Трудный выбор

Новости из Италии были неблагоприятными, но и во Франции дело обстояло не лучше. Поскольку {358} Карл X умер, Филипп II решил приложить все усилия, чтобы добиться избрания своей дочери королевой Франции. Испанские войска вторглись в Лангедок, несмотря на сопротивление, оказанное Монморанси. В Бретани герцог Меркер до сих пор не мог одолеть одного из Бурбонов, принца Домба, но прибытие испанских кораблей помогло лигистам взять верх. Высадилось 4000 солдат. Сначала они заняли предмостное укрепление, потом овладели Эннебоном. При осаде Ламбалля Генрих IV потерял одного из своих самых способных полководцев, героического Ла Ну. В Провансе герцог Савойский взял Фрежюс, потом Драгиньян, Экс и Марсель. Герцог был назначен генеральным наместником и наследственным графом Прованса. Он получил в ленное владение эту жемчужину французской короны от короля Испании, а не от короля Франции! Начался распад государства.

Уныние сломило моральный дух короля. «Господь дарует мне мир, — писал он Коризанде в начале блокады, — чтобы я смог немного отдохнуть. Я очень постарел. Нет числа злодеям, которых посылают меня убить, но Господь меня сохранит». Трудно сказать, было ли это равнодушие, фатализм или легкомыслие, но время от времени ему удавалось отвлечься от общего кризиса, спрятаться от бушевавшей бури и сосредоточить внимание на сегодняшнем дне и на своей борьбе. Этой ценой он выжил, а время меж тем работало на него. Но великих планов пока не было. Бороться с унынием ему помогала его личная храбрость. «Мне верно служат, — писал он далее своей возлюбленной, — и признаюсь вам, что враги мне скорее докучают, чем страшат меня». В письме к {359} Рони, упрекавшего его в том, что он слишком рискует: «Друг мой, поскольку я сражаюсь за свою славу и корону, я ни в грош не ценю свою жизнь и все прочее». Каждое слово здесь — правда. Слава и корона — вот два земных блага, к которым он стремился. Первое роднит его с его дорогим дворянством, роднит и делает соперником, потому что он ревниво относится к успехам своих помощников. Он кривится, слушая об успехах своего кузена Суассона или Тюренна. Он иронизирует, когда Живри напыщенно сообщает ему о взятии Корбея и Ланьи: «Твои победы мешают мне спать, как давние победы Мильтиада и Фемистокла». Второе благо, корона, — это дело между Богом, отечеством и им самим. Никто в мире не разделит его судьбу. Никто не может диктовать ему свою волю. Подобно античному герою, он в одиночку несет бремя своего высокого предназначения. Что ему смерть, если он умрет увенчанный короной и прославленный на века. Однако полтора года войны «по-гугенотски» показали, что можно из нее извлечь. Не слишком много. Армия, которую приходится то собирать, то распускать, хроническое безденежье, непрочность союзов — с этим далеко не уедешь. А его противник — это уже не Майенн, лишенный войск, как и он сам, а Фарнезе с прославленной испанской пехотой, к тому же регулярно получающей жалованье. После многих проб и ошибок король вынужден будет постепенно менять тактику.

Первый вариант — предоставить Париж его мятежной судьбе, но он не сразу на это решится. Второй вариант — старательно избегать крупных столкновений с испанской армией, если она вернется во Францию, хоть и чрезвычайно велико будет {360} искушение. Третий вариант — возобновить осадную войну, сделав упор на северную часть страны, чтобы пробить брешь в самых сильных лигистских регионах и создать заслон между Парижем и пикардийской границей. Жадная семья Габриель д'Эстре в некоторой степени повлияет на выбор этого варианта.

Нет короля Франции без канцлера. До сих пор эти обязанности временно исполнял кардинал Вандомский, но в декабре 1589 г. Генрих IV отобрал у него печати и 18 июля 1590 года назначил на его место канцлера прежнего короля, Филиппа де Шеверни. Конечно, он был пожилым человеком, угодливым, хитрым и малосимпатичным, и к тому же причинил много зла гугенотам, пока был у власти. Но времена изменились, и сегодня он мог принести большую пользу. Одно его имя покажет, что Франция не умерла. В том же месяце Королевский Совет пополнился еще одним влиятельным и уважаемым человеком, герцогом Неверским. Он был храбр, честен, неподкупен и умен.

Чтобы завоевать сердца, была предпринята новая пропагандистская кампания. В течение двух лет возрастало число патриотических сочинений, монархических трактатов и сатирических листков. Сюжетов для них было предостаточно с тех пор, как испанцы и савойцы захватили французские территории. Вершин красноречия достигли Антуан Арно и Мишель Юро. Произведение первого «Антииспанец» прозвучало как трубный звук. «Кровожадные тигры, — обращается он к подданным Филиппа II, — это вам не американские индейцы, неужели вы не боитесь, что вам придется встретиться лицом к лицу с тысячами настоящих французов, которые дадут вам сотни баталий, прежде {361} чем стать испанцами? Пусть прежние короли Франции поднимутся из своих могил, чтобы прогнать этих полумавров, полуевреев, полусарацин. О Франциск I, о Генрих II, наши добрые короли, восстаньте из мертвых, разве вы не видите, что ваш смертельный враг занимает ваше королевство, ваш город Париж, ваш дворец, ваш Лувр?»

Союз с протестантскими государствами был необходим, чтобы увеличить ряды наемников. В Лондоне Тюренн терпеливо выслушал язвительные упреки Елизаветы по поводу организации блокады. Но потом королева смягчилась и собственноручно вышила белую перевязь для своего союзника, но этим и ограничилась, пока не узнала о высадке испанцев в Бретани и о взятии Эннбона, — это уже было непосредственной угрозой для Англии. Во Францию было послано 6000 англичан. В январе 1591 года Тюренн был в Голландии, потом в Германии. Принц Христиан Ангальтский пообещал привести через Арденны войска, набранные маркграфом Бранденбургским, ландграфом Гессенским, герцогами Саксонским и Вюртембергским и курфюрстом Пфальцским. Из Швейцарии прибыло еще 6000 солдат, и король купил в Швеции 6000 пушечных ядер. Таким образом, была сформирована армия численностью 30000 человек. В декларации от 8 марта 1591 года король распорядился, чтобы все дворяне от 20 до 60 лет явились в канцелярии судебных органов и сенешальств и заявили о своем желании служить в войсках короля. Однако наемники оставались основной ударной силой, а им нужно было платить.

Но платить-то было нечем. Король одалживал деньги то у жителей Ла Рошели, то у своего кузена {362} кардинала Вандомского, то у членов Королевского Совета. Герцог Неверский продал свое столовое серебро, чтобы заплатить швейцарцам. Но основными кредиторами были, конечно, иностранные союзники: королева Англии, принцы и города Германии.

После неудачной блокады столицы в качестве театра военных действий был выбран северо-западный парижский район. Генрих IV вошел в него, преследуя отступающего Фарнезе, да там и остался. Члены Королевского Совета предложили возобновить наступление на Нормандию, чтобы взять Руан, все еще не признававший короля. Почти вся Нормандия перешла на его сторону, кроме ее столицы, и ходили слухи, что возникли глубокие разногласия между нормандским парламентом, наместником, городскими властями и жителями. Однако король направит свои усилия на Шартр. Историки, как правило, осуждали его за это и приписывали его решение влиянию Габриели д'Эстре, новой звезде, восходящей на его небосклоне. Вне всякого сомнения, на ней лежит вина за многие непоследовательные военные инициативы 1591—1592 гг., но отнюдь не за все.