ДО МЕСТНОГО ОБЕЗБОЛИВАНИЯ 1 страница

(Лавина открытий – кто же первый?)

Реальные предпосылки для разработки эффективных методов обезболивания начали складываться в конце XVIII века. Определяющее значение имело интенсивное развитие естественных наук, особенно химии и физики. Среди многочисленных открытий того периода было получение в чистом виде кислорода (Пристли Д. и Шееле, 1771) и закиси азота (Пристли Д., 1772). Официально признанные претенденты на приоритет в открытии кислорода: Карл Вильгельм Шееле, Джозеф Пристли, Антуан Лавуазье.

В классической дискуссии по поводу открытия кислорода рассматриваются кандидатуры сразу трёх учёных, имеющих законное право претендовать на это великое открытие. Это шведский химикКарл Вильгельм Шееле, английский священник Джозеф Пристли (Joseph Priestley, 1733-1804), и французский химик Антуан Лавуазье (Lavoisier, Antoine Laurent, 1743-1794). Возможно, наличие такого обилия претендентов связано с тем, что предшествующий открытию кислорода прогресс нормальной науки, в данном случае химии газов, весьма основательно подготовил почву для этого события. Самым первым претендентом, получившим относительно чистую пробу кислорода, был шведский аптекарь Карл Вильгельм Шееле(рис. 18).

Рис. 18. Carl Wilgelm Scheele,1742-1786– шведский химик

Наиболее значительный труд Карла Вильгельма Шееле – Химический трактат о воздухе и огне (Chemische Abhandlung von der Luft und dem Feuer, 1777 г.). Эта книга содержит результаты его многочисленных экспериментов 1768-1773 гг. по исследованию газов и процессов горения. Из Трактата видно, что Шееле – независимо от Пристли и Лавуазье и за два года до них – открыл кислород и подробно описал его свойства. При этом кислород был получен им многими способами: прокаливанием оксида ртути (как это сделали Пристли и Лавуазье), нагреванием карбоната ртути и карбоната серебра и т.д. Несомненно, Шееле первым (1772) «держал в руках» чистый кислород.

По некоторым данным уже в 1771 г. Карл Шееле при нагреве пиролюзита с концентрированной серной кислотой наблюдал выделение «виртольного воздуха», поддерживающего горение, т.е. кислорода.

Карл Шееле хотел раскрыть загадку огня и при этом неожиданно обнаружил, что воздух – не элемент, а смесь двух газов, которые он называл воздухом «огненным» и воздухом «негодным». Это было величайшим из всех открытий Шееле. Но в действительности тайна огня и полученного им «огненного» воздуха так и осталась для него тайной. Во всем была виновата господствовавшая в те времена теория флогистона, по которой считалось, что всякое вещество может гореть только в том случае, если в нём много особой горючей материи – флогистона, а горение представляет собой распад сложного горючего вещества на особый огненный элемент – флогистон – и другие составные части. Карл Шееле тоже был сторонником этой теории, поэтому он объяснял, что «огненный воздух» имеет большое сродство (влечение) к флогистону, поэтому и сгорает в нём так быстро, а «негодный» воздух не имеет влечения к флогистону, поэтому в нём и гаснет всякий огонь. Это было довольно правдоподобно, но оставалась одна большая загадка, которая казалась совершенно необъяснимой. Куда уходил во время горения «огненный» воздух из закрытого сосуда? Наконец, он придумал такое объяснение. Когда сгорает какое-нибудь тело, говорил он, то выделяющийся из него флогистон соединяется с «огненным» воздухом и это невидимое соединение настолько летуче, что оно незаметно просачивается сквозь стекло, как вода сквозь сито.

С флогистоном покончил другой великий химик XVIII века – француз Антуан Лавуазье. И когда это было сделано, то странное исчезновение «огненного воздуха» и многие другие непонятные явления сразу потеряли всю свою загадочность. Шееле действительно был первым исследователем, получившим относительно чистую пробу кислорода (1772). Однако он опубликовал свои результаты в 1777 г., позже, чем это сделал Джозеф Пристли, поэтому формально он не может считаться первооткрывателем кислорода. Но во многих академических изданиях и справочниках по химии приоритет отдаётся именно Карлу Вильгельму Шееле. Кроме того, ему принадлежит неоспоримый приоритет открытия химических элементов хлора Cl, фтора F, бария Ba, молибдена Mo, вольфрама W...

Несмотря на то, что Шееле не имел высшего образования и был рядовым аптекарем, в возрасте 32 лет он был избран членом Стокгольмской академии наук. Ему предлагали кафедру в Упсальском университете, работу в центре шведской горнометаллургической промышленности в Фалуне, кафедру в Берлинском университете, однако учёный отклонял все предложения, предпочитая заниматься своими опытами.

Годы упорного самоотверженного труда, к сожалению, подорвали здоровье этого поразительно целеустремленного человека, и он прожил всего до 44 лет. В истории химии с открытием Шееле цианистого водорода связан ещё один миф: якобы его первооткрыватель его погиб в момент открытия. Это, так сказать, полуправда. На самом деле Шееле впервые получил синильную кислоту из жёлтой кровяной соли в 1782 г., а умер в 1786 г., в возрасте 44 лет. Однако не подлежит сомнению, что Шееле погубили органолептические методы исследования. В XVIII веке было принято пробовать на вкус продукты реакции, а Шееле, помимо цианидов, работал с соединениями ртути и мышьяка... Умер К.В. Шееле в Чёпинге 21 мая 1786 г.

Вторым официально признанным претендентом на лавры первооткрывателя кислорода является английский священник и химикДжозеф Пристли (рис 19). 1 августа 1774 г.

Рис. 19. Джозеф Пристли (Joseph Priestley, 1733-1804) – английский священник, химик, философ, общественный деятель. Анестезиологам всего мира имя Джозефа Пристли в первую очередь памятно и дорого в связи с открытием им в 1772 г. закиси азота, впоследствии ставшей широко применяемым и популярным анестетиком. Он также открыл чистый газ, сейчас известный как кислород (Ellen Sharples, 1794)

Пристли наблюдал выделение «нового воздуха» при нагревании с помощью двояковыпуклой линзы без доступа воздуха ртутной окалины, находящейся под стеклянным колпаком. Это твёрдое вещество было известно ещё алхимикам под названием «меркуриус кальцинатус пер се», или жжёная ртуть. На современном химическом языке это вещество называется оксидом ртути, а уравнение его разложения при нагревании выглядит следующим образом:

Получаемый при нагревании оксида ртути неизвестный ему газ он выводил через трубку в сосуд, заполненный не водой, а ртутью, так как Пристли уже ранее убедился в том, что вода слишком хорошо растворяет газы. В собранный газ Пристли из любопытства внёс тлеющую свечу, и она вспыхнула необыкновенно ярко.

Вы можете теперь представить, как трудно было изучать химию во времена, когда химические формулы ещё не были изобретены. То, что мы только что записали коротким химическим уравнением, Пристли описал в 1774 г. следующим образом: «Я поместил под перевернутой банкой, погруженной в ртуть, немного порошка «меркуриус кальцинатус пер се». Затем я взял небольшое зажигательное стекло и направил лучи Солнца прямо внутрь банки на порошок. Из порошка стал выделяться воздух, который вытеснил ртуть из банки. Я принялся изучать этот воздух. И меня удивило, даже взволновало до глубины моей души, что в этом воздухе свеча горит лучше и светлее, чем в обычной атмосфере».

Разумеется, такое описание реакции выглядит весьма поэтично по сравнению с обычным химическим уравнением, но, к сожалению, суть произошедшей химической реакции не отражает.

Сам Пристли, будучи, как и Шееле, сторонником теории флогистона, тоже так и не смог объяснить суть процесса горения; он защищал свои представления даже после того, как Антуан Лавуазье обнародовал новую теорию горения.

Претензии сторонников Джозефа Пристли по поводу открытия именно этим учёным кислорода основывались на его приоритете в получении газа, который позднее был признан особым, не известным до тех пор видом газа. Но проба газа, полученного Пристли, не была чистой, и если получение кислорода с примесями считать его открытием, тогда то же в принципе можно сказать обо всех тех, кто когда-либо заключал в сосуд атмосферный воздух.

Кроме того, если Пристли был первооткрывателем, то когда в таком случае было сделано открытие? В 1774 г. он считал, что получил закись азота, то есть разновидность газа, которую он уже знал. В 1775 г. он полагал, что полученный газ является дефлогистированным воздухом, но ещё не кислородом. То есть, в 1775 г. Джозеф Пристли отождествил газ, полученный им при нагревании красной окиси ртути, с воздухом вообще, но имеющим меньшую, чем обычно, дозу флогистона. Для химика, придерживающегося теории флогистона, это, конечно же, был совершенно неведомый ранее вид газа.

Третий официальный претендент в первооткрыватели кислорода, французский химик Антуан Лавуазье (рис. 20) начал свою работу, которая привела его к открытию, после эксперимента Джозефа Пристли в 1774 г., и, возможно, благодаря намёку со стороны Пристли. Из своих собственных опытов и предшествовавших опытов Пристли и Шееле Лавуазье уже знал, что с горючими веществами связывается лишь одна пятая часть воздуха, но

Рис. 20.Антуан Лоран Лавуазье
(Lavoisier, Antoine Laurent, 1743-1794)

природа этой части была ему неясна. Когда же Пристли сообщил ему в 1774 г. об обнаружении «дефлогистированного воздуха», он сразу понял, что это и есть та самая часть воздуха, которая при горении соединяется с горючими веществами. Повторив опыты Пристли, Лавуазье заключил, что атмосферный воздух состоит из смеси «жизненного» (кислород) и «удушливого» (азот) воздуха и объяснил процесс горения соединением веществ с кислородом.

В начале 1775 г. Лавуазье сообщил, что газ, получаемый после нагревания красной окиси ртути, представляет собой «воздух как таковой без изменений (за исключением того, что)... он оказывается более чистым, более пригодным для дыхания». К 1777 г., вероятно, не без второго намёка Пристли, Лавуазье пришёл к выводу, что это был газ особой разновидности, один из основных компонентов, составляющих атмосферу. Правда, сам Пристли как сторонник теории флогистона с таким выводом никогда не смог бы согласиться.

Таким образом, более главной фигурой в истории открытия кислорода является Лавуазье, а не Шееле и Пристли. Они просто выделили новый газ – и только. Позже Фридрих Энгельс напишет об этом: «Оба они так и не узнали, что оказалось у них в руках. Элемент, которому суждено было революционизировать химию, пропадал в их руках бесследно... Собственно открывшим кислород, поэтому остаётся Лавуазье, а не те двое, которые только описали кислород, даже не догадываясь, что они описывают».

Исследования Антуана Лавуазье сыграли выдающуюся роль в развитии химии XVIII века. Речь идёт, прежде всего, о создании им научной теории горения, ознаменовавшем отказ от теории флогистона, что кардинально отличает его работы от экспериментов Шееле и Пристли.

В борьбе со сторонниками теории флогистона у Лавуазье был замечательный союзник, который хорошо помогал ему в работе. Шееле и Пристли тоже имели такого союзника, но они не всегда пользовались его услугами и не придавали большого значения его советам. Главным помощником Лавуазье были... весы (рис. 21).

Приступая к какому-нибудь опыту, Лавуазье почти всегда тщательно взвешивал все вещества, которые должны были подвергнуться химическому превращению, а по окончании опыта снова взвешивал. Как и Шееле, Лавуазье тоже пробовал сжигать фосфор в закрытой колбе. Но Лавуазье не терялся в догадках, куда исчезала пятая часть воздуха при горении. Весы дали ему на этот счёт совершенно точный ответ. Перед тем как положить кусок фосфора в колбу и поджечь, Лавуазье его взвесил. А когда фосфор сгорел, Лавуазье взвесил всю сухую фосфорную кислоту, которая осталась в колбе. По теории флогистона фосфорной кислоты должно было получиться меньше, чем было фосфора до горения, так как, сгорая, фосфор разрушался и терял флогистон. Если даже допустить, что флогистон вовсе не имеет веса, то фосфорная кислота должна весить ровно столько, сколько весил фосфор, из которого она получилась. Однако выяснилось, что белый иней, осевший на стенках колбы после горения, весит больше сгоревшего фосфора. Следовательно, та самая часть воздуха, которая якобы исчезла из колбы, в действительности вовсе не уходила из неё, а просто присоединилась во время горения к фосфору. От этого соединения и получилась фосфорная кислота. Теперь мы называем это вещество фосфорным ангидридом. Лавуазье понимал, что горение фосфора не исключение. Его опыты показали, что всякий раз, когда сгорает любое вещество или ржавеет металл, происходит то же самое.

Интересно, что наш гениальный соотечественник Михаил Васильевич Ломоносов ещё за пятнадцать лет до Лавуазье сравнивал вес запаянной реторты с металлом до и после прокаливания. «Деланы опыты в заплавленных накрепко сосудах, чтобы исследовать: прибывает ли вес металла от чистого жара», – записал Ломоносов в 1756 г., и в двух строчках прибавил результат: «Оными опытами нашлось, что... без пропущения внешнего воздуха вес сожжённого металла остаётся в одной мере». Так Ломоносов нанёс сильный удар по разделявшейся химиками того времени теории флогистона. Но мало

Рис. 21. Весы, которыми пользовался Лавуазье для своих опытов

в конце XVIII века

этого: Ломоносов сделал из своих опытов и другой замечательный вывод, что «все перемены, в натуре случающиеся, такого суть состояния, что, сколько чего у одного тела отнимется, столько присовокупиться к другому, так, ежели где убудет несколько материи, то умножится в другом месте». Этими словами великий учёный выразил один из важнейших законов химии – закон сохранения вещества.

Свои опыты по изучению горения веществ Лавуазье начал в 1772 г. и к концу года представил в Академию некоторые показавшиеся ему важными результаты. В прилагаемой им записке сообщалось, что при сгорании серы и фосфора вес продуктов горения становится больше, чем вес исходных веществ, за счёт связывания воздуха, а вес свинцового глета (оксида свинца) при восстановлении до свинца уменьшается, при этом выделяется значительное количество воздуха.

В 1877 г. учёный выступил со своей теорией горения на заседании Академии наук. Сделанные им выводы существенно ослабляли основы теории флогистона, а окончательное поражение ей было нанесено исследованиями состава воды. В 1783 г. Лавуазье, повторив опыты Кавендиша по сжиганию «горючего» воздуха (водорода), сделал вывод, что «вода не есть вовсе простое тело», а является соединением водорода и кислорода. Её можно разложить пропусканием водяного пара через раскалённый докрасна ружейный ствол. Последнее он доказал совместно с лейтенантом инженерных войск Ж. Мёнье.

Так кто же, в конце концов, является первооткрывателем кислорода? И когда он был открыт? Претензии Антуана Лавуазье на этот счёт являются более убедительными и основательными, но даже и они оставляют под собой почву для очень больших сомнений.

Всё дело в том, что подробное изучение свойств кислорода и его роли в процессах горения и образования окислов привело Лавуазье к неправильному выводу о том, что этот газ представляет собой кислотообразующее начало. В 1779 г. Лавуазье даже ввёл для кислорода название «oxygenium» (от греч. «окис» – кислый, и «геннао» – рождаю) – «рождающий кислоты».

И в 1777 г., и до конца своей жизни Лавуазье настаивал на том, что кислород представляет собой атомарный «элемент кислотности» и что кислород как газ образуется только тогда, когда этот «элемент» соединяется с «теплородом», с «материей теплоты». Можем ли мы на этом основании говорить, что кислород в 1777 г. ещё не был открыт? Подобный соблазн может возникнуть, и возникает. Элемент кислотности был изгнан из химии только после 1810 г., а понятие теплорода умирало ещё до 60-х годов ХIХ века. Кислород стал рассматриваться в качестве обычного химического вещества ещё до этих событий, но открытие кислорода, по всей видимости, является плодом коллективного разума и взаимоиндуцирующего творчества всех перечисленных выше учёных.

То, о чём писал Лавуазье в своих статьях, начиная с 1777 г., было не столько открытием кислорода, сколько кислородной теорией горения (рис. 22). Эта теория была ключом для перестройки химии, причём такой основательной, что её обычно называют революцией в химии. Задолго до того, как Лавуазье сыграл свою роль в открытии нового газа, он был убеждён, что в теории флогистона было что-то неверным, и что горящие тела поглощают какую-то часть атмосферы. Многие соображения по этому вопросу он сообщил в заметках, отданных на хранение во Французскую Академию в 1772 г. Работа Лавуазье над вопросом о существовании кислорода дополнительно способствовала укреплению его прежнего мнения, что где-то был допущен просчёт. Она подсказала ему то, что он уже готов был открыть, – природу вещества, которое при окислении поглощается из атмосферы.

XIX век был веком промышленной революции и социальных преобразований феодальной формации в капиталистическую. Это был век научных открытий – электричества и законов наследственности, радиоактивности и микробов как причины инфекционных болезней. В ряду этих открытий стоит и открытие наркоза, чему предшествовали в значительной мере эмпирические, но и частично научные попытки устранить боль при хирургических вмешательствах. Эта идея принадлежит не одному человеку. Историю анестезиологии – как, впрочем, и всю историю человечества – делали высокие профессионалы и вместе с тем разносторонние личности. Многие из них прославились не только в медицине, но и в других сферах деятельности. Они называются врачами-труэнтами, которых история анестезиологии насчитывает свыше ста (Зильбер А.П., 1996). Продолжающиеся споры о том, кто открыл наркоз – Уэллс или Мортон, Хикмен или Лонг, беспредметны. Они чаще свидетельствуют о желании поднять престиж своей страны, нежели выяснить действительную роль того или другого исследователя. Первыми общими анестетиками были ингаляционные препараты: эфир, закись азота и хлороформ. Важно отметить, что зубная боль была главным стимулом к необходимости обезболивания.

Рис. 22. Антуан Лавуазье с женой в лаборатории. Художник Жак Луи Давид (Jacques-Louis David, 1748-1825). Холст, масло, 259,6х196 см.

Мемориальный музей искусства, Нью-Йорк

Термин "эфир" происходит от греческого слова aityr или персидского аttar, что означает небесный огонь, самый чистый элемент. Эфир впервые был открыт в 1200 г. Раймондом Люллиусом (Raymond Lullius). Он был известен под названием сладкого купороса. В 1540 г. Парацельс установил его обезболивающие свойства. В том же году эфир синтезирован из алкоголя и серной кислоты Валериусом Кордусом (Valerius Cordus), доцентом медицинского факультета в Виттенберге, автором первой Европейской Фармакопеи. Кордус назвал полученное им летучее вещество сладким купоросным маслом (oleum vitriole dulcererum).

Роберт Бойль (Вoylе) в 1680 г. вторично синтезировал эфир, Исаак Ньютон в 1704 г. в поисках синтеза искусственного золота открыл эфир в третий раз и, наконец, Фробениус в 1730 г. синтезировал это вещество в четвёртый раз и назвал его эфиром. В 1744 г. Меттью Турнер опубликовал работу под названием "Необычная жидкость, называемая эфиром", где он указывал целебное свойство эфира при приёме внутрь и вдыхании его вместе со спиртом.

В 1794 г. эфир был испытан для вдыханий с целью уменьшения болей, а в 1795 г. Беддо (Веddos) создал так называемый Медицинский пневматический институт для лечения различных лёгочных заболеваний газами, или, как тогда их называли, искусственным воздухом. Вдыхание паров эфира продолжало оставаться драгоценным средством в руках врачей, хотя они и пользовались им далеко не с целью вызвать анестезию при производстве хирургических операций. Варрен (Wаrren) и Вулкомб (Woolcombe) в начале XIX столетия пробовали лечить чахотку вдыханиями паров эфира. Англада (Аnglada) из Монпелье при помощи того же средства исцелял невралгические боли.

В 1818 г. великий английский естествоиспытатель Майкл Фарадей (рис. 23) сообщил аналогичные свойствам закиси азота, данные в отношении диэтилового эфира, при этом он "передал случай, бывший с одним молодым человеком, который вследствие ингаляции паров эфира оставался в бесчувственном состоянии в течение 30 часов и был близок к смерти". В химических лабораториях студенты, в виде забавы, вдыхали веселящий газ и пары эфира до полной потери сознания и усыпления. Орфилла, Бродий, Джиакомини, Христизон констатировали анестезирующее действие эфира. Однако все эти наблюдения и опыты ничем не обогатили хирургию, и никто ещё не воспользовался анестезирующим действием эфира и закиси азота при хирургических и зубоврачебных вмешательствах.

Рис. 23. Майкл Фарадей

Учение об анестезии сошло с научной дороги и затерялось в мистическом тумане, окружающем явления магнетизма и гипнотизма (рис. 24).

Рис. 24. Франц Антон Месмер(1734-1815) – австрийский врач, создатель учения о животном магнетизме («месмеризме», которое получило довольно широкое распространение в начале XIX века как метод хирургического обезболивания

12 апреля 1829 г. Клоке произвёл безболезненное вылущивание грудной железы у 64-летней дамы, находящейся в состоянии магнетического сна, а Вард в 1842 г. ампутировал бедро. Неудивительно, что попытки хирургов в клинике Вельпо и дальнейшие опыты подобного рода не убедили в безболезненности выполнения различных операций.

В XIX веке, наверное, не было более активного сторонника применения гипноза для хирургического обезболивания, чем шотландский хирург Джеймс Эсдел (James Esdaile, 1808-1859), и, скорее всего, именно он и выполнил больше всех операций под гипнозом.

После окончания медицинского факультета в Эдинбурге в 1830 г. Эсдел уехал для продолжения своей врачебной практики в Восточную Индию. Во время учёбы он увлёкся идеями популярного в Европе в начале XIX века «месмеризма», и его не покидала мысль попробовать провести обезболивание операции с помощью гипноза.

В 1845 г. он возглавил госпиталь для индийцев в Хугли, где 4 апреля сделал первую операцию на «месмеризированном» больном. Успех был полный, и Эсдел продолжал активно использовать гипноз в своей хирургической практике. Это позволило ему 22 января 1846 г. опубликовать в журнале «Zoist» (1845, № 3, p. 380-389), основанном доктором Джоном Эллиотсоном (John Elliotson, 1791-1868), материалы о 73 больших и малых операциях, выполненных под гипнозом. В числе этих безболезненных операций, выполненных Эсделом за 8 месяцев, значатся различные операции, включая 3 экстракции зубов.

Когда Джеймс Эсдел сделал доклад о первой сотне своих операций под гипнозом, генерал-губернатор Бенгалии учредил специальную комиссию для проверки деятельности Эсдела. На основе заключения комиссии было решено предоставить Джеймсу Эсделу небольшую больницу в Калькутте для продолжения этих исследований и дальнейшей проверки метода. Эта больница в Калькутте просуществовала с ноября 1846 г. по декабрь 1847 г., когда она была закрыта вопреки вполне благоприятному отзыву, который был сделан медицинской комиссией, присланной губернатором, чтобы обследовать «месмерическую» больницу. Эсдел был назначен в больницу Sukeas Lane, где и проработал, занимаясь месмеризмом вплоть до своего отъезда из Индии в Шотландию в 1851 г.Онвыполнил здесь больше тысячи операций под гипнозом, в том числе около трёхсот больших вмешательств, считая ампутации, камнесечения, гидроцеле, катаракт и удаления гигантских слоновых опухолей мошонки (рис. 25).

Эсдел четырежды опубликовал свои наблюдения и достижения отдельными изданиями, вышедшими в Индии; они регулярно печатались в журнале «Zoist». Но в № 4 журнала (1846-1847 гг.) главный редактор Джон Эллиотсон опубликовал письмо, пересланное ему от доктора Эшбернера. Оно было адресовано мисс Эджеворс в Америку и содержало в себе довольно подробное описание совершенно безболезненного извлечения двух зубов у некой Лиззи в Бостоне под «эфирным газом».

Итак, эфирный наркоз не только стал реальностью, но и Эсдел начал его испытывать, как только узнал о нём. Большой интерес представляет следующая цитата из публикации Эсдела в № 5 журнала «Zoist»: «Осторожными дозами и, зная лучшие антидоты, мы, я думаю, скоро достигнем безопасного способа обеспечивать нечувствительность даже при самых ужасных хирургических операциях... Ведь применение месмеризма в хирургии началось только за последние годы и значительно выдвинулось вперёд главным образом с целью продемонстрировать воочию значение этого жизненного агента. Главное же поприще, на котором разыграется вся его польза, есть лечение внутренних болезней, где часто он приходит к нам на помощь тогда, когда остальные ресурсы изменили». Такое признание со стороны Эсдела довольно неожиданно. Мог ли кто думать, что тот самый хирург, который сделал больше всех хирургов в мире операций под гипнозом, и который заполнял страницы журнала «Zoist» всё новыми и новыми отчётами о безболезненных операциях, сам заявит, что применение месмеризма в хирургии делалось главным образом в целях пропаганды и что затрата многих часов на достижение гипноза самим им будет расцениваться как «чёрная работа»?

Рис. 25. Книга Джеймса Эсдела «Месмеризм в Индии» с описанием
проведенных им операций под гипнозом. Ил. с сайта Календарь Critical

http://critical.ru/calendar/0602Esdaile.htm

Разумеется, не эти мотивы были главными, чтобы месмеризм в скором времени полностью уступил место наркозу эфиром и хлороформом. Основная причина заключалась в том, что эфирный и хлороформный наркоз обеспечивали полное и быстрое обезболивание всем оперируемым подряд, а не одним лишь лицам, поддающимся гипнозу.

Рис. 26. «Месмерические сеансы». Как это было в 19 веке.
Ил. с сайта Календарь Critical

Джеймс Эсдел, в отличие от другого лидера «месмеризма», Джона Эллиотсона, не был одержим одной идеей и не стал её рабом. Главная ошибка Эллиотсона, как в своё время и Месмера, заключалась в том, что сложные и самые разнообразные вопросы патогенеза различных болезней он рассматривал односторонне, стремясь схематизировать, унифицировать причины заболеваний и лечить их универсальным средством. Это классическое заблуждение, к сожалению, дожившее вплоть до наших дней, и пример распространённого в медицине явления, когда, увлекшись интересной, но односторонней собственной концепцией, авторы теряют самокритику, перестают принимать чужие доводы и превращаются в фанатиков своей идеи (рис. 26).

Рис. 27. Xeмфри Дэви (1778–1829).

Открыл обезболивающие свойства закиси азота,

дал ей название «веселящий газ»

В 1772 г. Джозеф Пристли (Joseph Рristley, 1733–1804) открыл закись азота. Способ получения азота из воздуха описал Резерфорд (Rеserford). В 1799 г. английский химик Хемфри Дэви (Нumphry Davy), ученик Дж. Пристли заметил, что, когда он находился в камере с закисью азота, у него проходила зубная боль (рис. 27). Он установил, что закись азота вызывает опьянение, эйфорию, склонность к смеху, и назвал её "веселящим газом". Дэви много экспериментировал на животных. Он многократно подвергал и самого себя воздействию закиси азота. При этом он заметил, что закись азота способна устранять физическую боль, и высказал мысль о возможности её применения для обезболивания при проведении операций. К 1800 г. относится такое описание Х. Дэви впечатлений о действии закиси азота: "При прорезывании одного злосчастного зуба (dentes sapientiae) я испытывал острое воспаление десны, сопровождающееся большой болью, которая одинаково мешала как отдыху, так и сознательной работе. Однажды, когда воспаление было чрезвычайно мучительно, я вдохнул три большие дозы закиси азота. Боль совершенно исчезла после первых четырех или пяти вдыханий, и неприятные ощущения сменились чувством удовлетворения". (Цит. по А.Д. Беляевскому, Г.Д. Монченко, 1999.) При публикации результатов обстоятельного изучения физико-химических и других свойств он писал: "Так как закись азота способна устранять боль, то она, вероятно, может быть использована с успехом при хирургических операциях, при которых нет больших кровопотерь". (Цит. по Н. Кillian, 1934.) Для большей точности приводим эти достопримечательные в истории анестезиологии слова: "As nitrous oxide in its expensive operation seems capable of destroying physical pain, it may probably be used with advantage during surgical operations, in which no great effusion of blood takes place". (Цит. по О. Каппелеру, 1881.)