НИКОЛАЙ ГОГОЛЬ - ПИСАТЕЛЬ XXI ВЕКА 13 страница

БУХАРЕВ Александр Матвеевич (1824-1871), в монашестве отец Феодор, архимандрит, ординарный профессор Московской духовной академии в 1854-1863 гг. по кафедре Священного писания. Книга Б. "Три письма к Гоголю, писанные в 1848 году" (1861) была подвергнута критике московским митрополитом Филаретом. Труд Б. об Апокалипсисе был запрещен к публикации, а сам он был сослан в монастырь в Переяславле. После этого в 1863 г. Б. снял с себя монашество. Б. познакомился с Гоголем в 1848 г., а 1 октября 1851 г., когда гоголь посетил Троице-Сергиеву лавру, они вместе с Б. встретились со студентами Московской Духовной Академии. Гоголь заявил тогда студентам: "Мы все работаем у одного Хозяина".

В "Трех письмах к Гоголю" Б. утверждал: "Говоря однажды об училищном воспитании, Гоголь вспомнил свою училищную жизнь, в которой особенно благодетельным для самого духовного своего развития находил садовые и огородные свои занятия возделыванием земли, рассаживанием и прочим подобным. Всему этому, говорил он, много обязан и тем, что еще свежего сохранилось в душе моей". Главную идею "Мертвых душ" Б. видел в воскресении падшего человека. Ту же идею он увидел и в "Выбранных местах из переписки с друзьями". Гоголь сам зачитывал Б. отрывки из этой книги. По утверждению Б., "из его речей мне можно было с грустию видеть, что не мешало бы сказаться и благоприятному о его "Переписке" голосу: мне виделся в нем уже мученик нравственного одиночества..." Б. вспоминал: "Помнится, когда кое-что прочитал я Гоголю из моего разбора "Мертвых душ", желая только познакомить его с моим способом рассмотрения этой поэмы, то я его прямо спросил, чем именно должна кончиться эта поэма. Он, задумавшись, выразил свое затруднение высказать это с обстоятельностью. Я возразил, что мне только нужно знать, оживет ли, как следует, Павел Иванович. Гоголь, как будто с радостью, подтвердил, что это непременно будет, и оживлению его послужит прямым участием сам царь, и первым вздохом Чичикова для истинной прочной жизни должна кончиться поэма. В изъяснении этой развязки он несколько распространился, но, опасаясь за неточность припоминания подробностей, ничего не говорю об этих его речах. - "А прочие спутники Чичикова в "Мертвых душах"? - спросил я Гоголя: - и они тоже воскреснут?" "Если захотят", - ответил он с улыбкою; и потом стал говорить, как необходимо далее привести ему своих героев к столкновению с истинно хорошими людьми, и проч., и проч.". По поводу трагической кончины Гоголя Б. высказал мнение, что писатель "был подавлен тяжестью своего нравственного одиночества".

"ВЕЧЕР НАКАНУНЕ ИВАНА КУПАЛА", повесть. Впервые опубликована: Отечественные записки, СПб., 1830, февраль; март. Публикация была осуществлена без указания имени автора под заглавием "Бaсаврюк, или Вечер накануне Ивана Купала. Малороссийская повесть (из народного предания), рассказанная дьячком Покровской церкви". В. н. И.К. вошла в сборник "Вечера на хуторе близ Диканьки".

При этом Гоголь существенно переработал повесть, снял редактуру издателя "Отечественных записок" П. П. Свиньина и раскритиковал его в предисловии к повести от имени рассказчика Фомы Григорьевича в изложении Рудого Панька: "...Приезжает из Полтавы тот самый панич в гороховом кафтане... привозит с собою небольшую книжечку и, развернувши посередине, показывает нам. Фома Григорьевич готов уже был оседлать нос свой очками, но, вспомнив, что он забыл их подмотать нитками и облепить воском, передал мне. Я, так как грамоту кое-как разумею и не ношу очков, принялся читать. Не успел перевернуть двух страниц, как он вдруг остановил меня за руку.

- Постойте! наперед скажите мне, что это вы читаете?

Признаюсь, я немного пришел в тупик от такого вопроса.

- Как что читаю, Фома Григорьевич? вашу быль, ваши собственные слова.

- Кто вам сказал, что это мои слова?

- Да чего лучше, тут и напечатано: рассказанная таким-то дьячком.

- Плюйте ж на голову тому, кто это напечатал! бреше, сучий москаль. Так ли я говорил? Що то вже, як у кого черт-ма клепки в голови! Слушайте, я вам расскажу ее сейчас".

3 июня 1830 г. Гоголь писал о В н. И.К. своей матери М. И. Гоголь: "Литературные мои занятия и участие в журналах я давно оставил, хотя одна из статей моих доставила мне место, ныне мною занимаемое". Писатель полагал, что именно публикация повести помогла его зачислению канцелярским чиновником в Департамент уделов. Прошение на имя вице-президента Департамента графа Л. А. Перовского было подано 27 марта 1930 г., а на службу Гоголь был определен 10 апреля того же года. В основу сюжета повести положен славянский языческий праздник Ивана Купала, русской православной церковью приуроченный к Рождеству Иоанна Предтечи (24 июня ст. ст.). По народным поверьям, в этот день распускаются все целебные и чудодейственные цветы и травы. В журнальной редакции повести Гоголь сделал специальное примечание: "В Малороссии существует поверие, что папоротник цветет только один раз в год, именно в полночь перед Ивановым днем, огненным цветом. Успевший сорвать его - несмотря на все призраки, ему препятствующие в этом, находит клад". В В н. И.К. клад становится дьявольским искушением, которого не выдерживает Петрусь, убивший невинного ребенка - шестилетнего Ивася. Сатана - Басаврюк

"ВЕЧЕРА НА ХУТОРЕ БЛИЗ ДИКАНЬКИ", сборник повестей Гоголя в двух частях. Впервые опубликован: СПб., 1831-1832 (2-е изд. - 1836). Имеет подзаголовок: "Повести, изданные пасичником Рудым Паньком". Работа над В. на х. близ Д. началась весной 1829 г. 30 апреля 1829 г.

Гоголь просил мать прислать ему материалов по Малороссии: "В следующем письме я ожидаю от вас описания полного наряда сельского дьячка, от верхнего платья до самых сапогов с поименованием, как это называлось у самых закоренелых, самых древних, самых наименее переменившихся малороссиан; равным образом название платья, носимого нашими крестьянскими девками, до последней ленты, также нынешними замужними и мужиками. Вторая статья: название точное и верное платья, носимого до времен гетманских. Вы помните, раз мы видели в нашей церкве одну девку, одетую таким образом. Об этом можно будет расспросить старожилов; я думаю, Анна Матвеевна или Агафия Матвеевна много знают кое-чего из давних годов. Еще обстоятельное описание свадьбы, не упуская наималейших подробностей; об этом можно расспросить Демьяна (кажется, так его зовут, прозвища не вспомню), которого мы видели учредителем свадеб и который знал, по-видимому, все возможные поверья и обычаи. Еще несколько слов о колядках, о Иване Купале, о русалках. Если есть, кроме того, какие-либо духи или домовые, то о них подробнее с их названиями и делами; множество носится между простым народом поверий, страшных сказаний, преданий, разных анекдотов, и проч. и проч. и проч. Все это будет для меня чрезвычайно занимательно".

2 мая 1831 г. в письме А. С. Данилевскому Гоголь отмечал, что выход В. на х. близ Д.. задерживается по совершенно непредвиденной причине: "Моя книга вряд ли выйдет летом: наборщик пьет запоем". 21 августа 1831 г. в письме А. С. Пушкину Гоголь запечатлел процесс печатанья В. на х. близ Д.: "Любопытнее всего было мое свидание с типографией. Только что я просунулся в двери, наборщики, завидев меня, давай каждый фыркать и прыскать себе в руку, отворотившись к стенке. Это меня несколько удивило. Я к фактору (распорядителю работ. - Б. С.), и он после некоторых ловких уклонений наконец сказал, что: штучки, которые изволили прислать из Павловска для печатания, оченно до чрезвычайности забавны и наборщикам принесли большую забаву. Из этого я заключил, что я писатель совершенно во вкусе черни".

Сам Пушкин в письме А. Ф. Воейкову в конце августа 1831 г. признавался: "Сейчас прочел "Вечера на хуторе близ Диканьки". Они изумили меня. Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия, какая чувствительность! Все это так необыкновенно в нашей литературе, что я доселе не образумился. Мне сказывали, что когда издатель зашел в типографию, где печатались "Вечера", то наборщики стали прыскать и фыркать, зажимая рот рукою. Фактор объяснил их веселость, признавшись ему, что наборщики помирали со смеху, набирая его книгу". Здесь изложен эпизод, рассказанный самим Гоголем в письме от 21 августа 1831г. Пушкин предпочел назвать Гоголя не автором, а издателем сборника, памятуя, что пасичник Рудый Панько, от лица которого написаны повести, именуется в заглавии их издателем. Тем самым подчеркивается, что писатель лишь собрал и издал то, что было изречено народом.

19 сентября 1831 г., посылая экземпляр В. на х. близ Д. матери, Гоголь писал: "...Я прошу вас принять эту небольшую книжку. Она есть плод отдохновения и досужих часов от трудов моих. Она понравилась здесь всем, начиная от государыни; надеюсь, что и вам также принесет она сколько-нибудь удовольствия, и тогда я уже буду счастлив". 2-е издание В. на х. близ Д. Гоголь собирался осуществить еще в 1832 г.

20 июля 1832 г. Гоголь писал из Васильевки М. П. Погодину в Москву: "Если будете в городе, дайте знать книгопродавцам, авось-либо не купят 2-го издания Вечеров на хуторе. Много из здешних помещиков посылало в Москву и Петербург, нигде не могли достать ни одного экземпляра. Что это за глупый народ книгопродавцы! Неужели они не видят всеобщих требований? Отказываются от собственной прибыли! Я готов уступить за 3000 р., если не будут давать более. Ведь это им приходится менее, нежели по три рубли за экземпляр, а они будут продавать по 15 р., итого 12 р. барыша на книжке. Пусть они вдруг продадут только 200 экземпляров, то вырученная сумма за эти экземпляры уже вдруг окупит издержки. Остальные 1000 экземпл. в течение года или двух, верно, разойдутся, особливо когда еще выйдет новое детище. Теперь я бы взял от них только 1500 р. потому, что мне очень нужны, а остальных я бы мог подождать месяца два или три". Однако книгопродавцы не проявили интереса к изданию. 1 февраля 1833 г. Гоголь в письме М. П. Погодину невысоко оценивал В. на х. близ Д., как и другие свои ранние произведения, и заявил об отказе от переиздания: "Вы спрашиваете об Вечерах Диканских. Чорт с ними! Я не издаю их. И хотя денежные приобретения были бы не лишние для меня, но писать для этого, прибавлять сказки не могу. Никак не имею таланта заняться спекуляционными оборотами. Я даже позабыл, что я творец этих Вечеров, и вы только напомнили мне об этом. Впрочем, Смирдин напечатал полтораста экземпляров 1-й части, потому что второй у него не покупали без первой. Я и рад, что не больше. Да обрекутся они неизвестности, пока что-нибудь увесистое, великое, художническое не изыдет из меня".

В. Г. Белинский в статье "О русской повести и повестях г. Гоголя" (1835) подчеркивал: "Г. Гоголь сделался известным своими "Вечерами на хуторе". Это были поэтические очерки Малороссии, очерки, полные жизни и очарования. Все, что может иметь природа прекрасного, сельская жизнь простолюдинов обольстительного, все, что народ может иметь оригинального, типического, все это радужными цветами блестит в этих первых поэтических грезах г. Гоголя. Это была поэзия юная, свежая, благоуханная, роскошная, упоительная, как поцелуй любви..." В другой статье, "Русская литература в 1841 году", В. Г. Белинский писал, что в В. на х. близ Д. "комизм веселый, улыбка юноши, приветствующего Божий мир. Тут все светло, все блестит радостию и счастием: мрачные духи жизни не смущают тяжелыми предчувствиями юного сердца, трепещущего полнотою жизни. Здесь поэт как бы сам любуется созданными им оригиналами. Однакож эти оригиналы не его выдумка, они смешны не по его прихоти; поэт строго верен в них действительности. И потому всякое лицо говорит и действует у него в сфере своего быта, своего характера и того обстоятельства, под влиянием которого оно находится. И ни одно из них не проговаривается: поэт математически верен действительности и часто рисует комические черты без всякой претензии смешить, но только покоряясь своему инстинкту, своему такту действительности".

В рецензии на второе издание В. на х. близ Д., опубликованной в 1 томе "Современника за 1836 г., А. С. Пушкин писал: "Читатели наши, конечно, помнят впечатление, произведенное над нами появлением "Вечеров на хуторе": все обрадовались этому живому описанию племени поющего и пляшущего, этим свежим картинам малороссийской природы, этой веселости, простодушной и вместе лукавой. Как изумились мы русской книге, которая заставляла нас смеяться, мы, не смеявшиеся со времен Фонвизина! Мы так были благодарны молодому автору, что охотно простили ему неровность и неправильность его слога, бессвязность и неправдоподобие некоторых рассказов, предоставя сии недостатки на поживу критики. Автор оправдал таковое снисхождение. Он с тех пор непрестанно развивался и совершенствовался. Он издал "Арабески", где находится его "Невский проспект", самое полное из его произведений. Вслед за тем явился "Миргород", где с жадностию все прочли и "Старосветских помещиков", эту шутливую, трогательную идиллию, которая заставляет вас смеяться сквозь слезы грусти и умиления, и "Тараса Бульбу", коего начало достойно Вальтер Скотта. Г. Гоголь идет еще вперед. Желаем и надеемся иметь говорить о нем в нашем журнале".

В письме В. А. Жуковскому от 29 декабря 1847 г. (10 января 1848 г.) Гоголь следующим образом обрисовал генезис В. на х. близ Д.: "...Еще бывши в школе, чувствовал я временами расположенье к веселости и надоедал товарищам неуместными шутками. Но это были временные припадки, вообще же я был характера скорей меланхолического и склонного к размышлению. Впоследствии присоединились к этому болезнь и хандра. И эти-то самые болезнь и хандра были причиной той веселости, которая явилась в моих первых произведениях: чтобы развлекать самого себя, я выдумывал без дальнейшей цели и плана героев, становил их в смешные положения - вот происхождение моих повестей! Страсть наблюдать за человеком, питаемая мною еще сызмала, придала им некоторую естественность; их даже стали называть верными снимками с натуры. Еще одно обстоятельство: мой смех вначале был добродушен; я совсем не думал осмеивать что-либо с какой-нибудь целью, и меня до такой степени изумляло, когда я слышал, что обижаются и даже сердятся на меня целые сословия и классы общества..." По свидетельству О. М. Бодянского, незадолго до смерти Гоголь собирался не включать В. на х. близ Д. в собрание сочинений, находя в книге "много незрелого".

Из критиков, может быть, наиболее полно и близко к авторскому замыслу охарактеризовал В. на х. близ Д. А. А. Григорьев в статье "Гоголь и его последняя книга" (1847): "Это были еще юношеские, свежие вдохновения поэта, светлые, как украинское небо, - все в них ясно и весело, самый юмор простодушен, как юмор народа, еще не слыхать того злобного смеха, который после является единственным честным лицом в произведениях Гоголя, - хотя в то же самое время и здесь, уже в этих первых поэтических впечатлениях, выступает ярко особенное свойство таланта нашего поэта - свойство очертить всю пошлость пошлого человека и выставить на вид все мелочи, так что они у него ярко бросаются на глаза (слова последней книги Гоголя); это свойство здесь не выступило еще карающим смехом, оно добродушно, как шутка, и потому как-то легко, как-то светло на душе читателя, как светло и легко на душе самого поэта, еще не вышедшего из-под обаяния родного неба, еще напоенного благоуханием черемух его Украйны. Ни один писатель, может быть, после древних, не одарен таким полным, гармоническим сочувствием с природою, как Гоголь; ни один писатель не носит в себе, как он, такого пластического постижения красоты (вспомните только Аннунциату в его "Риме", это создание могущественной кисти мастеров древней Италии), красоты полной, существующей для всех и для всего, - никто, наконец, как этот человек, призванный очертить пошлость пошлого человека, не полон так сознания о прекрасном человеке, прекрасном физически и нравственно, и по тому самому ни один писатель не обдает вашей души такою тяжелою грустью, как Гоголь, когда он беспощадно разнимает трупы, обливается желчью и негодованием над утраченным образом Божиим в человеке, образом вечно прекрасного. Но в "Вечерах на хуторе"... все еще светло и наивно, в самом пороке отыскивает еще поэт добродушную сторону, и образ пьяного Каленика, отплясывающего трепака на улице в ночь на Рождество Христово, - еще чисто гомерический образ. В этом быте, простом и непосредственном быте Украйны, поэт видит свою Галю чудное существо, которое спит в божественную ночь, очаровательную ночь, раскинув черные косы под украинским небом, на котором серпом стоит месяц... все еще полно таинственного обаяния - и прозрачность озера, и фантастические пляски ведьм, и образ утопленницы, запечатленный какой-то светлой грустью. А Сорочинская ярмарка, с шумом и толкотнею ее повседневной жизни, а ночь на Рождество Христово, с молодцом кузнецом Вакулой и с его гордой красавицей Оксаной, а исполинские образы двух братьев Карпатских гор, осужденных на страшную казнь за гробом, эти дантовские образы народных преданий, - все это еще и светло, и таинственно, как лепет ребенка и сказки старухи няньки".

К. В. Мочульский в работе "Духовный путь Гоголя" (1933) писал, что в В. на х. близ Д. "повести можно расположить по степеням нарастающей мрачности. В "Пропавшей грамоте" и "Заколдованном месте" - чертовщина уморительная и "домашняя": обе повести являются своего рода демонологическими анекдотами. В "Майской ночи" и "Ночи перед Рождеством" борьба добра со злом уже труднее: нужна святая панночка, чтобы победить страшную ведьму, нужен благочестивый кузнец-иконописец, чтобы одолеть черта. И, наконец, в "Вечере накануне Ивана Купала" и в "Страшной мести" смех совсем замолкает. Забавное уступает место ужасному. Независимо от народной традиции автор создает чудовищные и зловещие образы Басаврюка и колдуна, отца Катерины. Описание мертвецов, выходящих лунною ночью из могил на берегу Днепра, рассказ о схватке колдуна с всадником, сцена вызова души Катерины - самые сильные страницы в "Вечерах". Это первые звуки не заученной, а своей художественной речи".

А. К. Воронский в книге "Гоголь" (1934) утверждал по поводу В. на х. близ Д.: "Фантастическое у Гоголя отнюдь не внешний прием, не случайное и не наносное. Удалите черта, колдуна, ведьм, мерзостные, свиные рыла, повести распадутся не только сюжетно, но и по своему смыслу, по своей идее. Злая, посторонняя сила, неведомо, со стороны откуда-то взявшаяся, разрушает тихий, безмятежный, стародавний уклад с помощью червонцев и всяких вещей вот в чем этот смысл. В богатстве, в деньгах, в кладах, - что-то бесовское: они манят, завлекают, искушают, толкают на страшные преступления, превращают людей в жирных скотов, в плотоядных обжор, лишают образа и подобия человеческого. Вещи и деньги порой кажутся живыми, подвижными, а люди делаются похожими на мертвые вещи; подобно Чубу, куму, дьяку они благодаря интригам черта превращаются в кули".

"ВЗГЛЯД НА СОСТАВЛЕНИЕ МАЛОРОССИИ", статья, вошедшая в состав сборника "Арабески". Впервые под названием "Отрывок из Истории Малороссии. Том I, книга 1, глава I" была напечатана в "Журнале Министерства Народного Просвещения" (1834. Ч. 2. № 4. Отд. 2) с подписью "Н. Гоголь" и подстрочным примечанием: "Автор избрал первую главу Истории Малороссии для помещения в Журнале, потому что она представляет нечто целое и вместе служит введением в саму Историю. Приложения и ссылки отлагаются за недостатком места".

Ранее Гоголь опубликовал "Объявление об издании Истории Малороссии" сразу в трех местах: в "Северной Пчеле" (1834. № 24. 30 января), в "Московском телеграфе" (1834, № 3) и в газете "Молва" (1834, № 8). Там, в частности, говорилось, что "я не называю историями многих компиляций (впрочем, полезных как материалы), составленных из разных летописей, без строгого критического взгляда, без общего плана и цели, большею частию неполных и не указавших доныне этому народу места в истории мира... Около пяти лет собирал я с большим старанием материалы, относящиеся к истории этого края. Половина моей истории почти готова, но я медлю выпускать ее, подозревая существование многих источников, мне неизвестных, которые, без сомнения, где-нибудь хранятся в частных руках. И потому, обращаясь ко всему, усердно прошу имеющих какие бы то ни было материалы: записки, летописи, повести бандуристов, песни, деловые акты, особливо относящиеся к первобытной Малороссии, - присылать их мне, если нельзя в оригиналах, то в копиях".

11 января 1834 г. Гоголь писал М. П. Погодину: "Я весь теперь погружен в Историю Малороссийскую и Всемирную; и та, и другая у меня начинают двигаться..." Возможно, слова Гоголя о том, что половина "Истории Малороссии" была уже почти готова, - это блеф. Кроме В. на с. М. сохранился только отрывок из "Истории Малороссии", посвященный размышлениям гетмана Ивана Степановича Мазепы (около 1629-1709). Он был впервые опубликован в т. 6 10-го издания "Сочинений Н. В. Гоголя" (СПб.; М., 1896) под заглавием "Размышления Мазепы". Там Гоголь вложил в уста Мазепы рассуждения о необходимости в союзе с каким-либо из европейских государств отстоять независимость народа, дышавшего "вольностью и лихим козачеством", хотевшего "пожить своей жизнью", от самовластья Петра. Но, по мнению писателя, украинский народ имел не только необходимость, но даже и нужду, как после увидим, покориться. Их необыкновенный повелитель стремился к тому, чтобы возвысить eго, хотя лекарства его были слишком сильные". Однако главы об измене Мазепы, равно как и других глав "Истории Малороссии", Гоголь так и не написал. Впрочем, нельзя исключить, что рукописные главы "Истории Малороссии" могли быть уничтожены Гоголем незадолго до смерти вместе с большей частью своего архива. В В. на с. М. Гоголь писал о монгольском нашествии, которое "наложило на Россию двухвековое рабство и скрыло ее от Европы. Было ли оно спасением для нее, сберегши ее для независимости, потому что удельные князья не сохранили бы ее от литовских завоевателей, или оно было наказанием за те беспрерывные брани, - как бы то ни было, но это страшное событие произвело великие следствия: оно наложило иго на северные и средние русские княжения, но дало между тем происхождение новому славянскому поколению в Южной России, которого вся жизнь была борьба..." По мнению Гоголя, в Малороссии большая часть общества состояла "из первобытных, коренных обитателей южной России. Доказательство - в языке, который, несмотря на принятие множества татарских и польских слов, имел всегда чисто славянскую южную физиономию, приближавшую его к тогдашнему русскому, и в вере, которая всегда была греческая. Всякий имел полную волю приставать к этому обществу, но он должен был непременно принять греческую религию. Это общество сохраняло все те черты, которые рисуют шайку разбойников; но, бросивши взгляд глубже, можно было увидеть в нем зародыш политического тела, основание характерного народа, уже вначале имевшего одну главную цель - воевать с неверными и сохранять чистоту религии своей. Это, однако ж, не были строгие рыцари католические: они не налагали на себя никаких обетов, никаких постов; не обуздывали себя воздержанием и умерщвлением плоти; были неукротимы, как их днепровские пороги, и в своих неистовых пиршествах и бражничестве позабывали весь мир. То же тесное братство, которое сохраняется и в разбойничьих шайках, связывало их между собою. Все у них было общее - вино, цехины, жилища. Вечный страх, вечная опасность внушали им какое-то презрение к жизни. Козак больше заботился о доброй мере вина, нежели о своей участи. Но в нападениях видна была вся гибкость, вся сметливость ума, все уменье пользоваться обстоятельствами. Нужно было видеть этого обитателя порогов в полутатарском, полупольском костюме, на котором так резко отпечаталась пограничность земли, азиатски мчавшегося на коне, пропадавшего в густой траве, бросавшегося с быстротою тигра из неприметных тайников своих или вылезавшего внезапно из реки или болота, обвешанного тиною и грязью, казавшегося страшилищем бегущему татарину. Этот же самый козак, после набега, когда гулял и бражничал с своими товарищами, сорил и разбрасывал награбленные сокровища, был бессмысленно пьян и беспечен до нового набега, если только не предупреждали их татары, не разгоняли их пьяных и беспечных и не разрывали до основания городка их, который, как будто чудом, строился вновь, и опустошительный, ужасный набег был отмщением. После него снова та же беспечность, та же разгульная жизнь". Это, безусловно, самый поэтический фрагмент В. на с. М., предвосхищающий позднейшего "Тараса Бульбу". В одном из позднейших набросков к истории Малороссии, относящемся к 1838 г., Гоголь отмечал, что "характер русского несравнено тоньше и хитрее, чем жителей всей Европы. Всякий из них, несмотря на самое тонкое остроумие, даже итальянец, простодушнее. Но русский всякий, даже неумный, может так притвориться, что проведет всякого и дурачит другого".

ВИГЕЛЬ Филипп Филиппович (1786-1856), чиновник в Бессарабии, позднее керчь-еникальский градоначальник, затем служил в департаменте иностранных вероисповеданий, в конце жизни сделавшись его директором. В 1830-е годы был ярым противником Гоголя, подозревая его в либерализме, но в 1840-е годы сблизился с ним. Автор ценных "Воспоминаний", где тепло отзывается о Гоголе.

31 мая 1836 г. В. писал директору московских императорских театров М. Н. Загоскину, утверждая: "Я знаю г. автора "Ревизора", _ это юная Россия, во всей ее наглости и цинизме. Он под покровительством Жуковского, но ведь это Жуковский не прежний. Посудите, он нынешней зимой по субботам собирал у себя литераторов, и я иногда являлся туда, как в неприятельский стан. Первостепенные там князья Вяземский и Одоевский и г. Гоголь. Всегда бывал там и Пушкин, но этот все же придерживается Руси". После выхода "Выбранных мест из переписки с друзьями" В. изменил свое мнение о Гоголе и в 1847 г. писал ему: "Было время, что я вас долго и близко знал (о, горе мне!) - и не узнал! С обеих сторон излишнее самолюбие не дозволяло нам сблизиться. И как, за суровостью ваших взглядов, мог бы я угадать сокровища ваших чувств? До сокровищ ума нетрудно было у вас добраться: несмотря на всю скупость речей ваших, он сам собою высказывался".

ВИЕЛЬГОРСКАЯ Анна Михайловна (1822-1861), графиня, дочь М. Ю. Виельгорского, по утверждению В. А. Соллогуба, она, "кажется, единственная женщина, в которую влюблен был Гоголь". По мнению И. С. Аксакова, В. послужила прототипом Уленьки во втором томе "Мертвых душ". Впоследствии В. вышла замуж за князя А.И. Шаховского.

12 ноября 1844 г. B. писала Гоголю: "Я успела прочесть первый том "Вечеров на хуторе", который меня очень забавлял, но я все вас никак не узнаю в ваших сочинениях. Вы, кажется, очень далеко ушли с этого времени". 23 ноября н. ст. 1844 г. Гоголь отвечал ей: "Вы напрасно ищете в моих сочинениях меня и притом еще в прежних: там просто идет дело о тех людях, о которых идет дело в рассказе. Вы думаете, что у меня до такой степени длинен нос, что может высунуться даже в повестях, писанных еще в такие времена, когда был я еще мальчишка, чуть вышедший из-за школьной скамейки. Но об этом покамест до будущего времени". 2 ноября 1846 г. Гоголь писал В. из Ниццы, что хочет поручить ей в Петербурге распределение денег от новой постановки и издание "Ревизора" вместе с "Развязкой Ревизора" в пользу бедных студентов, однако эта постановка тогда не состоялась.

5 января н. ст. 1847 г. Гоголь писал из Неаполя П. А. Плетневу: "Я тебе особенно советую познакомиться с Анной Михайловной Виельгорской. У нее есть то, чего я не знаю ни у одной из женщин: не ум, а разум; но ее не скоро узнаешь: она вся внутри". 19 марта П. А. Плетнев в ответном письме согласился с Гоголем: "Интересна очень незамужняя (меньшая) дочь Виельгорских, Анна Михайловна. Это существо еще небеснее (если только уж возможно) и Софии Михайловны (ее сестры. - Б. С.)".

23 января н. ст. 1848 г., направляясь в Иерусалим, Гоголь сообщал В.: "Пишу к вам теперь из Мальты. Странствования мои по Средиземному морю, как видите, уже начались. Из Неаполя меня выгнали раньше, чем я полагал, разные политические смуты и бестолковщина, во время которых трудно находиться иностранцу, любящему мир и тишину. Притом пора и к Святому Гробу. Несмотря на то, что далеко не в том состоянии души, в каком бы хотелось быть для этого путешествия, несмотря на всю черствость и прозу души своей, я все-таки благодарю Бога, что тронулся в дорогу, хотя не без ужаса помышляю о всех предстоящих затруднениях, впереди которых стоит морская болезнь, для меня ужаснейшая всего. До Мальты я в силу-силу добрался. Ни одна душа на всем корабле не страдала, а между тем время было, кажется, и не совсем бурное. Если бы еще такого адского состоянья были одни сутки, меня бы не было на свете".

30 марта 1849 г. Гоголь писал В. из Москвы: "Я получил милое письмецо ваше, добрейшая Анна Михайловна. Оно меня порадовало тем, что вы не оставляете желанья вашего сделаться русскою. Бог в помощь! Нигде так не нужна Его помощь, как в этом деле. Вы говорите, что и мое и ваше желанье исполнится, что вы сделаетесь русской не только душой, но и языком и познанием России. Я подчеркнул эти строки, потому что это ваши собственные слова. Знаете ли, однако же, что первое труднее последнего. Легче сделаться русскою языком и познаньем России, чем русскою душой. Теперь в моде слова: народность и национальность, но это покуда еще одни крики, которые кружат головы и ослепляют глаза. Что такое значит сделаться русским на самом деле? В чем состоит привлекательность нашей русской породы, которую мы теперь стремимся развить на перерыв, сбрасывая все ей чуждое, неприличное и несвойственное? В чем она состоит? Это нужно рассмотреть внимательно. Высокое достоинство русской породы состоит в том, что она способна глубже, чем другие, принять в себя высокое слово Евангельское, возводящее к совершенству человека. Семена Небесного Сеятеля с равной щедростью были разбросаны повсюду. Но одни попали на проезжую дорогу при пути и были расхищены налетавшими птицами; другие попали на камень, взошли, но усохли; третьи - в терние, взошли, но скоро были заглушены дурными травами; четвертые только, попавшие на добрую почву, принесли плод. Эта добрая почва - русская восприимчивая природа. Хорошо возлелеянные в сердце семена Христовы дали все лучшее, что ни есть в русском характере. Итак, для того, чтобы сделаться русским, нужно обратиться к источнику, прибегнуть к средству, без которого русский не станет русским в значеньи высшем этого слова. Может быть, одному русскому суждено почувствовать ближе значение жизни. Правду слов этих может засвидетельствовать только тот, кто проникнет глубоко в нашу историю и ее уразумеет вполне, отбросивши наперед всякие мудрованья, предположенья, идеи, самоуверенность, гордость и убежденье, будто бы уже постигнул, в чем дело, тогда как едва только приступил к нему. Да. В истории нашего народа примечается чудное явленье. Разврат, беспорядки, смуты, темные порожденья невежества, равно как раздоры и всякие несогласия, были у нас еще, быть может, в большем размере, чем где-либо. Они ярко выказываются на всех страницах наших летописей. Но зато в то же самое время светится свет в избранных сильней, чем где-либо. Слышатся также повсюду в летописях следы сокровенной внутренней жизни, о которой подробной повести они нам не передали. Слышна возможность основанья гражданского на чистейших законах христианских. В последнее время стали отыскиваться беспрестанно из пыли и хлама старины документы и рукописи вроде Сильвестрова "Домостроя", где, как по развалинам Помпеи древний мир, обнаруживается с подробнейшей подробностью вся древняя жизнь России. Является уже не политическое устройство России, но частный семейный быт и в нем жизнь, освещенная тем светом, которым она должна освещаться. В наставлениях и начертаниях, как вести дом свой, как быть с людьми, как соблюсти хозяйство земное и небесное, кроме живости подробных обычаев старины, поражают глубокая опытность жизни и полнота обнимания всех обязанностей, как сохранить домоправителю образ благости Божией в обращении со всеми. Как быть его жене и хозяйке дома с мужем, с детьми, с услугами и с хозяйством, как воспитать детей, как воспитать слуг, как устроить все в доме, обшить, одеть, убрать, наполнить запасами кладовые, уметь смотреть за всем, и все с подробностью необыкновенной, с названьем вещей, которые тогда были в употреблении, с именами блюд, которые тогда готовились и елись. Так и видишь перед глазами радушную старину, ее довольство, гостеприимство, радостное, умное обращение с гостьми с изумительным отсутствием скучного этикета, признанного необходимым нынешним веком. Словом, видим соединенье Марфы и Марии вместе или, лучше, видим Марфу, не ропщущую на Марию, но согласившуюся в том, что она избрала благую часть, и ничего не придумавшую лучше, как остаться в повеленьях Марии, то есть заботиться только о самом немногом из хозяйства земного, чтоб чрез это прийти в возможность вместе с Марией заниматься хозяйством небесным. В последнее время стали беспрестанно открываться рукописи в этом роде. Эти книги больше всего знакомят с тем, что есть лучшего в русском человеке. Они гораздо полезнее всех тех, которые пишутся теперь о славянах и славянстве людьми, находящимися в броженьях, в переходных состояниях духа, возрастах, подвластных воображенью, обольщеньям самолюбивого ума и всяким пристрастьям. Но для вас эти книги покуда недоступны: во-первых, из них напечатано немногое; во-вторых, оно не переведено на нынешний русский язык. Вы древнего языка нашего не знаете. Вот почему я медлил вам советовать, какие книги прежде читать. Все, что больше всего может вас познакомить с Россией, остается на древнем языке. Остается одно средство: вам нужно непременно выучиться по-славянски. Легчайший путь к этому следующий: читайте Евангелие не на французском и не на русском языке, но на славянском. К французскому прибегайте только тогда, когда не поймете. Слова, которые подзагадочнее, выпишите на особую бумажку и покажите священнику. Он вам их объяснит. Если вы прочтете Евангелие, Послания и прибавите к этому пять книг Моисеевых, вы будете знать по-славянски, при этом деле и душа выиграет немало. Когда же увидимся, тогда я вам объясню в двух-трех лекциях все отмены, какие есть в нашем древнем языке от славянского. Вы его полюбите. Этот язык прост, выразителен и прекрасен... Будьте русской; вам следует быть ею. Но помните, что если Богу не будет угодно, вы никогда не сделаетесь русскою. К источнику всего русского, к Нему Самому, следует за этим обратиться".