Сопоставление Пиндара и Ксенофана

В 546–466 гг. мир греческих государств достиг зрелости в отношении политической власти, процветания и культуры. Ранее отдельные государства успешно боролись с неорганизованными врагами. Теперь же коалиции государств, возглавляемые Спартой, Гелоном, Гиероном и Афинами, противостояли сильным Персидской, Карфагенской и Этрусской державам и дали блестящий отпор внешнему давлению. Эти коалиции не только преодолели врожденную слабость полиса и его незначительные масштабы, но и способствовали стабильности на Пелопоннесе и Сицилии, а позже и в Эгейском бассейне. Благодаря счастливой случайности последняя часть этого периода отмечена равновесием сил в греческом мире. Все коалиции – Афины и ионийцы, Спарта и пелопоннесцы, Коринф и его колонии, Сиракузы и Акрагант – были равны друг другу, а силы вождя каждой коалиции почти равнялись силам его союзников. Такие условия благоприятствовали резкому росту процветания. За исключением южного Пелопоннеса и северо‑запада материковой Греции, повсюду установилась денежная экономика; она ускорила темп торговли и способствовала накоплению капитала. Рост Сиракуз, Керкиры, Афин и Хиоса и их возможность строить крупные флоты свидетельствуют об общем увеличении ресурсов греческих государств. Приморские полисы в своем развитии далеко обогнали сельскохозяйственные государства. Афинские, коринфские и эгинские монеты выпускались в крупных деноминациях и получили широкое распространение, в то время как пелопоннесские государства выпускали лишь мелкую монету для местной торговли. Сила и процветание порождали уверенность. Победы этой эпохи справедливо интерпретировались как победы не только греческого оружия, но и греческой культуры. Сотни суверенных государств, составлявшие греческий мир, с большим вниманием стали относиться к своему общему наследию и прониклись большей верой в свои политические институты.

На этой волне процветания аристократия по‑прежнему сохраняла свое верховенство, но ее положение стало шатким. Аристократы также ответили на вызов эпохи. Во многих государствах они находились у власти, а в других стояли у руля политики и религии. Почти в каждом государстве их идеалы определяли стандарты общественной и религиозной жизни. Они более свободно, чем их наследники, покидали пределы своего полиса, так как повсюду находили общие аристократические традиции, на которые равно ссылались и предписания Пифагора, и призывы Пиндара. В политике они, разумеется, были местными националистами, но учитывали требования общегреческого дела. Например, Клеомен, Гелон и Кимон своим панэллинизмом далеко превосходили политиков последующих эпох. Они поклонялись богам не только родного полиса, но и богам всего греческого народа, в честь которых проводились великие праздники в Олимпии, Дельфах, Коринфе и Немее. Аристократы собирались туда со всех концов греческого мира для участия в празднествах и спортивных состязаниях. В центре исповедовавшегося ими культа стоял Зевс Олимпийский, царь богов и хранитель свободы.

Идеалы аристократии выражал величайший гений хоровой лирической поэзии Пиндар, чьи произведения, дошедшие до нас, датируются 498–446 гг. Для него и для многих его современников мифологическое прошлое было реальностью. Боги и герои не были фантазией поэтического воображения, они действовали в мире живых людей. Богов и людей породила единая мать – Земля; боги выделялись своей силой, но люди не уступали богам в разуме и дарованиях. Герои прошлых времен участвовали в делах людских. Тесей сражался в Марафонской битве; Филак и Автоной защищали Дельфы от персов; образы Эакидов и Тиндаридов, под которыми шли в бой войска Эгины и Спарты, являлись видимыми символами их невидимого присутствия. Герои из аристократических домов вдохновляли своих потомков на великие подвиги. Родство человека с богами подтверждалось в каждом поколении – и не в последнюю очередь в поколение Персидской войны – благодаря благороднейшим деяниям. Таланты отдельной личности – физическое совершество, поэтическое чувство или ораторский дар – даны богами и наследуются от предков, их необходимо использовать в стремлении к совершенству (arete). Но боги карают высокомерие. Человек должен познать себя и свои пределы, и путь на сверкающие небеса для него закрыт. Его амбиции должны сдерживаться добродетелью самоограничения (sophrosyne), под которым понимались не пассивность и осторожность, а уравновешенность и дальновидность. Его величайшие подвиги должны осуществляться ради той группы, к которой он принадлежиит. Победа на играх или в войне должна быть победой ради семьи или государства. И если свершения человека во имя своей группы сравняются со свершениями его предков, то после смерти он удостоится почестей как герой. На таком основании героические почести оказывались Мильтиаду в Херсонесе, Гелону в Сиракузах, Гиерону в Этне и грекам, погибшим при Платее.

Эти идеалы обладали наибольшей силой в дорийских государствах. Сам Пиндар был дорийцем из Фив, и большинство его од‑эпиникиев написаны в честь дорийцев – победителей игр. Его предшественница Коринна, поэтесса из Танагры, с не меньшим почтением обращалась к местным беотийским мифам. Ионийцы с островов и из восточной Греции отличались большей утонченностью мысли и более индивидуалистическим мировоззрением. Они продолжали традиции интимной поэзии. Легенды прошлого они ценили не за их религиозное содержание, а за присущую им красоту. Например, Симонид Кеосский с нежностью и изяществом изображал Данаю и ее ребенка, а погибшим при Фермопилах воздал почести с восхитительной непосредственностью. Если у Симонида и была какая‑то философия, то она заключалась в том, что обстоятельства быстро меняются и управляют человеческой личностью, так что бедствия могут плодить негодяев. Он и его соотечественник Бакхилид сочиняли оды‑эпиникии, обладавшие чарующей живостью повествования, но лишенные нравственной и религиозной убежденности Пиндара. Анакреонт из Теоса был откровенным индивидуалистом:

Дай воды, вина дай, мальчик,

Нам подай венков душистых,

Поскорей беги, – охота

Побороться мне с Эротом[38].

Он смеялся над жизнью, старостью и смертью с задором законченного агностицизма. К интимной поэзии обратился и Ивик из Регия, который сперва сочинял хоровую лирику, а затем перебрался на Восток, ко двору самосского тирана Поликрата. Его любовные стихотворения отличаются живостью и красотой. Он заложил жанр придворной поэзии, сочинив оду, в которой сравнивает живого Поликрата с героями Троянской войны.

Самым смелым мыслителем среди ионийских поэтов был Ксенофан, который около 545 г. бежал из Колофона, странствовал по всему греческому миру и умер на Западе, в Элее. В своих энергичных элегиях он нападал на общепринятые представления своего времени: победы на Олимпийских играх не являются услугами государству, и олимпийские победители не заслуживают публичных почестей; легенды о прошлом – людские выдумки; боги созданы человеком по его образу и подобию, а Гомер и Гесиод заставляли их совершать поступки, у людей считающиеся позорными, – воровство, прелюбодеяния, обманы; если бы коровы умели рисовать, то они изображали бы богов в образе коров. Отвергая традиционные верования, Ксенофан учил, что Бог един, он постоянен, неподвижен, бестелесен, в отличие от человека с телом и разумом, и что Бог видит, слышит и понимает всем своим существом и может воздействовать на любой материальный предмет одной лишь силой мысли. В противоположность Богу все материальное создано из земли и воды – например, облака, ветры и реки порождены гигантским морем, – и человек как материальное существо может иметь лишь суждения, но не точные знания о предметах божественной природы. На современников Ксенофана большее впечатление производили его критические высказывания, а не его учение, отрицавшее всякие личные контакты между Богом и человеком.