Бытие и время

Последние столетия мы живем в рамках историцистской парадиг­мы. Бытие мы мыслим и рассматриваем сквозь^ремя, и даже если наше сознание обращено к иным аксиологическйм или онтологичес­ким проблемам, время и его логика довлеют надо всем остальным, неявно предопределяя траектории нашего интеллектуального взгляда. Мы устойчиво пребываем в плену историцистской парадигмы, и все выходящее (или пытающееся выйти) за ее пределы автоматически причисляется к нонконформистской, субверсивной традиции мышле­ния, вывешивающейся за грани общепринятого. Историцизм наличе­ствует не только в гегельянской перспективе или иных философских моделях, эксплицитно ставящих проблему истории в центр интеллектуального дискурса. Такой явный историцизм — лишь частность. Сам модус современного мышления неявно подразумевает историцизм даже там, где речь идет о рассмотрении абстрактных или статических кате­горий и явлений. Поступательность воспринимается нами заведо­мо как основная форма проявления бытия, и это остается посто­янным фоном нашей мысли — как профессиональной, так и быто­вой. Идея прогресса в области знаний, предполагающая эволюцию гносеологии, выдает историцизм в полной мере.

Само понятие "современности", "модерна" есть откровенное при­знание абсолютизации нами временного фактора, так как в противном случае эта категория утратила бы свое аксиологическое содержание, потеряла бы значение решающего аргумента.

Время берется нами как основная категория, причем одной из важнейших характеристик этого понятия считается его однородность, его универсальность. Из этого вытекает представление о единстве истории, которое разбивается на вторичные отрезки лишь под воз­действием неких "оптических" (в хайдеггеровском смысле) погрешнос­тей, своего рода "сил трения".

Время мыслится как равномерное поступательное развертывание бытия, устойчиво пребывающего только в этом процессе становления и теряющего свою конкретную плотность в иных модусах, превраща­ясь в представление (Шопенгауэр). Именно категория времени как наличного однородного поступательного развертывания диктует нам и коррелятивное представление о пространстве. Таким про­странством, выводимым из историцистской парадигмы, может являть­ся только "пространство Минковского", т.е. абстрактное однородное пространство, в котором соблюдаются без малейших погрешностей все геометрические закономерности. Однородное представление о вре­мени заставило Декарта развести в категории пространства "протя­женность" и "массу". Протяженность без массы и есть основа про­странства Минковского.

Так абсолютизация времени породила особую идею пространства, выстроенную по аналогии со временем. Это — "современное про­странство".

Осмысление бытия через время может дать три неравнозначные версии, которые, в свою очередь, предопределяют три философские (и в пределе мировоззренческие) ориентации.

В одном случае история рассматривается как накопление бытия, как постоянное прибавление онтологии и гносеологии. Это суммарно можно назвать "консервативным историцизмом", яркий образец кото­рого содержится в философии Гегеля. В такой перспективе прошлое не обесценивается вовсе, но рассматривается как предварительная фаза настоящего. Онтологичность прошлого снимается, но не отменяет­ся. Чтобы обосновать такую позицию "консервации времени" необхо­димо прибегнутй к постулированию определенного действия, которое обеспечивало бы непрерывность перехода от онтологии к гносео­логии. "Феноменология Духа" и "Большая Логика" Гегеля подробно иллюстрируют механизмы такого перехода.

Вторая линия — футурологическая. Она является абсолютизацией первой версии, но в ней реальная онтологичность полагается не в постепенном накоплении бытия, за которым постулируется к тому же некая предисторическая форма существования реальности (в модусе Абсолютной Идеи, к примеру), а в тяготении недостаточно (зача­точно) бытийного исторического процесса к полной онтологич-ности, отнесенной в будущее. Абсолютное бытие в данном случае полагается не в сложении моментов, но в финальном преодолении истории, за которым последует "начало" онтологии. Футурологичес-кой утопизм можно рассматривать как инвариант консервативного ис-торицизма, но по философской и этической окраске это направление, скорее, "левое", "коммунистическое", воспроизводящее основные черты традиционного для некоторых религий хилиастического ожидания. Ради корректности изложения необходимо заметить, что конечный онтологизм футурологической, коммунистической утопии не являет­ся само собой разумеющимся. Он скорее угадывается в коммунизме, нежели эксплицитно постулируется, причем в самом "левом" лагере нет однозначного консенсуса относительно этого вопроса. Забегая несколько вперед, можно сказать, что среди коммунистов устойчиво существует и "ревизионистская" тенденция по отношению к проблеме времени, тяготяющая к сближению с третьей версией историцизма.

Эта третья версия историцизма является самой последовательной и радикальной. Она помещает бытие в ускользающие пределы на­стоящего момента. Единственно реальным признается эфемерное, мгновенное, сиюминутное. Прошлое и будущее совершенно деонто-логизируются, вся реальность полагается в момент динамично меняю­щейся "современности". При этом развитие временной модальности отождествляется с активной деятельностью по преодолению и анниги­ляции прошлого. Прошлое рассматривается как постоянно зачеркива­емое, как отрицательное время, как бытие, перешедшее в небытие, как ценность, переставшая быть таковой. В отличие от консерватив­ного историцизма акт гносеологизации истории берется здесь как чи­сто отрицательная процедура, поскольку представление рассматрива­ется антитетически по отношению к бытию. То, что принадлежит сфере знания или представления, уже в силу этого не есть. Есть же исключительно то, что еще не стало представлением, что есть чистый предгносеологический эмерджентный, сиюминутный, пря­мой опыт, эвристический всплеск импрессии.

Такой радикальный подход к историцистской парадигме не мог проявиться сразу, начиная с эпохи доминации временного подхода. Он является результатом развития историцистской парадигмы от ее "нечистых", контаминированных иными системами мысли, форм до наиболее рафинированных и абсолютизированных выражений. Исто-рицизм как философский подход или мета-подход, как фоновая имп­лицитная установка, в свою очередь, имеет историю. Эта история движется от полюса онтологического понимания времени к полю­су его дезонтологизированного понимания. Тут тоже есть последо­вательность и поступательность: начальные формы историцизма — и консервативные и футурологические — остаются связанными с мета­физикой и статикой, характеризующими иные, неисторицистские мо­дусы мышления. Преодоление метафизики и самостоятельной онтоло­гии берется только как намерение, как цель, ориентир. Постепенно этот процесс интенсифицируется, И проблематика философии пере­носится из противоположности историцизма и неисторицизма к оппозиции онтологически нагруженного историцизма и такого историцизма, в котором дезонтологизация является абсолютной,

Этот сугубо философский путь прямо отражается в сфере идеоло­гий. Само появление историцистского подхода, доминация категории времени над мыслью о бытии, точно совпадает с Новым Временем, т.е. с переходом Запада от традиционного общества к обществу современ­ному. Концепции прогресса и эволюции зарождаются именно на этом этапе и ложатся в основу тех идейных течений, которые спрессуются в дальнейшем в базис разнообразных идеологий и мировоззрений, характерных для Нового Времени.

Далее начинается дифференциация в рамках "современных" миро­воззрений, совокупно вытеснивших на периферию остатки мышления предшествующих эпох. В первую очередь, отслаивается консерватив­ный историцизм, распознанный "современностью" как попытка рет­ранслировать онтологический подход в новые исторические условия. Гегельянство разоблачается как "консервативная революция" в мыс­ли, а все затронутое им ставится под сомнение. Позже это отобразит­ся через идейный крах "фашизма", "неогегельянства" Джованни Джен-тиле и т.д.

На этом этапе футурологический и "эфемеристский" идейные лаге­ря еще солидарны между собой. Это своего рода альянс "левых сил", "Народный Фронт" в рамках философии.

Онтологизм прошлого дружно отрицается и сторонниками онтоло-гизма будущего и противниками любого онтологизма.

И наконец, на последнем этапе вычищения историцистской моде­ли конфликт обозначается между футуро-онтологами и антионтоло-гами. В блоке "левых" разгорается конфликт между коммунистами и либералами. Так как либеральное отрицание онтологии и абсолютиза­ция эфемерного соответствует более рафинированной и совершенной фазе развития историцизма, не удивительно, что и идеологическая победа в данном споре остается за либерал-демократическим миро­воззрением и его выразителями.

Историцистская парадигма в самой последней и самой высшей ста­дии своего развития совпадает с планетарным триумфом либерализма.

Понятие современности становится настолько тотальным и универ­сальным, что либералы объявляют о конце истории, о полном преодо­лении содержательного времени, времени, "запачканного" бытием, и о начале парадоксального цикла, в котором единствейным содержанием времени становится само время, пустое и эфемерное, состоящие из внерассудочного пучка импрессий.