Варфоломеевская ночь

В пятницу 22 августа свадебные торжества закончились, и многие гугенотские дворяне начали покидать Париж или готовились к отъезду. Теперь королева-мать могла осуществить свой план — устранить Колиньи, главного супостата ее сына.

Решение об этом было принято за несколько недель до свадьбы. Желание Екатерины разделаться с адмиралом не вызывает никаких сомнений. Что касается массового уничтожения гугенотских дворян, то мы уже никогда не узнаем, задумала ли она его до свадьбы или же оно было спланировано ультракатолической придворной кликой: итальянцами, канцлером Бирагом, бароном Рецом, герцогом Неверским, лотарингцами — Генрихом Гизом, его братом герцогом Омальским и его дядей кардиналом Лотарингским, французами — герцогом Анжуйским, бастардом Ангулемским и маршалом Таванном. Взрывоопасная обстановка при дворе позволяет думать о намеренном провоцировании гугенотов, и в случае, если они заглотят наживку, это даст повод для их {125} поголовного уничтожения. Собравшиеся 1 августа в замке Гонди в Сен-Клу приближенные королевы-матери даже посоветовали ей как устроить ловушку: соорудить за дворцом Сите укрепление и включить в программу развлечений военную игру, предусматривающую штурм форта гугенотами; защитники же под командованием герцога Анжуйского при первом штурме будут отвечать стрельбой холостыми зарядами, а при втором — боевыми. Хитроумная комбинация была отвергнута, но этот смертоносный план дает основание предполагать преднамеренную расправу.

Чтобы избавиться от Колиньи, Екатерина Медичи легко нашла подходящего сообщника: герцога Гиза. Жажда мести обуревала его со дня гибели отца, виновником которой он считал адмирала. Исполнителем был Морвер, упустивший ту же жертву годом раньше. В пятницу 22 августа все шло своим чередом. Колиньи предполагал в субботу или воскресенье уехать в свое поместье Шатильон-сюр-Луэн, но до отъезда хотел получить от короля разрешение на некоторые меры, которые гарантировали бы соблюдение эдикта о мире. Утром он присутствовал на совете, а потом проводил Карла IX на площадку для игры в мяч, расположенную у ворот Лувра. Не дождавшись окончания игры, около одиннадцати часов он отправился домой по улице Фоссе-Сен-Жертье, которая вела к его особняку на улице Бетизи. Он шел пешком, читая на ходу прошение, и остановился, чтобы исправить башмак. Бывший наставник Гиза Морвер поджидал его, укрывшись в доме каноника Вильмюра. Он выстрелил в тот момент, когда адмирал наклонился, пуля из аркебузы ранила его в локоть и кисть. Пока раненный устремился к своему {126} дому, дворяне из его свиты ворвались в дом, откуда только что скрылся Морвер. Узнав о покушении, король в гневе бросил наземь ракетку. Генрих Наваррский, Конде и Ла Рошфуко поспешили к Колиньи, куда к двум часам прибыл с матерью сам король. Обменявшись нескольким словами с адмиралом, Карл IX поклялся найти «виновного, зачинщиков и подстрекателей» и свершить правосудие.

Следствие было поручено президенту де Ту и советнику Кавеню, которые на следующий же день поняли, откуда дует ветер: Морвера ввел к Гизу дворецкий герцога Омальского, и на лошади из конюшен Гиза тот спасся бегством. Все было ясно без всяких доказательств. Гиз, предупреждая события, явился к королю испросить разрешения покинуть Париж, потом укрылся в своем особняке в квартале Марэ.

Парижане, узнав новость, заволновались. Город уподобился пороховой бочке. Недавно он пополнился огромным количеством нищих крестьян, оставивших свои деревни из-за неурожая. Неслыханная роскошь свадебных торжеств разбудила в них низменные инстинкты. Францисканские проповедники с амвонов разжигали гнев католиков против еретиков и против тех, кто им потворствует. Не пощадили даже королеву-мать и короля. Их сравнивали с ветхозаветными властителями Ахавом и Иезавелью, осужденными по слову Господа на вечное проклятье.

Единственным спасением для гугенотов было бегство. Некоторые к тому времени уже уехали.

В пятницу, во второй половине дня Генрих Наваррский, Конде и Ла Рошфуко попросили разрешения у короля уехать, так как «в Париже они не чувствуют {127} себя в безопасности». Карл IX — возможно, искренне — стал их разубеждать, сказав, что в Лувре им нечего бояться, и даже предложил перенести адмирала во дворец, в апартаменты Маргариты. Гугеноты вернулись на улицу Бетизи и стали совещаться на втором этаже, чтобы не утомлять раненого. Кроме видама Шартрского, Жана де Феррьера, никто не догадался, что драма только начинается, поэтому только он настаивал, чтобы все покинули Париж, забрав с собой адмирала. Телиньи и Брикмо, наоборот, хотели остаться и держать оборону в доме. Этого же мнения придерживались принцы, доверявшие королевскому слову. Телиньи отправился в Лувр потребовать вооруженную охрану. Герцог Анжуйский послал пятьдесят аркебузиров, которых разместили в двух лавках по соседству с воротами, но их командиром был капитан королевской гвардии Жан де Монлезен. Генрих знал, что он враг адмирала, и сразу забеспокоился. Поэтому в субботу в дом принесли оружие и кирасы, а Генрих вызвал пять швейцарцев из своей личной охраны.

В субботу, во второй половине дня, когда Карл IX послал узнать о самочувствии раненого, а Маргарита отправилась навестить его, Екатерина собрала своих советчиков в аллее парка Тюильри. Там составили список тех, кто должен умереть. На этот раз королева-мать действительно приняла решение о массовом убийстве, она боялась, что гугеноты подготовят переворот, а Карл IX и в самом деле будет преследовать виновников неудавшегося покушения на адмирала. Во время ужина она услышала, как гасконец Пардальян угрожал тем, кто осмелится чинить препятствия правосудию. Первой ее целью было уговорить короля и {128} вырвать у него согласие. Рец поспешил вечером к королю, чтобы разоблачить протестантский заговор с целью этой же ночью захватить его мать, брата герцога Анжуйского и его советников. Он сказал, что королева-мать и его брат именно поэтому и дали согласие на покушение. Король был ошеломлен и долго противился уговорам убийц, потом — на грани нервного срыва — уступил. После его согласия предумышленная бойня приняла характер наказания группы мятежников, посягнувших на королевскую власть. Составили их список, обсудили несколько имен и по просьбе герцога Неверского вычеркнули Конде и Генриха Наваррского.

Поздно вечером в Лувр вызвали представителей городских властей и приказали им принять чрезвычайные меры, закрыть ворота и вооружить горожан. В качестве сигнала для начала бойни договорились использовать набат колокола церкви Сен-Жермен-л'Оксерруа.

Маргарита оставила захватывающий рассказ об этой ночи. Обе партии ей не доверяли и держали в неведении, но ее не покидало ощущение надвигающейся катастрофы. Во время вечерней аудиенции королева-мать, увидев, что она сидит на ларе рядом с сестрой, герцогиней Лотарингской, приказала ей идти спать. Герцогиня, которая была посвящена в тайну, обняла ее и взволнованно сказала: «Ради Бога, сестра, не ходите туда», но разгневанная Екатерина повторила свой приказ. Марго вышла из спальни матери, «похолодев от ужаса, не зная, чего я должна бояться». Ее муж покинул особняк адмирала, расставив во дворе своих гвардейцев. Потом после вечерней аудиенции короля он лег в постель. {129}

Когда его жена вошла в спальню, она увидела, что брачное ложе «окружено примерно тридцатью гугенотскими дворянами, которых я не знала, так как была замужем совсем недавно». Они всю ночь говорили о несчастном случае с адмиралом, решив, что утром пойдут к королю требовать наказания для герцога Гиза, и если он не согласится, расправятся с Гизом сами». До их спальни не дошел шум побоища, и они ничего не знали о начавшейся резне. Генрих на рассвете отправился со своей свитой играть в мяч, а его жена наконец уснула.

Внезапно ее разбудил окровавленный человек, упавший на нее с криком: «Наварра, Наварра!» Это был Габриель де Леви, граф де Леран, за которым гнались королевские гвардейцы. Их капитан де Нансе из уважения к королеве Наваррской сохранил ему жизнь. Обезумевшая от ужаса, Маргарита сменила окровавленную сорочку, накинула халат и побежала к своей сестре, герцогине Лотарингской. В трех шагах от нее был убит алебардой какой-то несчастный. Первый дворянин ее мужа Миоссанс и его камердинер д'Арманьяк бросились к ее ногам, умоляя спасти им жизнь. Наконец ей удалось добраться до покоев короля, где она, упав на колени, стала молить его о милосердии.

Между тем Генрих и его спутники были задержаны во дворе Лувра и препровождены к королю вместе с принцем Конде. Стоявшая у дверей королевской опочивальни стража пропустила только принцев. «Прощайте, друзья мои; Бог знает, увидимся ли мы снова!» — сказали они. Остальных вытолкнули во двор вместе с теми, кто был застигнут в постели, и убили. «Можете себе представить, — воскликнет {130} позже Генрих, — какое потрясение я испытал, видя, как убивают чуть ли не у изголовья моей кровати моих друзей и сподвижников».

Так погиб его гувернер Гулар де Бовуа, его бывший гувернер Лаварден, канцлер Наварры Барбье де Франсур, почти все дворяне и слуги, не считая таких верных друзей, как Ла Рошфуко... Пока истребляли дворян, Карл IX держал принцев в своей спальне. Он упрекал их за участие в заговоре против него, но, принимая во внимание их королевскую кровь, пообещал сохранить им жизнь, если они немедленно отрекутся от ереси. Генрих, привыкший с детства переходить из одной религии в другую, не противился воле кузена, но Конде, унаследовавший непреклонность отца, ответил, что отчитывается за свою религию только перед Богом и угрозы не заставят его отказаться от истинной веры. Вышедший из себя Карл IX назвал его безумцем, бунтовщиком, мятежником и сыном мятежника и пообещал через три дня казнить его, если он не передумает.

За стенами Лувра резня началась с адмирала, которого пронзили кинжалами и выбросили в окно, с ним погибли Телиньи, маркиз де Ренель, и барон де Пон. Убийства распространялись как пожар, принимая масштабы яростной охоты. Враждебное отношение к протестантам высвободило кровожадные инстинкты толпы, к ним примешались жажда наживы, ненависть к богатым, сведение личных счетов. Сатурналия, превратившая парижан в безжалостных охотников на людей, длилась всю ночь. Травля иногда заканчивалась у воды, людей топили в Сене, уцелевших вылавливали, чтобы зарезать. Многих бросали в колодцы, мужчинам, женщинам и детям вспарывали {130} животы, перерезали глотки, топили баграми, расстреливали с крыш из аркебуз.

Пока оцепеневшие от ужаса принцы слушали доносящиеся до них вопли боли и отчаяния, нескольким гугенотам удалось ускользнуть через предместье Сен-Жермен, среди них были видам Шартрский, Монгомери и Сегюр-Пардальян. Юный дворянин знатного происхождения избежал смерти, спрятавшись в каморке Бургундского коллежа, ему было двадцать лет, и звали его Максимилиан де Бетюн.

Сначала королева-мать и ее сын были поражены потоками крови. Противоречивые приказы, разосланные наместникам провинций, свидетельствуют об их растерянности. Смертоносное безумие продолжалось в провинциях несколько месяцев, но некоторые наместники и некоторые города не допустили массовых избиений. В своей официальной переписке король представляет резню то как неконтролируемое столкновение двух враждующих группировок, то как действия, необходимые для общественного блага. В конце концов он остановился на последней версии, и чтобы подтвердить существование гугенотского заговора, выбрал две искупительные жертвы — двух человек, спрятавшихся в английском посольстве, сеньора де Брикмо, одного из лучших военачальников Франции того времени, и Арно де Кавеня, члена парламента Тулузы. Они были осуждены, потом подвергнуты пытке и казнены в присутствии Карла IX и Генриха Наваррского.

Конде несколько дней сопротивлялся оказываемому на него давлению, он угрожал Карлу IX отомстить за невинные жертвы, и разъяренный король даже бросился на него с кинжалом. Их развели, и он, в {132} конце концов, отрекся первым, тогда как Генрих оказывал более гибкое сопротивление — он попросил отсрочки, чтобы ознакомиться с догматами католицизма, которые, как всем было известно, он прекрасно знал. Его отречение состоялось 26 сентября, за три дня до капитула ордена святого Михаила, на котором он мог теперь присутствовать, как это было после предыдущего его отречения, еще при жизни отца. Увидев его у алтаря, Екатерина не смогла удержать довольную улыбку: наконец-то она восторжествовала над Жанной д'Альбре. Брак (но какой ценой!) вернул Генриха в лоно римской католической церкви. Правда, через несколько дней после резни, не будучи еще уверенной в настроениях зятя, королева-мать дала понять Маргарите что брак можно аннулировать, если он не был фактически осуществлен. На вопрос, доказал ли ей муж, что он настоящий мужчина, прекрасная лицемерка ответила, что «не понимает, о чем ее спрашивают». Поистине неожиданное заявление, но вполне вероятное в век, когда преподанная Макиавелли осмотрительность зачастую руководила поведением коронованных особ. {133}