ЛИШНИЙ ВЕС 3 страница

У Берта Хеллингера, знаменитого психотерапевта, выведшего законы существования семьи как системы, есть замечательная и простая мысль о том, что энергия, забота, материальные блага передаются от родителей к детям безвозмездно и естественно, а дети, в свою очередь, передают потом все это свои детям. И тогда энергия, забота, любовь, деньги текут из прошлого в будущее, создавая и поддерживая жизнь и естественный ход вещей. Но если отдать ребенку все это только для того, чтобы потом требовать взамен, то энергия поворачивается в прошлое и будущего рода может не случиться.

И действительно, не редки истории, когда мать решает завести единственного ребенка «на старость». Чтобы было кому стакан воды подать, когда занеможет. Причем ребенок, вырастая, не отпускается в свою отдельную жизнь, а всеми правдами и неправдами оставляется при матери, чтобы отдать ей свой сыновний или дочерний долг. И тогда это действительно драма единственного ребенка — быть вечным должником, не получить свою жизнь как подарок, как дар от взрослого человека, способного просто дарить.

Кто-то должен быть первым (братья и сестры)

У старшего все начинается как у «единственного». Он — свет в окошке, всеобщее счастье, центр вселенной. Фотографии с трехдневного возраста, первый чих... Но потом они вдруг говорят, что у него вот-вот появится братик или сестричка, уверяют, что теперь он будет наконец не один и ему всегда будет с кем поиграть.

— Кого ты больше хочешь: братика или сестричку? — говорят они с таким видом, будто речь идет о выборе грандиозного подарка на день рождения. Он не знает, чем ему грозит этот «подарок», но понимает, что ему, видимо, тоже стоит обрадоваться, и он уверенно говорит: «Братика!», вызывая у них волну умиления.

Лишь много позже, когда они приносят домой непонятный сверток, в котором совсем неприятного вида субъект, больше похожий на лягушонка, чем на братика, он понимает, что они его обманули. Такой маленький братик точно не сможет с ним играть! Этот противный червякообразный совсем ничего не умеет, только кричать, какать в памперсы и не давать всем жить. А главное, он сумел отнять у него всемогущество, исключительность и, что самое ужасное, — маму!

— Посмотри, какой хорошенький, — говорят они ему, — это же твой братик! Ты теперь его должен любить и защищать, потому что ты — старший.

«Старший» — это еще куда ни шло, но любить этого уродца — вот уж дудки! Он не собирается его любить. Пусть сами любят, а еще лучше ненавидят. Они же всегда любили только его самого!

Вскоре выясняется: в том, что ты старший, нет никакого удовольствия. Наоборот, одни проблемы. Ля- гутонок заорал, и тут же: «Ты куда смотрел, не видишь, что ли, что у него соска упала!» В другой раз он заметил эту дурацкую соску, поднял ее и дал ему, так снова крик: «Как ты мог дать малышу грязную соску?! Ее же надо продезинфицировать!» Он даже слова-то такого не знает. И что теперь он сделал не так?!

«Ты отвечаешь за маленького» и «ты же старший» теперь его самые ненавистные слова. И зачем он только появился, этот маленький, кто его просил, и без него хорошо жили...

В жизни ребенка при рождении второго малыша меняется очень многое: его, как правило, стесняют в пространстве, урезают в проявлении внимания, волей- неволей лишают статуса исключительности. Но самое страшное, если старший перестанет чувствовать себя любимым. А это может легко произойти, если у мамы не найдется в своей безумной занятости хотя бы несколько минут в день для того, чтобы провести с ним хотя бы чуть-чуть индивидуального времени. Если не повторять ему «я люблю тебя» каждый день, а лучше — несколько раз на дню.

В наших российских семьях есть такая привычка — поручать младших старшим, причем возлагать на них ту же степень ответственности, что и на взрослых, без скидок на особенности и возраст. Как будто родители рожали ребенка старшему сыну или дочке, а не сами себе. Но старший не просил у них ребенка, в лучшем случае он был согласен на братика или сестричку, да и то не всегда себе отчетливо представлял, что это такое. Более того, в силу возраста он совершенно не созрел для того, чтобы стать условным родителем какому бы то ни было ребенку.

Не мудрено, что очень часто детство старших преждевременно заканчивается с рождением младшего ребенка в семье. Но детство ему положено, и он будет стараться его заполучить. И совсем неудивительно, если он без восторга будет откликаться на необходимость посидеть с «любимым» младшим братиком, вместо того чтобы пойти играть в футбол.

Важно понимать, что, конечно, старший может быть вам помощником, но для этого он не должен воспринимать это как вечную и обременительную обязанность. Если вы захотите оставить вашего младшего на кого- то из взрослых, вы будете его об этом просить, а если незнакомого, то и заплатите. Так и ваш старший ребенок охотнее откликнется на просьбу, а не на строгое долженствование. Родительский долг вашему старшему ребенку не под силу. Нередко старшие сестры, вырастившие нескольких младших сестер и братьев, оставались бездетными из-за нежелания снова растить детей. И свое материнское предназначение они выполнили, но остались без собственных детей, без возможности продолжить свой род.

Старшие дети, как правило, все же вынуждены проявлять особую активность, чтобы вернуть и удерживать любовь своих родителей. Они должны быть лучшими в школе, удивлять своими достижениями, быть ответственными и во многом взрослыми. Они сами должны добиваться своего, а еще помогать маленькому и взрослым. Из них вырастают очень активные и ответственные взрослые, они непременно патронируют всех вокруг, много контролируют и заботятся. Часто живут со смутным ощущением вины и долга, перед кем или чем не особенно понимая. Они привыкают конкурировать, потому что с самого раннего детства им приходилось делать это, чтобы быть уверенными, что им достанется родительская любовь и внимание. Часто они не перестают заботиться о своих «младших», даже когда одному шестьдесят три, а другому шестьдесят семь. Возраст не имеет значения, важно, кто младше.

Младший с раннего детства понимает, что о нем позаботятся. Он — любимчик, и он это прекрасно чувствует. Его часто любят просто так, без всяких особенных ожиданий. Ему можно не конкурировать за любовь родителей, достаточно немного пореветь, и почти гарантированно старшему «попадет», а его пожалеют. Он отлично умеет пользоваться своими привилегиями младшего и слабостью. Но часто он совершенно не знает своих сил и способностей. Ведь старший и взрослые в его семье априори сильнее, мудрее, способнее. Очень трудно почувствовать себя сильным и умным, когда все вокруг сильнее и умнее тебя.

При всей любви и заботе о младшем точно нельзя сказать, что его жизнь — «малина». Младший часто не уверен в себе, является объектом жесткого контроля и проявления власти старшего, с которого спросят, почему маленький плохо поел, получил двойку, подрался во дворе, потерял перчатки. У младшего отбирают такие интересные тетрадки и фломастеры, потому что «мал еще». Его не берут играть во взрослые интересные игры, и он во многом завидует старшему и хочет быть на него похожим, даже если сильно недолюбливает его за властный характер и вредность. Он неминуемо попадает под каток ответственности старшего, под которым неизбежно расплющивается способность младшего принимать решения, его взрослость и ощущение собственных возможностей.

Младший, даже вырастая, слегка пассивен, легко отдает пальму первенства кому угодно, умеет находить того, на кого можно опереться, умеет нравиться и быть любимым. Упорно избегает всякой ответственности и принятия важных решений, всегда может чувствовать себя более слабым и глупым, чем старший, сколько бы лет ему ни было. Возраст не важен. Важно, кто из них был первым.

В ожидании чуда... (дети с ограниченными возможностями)

Долгое время я не могла оценить того счастья, что мой ребенок здоров, умен, подвижен, развит. Мне казалось это само собой разумеющимся, обычным явлением, естественным ходом вещей. И только начав работать в окружном психолого-медико-социальном центре, куда приходили лечиться и учиться ребята с ограниченными возможностями или с психиатрическими диагнозами, я поняла: какое это великое счастье — растить здорового ребенка. Не будучи набожной, по утрам открыв глаза, я несколько месяцев подряд благодарила Бога за то, что он дал мне здорового малыша.

Я видела этих героических мам (и значительно реже пап), каждая из которых в меру сил каждый день и час сражалась за здоровье и полноценность своего ребенка. Почти каждая жила в ожидании чуда, которое поможет их детям стать здоровыми. Чуда в сказочном смысле слова за пять-шесть лет, что я там работала, так и не случилось. Но то, что можно было бы назвать «чудом каждый день», конечно, случалось. Дети с безнадежными и неизлечимыми заболеваниями осваивали то, что казалось невозможным. Они лепили, рисовали, играли в театре, радовались вместе с родителями своим победам в конкурсах или победам над самими собой, над своей болезнью.

Многие из этих ребят были честнее, мудрее, добрее и человечнее детей, у которых было все. Хотя большинство из них выросли в семьях, где не было элементарного достатка, часто отсутствовали отцы, и мамам приходилось прикладывать трудновообразимые усилия, чтобы держать свою семью не только на плаву, но и в ощущении благополучия.

Конечно, в каждой такой семье были свои трудности. У состоятельных родителей были все возможное- ти обеспечить всем материальным своего ребенка, но они неизбежно ранились о разрушение собственной иллюзии, что деньги могут все. Деньги часто не могли совершить чудо, однако нередко помогали ему приближаться или хотя бы помогали освобождаться от родительской вины: «Мы сделали для него все».

Другая категория родителей — это одинокие мамы, мужья которых не вынесли ответственности или горя в связи с тем, что их ребенок не такой, как все, и поспешили ретироваться из семьи под разными предлогами. Одинокие мамы, не имеющие возможности работать, потому что их особому ребенку нужен уход и его не примет ни один детский садик. Это мамы, посвятившие себя детям, нередко начисто забывшие о других сторонах жизни, что, конечно, не делало их счастливее.

Родители разные, но всех их объединяло несколько общих сложностей:

1. Многие родители не принимали диагнозов своих детей. Они спорили с врачами, закрывали глаза на очевидные вещи. Ждали чуда. Искали врачей, которые поставили бы другой, более оптимистичный диагноз. Они требовали от своих детей невозможного, и дети становились еще более болезненными под грузом этих ожиданий, а родители от собственных несбывшихся ожиданий впадали в ярость, обиду, депрессию, отчаяние.

Врачебные ошибки, безусловно, бывают, неправильно поставленный диагноз вполне возможен, ибо врачи тоже люди, а каждый пациент уникален и не всегда соответствует всем диагностическим критериям. Но если несколько разных врачей и специалистов озвучили один и тот же диагноз, то продолжать в него не верить — это значит, что психологический механизм защиты уже не защищает, а становится механизмом сопротивления, который отнюдь не помогает ни родителю, ни ребенку.

Принять диагноз своего ребенка — это, конечно, задача не из легких. Ведь это значит принять тот факт, что он никогда не будет таким же, как другие дети. Это значит, что он всегда будет особенным, и эта особенность скорее всего будет бросаться в глаза другим людям. Принять диагноз своего ребенка — это прожить и победить свои сильные родительские чувства: вину, страх и стыд, значительно более сильные, чем у родителей здоровых детей. Это больше чем просто подвиг. Но именно принятие позволяет такому ребенку стать тем, кто он есть: маленьким человеком с ограниченными возможностями. И только принятие этих ограничений позволит и ему и маме жить с ощущением значительно большего удовлетворения от жизни. А сопротивление и непринятие такой тяжелой реальности будут отзываться обидой и пустым ожиданием, способными разъедать изнутри. Способность родителя принять диагноз ребенка позволит отмерять достижения их особенного малыша не от каких-то нереальных рубежей, которых ему никогда не достичь, а от его реальных возможностей.

К примеру, если человек не осознает, что он не умеет летать, но всеми силами стремится к этому, потому что видел, что самолеты летают. Он может жить в обиде, грусти или отчаянии от невозможности того, чего ему так хочется, может пробовать взлететь разными способами и тратить на это много времени и сил, а возможно, рисковать жизнью. Но принятие собственного ограничения в том, что он не может летать, позволит ему получать удовольствие от многих других сторон жизни. Это, конечно, весьма условный пример. Но я видела, что довольны своей жизнью и своим ребенком только те родители, которые приняли диагноз и ограничения собственных детей. Они замечали не то, чего их детям недостает, а то, что те могут, умеют, воплощают и достигают.

2. Неадекватное отношение общества к таким детям и таким родителям. Во многом оно вопиюще, особенно в сравнении с цивилизованными странами. Конечно, в последнее время отношение стало меняться, но не такими темпами, как хотелось бы. Мало того, что долгое время государство помогало детям с ограниченными возможностями лишь символическими материальными взносами (если не сказать грубее — подачками), но оно еще и совершенно не заботилось о том, чтобы такие люди в нашем государстве чувствовали себя равноправными и свободными. В Америке в каждом (!) автобусе есть специальная подставка, чтобы человек в инвалидной коляске без посторонней помощи смог въехать в автобус. Для таких людей там — самые удобные места парковки, отдельные, специально оборудованные кабинки в общественных туалетах, специальные механизмы для опускания человека в бассейн. Дети и взрослые с ограниченными возможностями там — люди равноправные и равноценные, к которым относятся с уважением, заботой, вниманием.

А в нашей стране... Автобусы, бассейны, туалеты — бог с ними. Хотя и это очень важные и необходимые вещи. Но я неоднократно слышала грустные даже не то чтобы жалобы, а просто отклики родителей на то, как обошлись с ними в детской поликлинике, отказавшись проводить ингаляцию ребенку-аутисту, и направили их в ПНД за этой простой процедурой. А унизительные комментарии и реплики, которые отпускают работники разных сфер детского здравоохранения и образования! «Это все не о вас и не о вашем ребенке, это о них. Называя вашего ребенка придурком, они говорят о себе», — мой комментарий вряд ли помогает родителям утешиться. Им обидно, горько, они чувствуют себя униженными и беспомощными. И эта обида и горечь значительно сильнее оттого, что их мальчик с детским церебральным параличом умнее, добрее и душевнее этой обиженной жизнью уборщицы детской поликлиники.

Им было бы намного легче, спокойнее и радостнее растить детей, которых почему-то ограничила природа, если б каждый из нас и государство в целом принимали ограничения их детей как особенность, инаковость, уникальность, способные обогатить наш мир, сделать его добрее, мудрее, многообразнее.

Я подарю тебе любовь... (усыновленные)

С проблемой детдомовских детей дела у нас обстоят лишь немногим лучше. Многие московские детдома обеспечены хотя бы материально, детдома в регионах по большей части нищенствуют. Но дело, конечно, не в том, что детей там плохо кормят, а в том, что отсутствие родительской любви и дома — та невосполнимая потеря, которая образует в психике таких детей «черную дыру». Сквозь нее проходят те капли внимания и заботы, которые детдомовский ребенок пытается получить от нянечек, воспитателей, учителей, психологов, от любого взрослого, способного отдать им хоть немного тепла. Этим детям всегда мало. «Черная дыра» не насыщаема.

Многие мои уже взрослые клиенты, выросшие в достатке, в полной семье, с родителями, бабушками и дедушками, ощущают сильную нехватку любви и тепла, недополученных в детстве, и большую часть уже своей взрослой жизни пытаются правдами и неправдами их восполнить. Что уж говорить о детдомовских детях!

Дети не должны жить в детдомах. Это неправильно. В животном мире нет детдомов. Там взрослые особи выхаживают и заботятся о своем потомстве. Только человек, «высшее существо», может себе позволить бросить своих детей. Но как высшее существо человек также способен позаботиться и о чужих детях. Детей усыновляют по совершенно разным причинам. Многие действительно очень хотят детей, хотят заботиться и дарить им свою любовь. Некоторые хотят восполнить какой-то свой внутренний недостаток посредством этого малыша, кто-то решает собственные проблемы: жилищные, финансовые, статуса или престижа. Кажется, так легко понять, что усыновленный ребенок — это не кукла, взятая напрокат, которую можно будет легко вернуть в магазин, если она не подойдет к интерьеру или возникнут иные сложности. Но люди, берущие и отдающие ребенка назад в детдом, есть. Что ими движет? Загадка.

Но мне важно поговорить не об этих людях, а о тех, первых, что берут ребенка из искренней любви и желания сделать его счастливым. Именно это желание часто приводит родителей усыновленного ребенка к тому, что они скрывают от него тайну его появления на свет и в этой семье. Из лучших побуждений, из-за нежелания наносить травму, причинять вред. Они тщательно прячут документы и в лучшем случае намереваются открыть тайну как-нибудь потом, когда малыш вырастет. Им кажется, они уверены, что поступают правильно.

До четырнадцати ей казалось, что жизнь ее такая же, как у всех: школа, подружки, вредная младшая сестрица, вечно таскающаяся за ней попятам. Родители, как у всех: ругают за двойки, хвалят, когда помогаешь. Ей было вполне хорошо в этой своей жизни в маленьком провинциальном городке, находящемся за много сотен километров от столицы.

Она хорошо помнит этот день, когда такая привычная и понятная жизнь закончилась в один миг, ворвавшись вместе со свистящим шепотом самой зловредной бабки их многоквартирного дома: «Ишь, приемыш, вырядилась-то как, вся в мать пошла, та тоже приблу- да всю жизнь была...» Она не поверила сначала, что все это о ней. Обернулась, никого нет. Посмотрела на бабку, но та уже опустила голову и ковыряла что-то своей палкой в песке. Почему она все же сразу поверила этой злобной бабке?

Почему к тому времени, как она поднялась на пятый этаж и вошла в свою квартиру, она почти не сомневалась в том, что бабка права ? Наверное, догадывалась. Даже нет, чувствовала спинным мозгом: что- то иногда висело в воздухе в их семье, от чего ей становилось как-то тревожно и неуютно. Она совсем не походила на свою сестру и маму — маленьких, крепко сбитых, розовощеких с черными густыми волосами. В отличие от них она была, бледная, высокая тростиночка, с озерами голубых глаз, овальным лицом и шапкой русых волнистых волос. Ей это казалось странным, но много она об этом не думала. Когда пыталась про это шутить, мама напряженно смеялась и сразу меняла тему.

Первые полчаса она лихорадочно рылась в вещах, еще толком не зная, что же именно она ищет. Внезапно остановившись и подумав, она вытащила старую картонную коробку из дальнего угла под кроватью и открыла ее. Когда-то с сестрой они уже случайно находили это пыльное сокровище, устраивая под кроватью волшебную темницу, тогда им сильно попало от мамы, хотя внутрь они даже не заглядывали, у них была интересная игра. Сейчас в коробке лежали какие-то бумаги, старые фотографии людей, которых она совсем не знала...

Она с трудом дождалась прихода родителей. Первым пришел отец. Увидев разбросанные по полу документы и ее измученное лицо, он понял все.

— Мы как раз хотели тебе все рассказать, дочка. Ты уже большая, и мы считали, что теперь ты все поймешь.

— Вы обманывали меня всю мою жизнь. Вы не мои родители! Я — приемыш. Кто моя мать? Кто мой отец? Кто я такая? Где они живут? Почему я ничего не помню ? — Она задавала вопросы быстрее, чем он мог ответить, тем более что он и не спешил отвечать. Он вообще надеялся, что весь этот разговор будет вести жена, которая наверняка знала бы, что сказать.

Мир уходил у нее из-под ног, то, на что она так привыкла опираться, то, чему так привычно верила, теперь необратимо распадалось, и ей казалось, что она не может удержаться.

— Ну что ты так расстраиваешься, дочка? Мы же всегда любили тебя и любим. Всегда считали тебя родной. Выбрось все это из головы. Ну не надо плакать, сейчас мама придет, и все будет хорошо. — Отец уже почти с мольбой смотрел на входную дверь.

Она не могла перестать плакать, не могла выбросить из головы то, что ей врали. Наверное, врали любя, но тогда она была не в состоянии этого понять. Это сейчас она их понимает и прощает, но тогда она много всего натворила. Убежала из дома и отправилась искать родную мать в Москву, ее сняли с поезда и привезли домой. Она закончила школу и снова уехала в столицу, уверенная, что непременно найдет мать. Училась, бедствовала, работала. Ни мать, ни отца не смогла найти. В каникулы наезжала к родителям, они радовались ей всегда, но она уже не чувствовала себя дома. А самое главное: она перестала верить людям. Она не доверяет никому, и это сильно осложняет ей жизнь. Мешает заводить дружбу, влюбляться, верить в то, что есть люди, способные ее поддержать и любить.

Эта история не о родительской ошибке, а о любви, ради которой хранятся и оберегаются семейные «скелеты в шкафу». А может, они просто боялись сказать ей правду, не знали, стоит ли, и если стоит, то когда. Боялись ее слез, своего переживания, боялись ее потерять.

Дети способны в любом (!) возрасте услышать и «переварить» правду. И эта правда целебнее для них, какой бы горькой или трагичной она ни была. Французские психоаналитики Франсуаза Дольто и Каролин Эльячефф открывали такую правду совсем маленьким и даже грудным детям. И замечали, как психологическое состояние малыша значительно улучшалось оттого, что он просто знал правду и чувствовал себя тем, кто он есть, и это помогало ему быть устойчивее, увереннее, здоровее.

Распространенное бытовое мнение о том, что стоит скрывать от детей страшную правду об усыновлении, смерти близких, серьезных переменах в семье, приносит много вреда детям, вырастающим с ощущением, что ты не тот, кто ты есть, или в твоем мире что-то происходит, но ты не знаешь что, поэтому должен стараться всех контролировать, всегда быть в напряжении, всегда быть начеку. Ребенок способен принять тот факт, что его жизнь теперь изменилась. Что у него другие родители, или другой дом, или папа теперь не будет жить с ними. Он будет плакать, грустить, возможно, обижаться или злиться. Но примет. И это позволит начать ему строить новую жизнь с людьми, готовыми подарить ему любовь.

Танцующие под никому не слышную мелодию (одаренные)

На первый взгляд может показаться, что у одаренных детей нет никаких проблем. Все должны радоваться детской одаренности: сами дети, родители, учителя. Но на самом деле это не так.

Школа, и вообще наша система среднего образования, совершенно не готова к тому, чтобы иметь дело с одаренными детьми. Скорее наоборот, она для них вовсе не предусмотрена. Одаренный ребенок имеет ряд качеств, которые для школы неудобны, а иногда и неприемлемы. Его неуемная активность, любознательность, невозможность заниматься рутинной работой, непереносимость скуки, тонкая душевная организация, индивидуализм и обостренное чувство справедливости. Все это не вписывается в систему, в которой все должны быть примерно равны, должны уметь много заниматься не тем, что нравится, большую часть времени сидеть смирно и подчиняться коллективным интересам. И потому как бы ни был интересен одаренный ребенок отдельно взятому учителю, но у школы как у системы к нему всегда будет много претензий. Школа всегда, так или иначе, будет стремиться его «подравнять» под стандарт. Я, безусловно, не беру в расчет специальные школы для одаренных детей. Такие в Москве, например, к счастью, есть. И есть, к счастью, Учителя, способные оценить одаренность ребенка, учитывать ее, опираться на нее, развивать, сделать так, чтобы ученик чувствовал себя не чудаковатым изгоем, а человеком, чьи способности и таланты даны ему как подарок, как дар природы.

Я, безусловно (возможно, весьма субъективно, я же — мать), считаю своего ребенка одаренным. По разным причинам нам пришлось поменять пять разных школ. Отношения моего ребенка со школьной системой складывались драматически. Не раз я впадала в состояние острого отчаяния. До сих пор помню претензию, высказанную одной из его учительниц: «Ваш ребенок совершенно не понимает, что от него требуется».

Второй класс. Учительница повесила на доску картинку, на которой изображен цирк. На арене три медведя и клоун в разноцветном колпаке и костюме с разноцветными большими пуговицами. Задание детям: сочинить арифметическую задачку по этой картинке. Учительница мне (уже после уроков):

— Ваш ребенок — это сплошное безобразие! Он первым тянет руку и выходит к доске прямо в носках! Потом он сочиняет задачу... про что бы вы думали?

— Про ПУГОВИЦЫ!

Я чувствую себя полной дурой, потому что никак не могу взять в толк, в чем криминал. Смотрю на нее виновато и с возрастающим напряжением жду ужасного продолжения.

— Посмотрите на картинку! — Возмущение учительницы беспредельно, наверное, еще и оттого, что я его не поддерживаю. — Здесь же очевидно, что задачу надо сочинять про медведей! Ну при чем здесь пуговицы!

— Но они же есть у клоуна, они такие большие и разноцветные. Почему нельзя?

Ее взгляд был красноречивее ответа.

Я иду домой, и мне почему-то ужасно жаль моего сына, который получил двойку и почти наверняка насмешки всего класса только потому, что видел не то,

что положено было видеть. А в носках вышел к доске потому, что ему натерли новые туфли, и он снял их тихонечко под партой, а когда его вызвали к доске, он так обрадовался, что придумал интересную задачу, что забыл про туфли.

Надо ли говорить, что в этой школе мы проучились всего несколько месяцев, после чего от нас избавились совершенно некорректным способом.

Но были и другие учителя, была и другая школа, в которой мой ребенок проучился семь тоже непростых лет и которую вполне достойно закончил. И встречались на пути моего одаренного ребенка Учителя. Низкий им поклон и моя огромная материнская благодарность. Именно к ним он теперь иногда приезжает после лекций в своем институте. Именно на таких, как они, на самом деле держится наше образование.

Родителям одаренных детей тоже непросто. По отношению к своим одаренным детям они подразделяются на несколько категорий.

Первые. Предпочитают не замечать раннюю одаренность своего ребенка, поскольку не знают, что с ней делать. Хрестоматийная история, описанная в литературе. Мама рассказывает о своем одаренном, но приносящем ей много проблем ребенке, а потом добавляет: «А еще у меня дочка, пяти лет, она, слава Богу, нормальная». Одаренный ребенок требует особого подхода, нетрадиционных ходов, креативности от самого родителя. Если родителю недосуг задействовать весь свой творческий потенциал, некогда развивать в ребенке его талант, не хочется иметь дело с тем, что ребенок не Укладывается в обычные нормы и правила, он будет видеть в одаренном ребенке всегда лишь досадную проблему, которую легче всего попытаться не замечать. Ребенку ничего не останется, как начать скрывать или нивелировать свой талант, чтобы не нести лишней ответственности за эмоциональное состояние такого родителя либо чтобы не сталкиваться с угрозой возможного отвержения.

Вторые. Активно не принимают особенностей одаренного ребенка. Его проявления кажутся им чудаковатостью, дикостью, бессмыслицей, тем, что психологи называют неадаптивным поведением. Такие родители, конечно, хотят своему ребенку счастья, а счастье видят как максимальную приспособленность к жизни в обществе. И потому если он проявит талант актера или художника во времена, когда котируются только бухгалтеры или юристы, то такие родители могут приложить все усилия, чтобы закопать талант ребенка, но дать ему модное или «нужное» образование (при том, что структура характера бухгалтера или юриста кардинально отличается от структуры художника или артиста). Я знаю, и вы знаете немало историй о несчастных юристах и спившихся бухгалтерах. О тех людях, чья жизнь не состоялась, хотя родители, конечно, хотели «как лучше», а получилось — сами знаете как.

Третьи. Эксплуатирующие детскую одаренность. Родители таких детей видят в их одаренности прежде всего возможность манифестации собственного статуса или престижа, собственного самоутверждения через выдающиеся способности своих детей или реализации своих несбывшихся потенциальных возможностей. Поскольку таких родителей прежде всего интересует результат и не заботят другие стороны развития ребенка, они задают ему такую нагрузку, которую он не всегда способен выдержать. В результате жизнь маленького заложника превращается в узкий тоннель, ведущий к достижению определенных побед. И жизнь за сводами тоннеля проходит мимо. Детство у такого ребенка заканчивается с момента обнаружения в нем таланта, и начинается взрослая жизнь, положенная на удовлетворение родительских амбиций. К тому же повышенные требования родителей часто приводят к тому, что собственные достижения начинают оцениваться ребенком по взрослым меркам и не удовлетворяют его, причиняя боль и переживания, снижая его самооценку и веру в собственные силы. Завышенные ожидания взрослых приводят к тому, что ребенок часто будет воспринимать себя недостаточно гениальным в глазах родителей и соответственно своих собственных. И в результате парадокс: чего бы ни достигал маленький гений, он скорее всего будет считать себя потенциальным или состоявшимся... неудачником.