Часть VI Январь 1349 года – январь 1351 года 9 страница

– Благодарю вас, графиня, – скорбно ответил он. – Тилли была так молода. Но мы, воины, привычны к внезапным смертям. Сегодня человек спасает вам жизнь и клянется в вечной дружбе и преданности, а завтра в сердце ему вонзается арбалетный болт и вы его забываете.

Вдова как-то странно на него посмотрела, что напомнило ему взгляд сэра Грегори, в котором любопытство мешалось с отвращением. Интересно, подумал рыцарь, неужели такие взгляды вызывает его реакция на смерть Тилли?

– У вас есть сын.

– Джерри. Сегодня за ним смотрят монахини, однако завтра я заберу его в Тенч-холл. Придется искать кормилицу. – Пора намекнуть. – Хотя, разумеется, нужна женщина, которая заменит ему мать.

– Да.

Тенч вспомнил о ее собственном горе.

– Вам-то известно, что такое супружеская любовь.

– Я имела счастье любить моего обожаемого Уильяма двадцать один год.

– Вам, должно быть, очень одиноко.

Не самый лучший момент делать предложение, но Фитцджеральд решил подвести разговор к этой теме.

– Это так. Я потеряла троих мужчин – Уильяма и обоих наших сыновей. Замок опустел.

– Но, возможно, ненадолго.

Леди посмотрела на него, словно ослышалась, и Тенч понял, что поторопился. Филиппа отвернулась и заговорила с епископом Анри. Справа от Ральфа сидела Одила.

– Хотите пирога? – спросил он ее. – С мясом фазана и зайчатиной. – Девушка молча кивнула, и Тенч отрезал ей кусок. – Сколько вам лет?

– В этом году будет пятнадцать.

Высокая Одила уже имела фигуру матери – полную грудь, широкие женские бедра.

– Выглядите старше, – заметил Фитцджеральд, глянув на ее грудь.

Он хотел сделать комплимент – молодые люди обычно хотят выглядеть старше, – но дочь Уильяма вспыхнула и отвернулась. Тенч опустил глаза на нож, подцепил кусок вареной свинины с имбирем и задумчиво принялся за еду. Не очень-то у него получалось то, что Грегори называл «делать предложение».

Керис оказалась между епископом Анри и олдерменом Мерфином. Рядом с Мостником восседал сэр Грегори. Он приехал на похороны графа Уильяма три месяца назад, да так до сих пор и не уехал. Аббатисе пришлось, подавив отвращение, сесть за один стол с убийцей и человеком, который почти наверняка втянул его во все это. Но в соответствии с ее планом по возрождению города настоятельнице предстояло кое-что сделать. Городские стены были только первой его частью. Ей необходимо заручиться поддержкой Анри. Керис налила епископу светлого красного гасконского вина. Он сделал большой глоток и промокнул губы:

– Вы хорошо говорили.

– Спасибо, – ответила монахиня, пропустив мимо ушей язвительный упрек, содержавшийся в похвале. – В городе царит беспорядок и разврат; нужно, чтобы горожане воспрянули духом. Не сомневаюсь, вы с этим согласитесь.

– Поздновато спрашивать моего согласия. Но да, я согласен.

Анри прагматик, не видящий смысла в том, чтобы после драки махать кулаками. Керис на это и рассчитывала. Она положила себе жареной цапли с перцем и гвоздикой, но не притронулась к еде: ей слишком много нужно сказать.

– Мой план включает в себя не только постройку городских стен и выборы констебля с помощниками.

– Я предвидел нечто подобное.

– Считаю, что вы как епископ Кингсбриджа имеете полное право на самый высокий собор в Англии.

Анри поднял брови:

– Не ожидал.

– Двести лет назад Кингсбридж являлся одним из важнейших аббатств Англии. Он вновь должен им стать. Новая соборная башня будет символизировать возрождение монастыря и ваше главенствующее положение среди епископов.

Мон лишь улыбнулся уголком рта, но был явно доволен. Сановный клерк понимал, что это лесть, и получал от нее удовольствие. Керис продолжила:

– Башня послужит и городу. Она станет видна издалека и приведет к нам больше паломников и торговцев.

– И как вы собираетесь ее оплатить?

– У аббатства достаточно денег.

Анри удивился:

– Аббат Годвин вечно жаловался на нехватку средств.

– Он совсем не умел управлять финансами.

– Мне всегда казалось, что он понимает дело.

– Аббат на многих производил такое впечатление, но все время принимал неверные решения. Давным-давно он отказался починить сукновальню, которая принесла бы ему доход, вместо этого построив себе совершенно бесполезный дворец.

– А что же изменилось?

– Я заменила большинство старост более молодыми, легкими на подъем; превратила примерно половину земель в пастбища, за которыми легче следить, когда не хватает рук; остальные отдала в аренду, освободив держателей от обычной барщины. Кроме того, мы получали налог на наследство, а многие, у кого из-за чумы не осталось родных, завещали имущество нам. Мужской монастырь сейчас так же богат, как и женский.

– Так все держатели земли являются у вас свободными крестьянами?

– Большинство. Вместо того чтобы нести раз в неделю барщину на запашке лорда, таскать ему сено, загонять своих овец на его поля – вместо всех этих сложностей, – они просто платят оброк. Им так больше нравится и значительно упрощает жизнь.

– Многие лорды – особенно аббаты – в ужасе от подобной системы. Говорят, губит крестьянство.

Керис пожала плечами:

– А что мы потеряли? Только возможность вводить никому не нужные новшества по мелочам, делая поблажки одним вилланам и угнетая других, чтобы удержать их в повиновении. Монахам нет дела до крестьян. А те лучше знают, что сеять и продавать на рынке. Самостоятельно они работают лучше.

Епископа явно одолевали какие-то сомнения.

– Так вы считаете, аббатство в состоянии оплатить постройку новой башни?

«Значит, он думал, что я стану просить у него денег», – поняла аббатиса.

– Да, при некотором вспомоществовании городских купцов. И в этом вы можете нам помочь.

– Так и думал, что вам от меня что-то нужно.

– Но не деньги. То, чего я прошу у вас, намного дороже денег.

– Интересно.

– Я хочу обратиться к королю с прошением о хартии, дарующей права самоуправления.

Произнося эти слова, Керис почувствовала дрожь в руках. Она снова начинала сражение, которое вела с Годвином десять лет назад. Тогда все кончилось тем, что ее обвинили в колдовстве. Теперь ситуация иная, но хартия не утратила своей важности. Монахиня отложила нож и, пытаясь унять дрожь, стиснула руки на коленях.

– Понятно, – уклончиво ответил Анри.

Настоятельница перевела дух и продолжила:

– Это очень важно для возрождения торговой жизни города. Долгое время аббат держал Кингсбридж мертвой хваткой. Настоятели осторожны и по привычке отвергают любые предложения. Купцы же выживают благодаря переменам и постоянно ищут новые возможности заработать деньги, по крайней мере толковые купцы. Если мы хотим, чтобы жители Кингсбриджа помогли нам построить башню, нужно дать им свободу, необходимую для благоденствия.

– Хартия, жалующая права самоуправления.

– В городе появится собственный суд, он введет свои правила; Кингсбриджем будет управлять настоящая гильдия, а не приходская, как сейчас, не имеющая реальной власти.

– А король ее подпишет?

– Короли очень любят города с самоуправлением, потому что те платят больше налогов. Но раньше аббат всегда выступал против.

– Вы что же, считаете настоятелей слишком консервативными?

– Робкими.

– Ну уж вас в робости никто не обвинит, – рассмеялся Анри. Керис не сдавалась:

– Мне кажется, хартия необходима, если мы хотим построить новую башню.

– Да, это мне понятно.

– Так вы согласны?

– На башню или на хартию?

– Одно неотделимо от другого. Епископ усмехнулся:

– Вы хотите заключить со мной сделку, мать Керис?

– Если угодно.

– Ладно. Постройте башню, а я помогу вам получить хартию.

– Нет. Наоборот. Сначала хартия.

– Тогда мне придется довериться вам.

– Это так трудно?

– Если честно, нет.

– Хорошо. Тогда договорились.

– Да.

Керис наклонилась над столом и посмотрела мимо Мерфина.

– Сэр Грегори?

– Да, мать Керис?

Монахиня заставляла себя говорить вежливо:

– Вы пробовали кролика в сахарном соусе? Очень рекомендую. Законник взял миску и положил себе немного.

– Благодарю вас.

– Вы ведь помните, что Кингсбридж не имеет прав самоуправления?

– Разумеется.

Использовав именно это обстоятельство, Грегори десять лет назад обошел город в королевском суде, когда решался вопрос о сукновальне.

– Епископ резонно полагает, что пришло время просить короля о хартии.

Лонгфелло кивнул:

– Полагаю, король может благосклонно отнестись к такому прошению, особенно если его верно составить.

В надежде, что отвращение не очень заметно на ее лице, настоятельница спросила:

– Вы не будете так любезны нам помочь?

– Мы можем обсудить подробности попозже?

Законник будет вымогать взятку, вне всяких сомнений, называя ее своим вознаграждением.

– Разумеется, – подавляя брезгливость, ответила Керис.

Служки начали убирать со стола. Аббатиса посмотрела на свое блюдо. Она так ничего и не съела.

– Наши семьи состоят в родстве, – напомнил Ральф леди Филиппе и торопливо добавил: – Не близком, конечно. Мой отец – потомок того самого графа Ширинга, сына леди Алины и Джека Строителя. – Тенч посмотрел через стол на своего брата, олдермена Мерфина. – Мне кажется, я унаследовал кровь графов, а мой брат – строителей. – Он взглянул на Филиппу, пытаясь угадать ее реакцию. Судя по всему, упомянутое родство не произвело на нее никакого впечатления. – Я вырос в доме вашего покойного свекра, графа Роланда.

– Да, я помню вас сквайром.

– Потом несколько лет воевал с графом во Франции. В битве при Креси я спас жизнь принцу Уэльскому.

– Ну надо же, это прекрасно, – вежливо отозвалась вдова.

Ральф хотел предстать равным ей, чтобы объявление о женитьбе показалось естественнее, но никак не мог до нее достучаться. Филиппа скучала и слегка недоумевала, к чему все это. Накрыли десерт: клубника в сахаре, медовые вафли, финики, изюм и вино с пряностями. Фитцджеральд осушил кубок и налил себе еще, надеясь, что вино облегчит ему разговор. Он не понимал, почему с ней так трудно. Из-за похорон жены? Потому что Филиппа графиня? Или потому что безнадежно влюблен в нее много лет и теперь не может поверить, что наконец она станет его женой?

– Вы отсюда в Эрлкасл? – спросил он.

– Да, завтра.

– И надолго?

– А куда же мне еще ехать? – Вдова нахмурилась. – Почему вы спрашиваете?

– Если позволите, я вас навещу.

– С какой целью? – холодно переспросила Филиппа.

– Я хотел бы обсудить с вами один вопрос, неуместный здесь и сейчас.

– О чем вы?

– Я заеду к вам в ближайшие дни.

Графиня разволновалась и повысила голос:

– Да о чем же вам со мной говорить?

– Как я уже сказал, сегодня это неуместно.

– Потому что мы хороним вашу жену?

Ральф кивнул. Филиппа побледнела:

– О Господи… Вы ведь не хотите сказать, что…

– Я еще раз вынужден повторить, что не намерен обсуждать это сейчас.

– Но я должна знать! Вы что, собираетесь жениться на мне?

Тенч помедлил, пожал плечами, затем кивнул.

– Но на каком основании? Ведь нужно дозволение короля!

Фитцджеральд посмотрел на нее, приподняв брови. Вдова резко встала и воскликнула:

– Нет!

Все обернулись на нее. Филиппа смотрела на Грегори:

– Это правда? Король хочет выдать меня за него замуж? – И презрительно ткнула пальцем в Ральфа.

Рыцарю стало обидно – не ожидал такой открытой неприязни. Неужели он настолько ей противен? Лонгфелло с упреком посмотрел на Ральфа:

– Не самый благоприятный момент поднимать этот вопрос.

– Так это правда! – крикнула графиня. – Господи, помилуй!

Лорд Вигли перехватил взгляд в ужасе смотревшей на него Одилы. Да ей-то он что такого сделал?

– Я этого не вынесу, – прошептала Филиппа.

– А почему, собственно? В чем дело? Какое право вы имеете смотреть на меня и мою семью сверху вниз?

Тенч осмотрелся: брат, его союзник Грегори, епископ, настоятельница, мелкие лорды, знатные горожане – все недоуменно молчали, потрясенные поведением графини Ширинг. Не ответив Ральфу, Филиппа обратилась к Лонгфелло:

– Я этого не сделаю! Не сделаю, слышите?

Вдова побелела от гнева, но по лицу струились слезы. «Как же она красива, хоть и отвергает и так унижает меня», – подумал претендент на графство. Грегори сухо отрезал:

– Это не ваше решение, леди Филиппа, и уж точно не мое. Король поступает так, как ему угодно.

– Вы можете надеть на меня свадебное платье, можете подвести к алтарю. – Графиня в ярости указала на Анри: – Но когда епископ спросит меня, согласна ли я стать женой Ральфа Фитцджеральда, я не скажу «да»! Ни за что! Никогда, слышите, никогда!

Она бросилась из комнаты, за ней выбежала Одила.

После поминок горожане разошлись по домам, а важные гости поднялись в свои комнаты проспаться. Настоятельница следила за тем, как убирают со столов. Ей было жаль, очень жаль Филиппу, тем более что в отличие от графини Ширинг она знала – Ральф убил свою жену. Но Керис думала о судьбе всего города, не одного человека. Все прошло гораздо лучше, чем она ожидала. Горожане поддержали ее, епископ согласился на все предложения. Может быть, несмотря на чуму, нормальная жизнь все-таки вернется в Кингсбридж.

У черного хода, где навалили кучу костей и хлебных корок, она увидела кота Годвина Архиепископа, старательно обгрызавшего косточки утки. Монахиня отогнала его. Кот отбежал всего на несколько ярдов и нагло поднял хвост с белым кончиком.

Керис поднялась по лестнице, глубоко задумавшись о том, как приступить к осуществлению плана, на который дал согласие Анри. Открыв дверь, вошла в свою спальню и на секунду растерялась. Перед ней стояли двое мужчин, и монахиня сначала решила, что ошиблась зданием, потом – что дверью, и тут только вспомнила, что ее спальню – лучшую – предоставили епископу. Аббатиса не сразу сообразила, что Анри и его помощник Канон Клод голые, обнимаются и целуются. Настоятельница в изумлении уставилась на них, воскликнув:

– Ой!

Церковники не слышали, как открылась дверь, но среагировали на возглас и развернулись. На лице Мона появилось выражение ужаса, какое бывает у пойманного с поличным преступника. Он открыл рот.

– Простите, – буркнула Керис.

Плотный, с седыми волосами на груди Анри и Клод, моложе, стройнее, почти безволосый, отпрянули друг от друга, словно ситуацию еще можно было спасти, но затем сообразили, что не одеты.

– Прошу прошения, – с мучительной неловкостью продолжила монахиня. – Это моя ошибка. Забыла.

Она беспомощно мямлила, а их будто громом поразило. Но все это не имело никакого значения: поправить уже ничего невозможно. Придя в себя, аббатиса попятилась из комнаты и хлопнула дверью.

Мерфин ушел с поминок вместе с Медж Ткачихой. Ему нравилась эта невысокая коренастая женщина с выступающим подбородком, плотной грудью и крутым задом. Мостник восхищался тем, как она перенесла смерть мужа и детей, продолжая работать, ткать и по рецепту Керис красить сукно в алый цвет.

– Молодец Керис. Права, как всегда. Мы так не можем.

– Но ты-то живешь нормально, несмотря ни на что.

– Если бы ты знал, как трудно подыскивать работников.

– У всех одна и та же проблема. Я тоже не могу найти строителей.

– Шерсть дешевая, но богатые не скупятся на хорошее алое сукно. Я могла бы продавать больше, если наладить производство.

Мастер задумчиво произнес:

– Знаешь, во Флоренции ткацкие станки работают быстрее, у них ножной привод.

– Правда? – вскинулась Медж. – Никогда о таком не слышала.

Мастер постарался объяснить:

– В любом ткацком станке на раму натягивается некое количество нитей, образующих основу. Затем поперечно основе пропускается другая нить, поочередно под первой нитью основы, над второй нитью основы, под третьей, над четвертой. Поперечная нить возвращается потом обратно: над последней нитью основы, под предпоследней нитью основы и так далее. Это уток.

– Да, так работает простой ткацкий станок. Наши лучше.

– Я знаю. Чтобы работа шла быстрее, каждая вторая нить основы прикрепляется к подвижной ремизке, и когда ее поднимают, половина нитей опускается, а половина остается на месте. И вместо того чтобы протаскивать поперечную нить под каждой второй нитью основы, можно протянуть уток поперек основы одним простым движением. Затем для возвратного движения ремизку опускают.

– Да, и нить утка намотана на катушку.

– Всякий раз, чтобы поменять положение ремизки, приходится откладывать эту катушку, обеими руками перемешать ремизку и снова брать катушку, чтобы проложить очередную нить.

– Именно так.

– Ножной привод позволяет регулировать положение ремизки ногами, не нужно всякий раз откладывать катушку.

– Что ты говоришь! Ну надо же!

– Огромная разница, верно?

– Еще бы. Так можно ткать вдвое быстрее.

– Вот об этом я и думаю. Если я сделаю такой станок, ты его опробуешь?

– Да, прошу тебя!

– Конструкцию точно не помню, однако, думаю, в станке с ножным приводом должна быть особая система воротов и рычагов… – Мастер напряженно задумался. – В любом случае что-нибудь придумаю.

Этим вечером Керис повела Мерфина в юго-западную часть аббатства, к огороду. В теплом воздухе стоял запах свежих овощей. Монахиня заметила зеленый лук и редис.

– Так твой брат станет графом Ширингом.

– Не станет, если леди Филиппа сможет что-нибудь сделать.

– Но графиня должна подчиниться воле короля, разве не так?

– Вообще-то все женщины должны подчиняться мужчинам, – улыбнулся Мерфин. – Однако некоторые этого не делают.

– Не понимаю, о ком ты.

Вдруг настроение зодчего резко изменилось:

– Во что же превратился мир! Муж убивает жену, а король жалует его графским титулом.

– Мир и не такое видывал. Но ужасно, когда это происходит в твоей семье. Бедная Тилли.

Мостник закрыл глаза ладонью, словно пытаясь отогнать видения.

– Зачем ты меня сюда привела?

– Поговорить о последнем пункте моего плана – новом госпитале.

– А-а. Я-то думал…

– Ты сможешь его здесь построить?

Мерфин осмотрелся:

– Почему бы и нет? Здесь, правда, уклон, но все аббатство стоит на склоне, а мы не собираемся строить второй собор. Один или два этажа?

– Один. Но хорошо бы перегородить помещение на средней величины палаты, на четыре-шесть кроватей, чтобы болезни не так быстро передавались от одного всем. Еще нужна аптека для изготовления лекарств – большое, хорошо освещенное помещение, а рядом – огород для трав. И просторное отхожее место с проточной водой. Вообще нужно много света и пространства. Но самое главное, госпиталь должен стоять по меньшей мере в ста ярдах от остальных построек. Необходимо отделить больных от здоровых.

– Я подготовлю чертежи к завтрашнему утру.

Керис огляделась и, убедившись, что их никто не видит, поцеловала Мерфина.

– Это самое важное дело моей жизни, понимаешь?

– Тебе тридцать два года. Не рановато ли подводить итоги?

– Но госпиталь еще не построен.

– Много времени это не займет. Я начну его ставить одновременно с укладкой фундамента для новой башни. А как только госпиталь будет построен, переведу каменщиков на собор.

Не спеша пошли назад. Аббатиса понимала, что больше всего зодчему хочется возвести башню.

– Какой она будет высоты?

– Четыреста пять футов.

– А в Солсбери?

– Четыреста четыре.

– Значит, это все-таки будет самая высокая башня в Англии.

– До тех пор пока кто-нибудь не построит выше – да.

Значит, он тоже достигнет своей цели, подумала монахиня и, вложив пальцы в его руку, почувствовала себя счастливой. Странно, тысячи жителей Кингсбриджа умерли от чумы, погибла Тилли, а Керис горела надеждой. Такую уверенность давали планы. Ей всегда было легче, когда имелся план. Новые стены, башня, хартия и – самое главное – новый госпиталь. Только где найти время, чтобы все организовать?

Держась за руки, они вошли во дворец аббата. Епископ Анри и сэр Грегори озабоченно беседовали о чем-то с человеком, стоявшим к целительнице спиной и имевшим что-то неприятно знакомое, даже сзади. Настоятельнице стало не по себе. Затем человек повернулся, и аббатиса увидела его сардоническую торжествующую ухмылку. Филемон.

Епископ Анри, как и остальные гости, уехал из Кингсбриджа на следующее утро. Керис, ночевавшая последние дни в женском дормитории, вернулась во дворец аббата после завтрака и, поднявшись к себе в комнату, обнаружила там помощника аббата. Второй раз подряд ее пугали мужчины в спальне. Однако Филемон был один и одет. Он стоял у окна, опустив глаза в книгу. Аббатиса обратила внимание, что испытания последних шести месяцев не прошли для него даром: он похудел.

– Что ты здесь делаешь?

Филемон сделал вид, что удивился вопросу:

– Это дом аббата. Где же мне еще находиться?

– Это не твоя комната!

– Я помощник настоятеля Кингсбриджа. И с этой должности меня никто не снимал. Аббат умер. Кому же еще здесь жить?

– Мне, разумеется.

– Ты даже не монах.

– По распоряжению епископа Анри я исполняю обязанности аббата, и вчера вечером, несмотря на твое возвращение, он их с меня не снял. Я выше тебя по положению, ты должен мне подчиняться.

– Но монахиня должна жить вместе с монахинями, а не с монахами.

– Я жила здесь много месяцев.

– Одна?

И Керис поняла, что ее положение весьма шатко. Филемон явно знал, что она жила здесь с Мерфином почти как жена. Аббатиса и зодчий не предавали гласности свои отношения, но люди догадывались, а Филемон всегда обладал звериным чутьем на человеческие слабости.

Монахиня коротко подумала. Она, конечно, может настоять на том, чтобы Филемон немедленно удалился, а при необходимости и вышвырнуть его: Томас послушает ее, а не помощника настоятеля. А потом? Ушлый монах поднимет шумный скандал. Она начнет защищаться, город разделится на партии. Большинство поддержат ее, уж такая у нее репутация, но некоторые осудят. И эта борьба подорвет авторитет аббатисы и помешает осуществлению замыслов. Лучше признать поражение.

– Хорошо, оставайся. Но зал я тебе не отдам. Я встречаюсь там с горожанами и важными гостями. Если ты не на службе, то будешь в аркаде. Помощнику настоятеля собственный дворец не полагается.

Керис вышла, не дав Филемону возможности возразить. Она спасла лицо, но победил монах. Минувшей ночью настоятельница прокручивала разговор помощника аббата с епископом, еще и еще раз поражаясь его коварству. На все вопросы Анри у Филемона имелся ответ. Почему он бежал из аббатства? Потому что монастырю, видите ли, угрожала опасность и спасти его можно было, только поступив в соответствии с поговоркой: «Уезжай как можно раньше, как можно дальше и надолго». Все признавали, что это по-прежнему единственный надежный способ избежать чумы. И ошибка монахов лишь в том, что они уехали из Кингсбриджа слишком поздно. Но почему тогда никто не известил епископа? Увы, но Филемон, как и остальные братья, подчинялся приказам аббата Годвина. Почему он бежал из обители Святого Иоанна, когда чума достала братию и там? Дело в том, что Господь призвал его на служение в Монмауте, и настоятель Кингсбриджа дал ему позволение уехать. Но почему брат Томас не только не подтверждает, что аббат Годвин разрешил Филемону отправиться в Монмаут, а, напротив, отрицает это? Видите ли, монахам не сообщали об этом решении аббата Годвина, дабы не возбуждать зависть. Но тогда почему Филемон покинул Монмаут? А он встретил Мёрдоу, который передач ему, что помощник настоятеля нужен в Кингсбриджском аббатстве – явный божественный знак.

Керис пришла к следующему выводу: Филемон бегал от чумы до тех пор, пока не понял, что является, вероятно, одним из тех немногих счастливчиков, которых зараза не берет. А затем, узнав от Мёрдоу, что Керис живет с Мерфином во дворце аббата, тут же сообразил, как вернуть утраченное положение. Бог тут ни при чем. Но епископ Анри поверил басням. Филемон старательно изображал смирение и подхалимничал. Анри его не знал и не сумел разглядеть.

Оставив помощника Годвина во дворце, монахиня прошла в собор и поднялась по длинной винтовой лестнице северо-западной башни. Мерфин работал на чертежном настиле при свете, падавшем в высокие северные окна. Она с интересом посмотрела в чертежи. Всегда считала, что понимать их очень трудно. В воображении тонкие, процарапанные в штукатурке линии должны превратиться в толстые каменные стены с окнами и дверьми. Мастер выжидательно смотрел на заказчицу, очевидно, предвидя негативную реакцию. Ее действительно смутил чертеж. Он вовсе не походил на госпиталь.

– Но ты… начертил крытую аркаду!

– Именно. Почему госпиталь обязательно должен быть длинным и узким, как церковный неф? Я просто разместил палаты по периметру прямоугольника.

Настоятельница представила себе: дворик в центре прямоугольного строения, двери ведут в палаты на четыре-шесть больных, по крытой аркаде монахини переходят из одной в другую.

– Да это открытие! Я бы никогда не додумалась, но просто замечательно.

– Во дворике ты сможешь посадить травы, там будет много солнца, но безветренно. В центре поставим фонтан с чистой водой, которая будет поступать в отхожее место на юг и потом стекать в реку.

Целительница крепко его поцеловала:

– Ты просто умница!

Тут Керис вспомнила, что пришла к нему по делу. Заметив, что возлюбленная скисла, Мерфин спросил:

– Что случилось?

– Придется освободить дворец. – Она передала разговор с помощником настоятеля и объяснила, почему уступила. – Я предвижу более серьезные столкновения с Филемоном и не хочу упираться именно в это.

– Разумно, – сдержанно ответил Мерфин, но расстроился и уставился на чертеж, хотя думал о другом.

– И еще. Если уж мы говорим всем, что жить нужно правильно – порядок на улицах, нормальная семейная жизнь, никаких пьяных оргий, – то должны сами подать пример.

Он кивнул:

– Уж куда ненормальнее: настоятельница живет с любовником. – И вновь его ровный тон не соответствовал печальному выражению лица.

– Мне очень жаль.

– Мне тоже.

– Но мы не можем рисковать всем – твоей башней, моим госпиталем, будущим города.

– Нет. Но мы жертвуем своей жизнью.

– Не совсем так. Перестанем жить вместе, это больно, но будем часто встречаться.

– Где?

Монахиня пожала плечами:

– Хотя бы здесь.

Озорно сверкнув глазами, Керис подошла к двери на лестницу.

– Никого.

– Мы услышим. Когда кто-то поднимается по лестнице, дверь поскрипывает.

– Ну вот.

Он сел на табурет и притянул ее к себе.

– Тебе нужен здесь матрац.

– А как же я это объясню?

– Скажешь, что инструменты лучше хранить на чем-то мягком.

Через неделю настоятельница с братом Томасом осматривала городские стены. Здесь предстояло выполнить тяжелую, но простую работу. После разметки линии стены выложить камень могут и неопытные молодые каменщики и подмастерья. Аббатиса радовалась, что дело движется быстро – в смутное время город должен уметь защитить себя. Кроме того, она надеялась, что организация обороны от внешнего врага подведет людей к мысли о необходимости наведения порядка и улучшения нравов в самом городе.

И почему судьба предназначила ей это место? Керис, по природе не властную, всегда настораживали догмы и условности, она руководствовалась собственными правилами. А теперь призывает к порядку гуляк. И как это никто до сих пор не назвал ее лицемеркой?

Все дело в том, что одни чувствуют себя без правил как рыба в воде, а другие нет. Мерфина, к примеру, лучше не ограничивать. Но таким людям, как скотобойцы Барни и Лу, нужны законы, иначе они спьяну перебьют друг друга. И все-таки у нее шаткая позиция. Когда пытаешься заставить людей соблюдать законы и порядки, трудно объяснить, что к тебе они не относятся. Керис размышляла над этим, возвращаясь с Томасом в аббатство. Перед собором ее ждала взволнованная сестра Джоана.

– Какой же все-таки Филемон! Утверждает, что ты украла деньги, и требует их у меня обратно!

– Успокойся. – Керис отвела Джоану к порталу и усадила на каменную скамью. – Отдышись и расскажи, что случилось.

– Он зашел ко мне после службы третьего часа и потребовал десять шиллингов на свечи для ковчега святого Адольфа. Я ответила, что спрошу у тебя.

– Правильно.

– Филемон очень рассердился: стал кричать, что это деньги братьев, что я не имею никакого права отказывать ему, и потребовал ключи. Я даже думаю, что он попытался бы их отобрать, если бы знал, где сокровищница.

– Как хорошо, что мы сохранили это в секрете.

– Видимо, он специально выбрал время, когда меня не было в монастыре, – предположил Томас. – Трус.

– Джоана, ты поступила совершенно правильно, и мне очень жаль, что он тебе нагрубил. Томас, найди его, пожалуйста, и приведи ко мне во дворец.

Глубоко задумавшись, аббатиса пошла по кладбищу. Разумеется, Филемон намерен посеять смуту. Но он не из тех забияк, кого можно без труда осадить. Это коварный противник, нужна осторожность. Когда монахиня открыла дверь в дом аббата, Филемон уже сидел в зале во главе длинного стола. Керис остановилась в дверях.