Агрессия эфемерного

Любопытный момент: когда мы пытаемся ускользнуть от железной логики историцизма, обойти шокирующий вывод о тотальной дезонто-логизации бытия, о его окончательном испарении в рамках либераль­ной картины мира, мы с необходимостью начинаем апеллировать к тому, что предшествовало такой ситуации. Иными словами, первое что бросается нам в глаза — это иные историцистские парадигмы, еще не пришедшие к столь радикальным выводам. Мы начинаем про­тивопоставлять диктатуре мгновения онтологические модели консер­вативного историцизма или коммунистическую футурологию. Ужас понимания содержательной стороны триумфа либерализма неизменно толкает нас в лагерь философствования в "красно-коричневых" тонах. Это логично, но безысходно. Триумф эфемерности в либеральной мысли, сопровождающийся соответствующей победой этого мировоз­зрения на политическом плане в ключевых секторах современного мира, вписан в механизм временной парадигмы с неумолимой жестко­стью. Уже первый шаг, направленный на то, чтобы поместить бытие во время, чреват тем, что на более продвинутых этапах время уничто­жит бытие вовсе, каким бы неопределенным и далеким это будущее ни казалось нашим философствующим предкам. Консервативный исто-рицизм обречен пасть первым — в силу базового противоречия между онтологией и историей. Это отнюдь не умаляет антикантианского подвига Гегеля, но не снимает главной проблемы, лишь откладывает ее, отдаляет фатальный вывод.

Футурологический онтологизм коммунизма (причем, не до конца осознанный и постулированный, скорее предчувствуемый, предвосхи­щаемый) также не учитывает (или не до конца учитывает) того, что бытие будущего является функцией от субъективного фактора, выра­женного в революционной воле пролетариата. Эта коммунистическая онтология является не данностью, но заданием, и на пути осуществ­ления этого задания могут возникнуть непредвиденные помехи или, что еще важнее, вмешательство иной альтернативной воли. Эта воля способна сорвать проект, сбить развертывание времени с его телеоло­гической заданности (т.е. предотвратить Революцию или спровоциро­вать ее отчуждение от собственной сущности). Следовательно, онто- | логизм в данном случае не гарантирован только спецификой фило­софского устремления, и более того, сам план основан на субтильном смешении чисто временной парадигмы (абсолютизированной у либера­лов) с бессознательными пережитками "онтологизма". Поэтому-то "крас­ные" в определенный момент и были постепенно разоблачены как "криптоконсерваторы" (см. критику Поппера, Хайека, Арона, позже Бернар-Анри Леви, Андре Глюксмана и других представителей "мини­мального гуманизма").

Футурологический онтологизм коммунистов, на самом деле, оказался национал-большевизмом, последней инкарнацией онтоло­гического подхода в реальности абсолютизации историцистской парадигмы. И конечное идеологическое поражение марксизма выте­кает из самой логики понимания бытия через время. Иначе все кон­читься не могло; но вряд ли мыслители прошлого способны были точно предвидеть это. Для нас же речь идет о финальном аккорде свершившейся истории мысли.

Время, содержащее только само себя, и разворачивающееся в порожденным им же самим однородном и свободным от массы пространстве — таков итог истории. Чище всего эта данность проявляется в сфере виртуального. Здесь есть время и геометрические кванты отмеренных сенсорно-рациональных импрессий. Поверхность экрана становится все более плоской, ровной, геометрически безуп­речной. Сами погрешности, как атрибут жизни, начинают симулиро­ваться виртуальной географией. Конец истории. На самом деле, конец.