И эта потребность также превратилась в требование.

Этот пример указывает на четвертую характеристику невротических требований – они могут быть мстительными по своей сути. Человек считает, что ему причинен ущерб и настаивает на его возмещении. То, что так бывает, известно давно. Именно так это обстоит при травматическом неврозе, при определенных параноидальных состояниях. Существует много художественных описании данной характеристики, включая Шейлока требующего свой фунт мяса, и Гедду Габнер настаивающую на экстравагантных излишествах как раз тогда, когда она узнает о том, что ее муж видимо, не получит профессуру, на которую они надеялись.

Здесь я считаю нужным поднять вопрос: не является ли мстительность частым, если не постоянным, элементом невротических требовании? Естественно, степень ее осознания может быть различной. В случае Шейлока она сознательная, в случае рассердившегося на меня пациента она находилась на грани осознания, в большинстве же случаев она бессознательна. Мой опыт вынуждает меня сомневаться в ее вездесущности. Но я сталкивалась с ней настолько часто, что поставила себе за правило всегда ее искать. Говоря о потребности во мстительном торжестве, я уже упоминала о том что мы обнаруживаем очень много хорошо скрытой мстительности в большинстве случаев невроза. Элементы мстительности несомненно налицо когда требования выставляются со ссылками на прошлые фрустрации или страдания, когда они предъявляются в приказной манере, когда исполнение требовании ощущается как победное торжество, а их фрустрация как поражение.

В какой мере человек отдает себе отчет в своих требованиях? Чем больше взгляд человека на себя и окружающий мир определен его воображением, тем больше он и его жизнь в целом для него таковы, какими ему требуется их видеть. При этом в его сознании не остается места для идеи, что у него есть какие то потребности или какие то требования, а одно упоминание о подобной возможности может быть оскорбительным для него. Просто люди не заставляют его ждать. С ним просто не бывает несчастных случаев и стать старше ему тоже не предстоит. Погода правда прекрасная, когда он отправляется за город. Все происходит так, как он хочет, и он действительно справляется со всем на свете.

Другие невротизированные лица, кажется, отдают себе отчет в своих требованиях, поскольку явно и открыто требуют для себя особых привилегий. Но то, что очевидно наблюдателю, может быть вовсе не очевидным самому человеку. Более того, то, что видит наблюдатель, и то, что чувствует наблюдаемый – далеко не одно и то же. Тот, кто агрессивно выставляет свои требования, может, самое большее, помнить некоторые свои высказывания или смысл своих требований. Например, он признает, что проявил нетерпение или не вынес того, что с ним спорят. Он может знать, что не любит просить людей или говорить им "спасибо". Но пусть он даже знает за собой такое – это не означает, что он знает о своем внутреннем убеждении: все другие должны делать в точности то, что ему хочется. Он может знать о своей опрометчивости, но часто будет приукрашивать свои необдуманные поступки, выставляя их как храбрость или уверенность в себе. Он может, например, бросить очень хорошую работу без всяких конкретных видов на какое-то другое место и рассматривать этот шаг как выражение своей уверенности в себе. Может быть, так оно и есть, но, возможно, здесь присутствует еще и опрометчивость, проистекающая из его уверенности в своем праве на везение и счастье. Он может знать о том, что в глубине души он верит: уж он-то никогда не умрет. Но даже это еще не осознание своих претензий быть выше биологических ограничений.