Глава 2. С. Е. Львов и Пожва

2.1.Начало хозяйственной деятельности в Поповке.

После реформы 1861 года Львовы были разорены, средств к существованию фактически не оставалось. Кризис в хозяйстве Георгий Евгеньевич называет смертельным хозяйственным кризисом. Был распродан скот, поля отощали и «всё пошло книзу». Лошадей не хватало, и они были плохи, инвентарь без ремонта истрепался, и его не хватало.

Поскольку отец не мог справиться со сложившимся положением, Сергей Евгеньевич, оставив учёбу, взялся за хозяйствование сам, без всякой подготовки. При этом, осознавая недостаток знаний, он не стыдился обращаться за помощью к местным крестьянам, его обучали хозяйствовать мужики. Ни одного дела не начинал он без совета своих друзей - мужиков. Надо сказать, что при всей своей занятости Сергей Евгеньевич написал «Ивана Безкартузного», очень верно изображая своего ближайшего друга и советчика Ивана «Рыжего» - Новикова. Сочинение имело успех, его одобрил сам Л. Н. Толстой, который являлся другом семьи и постоянно находился в курсе дел. В своих попытках наладить дела князья находили поддержку у окружающих, «мы не только чувствовали одобрение, а получали содействие советом и делом». По воспоминаниям, тысячи раз выручали семью простые люди да ещё как выручали, сами при этом признавая: «Уж про молодых князей никто не скажет: хлопотуны. Господа, а во всех делах, в каждый след сами».

Следовало найти тот вид деятельности, тот промысел, который подходил бы к реальным условиям и приносил бы доход. Сергей Евгеньевич перепробовал множество дел, совершал ошибки, исправлял их, всеми силами пытаясь обеспечить семью.

Одно время Сергей Евгеньевич увлекался свиноводством, что давало в те времена неплохие доходы. Откормка была долгая – сперва кормили варёным картофелем, а когда свиньи «заедались» им, переходили на ржаную муку, сперва давали худшего сорта и постепенно, по мере того как они «заедались» одним кормом, переходили всё на лучший. Об этой поре Георгий Евгеньевич пишет: «Надо сказать, что вообще мы почти не выходили со скотного двора, где сосредотачивались все работы, откуда шли все распоряжения и наряды на работы,- здесь же был и конный двор, и упряжная снасть, и весь хозяйственный инвентарь, и рабочая. Брат всегда присутствовал за завтраком, обедом и ужином рабочих, наблюдая за тем, чтобы хлеба, еды, масла было достаточно и всё было в порядке. Обеденный стол рабочих – это самый чувствительный барометр хозяйства: тут высказываются мнения и о самой работе, обо всём, что происходит в поле, в лесу, на дворе, вскрываются внутренние отношения между рабочими, обсуждаются качества лошадей, инвентаря, передаются вести о том, что делается на деревне, у соседей и т.д. Вообще это своего рода деловой клуб. Только в тесной связи с рабочими, стоя рядом с ними, можно знать, как идёт работа и что надо сделать для её улучшения. Мы, а особенно брат, были в самом тесном общении с рабочими, мы знали всё, что делается, до мельчайших подробностей, и знали каждую работу, каждое орудие, соху, телегу, борону, сани, косу, грабли до последнего ничтожного инструмента в совершенстве и могли по этому судить о работе и спрашивать её с людей не в общей обидной форме, как это делают обычно хозяева, стоящие далеко от дела, чтобы было всё хорошо и больше сработано просто по приказу без достаточного основания, а так по хозяйской воле, - это всегда вызывает только раздражение. Мы спрашивали по знанию и не ругали зря за плохую работу, а разбирались в чём дело, и могли научить, как какое дело надо делать. Поэтому требовательность наша не раздражала, а вызывала уважение».

Кстати, Георгий Евгеньевич в своих воспоминаниях высказывает мысли о том, что труд земледельцев и есть основной труд, которым кормятся все люди, что земля есть общая кормилица для всех – кто её пашет, и кто её не пашет, и что это чувствуют только те, кто её своими руками «ворочает», балует и выхаживает её своими руками. Он утверждает, что едва ли в какой-либо другой стране труд земледельца столь тяжёл, как в России, какие нужны силы, выносливость и терпение. Мужик врастает в землю всеми корнями своими сидит он в ней, вся жизнь его неразрывно связана с ней, на ней вырос весь мужицкий быт, выработался характер, сложился весь склад и дух русского народа. «Пашенная борозда - его жизненный путь от люльки и до гроба», - вернее не скажешь.

Сергей Евгеньевич втянулся в работу, захозяйствовал по настоящему, не как барин, а как мужик. Вставал до солнца, ложился с солнцем и весь день был в работе. Поднимал сам рабочих, снаряжал их и с ними проводил день в поле и успевал дома, что надо делать. Вскоре хозяйство стало неузнаваемым. Исподволь было отремонтировано всё - и сбруя, и всякая снасть, и надворные постройки. Старое и хлам всё обновилось, без затрат извне, так как оборотного капитала не было, а внимательным, кропотливым трудом.

Всё вырастало из наличного материала: свой лес, своя кожа, шерсть, овчина, пенька, лыко, хлеб, а как без оборотного капитала обернуться, как вложить и применить труд, научили мужики да рабочие – плотники, тележники, шорники, что ремонтировали, подновляли добро. Хозяйственная программа вырабатывалась с ними изо дня в день понемножку, как расчётистее сделать, когда что начать, чему какой черёд в работе - всё это решалось по подсказу мужиков. Работали весело, дружно, «потому завсегда с самим хозяином», и «хозяйский авторитет брата быстро вырос… Я почувствовал в нём хозяина, пользующегося авторитетом и уважением». (2,66) Конечно, Георгий Евгеньевич старался помочь брату, но свободного времени было немного, только в каникулы и о себе он пишет: «Брат Сергей ворочал делами, а я плёлся еле-еле по классической лестнице, добираясь до аттестата зрелости, и чувствовал свою незрелость». В итоге, приложив все силы, он оканчивает гимназию успешно, поступает на юридический факультет, надеясь, что образование соединит его с Поповкой.

Когда началась Русско-турецкая война, братья были всерьёз охвачены национально-патриотическими чувствами, а Сергей Евгеньевич задумал втайне идти на войну добровольцем.

После выпускных экзаменов Георгий Евгеньевич «бросился в работу, помогать брату», который уже окреп в деле, знал, что делает, и держал в своих руках весь строй дома и все дела. Георгию Евгеньевичу было горько осознавать, что такая работа для него недоступна, что двум хозяевам в деле быть нельзя, что у него впереди университет. А брат за 2 года достиг великолепных результатов. Всё было приведено в порядок, единственная беда была в том, что не было оборотного капитала, без которого нельзя было пустить машину полным ходом, усилить продуктивность работы. Надо было его создавать терпеливым накоплением, медленным неуклонным расширением дела. Сергей Евгеньевич никогда не торопился, никого не торопил и суеты не любил. Все надежды он возлагал на клевер, так как для выращивания его были условия – суглинок подходит для этой культуры, был спрос на него. Переход с трёхполья на севооборот с травосеянием требовал планирования на несколько лет. Сергей Евгеньевич задумал пустить всю землю сразу под клевер не на сено, а на семена, за которые давали в то время свыше 29 рублей за пуд. Спрос на них только начинался и в частных хозяйствах и в земствах, которые проводили замену трёхполья четырёхпольем на надельных обширных землях. Хорошие семена красного клевера шли в Россию из Швеции, а русские были только вятские, но они были плохо очищенные.

Мешок клевера в 5 пудов, по расчётам Сергея Евгеньевича, стоил в среднем 75 рублей, тогда как такой же мешок ржи, даже семенной, стоил не более 5 рублей. Первый пуд шведского клевера был куплен за 30 рублей, и именно этот пуд стал поворотным для всего Поповского хозяйства. При выращивании клевера работы, заботы и времени нужно втрое больше. Только на 2 или даже 3-4 год можно его убирать на семена. Всему учились на практике – на уборке, молотьбе, отделке, выучились, как с ним управляться. Первый урожай был «счастливым» - 32 пуда. И хотя хлопот с ним было немеряно – круглый год, все только клевером и были заняты. Гостиная в стиле ампир была превращена в амбар и, хотя родители с трудом примирялись с переменами, но в то же время любовались кипучей деятельностью сына, отдавали должное его настойчивым трудам, энергии.

Бывали года, когда урожай был свыше 20 пудов с десятины, были по 18, с клевером земля давала в 7 раз больше, чем со ржи. Крупная сумма денег, вырученная за его продажу, позволила наладить правильное хозяйство и планомерную работу. Слуг в доме практически не осталось, и если Сергей Евгеньевич хозяйствовал в имении, то в доме все дела взяла на себя Мария Евгеньевна. Её стараниями в доме завелась образцовая чистота, порядок, уют.

О Сергее Евгеньевиче в эти годы говорили: «Работа есть, нам работу даёт, не было бы его, и нам съезжать бы с места надо, он здесь корень, а нас ветром нанесло, как лист сухой».

Но бывали и такие случаи, что нечем было рассчитать работников, приходилось занимать, просить, что было унизительно, мучительно. А ведь имение было заложено и деньги нужны были и для выплат банку. Много раз ещё бывали дни отчаяния, но стараниями Сергея Евгеньевича, да с помощью брата Георгия Евгеньевича семья выбралась из экономической ямы. Хотя, как отмечает Георгий Евгеньевич, в изыскивании средств брату порой приходили в голову варварские мысли. Например, были срублены два вековых дуба, которые все очень любили или чуть было не была сведена липовая аллея в усадьбе.

Бросив гимназию для исправления семейных дел, Сергей Евгеньевич, конечно, совершил известный акт самоотречения, но затем вся его последующая работа его не носила характер жертвы, напротив, он увлёкся ею. Родители, особенно отец, одобряя деятельность сыновей, сами пытались принять посильное участие. Отец взял под своё попечение сад и огород и с увлечением и любовью работал в них. Он наслаждался и радовался на свой огород также как радовался успехам сына Сергея в хозяйстве. Вечерами, когда солнце садилось, ходил гулять, осматривал поля и с восхищением рассказывал «какие чудные у Серёжи хлеба». О поре уборки Георгий Евгеньевич рассказывает особенно горячо, а о брате пишет, что командовал он в суете и гуще уборки как добрый капитан на корабле.

Сергей Евгеньевич с детства страстно любил русскую историю. Долгими осенними и зимними вечерами он предавался чтению книг по русской истории и, имея особенную «счастливую» память, прекрасно её знал. Позднее, когда он окреп в деревенской жизни, проник в глубины её и сроднился с нею, он старался в эти свободные вечера передать духовную сущность деревенского мира в литературных формах и написал несколько стихотворений и рассказов. Самым удачным был рассказ «Стёпка Безкартузный».

Подняв из упадка почти разорённое родительское имение, он отправился учиться хозяйствовать в Европу, объехав большую часть её на велосипеде. К сожалению, более никакой информации об этом периоде жизни Сергея Евгеньевича не имеется.

Вызывает воистину восхищение то упорство, трудолюбие, смекалка, которые проявил этот юноша, взваливший на свои ещё детские плечи все хозяйственные заботы. Ему далось намеченное, семья вернулась к стабильному материальному положению, хозяйство было поставлено на капиталистические рельсы, а сам Сергей Евгеньевич постоянно учился, где только предоставлялась возможность, получал навыки предпринимательской деятельности. При этом в семье сохранились тёплые отношения, обстановка взаимопонимания, доброжелательности, духовности.