Языки воздействия

Велимир Хлебников утверждал, что язык — это инструмент, сое­диняющий людей. Ведь у нас нет возможности уйти от непонимания. Значит, все остальное — в профессиональном умении того, кто говорит. Хлебников писал: "Перенесемся в каменный век. Ночь, костры, работа черными каменными молотками. Вдруг шаги: все бросились к оружию и замерли в угрожающих осанках. Но вот из темноты донес­лось знакомое имя, и сразу стало ясно: идут свои. "Свои!" — доносится из темноты с каждым словом общего языка. Язык так же соединял, как знакомый голос. Оружие — признак трусости. Если углубиться в него, то окажется, что оружие есть добавочный словарь для говорящих на другом языке — карманный словарь".

Семиотика, определяемая как наука о знаковых системах, видит в окружающем нас обществе функционирование не одного языка, а множества. Кроме привычного нам языка, на котором мы пишем, читаем и говорим, есть и язык живописи, и язык театра, и язык кино, и язык цирка, и язык жеста, и много-много других. Язык — это опре­деленный код, связывающий содержание с формой. Значение "нет" мы можем выразить словом, а можем покачать головой или поднять предостерегающе руку. Находясь в сфере функционирования языка театра, зритель не заберется на сцену, чтобы спасать невинную жертву от преступника в пьесе-детективе. Код — это система таких знаков. И, конечно, самой сложной знаковой системой является наш естественный язык.

Естественный язык — это сложная система, а возможны сис­темы простые, типа светофора, где есть три основные формы и три основных значения. Система может только намечаться, но все равно она прочитывается именно с точки зрения символизации, стоящей за ней. Так, Георгий Кнабе, исследуя историю древнего Рима писал: "В распространенных рассказах о безумствах римских богачей обычно упускается из виду, что главным здесь были не траты сами по себе, а создание ореола изысканности, снобизма, демонстрация своей способности к переживаниям, недоступным толпе" (Кнабе Г. С. Категория престижности в жизни древнего Рима: Быт и история в античности. М. 1988). В этом смысле нувориши всех времен и народов давно объединились. Владимир Познер в программе, посвященной "новым русским" (ОРТ. 1995. июль), привел такой анекдот: "В Лондоне встречаются двое "новых русских ". Один из них, показывая на руке золотую цепь, говорит, хвастаясь: "Вот купил за полтора миллиона". На что второй отвечает: "Это ты поспешил, на том углу

такие дают за два с половиной"". Мы четко видим в этой ситуации, что поступки эти имеют явную символическую ценность.

Поддается семиотическому анализу и столкновение, имевшее место в Киеве на Софиевской площади 18 июля 1995 года во время похорон патриарха Владимира. Для интерпретации его митингового характера можно воспользоваться моделью карнавала, разработанной Михаилом Бахтиным в его книге "Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса".

Одной из определяющих характеристик карнавала, по Михаилу Бахтину, является смена "верха" и "низа". Именно тогда, к примеру, шут становится королем, а король низводится до положения шута. Кстати, сегодня считается, что карнавал — это хорошая психологичес­кая разрядка для населения (типа "начальственных" кукол у японских рабочих, которые можно безболезненно поколотить, отведя душу).

Теперь вспомним наши первые митинги, где откровением звучала критика власти, партии и т.д. Запрета на посещение митингов уже не было, но информацию даже о тех, кто ходит и пересказывает содержание, все еще собирали. Митинг совершал смену, подобную карнавальной: верхи помещались в критикуемую позицию. Вообще при любом массовом скоплении людей человек ведет себя не так, как обычно. В нем резко возрастает разного рода негативизм. Толпа заранее запрограммирована на негативные реакции, отсюда неизбежное сопровождение ее органами правопорядка в любой стране мира.

По этой же схеме похороны патриарха Владимира 18 июля 1995 года вывели в активную критикуемую зону как власти, так и милицию. Поскольку произошла карнавальная смена верха и низа, конкретные народные депутаты ощущали себя "королями" данной точки про­странства и времени и настаивали на выполнении именно своих требований. Милиция же подчинялась, естественно, прочной служеб­ной иерархии, не признавая главенства временных королей. После того как, неестественно превысив уровень агрессивности по отно­шению к толпе, милиция стала в оцеплении, на нее вылился такой ушат словесной брани, что можно было только диву даваться. И тут мы видим расхождение митинговой активности с карнавальной, ибо второй особенностью карнавала является активная роль каждого -в нем нет дифференциации на актеров и зрителей, в карнавале дей­ствуют все. Другие реализации митинга могут быть больше похожи на карнавал в этом аспекте, поскольку собирают "под свою крышу" людей одних интересов.

Роман Якобсон в своей работе "Лингвистика и поэтика" (Структурализм: "за" и "против". М. 1975) предложил следующую семиотически ориентированную модель коммуникации: