ПОСЛЕ ЧАРЛИ

Мисс Винтер никак не прокомментировала мою переписку с адвокатом, хотя я не сомневалась, что ее об этом проинформировали и что я не получила бы запрошенные документы без ее предварительного согласия. Я беспокоилась, не сочтет ли она мои действия нарушением изначальной договоренности, попыткой «забежать вперед»; однако на другой день после получения мною письма от мистера Ломакса и отправки запроса исследователю генеалогий она ничего на сей счет не сказала и сразу продолжила свое повествование, как будто этот почтовый обмен ее ни в коей мере не касался.

***

Исчезновение Чарли стало вторым за последнее время. Или третьим, если добавить сюда Изабеллу, но, поскольку она перестала оказывать какое-либо влияние на нашу жизнь еще двумя годами ранее, ее вряд ли стоило принимать в расчет.

На Джона это второе исчезновение подействовало гораздо сильнее, чем уход Эстер. Чарли мог быть отшельником, чудаком или психопатом, но при всем том он оставался владельцем усадьбы. Четыре раза в год, после шести или семи напоминаний, он ставил закорючку на чеке, и банк выделял нужную сумму на ведение домашнего хозяйства. И вот владелец как в воду канул. Что теперь будет с хозяйством? Как они смогут получить деньги?

Джон пережил несколько воистину кошмарных дней. Он посчитал необходимым привести в порядок загаженные апартаменты Чарли – «иначе мы все тут подхватим заразу» – и героически взялся за этот неблагодарный труд. Не в силах подолгу выносить ужасный смрад, он периодически выбирался наружу и сидел на ступеньках, жадно хватая ртом воздух, как спасенный утопающий, наконец добравшийся до твердой земли. А вечерами он подолгу принимал ванну, расходуя целый кусок мыла за один раз и до покраснения отскребая кожу мочалкой. Он промывал с мылом даже свои ноздри.

А вскоре ему пришлось взять на себя приготовление пищи. В последнее время периоды затмения все чаще настигали Миссиз непосредственно у кухонной плиты, в результате чего картошка сначала разваривалась до кашеобразного состояния, а потом превращалась в горстку углей на дне кастрюли. В доме постоянно пахло горелым. И вот в один прекрасный день мы увидели у плиты Джона. Его руки, которыми он прежде только выкапывал клубни из земли, теперь эти клубни мыли и чистили, а потом гремели крышками стоявших на огне кастрюль и сковородок. Отныне мы ели нормально приготовленные мясо и рыбу с гарниром из вареной или жареной картошки и пили горячий, крепко заваренный чай. Между тем Миссиз покойно сидела в своем любимом кресле в углу кухни и, судя по всему, уже не помнила, что когда-то стряпня и уборка входили в ее обязанности. А по вечерам, после мытья посуды, они с Джоном вели долгие беседы за кухонным столом. Темы были всегда одни и те же. Джон тревожился о будущем: как им прожить в отсутствие хозяина дома?

– Не волнуйся, когда будет нужно, он спустится сверху и все уладит, – говорила Миссиз.

– «Спустится сверху»? – Джон только вздыхал и качал головой, ибо слышал это далеко не в первый раз. – Ты опять все забыла, Миссиз. Его нет наверху. Он исчез.

– Исчез, ха-ха! – Миссиз воспринимала его слова как шутку.

Когда она впервые узнала об исчезновении Чарли, этот печальный факт прошел через ее сознание, но не сумел в нем прочно закрепиться. Существовавшая в ее мозгу сложная система ходов, коридоров и лестничных маршей, посредством которых связывались или разъединялись отдельные мысли, обветшала и пришла в полную негодность. Ухватив мысль с одного конца, она пыталась проследить ее движение, однако мысль выбирала непростые маршруты – она лезла через дыры в стенах, спотыкалась о неожиданные препятствия и озадаченно замирала перед глубокими провалами в полу: «Что же здесь было раньше? А разве это не?..» Думая о затворнике Чарли, тоскующем по навсегда утерянной сестре, она незаметно для себя проваливалась во времени, переносясь мыслями к его отцу, когда тот после смерти жены заперся в библиотеке.

– Я знаю, как его оттуда выманить, – сказала она, хитро подмигнув Джону. – Надо принести ему малютку. Это проверенный способ. Я сейчас же пойду в детскую и возьму ее из колыбели.

Джон не стал напоминать ей о смерти Изабеллы, зная, что это лишь вызовет очередной всплеск горестного изумления и массу последующих вопросов. «Психушка?! – воскликнет потрясенная Миссиз. – Но почему мне никто не сказал, что мисс Изабеллу забрали в психушку? А каково будет ее несчастному отцу?! Он же любит ее до безумия. Эта новость его убьет!» Далее последуют многочасовые блуждания в запутанных лабиринтах времени, оплакивание давних утрат так, будто они случились только вчера, при полном забвении сегодняшних проблем. Джон проходил через все это неоднократно и предпочел на сей раз обойтись без душераздирающих сцен.

Миссиз выбралась из кресла и, с трудом переставляя ноги, отправилась в бывшую детскую комнату к малютке, которая за годы, начисто выпавшие из ее памяти, успела вырасти, выйти замуж, родить близняшек и умереть. Джон ее не остановил, зная, что она все равно забудет, куда и зачем шла, еще не достигнув лестницы. Когда она повернулась к нему спиной, он опустил голову на руки и тяжело вздохнул.

Что делать? Его беспрестанно мучили мысли о Чарли, о Миссиз и обо всей этой ситуации. К концу недели, когда комнаты Чарли были очищены от скверны, его ежевечерние раздумья вслух оформились в некое подобие плана. Никаких известий от Чарли не поступало. Никто не видел, как он покинул дом, и никто за пределами усадьбы не знал о его исчезновении. Учитывая его замкнутый образ жизни, представлялось маловероятным, что кто-то посторонний заметит его отсутствие. Раз за разом Джон задавал себе вопрос: обязан ли он сообщить кому-нибудь – скажем, доктору или адвокату – о случившемся? И каждый раз ответом было «нет». Чарли имел полное право покинуть свой дом, когда ему заблагорассудится, и не обязан был уведомлять слуг о том, куда направляется. Джону очень не хотелось привлекать к этому делу доктора, чье предыдущее вмешательство в их жизнь обернулось одними неприятностями, а что касалось адвоката…

Дальше его рассуждения продвигались медленно и со скрипом. Если Чарли так и не объявится, кто еще, как не адвокат семьи, должен будет контролировать все операции с его банковским счетом? Джон где-то слышал, что в случае неоправданно затянувшегося отсутствия человека об этом следует известить адвоката или представителей власти, однако… Его нежелание связываться с чужаками можно было понять. Много лет они здесь жили в отрыве от окружающего мира. За все это время одна лишь Эстер явилась к ним со стороны – и к чему это привело? Кроме того, Джон инстинктивно не доверял юристам. Он ничего не имел против мистера Ломакса лично – при посещениях Анджелфилда тот показал себя воспитанным и благоразумным джентльменом, – однако ему было нелегко смириться с мыслью, что их проблемы будет решать какой-то профессиональный крючкотвор, сующий нос в чужие дела исключительно ради того, чтобы на этом заработать. И потом, когда исчезновение Чарли станет таким же общеизвестным фактом, каким ранее было его затворничество, где гарантия, что адвокат согласится подписывать за него счета, чтобы Джону и Миссиз было чем расплачиваться в деревенской лавке? Даже скудных знаний Джона о юристах и юриспруденции было достаточно, чтобы понять, насколько это все непросто. Он представил себе, как мистер Ломаке в порядке ревизии тщательно осматривает дом, открывает все двери, роется в шкафах и заглядывает в каждый темный закоулок, нарушая покой призрачных обитателей Анджелфилда. Однажды начавшись, это уже никогда не закончится.

В этой связи Джона беспокоило еще одно обстоятельство. Посетив усадьбу, адвокат наверняка заметит неадекватное состояние Миссиз и вызовет доктора, после чего она может пойти по стопам Изабеллы – проще говоря, ее упрячут в богадельню.

Так стоило ли обращаться к адвокату? Нет. Они только что с трудом перенесли одно вторжение извне, и не стоило сейчас напрашиваться на другое. Пусть все идет своим чередом, а там будет видно.

Причин торопить события не было. Со времени последнего денежного поступления прошло всего несколько недель, так что на жизнь им пока хватало. Кроме того, Эстер сбежала, не успев получить причитающуюся ей плату, с учетом которой (если, конечно, Эстер ее не востребует) они располагали вполне приличной суммой. Крупных затрат на провизию не предвиделось: овощей и фруктов из сада хватило бы на целую армию, а в лесу пока еще не перевелись фазаны и куропатки. А если они окажутся в бедственном положении (Джон употребил именно этот термин, вряд ли вдумываясь в его смысл, ибо разве не таковым было их нынешнее положение, – о каких еще новых бедствиях тут можно говорить?), он имел на примете одного человека, который всегда был готов заплатить пару шиллингов за бутылку старого вина, немалый запас какового хранился в погребе.

– Сколько-то продержимся, – заверил он Миссиз, дымя сигаретой на кухне. – Если будем экономить, денег хватит месяца на четыре. А как выкручиваться дальше, ума не приложу. Ну да ладно, там поглядим.

Он обращался к ней исключительно для самоуспокоения, ибо давно уже не рассчитывал услышать в ответ что-нибудь вразумительное. Однако привычка беседовать с Миссиз укоренилась в нем так глубоко, что отказаться от нее в одночасье он не мог, и потому каждый вечер сидел напротив старухи за кухонным столом, делясь своими мыслями, тревогами и видами на будущее. А когда она ему отвечала – как правило, невпопад, а то и вовсе бессмысленным набором слов, – Джон честно ломал голову, пытаясь уловить связь между своим вопросом и ее ответом. Но лабиринт ее мыслей был слишком запутан, а тонкая логическая нить, ведущая от одного слова к другому, то и дело обрывалась, исчезая во мраке беспамятства.

Он копался в огороде, выращивая овощи; он готовил еду; он кормил Миссиз, мелко нарезая мясо и вилкой поднося кусочки к ее рту. Он убирал из-под ее носа остывший чай и вместо него ставил чашку со свежезаваренным. Он не был плотником по профессии, но занимался и плотницкой работой, прибивая новые доски поверх сгнивших половиц. Он старался вовремя сливать дождевую воду из кастрюль и тазиков на верхних этажах; он залезал на чердак и, скребя затылок, оглядывал дыры в крыше. «Надо будет это поправить», – говорил он себе под нос, но дожди тогда шли нечасто, а до снегопадов было еще далеко, и эта работа могла подождать. У Джона и без того дел было невпроворот. Он стирал простыни и одежду, которые по высыхании становились жесткими и липкими от мыла, потому что он забывал их прополаскивать. Он свежевал кроликов и ощипывал фазанов на жаркое. Он мыл посуду и чистил кухонную раковину. Он знал, что нужно делать по дому, поскольку сотни раз видел, как все это проделывала Миссиз.

Изредка он на полчаса заглядывал в фигурный садик, но уже не мог по-настоящему насладиться любимым занятием, постоянно тревожась, как бы чего не случилось дома в его отсутствие. В любом случае правильный уход за кустами требовал намного больше времени, чем мог себе позволить Джон. Закончилось тем, что он полностью сосредоточился на огороде, оставив сад на произвол судьбы.

Постепенно новый порядок вещей утвердился, и нам такая жизнь в целом была по душе. Винный погреб оправдал себя как стабильный источник финансирования; мы жили хотя и скромно, но не бедствовали. И нас вполне устраивало отсутствие Чарли – без него всем было лучше. Не возвратившийся и не найденный, не живой и не мертвый, он никому не мог причинить зла.

Посему я решила сохранить в тайне то, что мне было известно.

В глубине леса есть старая лачуга. Простояв нежилой добрую сотню лет, она совсем затерялась в зарослях крапивы и колючих кустарников. Раньше здесь часто бывали Чарли с Изабеллой, а после того, как Изабеллу упрятали в сумасшедший дом, Чарли продолжал ходить сюда один. Я это знала, потому что выследила его, когда он сидел там, шмыгая носом и выцарапывая ржавой иглой любовные послания на собственных костях.

Когда Чарли исчез из дому, я недолго думала, где его искать, и направилась к той лачуге. Я продралась сквозь густую поросль, закрывавшую вход, из которого тянуло сладковатым запахом гнили, и там в полутьме увидела Чарли. Он валялся в углу, а рядом лежал пистолет. Полголовы было снесено выстрелом, но я опознала его по уцелевшей половине, хотя ту сплошь облепили какие-то белые личинки. Да, это был Чарли – и не в лучшем виде.

Я кинулась прочь оттуда, не обращая внимания на крапиву и колючки. Мне хотелось как можно скорее избавиться от этого зрелища, но оно продолжало стоять у меня перед глазами, и даже на бегу я не переставала ощущать на себе жуткий взгляд его единственной глазницы.

Мне надо было как-то успокоиться.

И я вспомнила об одном местечке неподалеку – о маленьком доме посреди леса. Пару раз я воровала там еду. К этому дому я и направилась. На четвереньках, стараясь не производить шума, я подползла к самому окну и осторожно перевела дыхание. В двух шагах от меня шла своим чередом жизнь обычных людей. Привстав, я осторожно заглянула в окно и увидела женщину в кресле, занятую вязанием. Она не знала, что я нахожусь рядом, но на меня ее присутствие подействовало успокаивающе – так, наверно, могут успокаивать только добрые бабушки из детских сказок. Я смотрела на нее и чувствовала, как понемногу избавляюсь от навязчивого видения мертвого Чарли, пока это видение не растаяло окончательно.

Я вернулась в Анджелфилд и никому не рассказала об увиденном. Нам нравилось жить так, как мы жили. А ему теперь было все равно, не так ли?

Чарли стал первым из моих призраков.

***

Похоже, автомобиль доктора сделался деталью местного пейзажа. В мой первый приезд к мисс Винтер доктор посещал ее раз в три дня; потом он стал появляться через день, потом ежедневно, а теперь бывал здесь дважды на дню. При встречах с мисс Винтер я пыталась судить о состоянии дел по ее внешнему виду. Факты мне были известны. Я знала, что она больна. Я знала, что она умирает. Но, рассказывая мне свою историю, она неизменно оживлялась, как будто черпала свежие силы из источников, над которыми были не властны болезни и возраст. Как следствие, я не отмечала в ней существенных перемен, объясняя это постоянством и хорошим качеством врачебного ухода.

Однако незаметно для меня состояние ее серьезно ухудшалось. Ибо чем еще можно было объяснить неожиданное заявление Джудит? Однажды утром она сказала мне, что мисс Винтер чувствует себя неважно и не сможет со мной встретиться. Более того, по ее словам, мисс Винтер будет вынуждена дня на два прервать нашу серию интервью, так что я могу воспользоваться этой передышкой по своему усмотрению.

– Передышка? Еще недавно я с таким трудом вырвала у нее три дня для своих личных дел, а теперь она сама отправляет меня в отпуск? И это за считаные недели до Рождества!

Обычно бесцветное лицо Джудит залилось краской, но она ничего не добавила к своему сообщению. Стало быть, возникли какие-то проблемы, и мое присутствие здесь в эти дни было нежелательным.

– Я соберу свои вещи, – сказала я отрывисто, почти грубо.

– У Мориса сегодня выходной, но доктор Клифтон согласился отвезти вас на станцию.

Бедная Джудит. Она ненавидела ложь и совсем не умела притворяться.

– Могу я перед отъездом повидать мисс Винтер?

– Мисс Винтер? Боюсь, что она…

– Не хочет меня видеть?

– Она не может с вами увидеться. – Это прозвучало искренне и с явным облегчением, поскольку на сей раз она говорила чистую правду. – Поверьте мне, мисс Ли, она просто не может.

То, что скрывала от меня Джудит, скрывал также и доктор Клифтон, несомненно бывший в курсе событий.

– По какому адресу в Кембридже находится магазин вашего отца? – интересовался доктор по пути на станцию. – У вас там есть книги по истории медицины?

Я отвечала односложно, занятая не столько его, сколько своими собственными вопросами, каковых накопилось немало, и вскоре он оставил попытки завязать разговор. К тому времени, когда мы достигли Харрогейта, в салоне автомобиля установилось гнетущее молчание, над которым незримо витал деспотический дух мисс Винтер.