ОТПАДАЛОВ, АКЕЛА ГОЛУБЫХ КРОВЕЙ

Он пришёл на филфак ЛГУ после армии. Высокий, плечистый, такой весь шибко представительный мужчина в тёмнозелёной гимнастёрке. На интеллигентско- щупловатом фоне немногочисленных мужчин нашей четвёртой русской группы Георгий, чего и говорить, смотрелся.

В первые же свои университетские дни он заявил о себе. На какой-то домашней вечеринке только-только ещё познакомившихся друг с другом первокурсников. Инна Шиманская, избранная старостой группы и пронёсшая сей крест вплоть до диплома, вспоминает, как Георгий, встав с места с бокалом вина, патетически воскликнул, видимо, отдавая должное внимание начальству:

- Давай, Шиманская, скажи! Твой тост! Вся четвёртая русская смотрит на тебя с вожделением!

Эта фраза, которая, естественно, имела громовый успех, была для Георгия знаковой. Ну а Инне ребята напоминали о ней все пять лет.

Так вот и стал с тех пор Георгий Отпадалов оселком для оттачивания остроумия для всех, кто на то был горазд и охоч. Тем более, что поводов для весёлых упражнений он подавал достаточно. Особенно щедро он подбрасывал острякам материал в части переводов с латыни. Всё не вспомнишь, но в памяти застрял, например, такой текст его перевода из Овидия: «Пирам и Тизба через дырочку в заборе говорили друг другу безопасные нежности».

А вот ещё эпизод! На экзамене группа сдавала перевод «Записок о Галльской войне» Кая Юлия Цезаря. Отпадалов долго шпарил наизусть доставшуюся ему главу, преподаватель терпеливо слушал и дослушал Георгия до конца. А потом сказал, что это, видите ли, не та глава!

Как сложилась его судьба после окончания университета, сочиняющим ныне эту книжку долгое время было неизвестно. Но сказка как говорится, была впереди.

«Лет этак пятнадцать назад, то есть во время бурной общественной переустройки, - рассказывает Инна, -сижу я как-то с друзьями в кафе. Где-то там вверху бубнит телевизор. Поднимаю я так это безучастно глаза и… Вижу на экране нашего Отпадалова! Посолидневшего за эти тридцать пять лет, но вполне, вполне узнаваемого!

Ну и что из того?- скажете. А вот что - текст! Текст ведущего: «Слово предоставляется Предводителю Дворянства в городе Санкт-Петербурге господину Отпадалову Георгию Борисовичу!»

Я была в обмороке. Еле откачали.

«РЫЦАРЬ РУССКОГО ЯЗЫКА»

Таким вот красивым титулом одарили библиотекари Пскова Вальку Краснопевцева из второй группы журналистики. Той, где учились мои друзья ИванОв и ИвАнов.

А мы только о том узнали… Через 45 лет. Когда увидела свет его книга «Варвары-берберы и загадочная Русь». Она для семейного чтения, детям особенно полезна. Почему русские называются русскими, немцы – немцами, финны – финнами? Разве ж не интересна история имён народов? Книга у Валентина не единственная. Рассказы о столицах мира «Золотое наследство», ещё пять книжек вышли с единым подзаголовком «Человек и соседи по планете». Герои их – братья наши меньшие, имеющие прямое отношение к «дорогам русского языка».

В предисловии к «Варварам…» приводятся слова Валькиной великолукской учительницы, утверждавшей, что «Он знал русский язык лучше, чем я». Его школьные сочинения даже по местному радио передавали.

А в 1951-м, как и я, он поступил на филфак ЛГУ. Но в отличие от меня непутёвого, закончил факультет журналистики. Он был тихоней, с хорошим чувством юмора, славный такой парнишечка, худенький и невысокий. После ЛГУ работал в двух «Правдах» - Великолукской и Псковской. Потом много лет был редактором отделения «Лениздата» во Пскове. Называл себя «литературным хулиганом», сочинил свою «Прутковиаду». И великому Кузьме подобно, творил афоризмы. Типа: «свобода – лишь разновидность бремени». Или - «торопись добром, а не дорогою». Вышел у него и один сборничек стихов «Безвременье», который, по словам его почитательниц, есть философская лирика.

«А быть поэтом, - пишет одна из них, - ему было написано по рождению. Его фамилия – Красно-певцев, то есть, кто поёт красиво». Во Пскове его считают энциклопедистом – знает немецкий и итальянский языки, постоянно пополняет свои знания и к тому же является литературным редактором «Псковского областного словаря».

Он много пишет, с десяток рукописей ждёт своего издательского часа. В том числе мемуарный труд «Память и блокнот» о встречах с известными людьми.

«Его любят все, но не все говорят об этом вслух». Это из его «Прутковиады». Знающие Валентина Краснопевцева псковитяне считают, что этот его афоризм в первую очередь относится к нему самому.

НOW DO YOU DO, mister SHLEP ?

«Саш, кто тебе больше нравится: я или Инка Шиманская?»

«Мне нравятся очень обои, - сказал он и выбежал вон».

( Из переписки на лекции Л.Дмитриевой и А. Шлепянова)

На одном из фотоснимков «времён картошки» (о том речь впереди) они сняты со спины по дороге в Буяницы. Этот кадр символичен – Шлепянов и Бруханский держались обособленно и, вероятно, нас, картофелекопателей, в глубине души слегка презирали. К ним иногда приезжали красавицы жёны - Нина Шлепянова, студентка химфака, и Ирэн Бенуа, наследница т о г о Бенуа, сама тоже художница и вообще аристократка.

Пути наши с ними мало пересекались. «Бруха» в группе заметно недолюбливали, со «Шлепом» дипломатически общались. Эти номинативные сокращения, которые пустила в обиход староста Шиманская, у нас очень прижились, Шлепянов сдержанно негодовал, но куда уж тут денешься? Народ…

Будь в ходу в те годы выражение «сладкая парочка», оно к ним непременно прилипло бы. Оба Саши были утончёнными ленинградскими джентльменам, мягко улыбчивыми, при разговоре с женщинами непременно снимавшие шляпу. Ну, или там кепи. Оба высокие, худощавые, элегантно, но не броско одетые. Короче, питерский свет. В свои двадцать лет Шлепянов был уже изрядно лысоват, под глазами у красавца Бруханскоготак часто синели круги

Понятно, что их образ жизни – « в часы одинокие ночи люблю я, усталый, прилечь» - сильно отличался от житухи разночинных мальчиков в байковых курточках и начитанных девочек из советских провинций. Ещё раз напомню, что у Бруханского мама была профессор, светило биологии, Шлепянов же был сыном режиссёра Александринского (Пушкинского) театра Ильи Шлепянова, о творчестве которого даже книжки были писаны, и актрисы Страховой. Обеими фамилиями Саша пользовался, сочиняя сценарии фильмов. Самым известным был «Мёртвый сезон», который поставил в 1968 году Савва Кулиш. Картину эту и ныне считают одним из лучших советских кинодетективов. И по праву.

Как сложилась судьба Бруханского, я не знаю. Но вот о Шлепянове я услышал совсем недавно. Лет пять тому назад. Вернее, услышал его самого, включив приёмник. «Свободная Европа» передавала интервью с Александром Ильичём Шлепяновым, начавшим издавать в Лондоне, где он сейчас проживает, общественно-политический журнал «Колоколъ». На русском языке, как и Герцен, только 144-ю годами позже.

В Интернете я отыскал кое-какие сведения о журнале и его содержании. Красочный глянцевый ежеквартальник. Похожий на мистификации очерк о М.Горбачёве, якобы полуанонимно участвовавшем в подпольной выставке в начале 1970-го года, даже рисунки и картины приведены. Очерк Л.Радзиховского «Лучшие годы России» - о правлении Ельцина… Да-с…Много интересного. Выход журнала вызвал оценки и мнения разные. Пишут, например, такое: «Если судить по рекламной выборке ( о лондонских выставках и антикварных салонах –Э.К. ), то «Колоколъ» - издание для богатых русских приезжих в Лондон… Станут ли такие люди читать интеллектуальные статьи – в этом и состоит вопрос коммерческой успешности начинания». И ещё цитата из зарубежных СМИ: « Увы, выходящий в Лондоне журнал почти не имеет шансов на успех, ибо в основе идеала всех новейших российских издателей – сплав высоколобого интеллектуализма и культурной среды, возможный, очевидно, для русскоязычного журнала только в Москве… Инициаторы «Колокола» взваливают на себя ношу почти неподъёмную»

Видать, не так уж и не правы были обозреватели… Всего вышло то ли семь, то ли восемь номеров. Почему закрылся, достоверно не знаю. Но журнал был стоящий, да.

С Сашей Шлепяновым, когда он жил в Москве, общалась Инна Шиманская. Вспоминает время это с удовольствием. Острый ум, безупречный литературный вкус, прекрасная эрудиция во многих областях культуры. Ещё будучи студентом, он подрабатывал у букинистов, оценивая книжные раритеты. А в зрелые годы – известный коллекционер, глубокий знаток антиквариата, преуспевший на аукционах и у Сотби, и у Кристи. Инна как-то была у Шлепяновых в доме – музей редкостей, на которые хозяева не молились, а использовали по назначению, ту же посуду. Саша, как вспоминает Инна, имел обычай общаться на едва различимой грани трёпа и серьёзности. К примеру, он неоднократно уговаривал её бросить все эти филологии, поскольку он устроит её в цирк ассистенткой фокусника – подавать там предметы всякие, позы принимать. Веский аргумент: «платье красивое дадим». Когда был в гостях на даче, предупредил во время похода за грибами: «Лично я беру только белые!». Инне он говорил, что она, мол, «выбрала мещанское счастье», а когда она познакомила его со своим сынишкой Аркашей, презрительно спросил: « Так что же это, ты и беременной была?!» Но отзывался об Инне так:: « У неё вид – не выдаст, не продаст».

«Бизнесмен, биллиардист, игрок в «снукер» - и это тоже о нём прочитал я в зарубежных СМИ. И даже такое: «один из главных инициаторов нового объединения и мозг русской общины». Так он был представлен делегатам состоявшейся в 2002 году в Лондоне конференции русскоязычных общин Европы.

А мне увидеться с ним удалось лишь единожды. В начале 70-х, когда он и, кажется, Кулиш, приезжали в Ашхабад, где я работал собкором «Известий».

Разные, как вы видите, биографии сложили себе за эти полвека выпускники четвёртой русской группы филологического факультета ЛГУ.