ВЫ ВЕРИТЕ В ПРИВИДЕНИЯ?

При нашей следующей встрече мисс Винтер выглядела иначе. Она дольше обычного сидела с закрытыми глазами, восстанавливая в памяти события прошлого. Пока она таким образом готовилась продолжить рассказ, я отметила, что она впервые появилась передо мной без накладных ресниц. Веки ее, как и прежде, были густо подкрашены, но без этих длинных, похожих на паучьи лапки ресниц она неожиданно стала напоминать школьницу, тайком баловавшуюся с маминой косметичкой.

***

События развивались не так, как предполагали гувернантка и доктор. Они были готовы встретить и преодолеть яростное сопротивление Адалины, а в случае с Эммелиной рассчитывали на ее привязанность к Эстер, что должно было примирить девочку с исчезновением ее сестры. Короче говоря, они ожидали, что в новой обстановке близнецы будут вести себя примерно так же, как это было до их разделения. Но уже в самом начале эксперимента они с удивлением обнаружили, что их подопечные превратились в пару безжизненных тряпичных кукол.

Впрочем, не совсем безжизненных. Кровь продолжала вяло циркулировать в их венах; они покорно глотали суп, которым их кормили с ложки игравшие роль сиделок Миссиз – в одном доме, и жена доктора – в другом. Но наличие глотательного рефлекса еще не означает наличие аппетита. Днем их глаза были открыты, но ничего не видели вокруг, а по ночам, хотя они и лежали с закрытыми глазами, это никак нельзя было назвать спокойным сном. Они были порознь; они были одиноки; они потеряли сами себя. Их подвергли ампутации, при том что ампутированы были не части их тел, а их души.

Усомнились ли экспериментаторы в правильности своих действий? Не омрачило ли ход исследования зрелище апатичных, утративших интерес к жизни сестер-близнецов? Ведь Эстер и доктор не были осознанно жестокими. Они были просто парочкой глупцов, ослепленных собственной ученостью и своими амбициозными планами.

Доктор проводил медицинские тесты. Эстер вела наблюдения. И каждый день они встречались, чтобы сверить свои записи и обсудить то, что они поначалу оптимистично именовали «прогрессом». Они сидели рядышком за письменным столом в кабинете доктора или в библиотеке дома Анджелфилдов, склонив головы над отчетами, в которых была зафиксирована каждая подробность из жизни сестер. Поведение, питание, сон. Их озадачивали безразличное отношение к еде и постоянная сонливость пациенток – это при отсутствии у них нормального сна. Они выдвигали теории в объяснение произошедших перемен. Эксперимент продвигался совсем не так успешно, как ожидали его высоколобые авторы, – по сути, он с самого начала обернулся провалом, – но эти двое предпочитали не думать о возможных губительных последствиях, предпочитая поддерживать друг в друге веру в то, что совместными усилиями они смогут сотворить чудо.

Доктор получал огромное удовлетворение, впервые за последние десятилетия занимаясь учеными изысканиями на пару с человеком столь выдающихся способностей. Он восхищался умением своей протеже на лету подхватывать новую идею и тут Же находить ей нестандартное применение. Вскоре он уже начал думать о ней не как о протеже, а как о полноправном соавторе. Эстер в свою очередь испытывала приятное возбуждение от этих интеллектуальных упражнений, дававших обильную пищу ее уму и льстивших ее самолюбию. После своих ежедневных встреч они расходились, сияя от удовольствия. Так что их слепота была вполне объяснима. Разве могли они предположить, что столь приятное и полезное для обоих занятие в то же время наносит огромный вред их подопечным? Не исключено, впрочем, что иной раз вечером, сидя за составлением дневного отчета, кто-нибудь из экспериментаторов мог на секунду оторваться от своих записей и, обнаружив в углу комнаты застывшего ребенка с безжизненными глазами, испытать нечто вроде смутного сомнения. Это не исключено. Но если такое и случалось, они не писали об этом в своих отчетах и не говорили при личных встречах.

Совместная работа над грандиозным проектом настолько захватила обоих, что они совершенно не замечали отсутствия реальных достижений. Аделина и Эммелина пребывали в полузабытьи; «девочка из мглы» не появлялась. Но жрецов науки это ничуть не смущало: они продолжали священнодействовать над таблицами и диаграммами, выдвигать все новые версии и проводить все новые тесты с целью их проверки. После очередной неудачи они говорили, что успешно доказана бесперспективность поиска в данном направлении, и тотчас хватались за свежую идею, открывавшую перед ними самые радужные перспективы.

Миссиз и жена доктора также участвовали в этой деятельности, но их роль сводилась лишь к заботе о физическом состоянии подопытных девочек. Трижды в день они по ложечке вливали суп в их безвольные рты. Они их одевали и купали, расчесывали им волосы и стирали их одежду. У каждой из этих женщин были свои причины неодобрительно относиться к проекту, но они – каждая по своим причинам – не спешили высказывать это неодобрение вслух. Что до Джона-копуна, то он держался в стороне от всего этого. Его мнения никто не спрашивал, что не мешало ему каждый день твердить на кухне Миссиз: «Ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Вот увидишь. Это все не к добру».

В один из моментов ученая пара была близка к тому, чтобы сдаться. Ни одна из их идей не сработала, и они, сколько ни ломали головы, уже не могли придумать ничего нового. И как раз в этот критический момент Эстер заметила обнадеживающие признаки в поведении Эммелины. Девочка повернула голову в сторону окна. В руке у девочки была замечена какая-то блестящая безделушка, с которой она не пожелала расстаться. Подслушивая под дверью (что нельзя считать дурной манерой, когда это делается во имя науки), гувернантка выяснила, что, оставшись в одиночестве, девочка бормочет что-то себе под нос на невразумительном языке близняшек.

– Она себя утешает, воображая, что разговаривает с сестрой, – сказала Эстер доктору.

Тогда доктор также начал оставлять Аделину в одиночестве на несколько часов и проводил эти часы, подслушивая под дверью с блокнотом и ручкой на изготовку. Однако он ничего не услышал.

Эстер и доктор пришли к выводу, что в более тяжелом случае Аделины следует набраться терпения, и поздравили друг друга с позитивными тенденциями в поведении Эммелины. Они с энтузиазмом отметили улучшение ее аппетита и первые шаги, сделанные ею по собственной инициативе. Вскоре она уже бродила по дому и саду без определенной цели, что с ней нередко случалось и до начала эксперимента. На этом основании Эстер и доктор заключили, что дело продвигается успешно.

То, что они назвали успехом всего-навсего возврат Эммелины к старым привычкам, свидетельствовало о существенном понижении первоначальной планки. Однако и здесь отнюдь не все шло как по маслу. Взять хотя бы тот ужасный день, когда острый нюх привел девочку к шкафу с одеждой, которая принадлежала ее сестре. Она подносила одежду к лицу, вдыхая почти выветрившийся знакомый запах, а потом в восторге напялила на себя эти обноски. Это было очень нехорошо; но худшее ждало впереди. Одетая таким образом, она вдруг заметила себя в зеркале и устремилась к нему, вообразив, что видит Аделину. Звон был достаточно громок, чтобы достигнуть слуха Миссиз, и та, примчавшись со всей возможной скоростью, обнаружила Эммелину в слезах – но не от боли, а от вида своей зеркальной сестры, которая разбилась на кусочки и истекала кровью.

Эстер забрала это старое тряпье и велела Джону его сжечь. В качестве дополнительной предосторожности она приказала Миссиз повернуть все зеркала лицевой стороной к стене. Эммелина была озадачена этой переменой, но и только. В дальнейшем подобные инциденты не повторялись.

Она совсем не разговаривала, если не считать шепота на языке близняшек за закрытыми дверьми спальни. По-английски же ни Миссиз, ни Эстер не услышали от нее ни единого слова. Эта проблема требовала основательного обсуждения. И гувернантка с доктором имели долгую беседу в библиотеке, в конечном счете придя к заключению, что нет никаких поводов для беспокойства. Эммелина могла говорить по-английски, и она заговорит, дайте только срок. Ее нежелание разговаривать, как и печальное происшествие с зеркалом, разумеется, несколько портили общую картину, но такие досадные сбои неизбежны в процессе научного изыскания. Зато каковы были сдвиги! Когда Эммелину сочли достаточно окрепшей, чтобы выходить за пределы усадьбы, было отмечено, что она уже не так много времени проводит на дороге, стоя у невидимой черты, которую она не смела перешагнуть, и глядя в сторону докторского жилища. Прогресс был налицо.

А собственно, был ли прогресс? Они получили далеко не то, на что изначально рассчитывали. Это не шло ни в какое сравнение с тем прогрессом, который был достигнут Эстер в первые же дни ее пребывания в усадьбе. Но это было все, что они имели сейчас, и они старались выжать максимум из минимальных подвижек. Возможно, они втайне даже испытывали облегчение. Ибо к чему привело бы успешное завершение проекта? Оно лишило бы их повода к продолжению совместной работы. А в глубине души оба этого не желали.

Они бы никогда не прервали эксперимент по собственной воле. Никогда. Чтобы положить этому конец, потребовалось вмешательство извне. Вмешательство иной силы.

***

– Что это была за сила?

Я все-таки не удержалась от вопроса, хотя время уже истекло и лицо мисс Винтер начало приобретать бледно-серый оттенок, что указывало на окончание действия лекарства.

Несмотря на боль, в ее зеленых глазах промелькнул задорный огонек, когда она наклонилась вперед, как будто собираясь открыть мне ужасный секрет.

– Вы верите в привидения, Маргарет?

Верю ли я в привидения? Что я могла на это ответить? Я молча кивнула.

Мисс Винтер с удовлетворенным видом откинулась на спинку кресла, а у меня возникло ощущение, что мой кивок сообщил ей гораздо больше, чем можно было предположить.

– А Эстер в них не верила. Оно и понятно: привидения антинаучны. И это неверие дорого ей обошлось при встрече с одним из них.

***

Дело было так.

В один прекрасный день она рано управилась со своими делами в усадьбе и, располагая свободным временем, решила прогуляться до докторского дома кружным путем. Небо сияло голубизной, воздух был чист и свеж. Эстер испытывала необычайный прилив энергии (при этом затрудняясь определить ее источник) и чувствовала себя готовой к великим и смелым свершениям.

Огибающая поля тропа взбежала на пригорок, откуда Эстер открылся чудный вид на округу. Она преодолела уже половину пути до дома доктора и продолжала идти бодрым шагом; сердце ее билось быстрее, но признаков усталости не было и в помине. Напротив, она чувствовала себя способной одним усилием мысли подняться в воздух и полететь… но тут она узрела такое, что ноги ее моментально приросли к земле.

Неподалеку в поле резвились Эммелина и Аделина. Ошибки быть не могло: две копны рыжих волос, две пары черных туфель, одна из девочек в синем поплиновом платье (так этим Утром Миссиз нарядила Эммелину), а вторая в зеленом.

Это было невероятно!

Однако Эстер обладала аналитическим складом ума. Если она их видела, значит, они там были. Наверняка существовало какое-то объяснение. Аделина могла сбежать от доктора – выйти из ступора так же внезапно, как в него впала, и, воспользовавшись открытым окном либо оставленной на виду связкой ключей, незаметно покинуть дом. Скорее всего, так оно и случилось.

Что Эстер могла сделать в этой ситуации? Пытаться подойти к близнецам было бессмысленно. В открытом поле они заметят ее издали и пустятся наутек еще до того, как она преодолеет половину дистанции. И она направилась к дому доктора. Бегом.

На одном дыхании преодолев остаток пути, она нетерпеливо забарабанила в дверь. Ей открыла миссис Модели, всем своим видом выражая недовольство по поводу столь безобразного шума, однако Эстер было не до извинений – прошмыгнув мимо хозяйки, она устремилась к кабинету доктора и вошла в него без стука.

Доктор изумленно уставился на свою соратницу, чье лицо раскраснелось после кросса по пересеченной местности, а прическа, всегда такая аккуратная, пришла в полный беспорядок. Эстер запыхалась и потому не сразу смогла заговорить, беззвучно открывая и закрывая рот.

– Что случилось? – С этим вопросом мистер Модели встал из-за стола и, приблизившись, положил руки на ее плечи.

– Аделина! – выдохнула она. – Вы ее упустили! Доктор недоуменно поднял брови и развернул Эстер лицом к дальнему углу комнаты.

Там сидела ко всему безучастная Аделина. Эстер резко обернулась к доктору:

– Но я только что ее видела! Вместе с Эммелиной! На поле Оутсов, недалеко от лесной опушки… – Она начала говорить громко и убежденно, но последнюю фразу произнесла уже растерянным полушепотом.

– Присядьте и успокойтесь. Вот, выпейте воды, – засуетился доктор.

– Значит, она убегала из дому. Как это ей удалось? И как она сумела так быстро вернуться? – вслух размышляла Эстер.

– В последние два часа она не покидала эту комнату. После завтрака ее ни на минуту не упускали из виду.

Он смотрел в глаза Эстер, чувствуя, как ему передается ее волнение.

– Должно быть, вы видели другую девочку. Кого-нибудь из деревенских, – предположил он, стараясь говорить спокойно-участливым «докторским» тоном.

– Но… – Эстер недоверчиво качнула головой. – На ней было одно из платьев Аделины. И эти рыжие волосы…

Она еще раз взглянула на Аделину, чьи широко открытые глаза не выражали никаких эмоций. На ней, однако, было не зеленое платье, всего несколько минут назад замеченное в поле гувернанткой, а темно-синее. Ко всему прочему, волосы ее были не распущены, а заплетены в две косички.

Эстер перевела обескураженный взгляд на доктора. Она все еще тяжело дышала. Рационального объяснения тому, что она увидела в поле, не существовало. Это было антинаучно! Но Эстер твердо знала, что этот мир целиком и полностью основан на научных принципах. Оставалось еще одно объяснение.

– Я сошла с ума, – прошептала она. Зрачки ее расширились, ноздри трепетали. – Я видела привидение!

Из ее глаз потекли слезы.

На доктора непривычное зрелище его коллеги в столь расстроенных чувствах оказало не менее странное действие. Если изначально Эстер с ее блестящим аналитическим умом вызывала интерес и восхищение только у доктора Модели, ученого медика, то плачущая слабая женщина пробудила чувства иного рода в мистере Модели, мужчине, который не замедлил выразить эти самые чувства посредством объятий и страстного поцелуя, запечатленного на ее губах.

Эстер не воспротивилась.

Подслушивание под дверьми нельзя считать дурной манерой, когда это делается во имя науки, а супруга доктора демонстрировала образцовый научный подход к делу, когда это касалось изучения повадок ее благоверного. Поцелуй, явившийся полной неожиданностью для доктора и для Эстер, отнюдь не стал таковой для миссис Модели, с некоторых пор ожидавшей чего-нибудь в этом роде.

Она с грохотом распахнула дверь и, пылая праведным гневом, ворвалась в кабинет.

– Будьте любезны сию же секунду покинуть этот дом, – сказала она Эстер. – И пришлите Джона с коляской, чтобы он забрал девочку.

В отношении мужа она ограничилась обещанием:

– А с тобой я поговорю позже.

На этом эксперимент завершился. Как и многое другое.

Джон привез Аделину обратно. В доме доктора он не виделся ни с ним самим, ни с его супругой, но получил подробную информацию о недавних событиях от служанки.

По возвращении он уложил Аделину в ее старую постель в спальне близняшек и удалился, оставив дверь приоткрытой.

Эммелина, в это время бродившая по лесу, внезапно насторожилась, понюхала воздух и двинулась прямиком к усадьбе. Она проникла в дом с черного хода, без промедлений направилась к лестнице, одолела ее, шагая через две ступеньки, вошла в детскую и закрыла дверь с той стороны.

А что же Эстер? Никто не видел, как она вернулась в усадьбу, и никто не слышал, как она ее покинула. Но когда на следующее утро Миссиз постучалась в ее дверь и, не дождавшись ответа, вошла внутрь, она обнаружила лишь очень чистую и аккуратную комнатку без каких-либо следов присутствия гувернантки.

***

Я вышла из-под обаяния истории и возвратилась в стекольно-зеркальное пространство библиотеки мисс Винтер.

– И куда она делась потом? – спросила я. Мисс Винтер слегка поморщилась.

– Не знаю. Да и какое это имеет значение?

– Но куда-то ведь она уехала.

Рассказчица покосилась на меня неодобрительно.

– Мисс Ли, не советую вам уделять слишком много внимания второстепенным персонажам. Это не их история. Они появляются в нужный момент и в нужный момент исчезают, чтобы больше не появиться. С них довольно и этого.

Я сунула карандаш за спиральный корешок блокнота и направилась к двери, но, дойдя до нее, обернулась и спросила:

– А откуда она приехала?

– Ради бога – это же всего лишь гувернантка! Ее эпизод завершен, а в остальном она несущественна.

Но я решила не отступать:

– Она должна была представить какие-то сведения о себе: место предыдущей работы или свой домашний адрес. Может быть, ее направило к вам агентство?

Мисс Винтер закрыла глаза, и на ее лице появилось страдальческое выражение.

– Все эти подробности должны быть известны мистеру Ломаксу, адвокату семьи Анджелфилдов. Не вижу, какую из этого можно извлечь пользу. Впрочем, если вам так угодно… Его офис находится в Банбери, на Маркет-стрит. Я распоряжусь, чтобы он ответил на все интересующие вас вопросы.

Тем же вечером я написала письмо мистеру Ломаксу.