ОБРАЗОВАНИЕ И ИНТЕГРАЦИЯ

Был прекрасный вечер. Солнце садилось за огромные черные тучи; по другую сторону тянулся ряд высоких стройных пальм. Река приобрела золотистый оттенок, а дальние высоты пылали в лучах заходящего солнца. Раздавались раскаты грома, но по на правлению к горам небо оставалось чистым и голубым. Стада возвращались с пастбищ, их гнал домой маленький мальчик. Ему было не больше десяти-двенадцати лет; и хотя целый день провел сам с собой, он громко распевал песни, изредка похлопывая бичом животных, отбившихся в сторону или замешкавшихся в пути. Мальчик улыбнулся нам, и его смуглое лицо озарилось. Почувствовав желание вступить в разговор, он остановился и стал задавать вопросы. Это был деревенский мальчик, едва ли получивший какое-либо образование. Он, по-видимому, не имел возможности научиться писать и читать, но уже знал, что значит быть наедине с собой, хотя, возможно, и не сознавал своего одиночества. Он не был этим удручен, а просто-напросто был одинок и доволен. Он не был доволен чем-то, он был просто доволен. Быть довольным — не значит быть довольным чем-то. Искать довольства через отношения — значит пребывать в страхе. Довольство, которое зависит от отношений, — это всего лишь удовольствие. Довольство — это состояние независимости. Зависимость всегда приносит конфликт и противодействие. Чтобы быть довольным, нужна свобода. Свобода и есть, и всегда должна быть с самого начала; она — не результат, не цель, которой надо достигнуть. Невозможно быть свободным в будущем. Будущая свобода не имеет реальности, это — всего лишь идея. Реально то, что есть , и пассивное осознание того, что есть , — это довольство.

Профессор рассказал, что в течение многих лет после окончания колледжа он вел учебную работу и руководил занятиями большого числа юношей в одном из государственных институтов. Он готовил студентов к сдаче выпускных экзаменов, а это и было то, чего требовали от него правительство и родители студентов. Конечно, среди них попадались одаренные юноши; для них создавались особые возможности, им выдавали дипломы с отличием и т.д., но Огромное большинство студентов были равнодушными, ограничениями, ленивыми и в какой-то степени злобными. Были такие, которые хорошо проявляли себя на том поприще, куда они попадали, но лишь весьма немногие обладали творческим огнем. В течение вceх лет его преподавательской деятельности юноши с выдающимися дарованиями встречались крайне редко; время от времени попадался один, который, может быть, и обладал гениальной одаренностью, но обычно оказывалось, что и он также был вскоре задавлен окружающей средой. Будучи преподавателем, собеседник побывал во многих странах, изучая проблему одаренности студентов; но повсюду имело место то же самое. Теперь он отошел от преподавательской профессии, так как после всех этих лет ему стало очень тяжело видеть подобное положение вещей. Как бы хорошо ни были обучены студенты, но в целом из них выходили люди с ограниченным умом. Некоторые обладали способностями и настойчивостью, достигали высокого положения в обществе; но за вывеской престижа и власти они были так же мелки и так же терзались заботами, как и все остальные.

«Современная система образования ошибочна; она вызвала две разрушительные войны и ужасающие страдания. Совершенно не достаточно ограничиваться обучением чтению и письму и приобретением различных технических навыков, так как это сводится лишь к развитию памяти. В жизни же подобная система породила несказанную скорбь. Какова, по вашему мнению, конечная цель образования?»

— Не состоит ли эта цель в том, чтобы создать цельного, интегрального индивидуума? Если «назначение» образования состоит в этом, необходимо выяснить, существует ли индивидуум для общества или общество существует для индивидуума. Если общество нуждается в индивидууме и использует его в своих собственных целях, то оно не заинтересовано в развитии цельного, интегрального человеческого существа; то, что ему нужно, — это эффективная машина, респектабельный и умеющий приспосабливаться гражданин; и для всего этого достаточно весьма поверхностной интеграции. До тех пор, пока индивид остается послушным, пока он согласен полностью принимать всю обусловленность, общество будет считать его полезным и будет готово затратить на него время и средства. Но если общество существует для индивидуума, то оно должно способствовать его освобождению от обусловливающих влияний. Оно должно воспитывать индивидуума так, чтобы он сделался интегрированным человеческим существом.

«Что вы понимаете под выражением «целостное человеческое существо»?»

— Для того чтобы ответить на этот вопрос, к нему необходимо подойти негативно, косвенно, так как рассмотреть его позитивным аспект невозможно.

«Я не понимаю, что вы имеете в виду».

— Позитивно определить, что такое цельное, интегральное человеческое существо, значит создать модель, шаблон, пример, которому мы будем стараться подражать; а не является ли подражание образцу показателем дезинтеграции? Когда мы пытаемся копировать образец, возможна ли интеграция? Вне сомнения, подражание — процесс дезинтеграции; и не это ли происходит в мире? Мы все становимся хорошими граммофонными пластинками; мы повторяем то, чему нас учили так называемые религии, или то, что сказал самый последний политический, экономический или религиозный лидер. Мы придерживаемся определенной идеологии, посещаем массовые политические митинги; существует массовое увлечение спортом, массовый культ, массовый гипноз. Является ли это признаком «интеграции? Приспособление — это не интеграция, не так ли?

«Это подводит нас к весьма существенному вопросу о дисциплине. Вы противник дисциплины?»

— Что вы понимаете под дисциплиной?

«Существуют разные формы дисциплины. Есть школьная дисциплина, дисциплина гражданская, партийная, общественная и религиозная; наконец, дисциплина, которую человек налагает на себя сам. Дисциплина может поддерживаться внутренним или внешним авторитетом».

— Не подразумевает ли дисциплина, в своей основе, известное приспособление? Это приспособление к идеалу, авторитету; это культивирование сопротивления, которое неизбежно порождает противодействие. Сопротивление есть противодействие. Дисциплина — это процесс обособления, независимо от того, происходит ли обособление в рамках группы или оно вызвано сопротивлением индивидуума. Подражание — это одна из форм сопротивления, не так ли?

«Полагаете ли вы, что дисциплина губит интеграцию? Но что получилось бы, если бы в школе не было дисциплины?»

— Нам важно понять сущность дисциплины, а не перескакивать к выводам или приводить примеры. Мы с вами стараемся выяснить, каковы факторы дезинтеграции, или что мешает интеграции. Не является ли дисциплина, в смысле приспособления, сопротивления, противодействия, конфликта, одним из факторов дезинтеграции? Почему мы приспосабливаемся к другим? Мы делаем это не только ради физической безопасности, но и для обеспечения психологического комфорта и надежности. Страх оказаться беззащитным побуждает нас, сознательно или подсознательно, сообразовываться с другими и во внешних делах, и внутренне. Все мы нуждаемся к той или иной форме физической безопасности, но в то же время именно страх оказаться лишенным психологической безопасности делает физическую безопасность невозможной для большинства людей, за исключением лишь очень немногих. В основе всякой дисциплины лежит страх: боязнь не добиться успеха, страх наказания, страх лишиться заработка и т.п. Дисциплина — это подражание, подавление, сопротивление; она всегда — результат страха, сознаваемого или неосознанного. Не является ли страх одним из факторов дезинтеграции?

«Чем же вы замените дисциплину? Без дисциплины можно ожидать еще большего хаоса, чем настоящий. Разве в процессе действия какая-то форма дисциплины не является необходимой?»

— Понять ложное как ложное, видеть истинное в ложном, осознать истинное как истинное — это начало разумности. Это не вопрос замены. Вы не можете заменить страх чем-то другим; если вы попытаетесь это сделать, страх все же останется. Вы можете довольно успешно его чем-либо прикрыть или уйти от него, но, тем не менее, страх останется. Важно исключить страх, а не найти для него замену. Дисциплина, в какой бы то ни было форме, никогда не может принести свободу от страха. Страх надо наблюдать, изучать, понять. Страх — не абстракция; страх проявляется лишь по отношению к чему-то определенному, и именно это отношение необходимо понять. Понять — не значит сопротивляться или противодействовать. Итак, разве дисциплина, в более широком и глубоком смысле, — не фактор дезинтеграции? Разве страх, вместе с подражанием и подавлением, которые с ним связаны, не представляет собой дезинтегрирующую силу?

«Но как быть свободным от страха? Возможно ли установить порядок в классе, в котором находится много учащихся, без какой-то дисциплины или, если вы предпочитаете это слово, без страха?»

— Это возможно тогда, когда в классе будет весьма ограниченное число учащихся и если будут применены правильные методы образования. Но это, конечно, невозможно, пока государство заинтересовано в массовом производстве граждан. Государство предпочитает серийное образование; государственные руководители не хотят, чтобы поощрялись недовольство и протест, так как их положение вскоре могло бы оказаться шатким. Государство контролирует систему образования, оно вмешивается и обрабатывает человека в своих собственных целях. Наиболее легкий путь к этому идет через страх, через дисциплину, через наказание и поощрение. Свобода от страха — это другой вопрос; страх надо понять, a как сопротивляться ему, не подавлять, не сублимировать его.

Проблема дезинтеграции весьма сложна, подобно всякой другой проблеме человеческой жизни. А разве конфликт не является еще одним фактором дезинтеграции?

«Но ведь конфликт необходим, иначе мы погрузимся в состояние застоя. Без борьбы не было бы прогресса, не было бы движения вперед, не было бы культуры. Если бы не было усилия, конфликта мы все еще оставались бы дикарями».

— Возможно, мы и сейчас еще дикари. Но почему в нашей беседе мы все время перескакиваем к выводам, а когда нам предлагается нечто новое, мы противимся этому? Мы, несомненно, остаемся дикарями, когда убиваем тысячи людей во имя той или иной идеи, цели, во имя собственной страны; убийство другого человека — это крайняя дикость. Однако будем продолжать обсуждение нашего вопроса. Разве конфликт — не признак дезинтеграции?

«Что вы понимаете под конфликтом?»

— Конфликт в любой форме: между мужем и женой, между двумя группами людей с противоположными идеями, конфликт между тем, что есть , и традицией, между тем, что есть , и идеалом, тем, что должно быть, будущим. Конфликт — это внутренняя и внешняя борьба. В настоящее время конфликтом проникнуты все уровни нашего существования, сознательные и подсознательные. Наша жизнь — это серия конфликтов, поле битвы, но во имя чего? Можем ли мы достичь понимания с помощью борьбы? Могу ли я понять вас, если я нахожусь с вами в конфликте? Для понимания мы должны обладать в какой-то степени внутренней тишиной. Творчество может проявиться только в состоянии внутренней умиротворенности, счастья, но не тогда, когда существует конфликт, борьба. Внутри нас постоянно происходит борьба между тем, что есть , и тем, что должно было бы быть, между тезисом и антитезисом; мы считаем, что конфликт неизбежен, и эта неизбежность сделалась нормой, стала истиной, — хотя это, возможно, совсем не истина. Можно ли с помощью конфликта преобразить то, что есть , в противоположное ему? Я есть это , но если я буду бороться за то, чтобы стать тем , т.е. сделаться противоположным тому, что я есть , изменю ли я это ? Не является ли противоположное, антитезис, видоизмененной проекцией того, что есть ? Не содержит ли во всех случаях противоположное элементы того, что ему противостоит? Возможно ли понимание того, что есть , с помощью равнения? Не является ли любой вывод по поводу того, что есть , препятствием для понимания того, что есть ? Если вам надо понять что-либо, разве вы не должны наблюдать, изучать его? Но можете ли вы совершенно свободно приступить к изучению, если у вас уже имеется представление в пользу изучаемого или против него? Если вы хотите понять своего сына, не должны ли вы его изучать, не отождествляя себя с ним и не осуждая его? Вне всяких сомнений, если вы находитесь в конфликте с вашим сыном, вы не можете понять его. Итак, необходим ли конфликт для понимания?

«Но, может быть, существует другой вид конфликта, конфликт обучения, как что-то делать, конфликт приобретения технических навыков? Человек может обладать интуитивным видением, но оно должно проявиться в действии, а проявление в действии — это борьба, которая влечет за собой многие тревоги и страдания».

— В известной степени это так; но не заключено ли само творчество в средствах? Средства — не нечто отдельное от цели; цель соответствует средствам. Выражение соответствует творчеству; стиль выражения соответствует тому, что вам необходимо сказать. Если вы чувствуете, что можете сказать нечто, оно само создаст свой стиль. Но если мы имеем дело только с техникой, то это не касается никаких жизненных проблем.

Может ли конфликт в какой-либо области вести к пониманию? Не заложена ли непрерывная цепь конфликтов в самом усилии, в стремлении быть или стать тем или иным в позитивном или негативном смысле? Не становится ли причина конфликта результатом, который в свою очередь делается причиной? Освобождение от конфликта приходит лишь тогда, когда имеется понимание того, что есть . То, что есть , никогда нельзя понять сквозь завесу идеи; к нему надо подойти по-новому. Так как то, что есть , никогда не бывает статичным, то ум не должен быть привязан к знанию, идеологии, верованиям, умозаключениям. Конфликт по своей природе вносит разделение, совершенно так же, как любое противодействие; а разве процесс исключения, отделения не является дезинтегрирующим фактором? Любая форма власти, — власть индивидуума или власть государства, любое усилие возвысить себя или умалить, — это процесс дезинтеграции. Все идеи, верования и системы мышления создают разделение и замкнутость. Усилие, конфликт ни при каких обстоятельствах не могут принести понимание, потому что они являются дезинтегрирующим фактором как для индивидуума, так и для общества.

«Тогда что же такое интеграция? Я более или менее понимаю факторы дезинтеграции. Но это лишь негативная сторона. Через отрицание нельзя подойти к интеграции. Я могу знать, что ecть ложное, но это не означает, будто я знаю, что такое истинное»

— Когда вы видите ложное как ложное, несомненно, проявляется истинное. Когда вы осознаете факторы дезинтеграции, не просто на уровне слов, но глубоко, разве тогда не существует интеграции. Является ли интеграция чем-то статичным, чего надо достичь, что завершает? Интеграция не может быть достигнута; то, что достигнуто, — мертво. Интеграция — не цель, не завершение, а состоянии бытия; это нечто живое; а разве может живое быть целью, результатом? Желание быть интегральным не отличается от любого другого желания, а всякое желание — это причина конфликта. Интеграция существует тогда, когда нет конфликта. Интеграция это состояние полного внимания. Не может быть полного внимания, если существует усилие, конфликт, сопротивление, концентрация. Концентрация — это фиксация, это процесс отделения, замыкания в себе, а полное внимание невозможно, когда существует замкнутость. Замыкаться в себе — значит суживать сознание, а узость сознания никогда не может понять полноту. Полное внимание невозможно, если имеются осуждение, оправдание или отождествление, если ум затуманен выводами, рассуждениями, теориями. Когда мы поняли все, что является препятствием, — только тогда существует свобода. Свобода — это абстракция для человека, пребывающего в тюрьме; но пассивное, бдительное внимание обнаруживает все препятствия, помехи, и, свободная от них, возникает интеграция.