ЗА САМШИТОВЫМ КУСТОМ

Не было на свете такой задачи, с которой не справилась бы новая гувернантка, стоило ей взяться за дело всерьез. Во всяком случае, так оно казалось на первый взгляд. Однако со временем начали возникать затруднения. Первой ласточкой стала ее нелепая конфронтация с Миссиз. По завершении генеральной уборки Эстер заперла большинство комнат на замок, но спустя несколько дней все они вновь оказались открытыми. Она тут же вызвала Миссиз.

– Зачем оставлять незапертыми комнаты, которыми никто не пользуется? – спросила она. – Вы же знаете, к чему это приводит: девочки забираются туда и переворачивают все вверх дном, а нам с вами приходится снова наводить порядок.

Миссиз полностью с ней согласилась, и Эстер посчитала этот вопрос исчерпанным. Но спустя неделю комнаты снова были открыты. На сей раз она не удовлетворилась невнятным бормотанием и согласными кивками Миссиз и решительно потребовала объяснений.

– Дом нужно иногда проветривать, – объяснила Миссиз. – Если этого не делать, тут разводится плесень.

Эстер прочла ей краткую лекцию, в доходчивых выражениях рассказав о циркуляции воздуха в помещениях и причинах возникновения плесени. Покончив с этим, она отослала Миссиз, убежденная, что недоразумение разрешилось.

Но еще через неделю повторилась та же история. Теперь уже Эстер не торопилась вызывать Миссиз. Вместо этого она начала размышлять. Похоже, все это делалось неспроста. И она решила осторожно понаблюдать за Миссиз, дабы выяснить, что стоит за этим периодически повторяющимся отпиранием дверей.

Вторая проблема была связана с садовником. Эстер чувствовала, что Джон-копун относится к ней с подозрением, но не особо волновалась по этому поводу. Она совсем недавно появилась в доме, и ей нужно было своими поступками убедить его обитателей в том, что она старается для их же блага, а отнюдь не во вред. Она не сомневалась, что со временем завоюет доверие Джона. Но, хотя он как будто начал привыкать к ее присутствию, процесс этот шел на редкость медленно. И вот однажды его недоверчивое отношение к ней проявилось новым и самым неожиданным образом. Началось все с того, что Эстер обратилась к нему по самому банальному поводу. По ее словам, она заметила в саду деревенского мальчишку, которому в это время дня полагалось находиться в школе.

– Что это за ребенок? – спросила она. – Кто его родители?

– Меня это не касается, – буркнул Джон-копун с раздражением, неприятно ее поразившим.

– Я и не думаю вас в чем-то упрекать, – сказала она примирительно. – Просто мальчик должен ходить в школу. Думаю, тут вы со мной согласны. Если вы скажете мне, кто он такой, я завтра же переговорю с его родителями и с учительницей.

Джон-копун неопределенно пожал плечами и направился к выходу из комнаты, но Эстер была не из тех, от кого так легко отделаться. Она встала на его пути и повторила свое требование. Разве она была не вправе так поступить? Вполне обоснованное требование, к тому же сформулированное в корректных выражениях. Почему бы Джону не пойти ей навстречу в таком пустяке?

Однако Джон уперся.

– Дети из деревни сюда не ходят, – сказал он угрюмо.

– Но этот ведь пришел, – стояла она на своем.

– Дети боятся сюда ходить.

– Глупости! Чего им тут бояться? Я отчетливо разглядела мальчика в широкополой шляпе и в брюках, которые ему явно велики. Его нетрудно опознать по этим приметам, и я не сомневаюсь, что вам он известен.

– Таких детей я не видел, – резко прозвучало в ответ, и Джон снова сделал попытку уйти.

Но Эстер упорно преграждала ему путь.

– Но вы не могли его не заметить…

– Тут надобен особый склад ума, мисс, чтоб видеть то, чего на самом деле нет. Я человек простой и трезвый, и я не пытаюсь разглядеть что-нибудь там, где ничего быть не может. На вашем месте, мисс, я поступил бы так же. Всего хорошего.

С этими словами он удалился, и Эстер больше не пыталась его задержать. Она стояла, покачивая головой и недоумевая, что это вдруг на него нашло. Этот дом, похоже, был полон загадок. Впрочем, она всегда любила разгадывать загадки. И сейчас она твердо решила докопаться до сути происходящего.

В подобных ситуациях Эстер привыкла полагаться на свою незаурядную интуицию и проницательность. Однако сейчас эти качества не давали ей заведомого преимущества, ибо она не знала, с кем ведет игру. Взять хотя бы ее манеру ненадолго предоставлять близняшек самим себе, чтобы заняться другими делами, включенными в ее повестку дня. Она расчетливо выбирала время для таких перерывов, учитывая настроение девочек и степень их усталости, а также периодичность фаз активизации и расслабления, отмеченную ей у своих подопечных. Когда результаты такого анализа указывали на то, что в ближайший час дети будут отдыхать от шумных игр, она решалась оставить их без присмотру. На один из таких «тихих часов» Эстер наметила особое мероприятие: она пригласила в усадьбу доктора, чтобы с ним побеседовать. Серьезно и по секрету.

Наивная Эстер. Секреты невозможно хранить в доме, где есть дети.

Она встретила доктора у парадного входа.

– Сегодня прекрасный день. Не хотите прогуляться по саду?

И эти двое направились к фигурному садику, не подозревая, что за ними следят.

– Вы сотворили чудо, мисс Барроу, – начал доктор. – Эммелина совершенно преобразилась.

– Отнюдь.

– Именно так, уверяю вас. Вы превзошли все мои ожидания. Должен сказать, я весьма впечатлен.

Эстер наклонила голову и чуть отвернулась, став к нему вполоборота. Приняв это за проявление скромности и подумав, что смутил ее своей похвалой, доктор вежливо умолк и переключил внимание на недавно подстриженные кусты, давая гувернантке возможность прийти в себя. Не будь он столь увлечен разглядыванием геометрических фигур, доктор мог бы поймать ее брошенный искоса взгляд и осознать свою ошибку.

Ее ответ вовсе не был претензией на скромность, как это представлялось доктору. Это была констатация факта. Разумеется, Эммелина преобразилась. А как же могло быть иначе, если за дело взялась Эстер? Все под ее контролем, и никаких чудес. Так что слово «отнюдь» относилось к первой части его фразы и подчеркивало неуместность ссылок на чудо там, где правила бал закономерность.

Эстер ничуть не удивил покровительственный тон доктора – в этом мире люди не рассчитывают встретить признаки гениальности в простой гувернантке. И все же она была несколько разочарована. Ведь доктор был единственным человеком в Анджелфилде, способным ее понять и оценить по достоинству. Однако он ее не понимал.

Она повернулась лицом к доктору и обнаружила перед собой его спину. Держа руки в карманах, распрямив плечи и задрав голову, доктор созерцал верхушку тисового дерева на фоне голубого неба. Его коротко постриженные волосы начинали седеть, а на макушке розовело круглое пятно дюйма полтора в поперечнике.

– Джон понемногу восстанавливает сад после того, что натворили здесь близнецы, – сказала Эстер.

– Почему они это сделали?

– В случае с Эммелиной ответ очень прост: ее заставила Аделина. А вот что касается мотивов Аделины, тут ответить намного сложнее. Я сомневаюсь, что она сама это знает. Зачастую она действует импульсивно и не отдает себе отчета в содеянном. Каковы бы ни были мотивы их поступка, его последствия стали тяжелым ударом для Джона. Его семья ухаживала за этим садом на протяжении многих поколений.

– Какая жестокость! И потрясает тем сильнее, что это сделали дети.

Украдкой от доктора Эстер состроила гримасу. Было очевидно, что он слабо разбирается в детской психологии.

– Конечно, это жестоко, – сказала она. – Впрочем, дети способны на самые неожиданные проявления жестокости. Просто мы не хотим этого в них замечать.

Они медленно прогуливались по садику, любуясь зелеными фигурами и говоря о работе Эстер. И все это время, держась на безопасном расстоянии, но в пределах слышимости, за ними следовала маленькая шпионка, перебегая от куста к кусту. Они сворачивали то влево, то вправо, а иногда делали поворот кругом и возвращались по собственным следам; это была игра перемещений, нечто сродни сложному танцу.

– Я полагаю, вы удовлетворены результатами своей работы с Эммелиной, мисс Барроу?

– Да. Еще год-другой под моим наблюдением, и Эммелина избавится от дурных привычек и станет милой, воспитанной девочкой. Умницей она не будет, но можно рассчитывать на то, что когда-нибудь она сможет вести нормальную жизнь отдельно от своей сестры. И я вполне допускаю, что она выйдет замуж. Мужчины не ищут в женщинах ум, а внешне Эммелина очень привлекательна.

– Хорошо, очень хорошо.

– Но с Аделиной все далеко не так просто.

Они остановились перед самшитовым обелиском с глубокой, еще не полностью заросшей раной на одном боку. Гувернантка поглядела на коричневый ствол в глубине пореза и дотронулась до одного из молодых, ярко-зеленых побегов, протянувшихся к солнцу от старых ветвей.

– Аделина ставит меня в тупик, доктор Модели, – со вздохом сказала она. – Я бы хотела посоветоваться с вами как с врачом.

Доктор отвесил легкий полупоклон:

– Всегда к вашим услугам. Что именно вас беспокоит?

– Я впервые имею дело с таким трудным ребенком. – Она сделала паузу. – Извините, что я вас задерживаю, но у меня не получится в двух словах описать все те странности, что я в ней заметила.

– Тогда расскажите все по порядку. Я никуда не спешу.

Доктор жестом предложил ей сесть на низкую скамью, позади которой живая изгородь образовывала причудливую арку вроде тех, что можно увидеть в изголовье искусно сработанной старинной кровати. Усевшись, они увидели прямо перед собой одну из самых крупных геометрических фигур сада.

– Эта штука называется тетраэдр, – заявил доктор. Эстер никак не отреагировала на его комментарий и приступила к объяснению:

– Аделина – замкнутый и агрессивный ребенок. Ее раздражает мое присутствие в доме, и она всячески противится моим попыткам навести здесь порядок. Она не соблюдает режим питания: отказывается принимать пищу до тех пор, пока не доведет себя до голодного изнурения, и лишь тогда соглашается поесть, да и то самую малость. Купать ее приходится, применяя силу, причем мы вдвоем едва удерживаем в ванне эту худышку. Все мои попытки сблизиться она отвергает с ходу. Мне кажется, она попросту лишена многих нормальных человеческих чувств, и, между нами говоря, доктор Модели, я сомневаюсь, что из нее когда-нибудь выйдет полноценный член общества.

– Как у нее с интеллектом?

– Она очень хитра и изобретательна. Но в ней невозможно пробудить интерес к чему-либо, что выходит за рамки ее желаний и склонностей.

– А как с учебой?

Вы, конечно же, понимаете, что понятие «учеба» применительно к этим девочкам не имеет ничего общего с образованием обычных детей. У нас нет уроков арифметики, латыни или географии. Тем не менее я внесла в распорядок дня занятия – по два часа утром и после обеда – и стараюсь донести до них информацию путем рассказывания историй.

– Она понимает смысл и цель этих уроков?

– Честное слово, я не знаю, как ответить на ваш вопрос, доктор Модели. Она ведь совершенно неуправляема. Ее приходится заманивать в класс хитростью, а иногда я вынуждена привлекать Джона, чтобы он тащил ее силой. При этом она яростно сопротивляется, хватаясь за что попало, или, наоборот, застывает как деревянная, расставив руки и ноги, так что ее с трудом удается пропихнуть в дверь. Усадить ее за письменный стол практически невозможно. Обычно Джон просто оставляет ее на полу. Во время урока она не глядит на меня и не слушает, что я говорю, а погружается в какие-то свои мысли.

Доктор внимательно слушал рассказ, кивая.

– Да, это действительно трудный ребенок. Я понимаю, вас очень тревожит ее поведение и вы опасаетесь, что ваши усилия не приведут к столь же успешному результату, как в случае с ее сестрой. И все же, простите меня, мисс Барроу, – продолжил он с обаятельной улыбкой, – но я не верю, что вы поставлены в тупик. Мало кто из студентов-медиков, имея на руках те же данные, смог бы составить более связный и грамотный отчет о ее поведении и психическом состоянии.

Гувернантка прямо взглянула ему в лицо.

– Я еще не дошла до самого главного.

– Вот как?

– Существуют методики, которые в прошлом давали хорошие результаты в работе с такими детьми, как Аделина. У меня есть и свои оригинальные подходы, проверенные на практике, и я не замедлила бы их применить, если бы не…

Эстер запнулась, и на сей раз у доктора хватило такта воздержаться от комментариев и дождаться продолжения. И она продолжила, тщательно подыскивая и взвешивая каждое слово:

– У меня создалось впечатление, что разум Аделины окутан мглой, которая отделяет ее не только от остальных людей, но и от самой себя. Временами эта мгла становится более прозрачной, а порой и совсем рассеивается, и тогда я вижу перед собой другую Аделину. Но потом вновь наползает мгла, и все возвращается в прежнее состояние.

Эстер смотрела на доктора, оценивая его реакцию. Он сосредоточенно морщил лоб, однако выше, у корней редеющих волос, его кожа была все такой же гладкой и розовой.

– Как она выглядит в периоды просветлений? – спросил он.

– Внешние признаки едва заметны. Мне потребовалось несколько недель, чтобы их изучить. После этого я еще некоторое время проверяла свои наблюдения и только потом обратилась к вам.

– Понимаю.

– Прежде всего это ее дыхание. По смене его ритма я догадываюсь, что, хотя она и притворяется погруженной в себя, на самом деле она меня слушает. И еще ее руки…

– Руки?

– Обычно ее пальцы полусогнуты и напряжены, вот так… – Эстер продемонстрировала. – Но иногда это напряжение ослабевает. – И она вновь показала свою ладонь, расслабив и распрямив пальцы. – Это происходит, когда моя история притягивает ее внимание, нейтрализуя защитную реакцию, и она на время забывает о своей позе демонстративного неприятия. Я работала со множеством трудных детей, доктор Модели. У меня большой опыт по этой части, и на основе своего опыта я могу утверждать: в ее сознании происходит какая-то внутренняя борьба.

Доктор задумался и не спешил с ответом. Эстер, похоже, испытала удовлетворение от того, что он отнесся к ее словам столь серьезно.

– С чем, на ваш взгляд, связаны эти просветления? – спросил доктор.

– Трудно сказать наверняка… Впрочем…

Он склонил голову набок, показывая, что внимательно слушает.

– Это, возможно, ничего не значит, но некоторые истории…

– Истории?

К примеру, «Джен Эйр». Несколько дней подряд я пересказывала им сюжет этого романа и тогда заметила эти признаки. То же самое было с Диккенсом. А исторические и нравоучительные произведения не давали такого эффекта. Доктор нахмурил брови.

– И это происходит регулярно? То есть история Джен Эйр всякий раз вызывает в ней изменения, о которых вы говорили?

– Нет. В том-то и проблема.

– М-да… И что вы намерены делать дальше?

– Есть, конечно, традиционные способы обуздания эгоистичных и упрямых детей. Навязав ей строгий режим и заставив подчиняться распорядку, со временем можно будет изменить ее поведение. Однако такой режим, вытравляющий любые отклонения от нормы, неминуемо причинит ущерб той…

– Той девочке, что иногда является из мглы?

– Именно так. По сути, для той девочки ничего не может быть хуже.

– А вы полагаете, что у той девочки есть хорошие перспективы?

– Пока об этом судить рано. Но я сделаю все для того, чтобы она не исчезла окончательно. Кто знает, что из нее может выйти со временем?

Они посидели в молчании, разглядывая геометрический куст самшита и размышляя об этой проблеме, тогда как проблема собственной персоной, сидя за тем же кустом, следила за ними сквозь просветы между ветвями.

Наконец доктор заговорил:

– Среди известных мне видов психических расстройств нет ни одного с симптомами, которые вы только что описали. Хотя причиной тому может быть мое невежество. – Он сделал паузу, ожидая услышать вежливый протест, однако ничего не дождался. – М-да. В данной ситуации я считаю разумным для начала провести тщательный медицинский осмотр, чтобы оценить общее состояние ее здоровья, как физического, так и психического.

Как раз об этом я и подумала, – сказала Эстер. – Вот… – Она порылась в своем кармане. – Вот мои заметки. Тут вы найдете описание всех выявленных мною симптомов, а также кое-какие предварительные выводы. Надеюсь, после осмотра вы задержитесь на полчаса, чтобы сообщить мне свое мнение? И тогда мы с вами решим, что предпринять на следующей стадии.

Доктор смотрел на нее с изумлением. Она вышла из своей роли гувернантки и держалась так, словно была его коллегой по консилиуму!

Эстер спохватилась и замолкла.

Секунду-другую после этого она колебалась: не дать ли обратный ход? Или уже слишком поздно? И она приняла решение. Если идти вперед, то до конца.

– Кстати, это не тетраэдр, – сказала она, кивая на куст. – Эта штука называется октаэдр.

Доктор встал со скамьи и направился к фигурному кусту. «Один, два, три, четыре…» – чуть слышно бормотал он в процессе счета.

Шпионка замерла. Что если он, подсчитывая грани и вершины фигуры, обойдет вокруг куста и наткнется на нее?

Однако он досчитал до шести и на этом остановился. Он понял, что Эстер была права.

Затем наступила странная пауза, когда эти двое молча смотрели друг на друга. На лице доктора отражалось смятение чувств. Что это за женщина? По какому праву она вдруг заговорила с ним таким тоном? Перед ним на скамье сидела невзрачная, с похожим на сырую картофелину лицом, провинциальная гувернантка. Или он ошибался?

Она в свою очередь смотрела на доктора, ясно видя терзающие того сомнения.

Казалось, мир сместил наклон своей оси; оба с чувством неловкости одновременно отвели глаза.

– Медицинский осмотр… – начала она.

– В среду после полудня вас устроит? – спросил доктор.

– Хорошо, в среду после полудня.

И мир с облегчением вернулся на круги своя.

Они проследовали по дорожке до дома, где доктор тотчас откланялся.

А между тем маленькая шпионка, сидя под самшитовым кустом, грызла ногти и задавалась вопросами.