Тема 13. ГЕНДЕРНАЯ ТЕОРИЯ ИСТОРИЧЕСКОГО АНАЛИЗА

Целью занятия является ознакомление с теорией и методами исторического гендерного исследования.

Вопросы:

1. Гендерные исследования: опыт Натали Земон Дэвис.

2. Н.Л. Пушкарёва: теория и практика женских и гендерных исследований.

3. И.Ю. Николаева: гендерный анализ в контексте методологического синтеза.

Содержание занятия:

Тенденция к развитию новых теоретических направлений в настоящее время особенно наглядно проявляется в разработке вопросов гендеракак фундаментального структурирующего принципа исторического анализа [119]. Катализатором этих исследований в начале 1980-х гг. стало растущее понимание необходимости новой социальной базы для эффективной политической деятельности левых, а также изменения в области феминистской мысли. Как зрелое научное направление, история женщин сегодня характеризуется тремя принципами, которые в совокупности открывают путь для создания целостной исторической теории. Во-первых, «женщина» уже не рассматривается как одна неразделимая социальная категория. Классовые, расовые и культурные представления о различиях между полами оказывали огромное влияние на восприятие женщин — и на восприятие женщинами самих себя, — и в большинстве научных исследований рассматриваются отдельные группы, а не «женский пол» в целом. Даже при попытках создания общих работ по истории женщин центральное место занимают культурные и социальные различия [120]. И, во-вторых, такому же переосмыслению, как и категория «женщин», подвергся и стандартный тезис об их постоянном угнетении мужчинами. Термин «патриархат» подвергся критике как предполагающий, что разделение по половому признаку является основополагающим принципом стратификации человеческого общества, присутствует во всех периодах и тем самым оказывается «вне» истории; объясняя все, он не объясняет ничего. Гендерные исследования являются теоретической попыткой учесть проблемы обоих полов и их сложные взаимоотношения, вписав в картину прошлого, и тем самым модифицировать историческую науку вообще[121]. Кроме тендерных исследований в истории женщин существуют и другие течения, но именно они представляются наиболее многообещающими с точки зрения дисциплины в целом. Термин «гендер» в общеупотребительном смысле означает социальную организацию различий между полами. Он воплощает тезис о том, что большинство различий между полами, которые считаются естественными (или «богом данными»), на самом деле формируются обществом и культурой, а значит, их следует воспринимать как результат исторического процесса. (Конечно, именно эта путаница между понятиями природы и культуры придала стратификации по тендерному признаку такую долговечность, и стала причиной отсутствия её следов в большинстве исторических источников.) Гендерные исследования сосредоточены не столько на угнетенном положении одного из полов, сколько на всей сфере отношений между полами. А эта сфера включает не только очевидные контакты вроде брака и секса, но и все социальные отношения и политические институты, которые, согласно этой точке зрения, в разной степени структурируются гендером: исключением женщин, поляризацией мужских и женских качеств и т.д. Мужчины формируются гендером не меньше, чем женщины. И социальную власть мужчин, и их «мужские» качества можно понять лишь в качестве аспектов гендерной системы: они не являются «естественными» или неизменными, но определяются изменчивым характером отношений с женщинами. Такой подход характерен для последних исследований сложной эволюции термина «мужественность», начиная с раннего нового времени, и лучших работ по истории семьи[122]. Поскольку правильно понять каждый из полов можно лишь во взаимосвязи с другим, тендерные исследования обладают концептуальным инструментарием для охвата общества в целом, и на этой основе – потенциалом для создания теории структуры общества и исторических перемен.

Весьма уместным в этой связи будет сравнение с марксизмом. Гендерной истории пришлось испытать те же сложности, связанные с одновременными потребностями научного объяснения и политики эмансипации, что и истории классов. Обладая потенциалом целостного социального анализа, гендерные исследования могут исправить как минимум некоторые недостатки марксистской теории. Историки-марксисты никому не уступят в анализе производства, но их теория придает куда меньшее значение воспроизводству, как в биологическом, так и в социальном плане. В то же время в этом состоит одна из сильных сторон гендерной теории, что и продемонстрировали последние исследования о роли женщин в промышленной революции [123]. В более широком плане, гендерная история может привести к устранению жесткого разделения между сферами общественного и личного, характерного практически для всех исторических исследований, включая марксистские.

Гендерные исследования: опыт Натали Земон Дэвис. Натали Земон Дэвис родилась в 1928 году в американском городе Детройте в зажиточной семье еврейских буржуа, выходцев из Старого света. Важной вехой в её формировании стали годы учёбы в Гарвардском университете. Это было время бурной общественно-политической деятельности Н.З. Дэвис, активного участия в массовых кампаниях против расовой дискриминации в США, против превращения ООН в орудие американского империализма, против антирабочего закона Тафта - Хартли; в течение года возглавляла в университете организацию «молодых прогрессистов» [124]. Позднее, объясняя истоки своей политической активности, она писала: «Мною двигали чувства неприятия несправедливости дискриминации и неприятия расизма, моё разочарование конкуренцией и самим буржуазным миром с его прагматизмом» [125]. Марксисткой она не стала, но восприняла некоторые положения научного метода К. Маркса, позволившие ей обрести широкое видение исторического процесса в его движущих силах и взаимозависимостях.

Н.З. Дэвис обращается к монографическому исследованию взаимоотношений полов в истории. Первой и самой известной её книгой на этом поприще стало «Возвращение Мартена Герра» (1983). Книга посвящена событию, точнее ряду событий, действительно происходивших в середине XVI в. в южно-французской деревне Артига. Зажиточный молодой крестьянин, оставив жену и только что родившегося ребёнка, внезапно исчез из деревни. Через несколько лет появился самозванец, сумевший убедить сельчан, в том числе жену исчезнувшего крестьянина, что он и есть Мартен Герр. Спустя ещё несколько лет он был разоблачён. В Тулузе, центре графства, куда входила Артига, начался драматический судебный процесс, в ходе которого самозванцу почти удалось оправдаться. Но в самый последний момент в зале суда появился подлинный Мартен. Самозванец был осуждён и повешен напротив дома Мартена Герра.

Исследование носит историко-антропологический характер, позволяющий вывести «деревенскую историю» за рамки пресловутого, хотя, действительно необычного, «любовного треугольника», и раскрывающий сложный мир крестьянских чувств и гендерных взаимоотношений. Лежащая в его основе историческая эпистемология – вероятностное знание, истина-версия, истина-гипотеза, основывающаяся на тщательном изучении запёчатлённых в исторических источниках свидетельствах. Мастерство историка как раз и заключается в его способности убедительно обосновать своё прочтение прошлого за счёт обращения к внеисточниковому знанию. Автор провозглашает «суверенитет источников, трибунал документов», которые не могут заменить «спекуляции, основанные на интуиции или на понятиях, извлечённых из антропологии...». Н.З. Дэвис расшифровывает, по её выражению, свой исследовательский метод. «С начала и до конца, - поясняет она, — я работала как детектив, оценивая мои источники и правила их составления, собирая ключи из многих мест, находя предположительные аргументы, которые давали лучший, наиболее вероятный смысл свидетельствам XVI в.».

Мог ли тот или иной крестьянин попытаться устроить свою жизнь необычным и неожиданным образом?» [126]. По существу её книга представляет собою убедительный утвердительный ответ на эти вопросы, показывая, что крестьянин не был целиком детерминирован и в своих чувствах, и в поведении. Каждый из главных персонажей «деревенской истории» бросил вызов своей детерминированной обстоятельствами судьбе, вступив на путь индивидуализации своей личности.

Н.Л. Пушкарёва: теория и практика женских и гендерных исследований. Наталья Львовна Пушкарёва (род. 1949) - доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института этнологии и антропологии РАН. Историк, этнолог, антрополог. Перу Н.Л. Пушкарёвой принадлежит первая в отечественной историографии монография, созданная в русле «женской истории» [127]. Н.Л. Пушкарёва обращение к гендеру связывает с «революцией» в гуманитарных дисциплинах, основным толчком к которой послужили общественно-политические и культурные процессы конца 1960-х гг. в Европе (и, добавим обязательно, в США): молодёжные движения 1968 г., сопровождавшая их сексуальная революция, а также оживление феминизма, его так называемая вторая волна. Сутью этих процессов, как и всякой революции, пишет Н.Л. Пушкарёва, «был, как водится, вопрос о власти - в данном случае "власти идей"» [128]. Поясняя, о чём идёт речь, она указывает, что на смену, казалось бы, неоспоримой научной парадигме, утверждавшей универсальность прошлого для всех людей без различия пола, пришло постепенное понимание того, что «пол» служит таким же инструментом социальной детерминации, как «класс» и «этнос». Так появилась историческая феминология, занимавшаяся «её историей», а несколько позже - гендерный анализ («их история»).

Гендерные исследования по мнению Пушкаревой позволяют обратить внимание исследователей на изучение не только "истории подавлений" всего женского через язык, но и анализ механизмов "непониманий" и "расхождений" в системе ценностей, существующих в мужском и женском "мирах", своеобразии их репрезентаций, необходимость выяснения в контексте влияния на жизнь человека социальных катаклизмов, степени его индивидуальной независимости от требований общества и обязательств перед ним. Она так же указывает на марксизм как один из главных источников гендеристики. Ведь, «раса, класс и гендер - три основные доминанты, формирующие синергетические (т.е. совместно действующие) системы господства и подчинения» [129]. Это положение Н.Л. Пушкарёва без всяких оговорок заимствует из статьи зарубежных авторов «Принципы гендерного конструирования».

Ценное для исторического познания в работах Пушкаревой – показать взаимосвязь и взаимообусловленность женского самосознания и сознания общества в целом. Таким образом, исследование частной жизни русской женщины вносит ощутимый вклад в понимание общих закономерностей российского исторического развития, демонстрируя тем самым возможности гендерного анализа.

И.Ю. Николаева: гендерный анализ в контексте методологического синтеза. Ирина Юрьевна Николаева (р. 1955) - автор оригинальной технологии исторического синтеза, появление которой знаменовало прорыв в методологии междисциплинарного анализа [130]. Если в XX в. идея междисциплинарности была отрефлексирована и сформулирована как ключевой принцип методологического обновления, то в XXI в. актуальной становится отработка конкретных технологий полидисциплинарного анализа, которые бы базировались на прочном фундаменте методологически системных процедур, соответствовали бы формирующейся новой эпистемологической парадигме науки, способной давать верифицируемое знание. По определению И.Ю. Николаевой, именно проблематика бессознательного является интегрирующей компонентой таких теперь уже широко вошедших в научный оборот теорий, как, скажем, теория габитуса французского социолога П. Бурдье, теория идентичности американского психоисторика Э. Эриксона, теория социального характера Э. Фромма, теория установки грузинской школы Д. Узнадзе, культурологические концепции смеха Р. Генона, Г. Нодия и др. Сфера бессознательного при этом понимается как не осознаваемая, но чётко упорядоченная историческим стилем жизни общества матрица социально-психологических установок сознания и поведения людей, формирующаяся историческим опытом различных социальных слоев, поколений и отдельных личностей.

Верификация теоретических построений в истории рассматривается в качестве необходимого условия доказательства их истинности [131].

Свой концептуальный подход И.Ю. Николаева формулирует на примере исследования такой сферы гендерного сознания и поведения, как мир интимных отношений и сексуальности. Отмечая, что «процесс обретения культурной оснастки сексуального поведения имел и имеет специфически различные формы выражения в разных обществах на разных этапах их развития», она подчёркивает: «Эти формы тесным образом связаны со всем стилем жизни порождающих их людей и культур и представляют собой часть той системы социальных связей, которые опосредованы друг другом - отношений власти, собственности, климатогеографического и демографического ландшафта, религиозных предпочтений. Именно эта взаимообусловленность побуждает нас искать корни меняющихся алгоритмов интимной или частной сферы в общих исторических подвижках тех или иных социумов» [132].

Формирование новой гендерной идентичности в Средние века она рассматривает на примере Франции, характеризуя её как своеобразный этнокультурный полигон, на котором «отрабатывались» новые гендерные стереотипы сознания и поведения европейцев, прямо или косвенно закреплявшие за женщиной статус активно и свободно действующего персонажа исторической жизни. Правда, оговаривается она, точнее следовало бы говорить о переходе, используя выражение М.М. Бахтина, к «некоторой свободе» гендерного сознания и поведения, проявляющейся здесь отчётливее, чем где-либо в Европе. Но почему? Почему именно во Франции раньше всего обнаруживает себя новый гендерный код европейской культуры, какие историко-культурные основания имела французская гендерная идентичность для своей авангардной роли в культуре Запада вплоть до Новейшего времени? Отвечая на этот вопрос, И.Ю. Николаева обращается к культу прекрасной дамы, который включается ею в широкую социально-историческую и историко-психологическую перспективу. Она отмечает присущую французскому средневековому обществу высокую степень приращения новых установок сознания и поведения, связанную с процессом индивидуализации и, как следствие его, социально-историческую динамику [133].

Постоянное «челночное» движение от частного к общему, от единичного явления к объясняющей его теоретической модели и в обратном направлении, снимающее антитезу микро- и макроисторического исследования, характеризует саму природу познавательного процесса. В его современном понимании обращение к теоретическому знанию является обязательной предпосылкой корректной реконструкции единичного исторического явления, равно как историческая конкретика не только наполняет ту или иную модель необходимым эмпирическим содержанием, придавая ему доказательную силу, но и уточняет её, предотвращая опасность её догматизации.