ЧАСТЬ V. Основы специальных теорий перевода 401

рующие то, как должны выглядеть положительные или отрицательные герои, какой должна быть раз­вязка конфликта — скажем, требование, в соответ­ствии с которым в конце могут погибать только от­рицательные персонажи, и т.д. Так, например, в японской литературе положительная героиня не может быть некрасивой, тогда как именно этим сло­вом характеризует Лев Николаевич Толстой Ната- шу Ростову. Стало быть, если бы он думал и писал по-японски, Наташа была бы другой. Поэтому тре­бование «переводить так, как на этом языке напи­сал бы автор», выглядит довольно нереальным.

Существуют, тем не менее, случаи, когда автор-билингв часть своих произведений пишет на одном языке, а часть — на другом. В этих случаях у перевод­чиков действительно появляется возможность ори­ентироваться на то, как написал бы автор. Показа­тельны в этом отношении произведения Чингиза Ай­тматова, написанные им по-русски, переведенные им самим с киргизского на русский и переведенные с киргизского на русский другими переводчиками. На протяжении первых 100 страниц «Белого парохо­да», написанного по-русски, автор дает всего три сноски, объясняя использованные им окказиональ­ные заимствования, не вполне понятные из контек­ста: энеке (матушка), астапралла (упаси, господи) и Am, ama, така (лошадь, отец, подкова) — слова, которые учительница пишет на доске. В «Материн- ском поле» (86 страниц), которое автор сам перевел на русский язык, ему ни разу не потребовались снос­ки, т.к. он не пользовался ни транскрипцией, ни транслитерацией. В переводах же, сделанных дру­гими переводчиками, текст изобилует сносками. Так, в повести «Лицом к лицу» (40 страниц) пере­водчику потребовалось целых 25 примечаний, разъясняющих непонятно для чего появившиеся заимствования типа Кош, кайыр кош (до свидания, прощайте) или аскеры (солдаты). Подавляющее большинство этих слов не является реалиями, сле-