Бенвенист Э. Общая лигвистика. – М., 1974

(ИЗВЛЕЧЕНИЯ)

ГЛАВА X

УРОВНИ ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА

Когда предметом научного исследовании является такой объ­ект, как язык, то становится очевидным, что все вопросы относи­тельно каждого языкового факта надо решать одновременно, и прежде всего надо решать вопрос о том, что следует считать язы­ковым фактом, то есть вопрос о выборе критериев для его опреде­ления как такового. Коренное изменение, происшедшее в лингви­стической науке, заключается в следующем: признано, что язык необходимо описывать как формальную структуру, но что такое описание требует предварительно соответствующих процедур и критериев и что в целом реальность исследуемого объекта неотде­лима от метода, посредством которого объект определяют. Следо­вательно, ввиду исключительной сложности языка мы должны стремиться к упорядочению как изучаемых явлений (с целью их классификации в соответствии с определенным логическим прин­ципом), так и методов анализа, чтобы создать непротиворечивое описание, построенное на основе одних и тех же понятий и кри­териев.

Основным понятием для определения процедуры анализа будет понятие уровня. Лишь с помощью этого понятия удается правильно отразить такую существенную особенность языка, как его членораздельный характер и дискретность его элементов. Только понятие уровня поможет нам обнаружить за всей сложностью форм своеоб­разие строения частей и целого. Понятие уровня мы будем изучать применительно к языку как органической системе языковых знаков.

Цель всей процедуры анализа заключается в том, чтобы выде­лить элементы на основе связывающих их отношений. Эта проце­дура состоит из двух взаимообусловленных операций, от которых зависят и все остальные: 1) сегментация и 2) субституция.

Рассматриваемый текст любой длины прежде всего должен быть сегментирован на все более мелкие отрезки, пока не будет сведен к неразложимым далее элементам. Параллельно этому элементы отождествляются при помощи допустимых субституций. Так, например, франц. гаison «разум» сегментируется на [r] - [ε] - [z] - [õ], где можно произвести подстановки [s] вместо [r] (=sаison «сезон»); [а] вместо [ε] (=rаsоns - 1 л. мн. ч. глагола raser «бриться»); [у] вместо [z] (= rауоn «луч»); [ε] вместо [õ] (=raisin «виноград»). Эти субституции могут быть перечислены: класс суб­ститутов, возможных для [r] в [rεsõ], состоит из [b], [s], [m], [t], [v]. Применяя к остальным трем элементам в [rεsõ] ту же процедуру, получим перечень всех допустимых субституций, каждая из которых позволит в свою очередь выявить такой сегмент, который может быть отождествлен с некоторым сегментом, входящим в состав других знаков. Постепенно, переходя от одного знака к другому, мы можем выявить всю совокупность элементов и для каждого из них - совокупность возможных субституций. Таков вкратце метод дистрибутивного анализа. Этот метод состоит в том, чтобы определить каждый элемент через множество окружений, в которых он встречается, и посредством двух отношений: отношения к другим элементам, одновременно представленным в том же отрезке выска­зывания (синтагматическое отношение), и отношения элемента к другим, взаимоподставимым элементам (парадигматическое отно­шение).

Тут же отметим различие между обеими операциями в сфере их применения. Сегментация и субституция не одинаковы по ох­вату. Элементы отождествляются по отношению к другим сегмен­там, с которыми они находятся в отношении подставимости (суб­ституции). Однако субституцию можно применять и к элементам, не выделяемым в качестве сегментов и не членимым далее (non segmentables). Если минимальные элементы, полученные путем сегментации (segmentables), идентифицируются как фонемы, то анализ можно продолжить глубже и выделить внутри фонемы различительные признаки. Но эти различительные признаки уже не имеют статуса сегментов, хотя они идентифицируются и могут быть подвергнуты субституции. В [d‘] можно выделить четыре раз­личительных признака: смычность, дентальность, звонкость, придыхательность. Никакой из признаков не может быть реализован сам по себе, вне фонетической артикуляции, в которой он высту­пает. Между ними нельзя установить и синтагматического порядка; смычность неотделима от дентальности, а придыхательность от звонкости. Тем не менее по отношению к каждому из них возможна субституция. Смычность может быть заменена фрикативностыо, дентальность - лабиальностью, придыхательность - глоттализаци­ей и т.п. Таким образом мы приходим к выделению двух классов минимальных элементов: элементы, одновременно поддающиеся операции сегментации и операции субституции, - фонемы, и элементы, поддающиеся только операции субституции, - различи­тельные признаки фонем. Вследствие того, что различительные признаки фонем не имеют статуса сегментов, они не могут образо­вывать синтагматических классов, но ввиду того, что они под­даются субституции, они образуют парадигматические классы. Следовательно, анализ вскрывает и различает два уровня: фонема­тический уровень, на котором возможны обе операции (сегмен­тация и субституция), и субфонематический уровень, то есть уро­вень различительных признаков, на котором возможна только операция субституции, но не операция сегментации. Здесь предел лингвистического анализа. Все данные ниже этого предела, полу­чаемые при помощи современной специальной техники, относятся к физиологии или акустике и являются внелингвистическими.

Таким путем мы приходим к двум нижним уровням анализа - к уровню минимальных сегментных единиц - фонем, то есть уровню фонематическому, и к уровню различительных признаков, ко­торые мы предлагаем назвать меризмами (греч. μερίσμα, -ατος «отграничение»), то есть к меризматическому уровню.

Их отношение мы эмпирически определяем по их взаимной позиции как отношение двух последовательно достигаемых уровней: комбинация меризмов дает фонему, фонема разлагается на меризмы. Но каков языковой статус этого отношения? Мы выясним это, если продолжим анализ, и, поскольку спускаться ниже мы не можем, займемся высшим уровнем. Здесь нам придется оперировать с более длинными отрезками текста и выяснить, как надо производить операции сегментации и субституции, если нашей целью является получение не минимальных возможных единиц, а единиц большей протяженности.

Предположим, что в английском высказывании [li:viŋθiŋz] «leaving things (as they are)» мы идентифицировали в разных ме­стах 3 фонематические единицы: [i], [θ], [ŋ]. Постараемся выяснить, позволяют ли они выделить единицу высшего уровня, которая содержала бы эти единицы. Логически возможны шесть комби­наций указанных фонематических единиц: [iθŋ], [iŋθ], [θiŋ], [θŋi], [ŋiθ], [ŋθi]. Мы видим далее, что, например, две из этих комби­наций действительно представлены в данном высказывании, но реализованы они таким образом, что имеют две общие фонемы, и мы вынуждены выбрать одну из них и исключить другую; в [li:viŋθiŋz] это будет либо [ŋθi], либо [θiŋ]. Сомневаться в ответе не прихо­дится: мы отбросим [ŋθi] и возведем [θiŋ] в ранг новой единицы /θiŋ/. Чем будет обусловлено такое решение? Тем, что выявление новой единицы высшего уровня должно удовлетворять требованию осмысленности, - [θiŋ] имеет смысл, а [ŋθi] бессмысленно. К этому присоединяется дистрибутивный критерий, который может быть получен раньше или позже в ходе описанного анализа, если про­анализировать достаточное количество текстов: [ŋ] не допускается в начальной позиции, и последовательность [ŋθ] невозможна; в то же время [ŋ] принадлежит к фонемам, встречающимся в ко­нечном положении, а [θi] и [iŋ] в равной степени возможны.

В самом деле, осмысленность - по основное условие, которому должна удовлетворять любая единица любого уровня, чтобы при­обрести лингвистический статус. Подчеркиваем, единица любого уровня. Фонема получает свой статус только как различитель языковых знаков, а различительный признак в свою очередь - как различитель фонем. Иначе язык не мог бы выполнять свою функцию. Все операции, которые следует проделать в рамках рассматриваемого высказывания, предполагают это условие. От­резок [ŋθi] неприемлем ни на каком уровне; он не может быть заменен никаким другим отрезком и не может заменить никакой другой; его нельзя считать свободной формой; он не находится в дополнительном синтагматическом отношении с другими отрезками высказывания. Сказанное [ŋθi] в равной степени относится к отрезку, предшествующему ему, - [i:vi] или следующему за ним - [ŋz]. Для них невозможны ни сегментация, ни субституция. И на­против, анализ, опирающийся на смысл, выделит далее в [θiŋz] две единицы: одну - свободный знак /θiŋ/ и другую - /z/,кото­рый затем будет признан вариантом связанного знака /-s/. Вместо того чтобы стараться обойти «значение» и изобретать для этого сложные - и к тому же недейственные -приемы, оставляя только формальные признаки, лучше прямо признать, что значение яв­ляется необходимым условием лингвистического анализа.

Следует только ясно представлять себе, каким образом зна­чение входит в анализ и с каким уровнем анализа оно связано.

Уже из этого суммарного изложения методов анализа следует, что ни сегментация, ни субституция не могут быть применены к любым отрезкам речевой цепи. Действительно, ничто не позво­ляет определить дистрибуцию фонемы, объем ее комбинаторных, синтагматических или парадигматических возможностей, то есть саму реальность фонемы, если мы не будем постоянно обращаться к некоторой определенной единице высшего уровня, в состав ко­торой данная фонема входит. В этом заключается основное условие, значение которого для настоящего анализа будет раскрыто в даль­нейшем. Из всего этого следует, что данный уровень не является чем-то внешним по отношению к анализу: он входит в анализ; уровень есть способ анализа. Если фонема определима, то только как составная часть единицы более высокого уровня - морфемы. Различительная функция фонемы основана на том, что фонема включается в ту или иную определенную единицу, которая только в силу этого относится к высшему уровню.

Подчеркнем, языковая единица является таковой, только если ее можно идентифицировать в составе единицы более высокого уровня. Приемы дистрибутивного анализа не выявляют этого типа отношений между различными уровнями.

Таким образом, от фонемы мы переходим к уровню знака, который может выступать в зависимости от условий в виде или свобод­ной формы, или связанной формы (морфемы). Для краткости из­ложения здесь мы можем пренебречь этой разницей и рассмотреть все знаки как принадлежащие к одному классу, который прак­тически совпадает со словом. Да будет нам дозволено, по тем же соображениям удобства, сохранить этот многократно осужденный, но незаменимый термин.

В функциональном отношении слово занимает промежуточную позицию, что связано с его двойственной природой. С одной стороны, оно разлагается на фонематические единицы низшего уровня, с другой - входит как значащая единица вместе с другими зна­чащими единицами в единицу высшего уровня. Оба эти свойства необходимо несколько уточнить.

Утверждая, что слово разлагается на фонематические единицы, мы должны подчеркнуть, что это разложение имеет место даже тогда, когда слово состоит из одной фонемы. Например, во фран­цузском языке каждая из гласных фонем материально совпадает с каким-либо самостоятельным знаком языка. Иначе говоря, во французском языке некоторые означающие реализуются посред­ством одной гласной фонемы. Тем не менее при анализе таких означающих производится их разложение. Эта операция необхо­дима для получения единиц низшего уровня. Франц. а (глаг. avoir «иметь» - 3 л. ед. ч. индbкат.) или à (предлог) будет анализиро­ваться как /а/; франц. est (глаг. être «быть» - 3 л. ед. ч. индикат.) - как /е/; франц. аit (глаг. avoir - 3 л. ед. ч. конъюнкт.) - как /ε/; франц. у (адвербиальное местоимение), hie (техн. термин: «трам­бовка, баба, пест») - как /i/; франц. eau «вода» - как /о/; франц. eu (причастие прошедшего времени от глаг. avoir) - как /у/; франц. où «где» - как /и/; франц. eux «они» - как /θ/. Аналогично этому в русском языке возможны означающие, выраженные одной глас­ной или согласной фонемой: союзы а, и, предлоги о, у, к, с, в.

Труднее поддаются определению отношения между словом и единицей высшего уровня. Такая единица не является просто более длинным или более сложным словом. Она принадлежит к другому ряду понятий. Эта единица - предложение. Предложение реали­зуется посредством слов. Но слова не просто отрезки предложения. Предложение - это целое, не сводящееся к сумме его частей; присущий этому целому смысл распространяется на всю совокупность компонентов. Слово - компонент предложения, в нем про­является часть смысла всего предложения. Но слово не обяза­тельно выступает в предложении в том же самом смысле, который оно имеет как самостоятельная единица. Следовательно, слово можно определить как минимальную значимою свободную еди­ницу, которая может образовывать предложения и которая сама может быть образована из фонем. Практически слово в основном рассматривается как синтагматический элемент - компонент эм­пирических высказываний. Парадигматические отношения менее важны, когда речь идет о слове как элементе предложения. Иначе обстоит дело, когда слово изучается отдельно, как лексема. В таком случае необходимо включить в состав лексической единицы все флективные формы и т. п.

Далее, при определении характера отношений между словом и предложением необходимо установить различия между самостоя­тельными (автономными) словами, функционирующими как ком­поненты предложения и составляющими подавляющее большинство всех слов, и словами вспомогательными (несамостоятельными, синномными), которые могут выступать в предложении лишь в соединении с другими словами, например франц. le (la…) (опреде­ленный артикль муж. и жен. р.), се (сеttе...) «этот, эта», mon (ton…) «мой, твой...» или de, à, dans, chez (предлоги); однако не все фран-цузские предлоги относятся к вспомогательным словам: ср. (простореч.) c’est fait pour «это сделано специально», букв. «это сделано для»; je travaille avec «я работаю с ним (с ней, с этим)», букв. «я работаю c»; je pars sans «я уезжаю без этого», букв. «я уезжаю без». Это различение между автономными и синномными словами не совпадает с различением, которое проводится, начиная с Марти, между «автосемантическими» и «синсемантическими» словами. В раз­ряд синсемантических» слов включаются, например, вспомогательные глаголы, которые мы считаем автономными уже потому, что они глаголы, и особенно потому, что они прямо принадлежат строю предложений.

При помощи слов, а затем словосочетаний мы образуем пред­ложения. Это есть эмпирическая констатация, относящаяся к следующему уровню, достигаемому в процессе последовательного перехода от единицы к единице. Этот переход представляется нам в виде линейной последовательности. Однако в действительности, что мы сейчас и покажем, дело обстоит совсем иначе.

Чтобы лучше понять природу изменения, которое имеет место, когда мы переходим от слова к предложению, необходимо рас­смотреть, как сочленяются единицы в зависимости от их уровней, и тщательно вскрыть некоторые важные следствия, вытекающие из связывающих эти единицы отношений. При переходе от одного уровня к другому неожиданно проявляются ранее не замеченные особые свойства. Вследствие того, что языковые сущности дискретны, они допускают два типа отношений - отношения между элементами одного уровня и отношения между элементами разных уровней. Эти отношения необходимо строго различать. Между элементами одного уровня имеют место дистрибутивные отноше­ния, между элементами разных уровней - интегративные. Лишь последние и нуждаются в разъяснении.

Разлагая единицу данного уровня, мы получаем не единицы низшего уровня, а формальные сегменты той же единицы. Если французское слово /)m/ homme «человек» расчленить на ()) - [m], то мы получим только два сегмента. Ничто еще не доказывает, что ()) и [m] являются фонематическими единицами. Чтобы убедиться в последнем, необходимо прибегнуть к /)t/ hotte «корзина, ковш», /)s/ os «кость», с одной стороны, и к /оm/ heaume «шлем, шишак», /уm/ hume (1 или 3 л. ед. ч. глагола humer «втягивать, вдыхать») - с другой. Обе эти операции являются противоположными и допол­нительными. Материально знак образуется своими конститутивными элементами, но единственная возможность определить эти элементы как конститутивные состоит в том, чтобы идентифици­ровать их внутри определенной единицы, где они выполняют интегративную функцию. Единица признается различительной для данного уровня, если она может быть идентифицирована как «со­ставная часть» единицы высшего уровня, интегрантом которого она становится. Так, /s/ имеет статус фонемы, поскольку является интегрантом /-al/ salle «зал», /-о/ seau «ведро», /-ivil/ civil «штатский, гражданский; городской» и т. п. В силу того же отношения, перенесенного на высший уровень, /sal/ является знаком, потому что функционирует как интегрант в – à manger (salle à manger) «столовая»; - de bains «ванная комната» и т. д.; /so/ — знак, так как он является интегрантом в - à charbon «ведро для угля»; un – d’eau «ведро воды»; /sivil/ - знак, так как это интегрант в – ou militaire «штатский или военный»; état - «гражданское состояние»; guerre - «гражданская война». Это «отношение инте­грации» построено по той же модели, что и «пропозициональная функция» Рассела.

Каково место этого различия между конститутивными элемен­тами и интегрантами в системе знаков языка? Сфера действия этого различия заключена между двумя границами. Верхняя граница - это предложение, которое содержит конститутивные единицы, но которое, как это будет показано ниже, не может быть интегрантом никакой другой единицы более высокого уровня. Нижняя гра­ница - это «меризм», различительный признак фонемы, который не содержит в себе никаких конститутивных единиц, принадлежа­щих языку. Следовательно, предложение определяется только своими конститутивными элементами; меризм определяется только как интегрант. Между этими двумя границами четко выступает промежуточный уровень, уровень знаков - автономных или синномных, слов или морфем, которые одновременно содержат кон­ститутивные единицы и функционируют как интегранты. Такова структура этих отношений.

Какую же функцию несет это различие между конститутивной и интегративной единицей? Эта функция имеет основополагающее значение. Мы думаем, что именно в ней заключен тот логический принцип, которому подчинено в единицах различных уровней отношение формы и значения.

В этом и заключается проблема, вставшая перед всей современ­ной лингвистикой. Соотношение формы и значения многие лингвисты хотели бы свести только к понятию формы, но им не удалось избавиться от ее коррелята - значения. Чего только не делалось, чтобы не принимать во внимание значение, избежать его и отде­латься от него. Напрасные попытки – оно, как голова Медузы, всегда в центре языка, околдовывая тех, кто его созерцает.

Форма и значение должны определяться друг через друга, и повсюду в языке их членение совместно. Их отношение, как нам представляется, заключено в самой структуре уровней и в струк­туре соответствующих функций, которые мы назвали «конститу­тивной» и «интегративной».

Когда мы сводим языковую единицу к ее составляющим, то тем самым мы сводим ее к ее формальным элементам. Как было сказано выше, разложение одной языковой единицы не приводит автоматически к установлению других единиц. Даже в единице самого высшего уровня, в предложении, разложение на состав­ляющие приводит к выявлению только формальной структуры, как это происходит всякий раз, когда некоторое целое разлагается на части. Известную аналогию этому мы находим в графике. По отношению к написанному слову составляющие его буквы, взятые по отдельности, являются лишь материальными сегментами, не содержащими никакой части этой единицы. Если мы составим слово samedi «суббота» из шести детских кубиков, на каждом из которых написана одна буква, то нельзя утверждать, что с каждым куби­ком - с кубиком М, кубиком А и т. д. - соотносится ¹/6 (или какая-либо другая часть) слова как такового.

Итак, производя разложение языковых единиц, мы выделяем из них лишь формальные конститутивные элементы.

Что же нужно для того, чтобы признать эти формальные конституенты единицами определенного уровня? Необходимо провести обратную операцию и проверить, будут ли конституенты выполнять функцию интегрантов на более высоком уровне. Суть дела заклю­чается именно в этом: разложение языковых единиц дает нам их формальное строение; интеграция же дает значимые единицы. Фоне­ма, являясь различителем, выступает вместе с другими фонемами интегрантом значимых единиц, в которых она содержится. Эти знаки включаются в свою очередь как интегранты в единицы высшего уровня, несущие смысловую информацию. Анализ проводится в двух противоположных направлениях и приводит к выявлению либо формы, либо значения в одних и тех же языковых единицах.

Теперь мы можем сформулировать следующие определения:

Форма языковой единицы определяется как способность этой единицы разлагаться на конститутивные элементы низшего уровня.

Значение языковой единицы определяется как способность этой единицы быть составной частью единицы высшего уровня.

Форма и значение, таким образом, выступают как совмещенные свойства, обязательно и одновременно данные, неразделимые в процессе функционирования языка. Их взаимные отношения выявляются в структуре языковых уровней, раскрываемых в ходе анализа посредством нисходящих и восходящих операций и бла­годаря такой особенности языка, как членораздельный характер.

Однако понятие значения имеет и еще один аспект. Может быть, проблема значения запутана так именно потому, что эти оба ас­пекта не различались.

В языке, состоящем из знаков, значение языковой единицы заключается в том, что она имеет смысл, что она значима. Это равносильно тому, что языковая единица идентифицируется ее способностью подставляться в «пропозициональную функцию». Это необходимое и достаточное условие для признания ее значимой единицей. При более глубоком анализе нужно было бы перечис­лить все «функции», в которые ее можно подставить, и - в пре­деле - составить их полный перечень. Такой перечень был бы довольно ограничен для таких слов, как мезон или хризопраз, и очень велик для слов типа дело или один, но это различие несу­щественно; в любом случае названный перечень подчиняется од­ному и тому же принципу идентификации единиц через их способ­ность к интеграции. В любом случае можно определить, обладает в данном языке тот или иной отрезок «значением» или нет.

Совершенно другой проблемой является вопрос о том, каково это значение. Здесь «значение» рассматривается уже в ином аспекте.

Когда говорится, что данный элемент языка (короткий или протяженный) обладает значением, то под этим подразумевается способность, которой данный элемент обладает как означающее, образовать единицу, отграниченную от других единиц и опозна­ваемую носителем данного языка, то есть тем, для кого этот язык является единственным Языком. Это значение имплицитно, оно внутренне присуще языковой системе и ее составным частям. Но в то же время язык соотнесен и с миром предметов, причем как гло­бально - в полных высказываниях, имеющих форму предложе­ний, которые относятся к конкретным и неповторимым ситуа­циям, - так и расчлененно - посредством единиц низшего уровня, которые относятся к «предметам» общим или отдельным, взятым из опыта или порожденным языковой условностью. Каждое высказывание и каждый член высказывания обладает референцией, знание которой возникает вместе с усвоением родного языка; ска­зать же, каков референт (référend), описать его и охарактеризовать его специфику - это иная, подчас очень трудная задача, которая не имеет ничего общего со свободным владением языком. Мы не можем сейчас подробно останавливаться на всех последствиях этого различения второго аспекта понятия значения. Достаточно поставить вопрос, чтобы тем самым уточнить понятие «значение» и отличить его от понятия «обозначение». И то и другое необхо­димо. Мы снова встречаемся и с тем и с другим, различными, но тесно связанными между собой понятиями, на уровне предложения.

Итак, мы достигли последнего уровня нашего анализа, уровня предложения, о котором уже говорилось, что этот уровень пред­ставляет собой не просто следующую ступень в удлинении ана­лизируемого сегмента, - переходя на уровень предложения, мы переступаем границу, отделяющую нас от другой области.

Новым здесь является прежде всего критерий, которым опре­деляется этот тип единиц. Сегментировать предложение мы можем, но мы не можем сделать его интегрантом какой-либо другой еди­ницы более высокого уровня. Пропозициональной функции, в какую можно было бы подставить предложение, не существует. Сле­довательно, предложение не может быть интегрантом для единиц других типов. Это объясняется прежде всего той особенностью, какая присуща только предложению и отличает его от всех других единиц, т. е. предикативностью. Все другие свойства предложения являются вторичными по отношению к этой особенности. Число знаков, входящих в предложение, не играет никакой роли: как известно, достаточно одного знака, чтобы выразить предикатив­ность. Точно так же не обязательно наличие «субъекта» (подлежа­щего) при предикате. Предикативный член предложения достаточен сам по себе, так как он детерминирует «субъект». «Синтаксис» предложения является только грамматическим кодом, который обеспечивает правильное размещение его членов. Различные инто­национные контуры не универсальны и лежат в области субъек­тивных оценок. Следовательно, единственным признаком предло­жения является его предикативный характер. Предложение мы отнесем к категорематическому уровню.

Что же обнаруживаем мы на этом уровне? До сих нор название уровня соответствовало рассматриваемой языковой единице. Фо­нематический уровень - это уровень фонем; действительно, су­ществуют конкретные фонемы, которые можно выделять, комбини­ровать, перечислять. Но существуют ли категоремы? Предикативностъ - основное свойство предложения, но она не является единицей. Разных видов предикации не существует. И ничего не изме­нилось бы от замены термина «категорема» термином «фразема». Предложение не является формальным классом, куда бы входили единицы - «фраземы», разграниченные и противопоставимые друг другу. Все типы предложений, которые можно было бы различить, сводятся к одному -предложению с предикативностью. Вне предикации предложения не существует. Следовательно, нужно признать, что категорематический уровень включает только одну форму языковых единиц - предложение. Оно не составляет класса различимых единиц, а поэтому не может входить составной частью в единицу более высокого уровня. Предложение может только предшествовать какому-нибудь другому предложению или следо­вать за ним, находясь с ними в отношении последовательности. Группа предложений не образует единицы высшего уровня по отношению к предложению. Языкового уровня, расположенного выше категорематического уровня, не существует.

Ввиду того что предложение не образует формального класса противопоставленных единиц, которые были бы потенциальными членами более высокого уровня, как это свойственно фонемам или морфемам, оно принципиально отлично от других языковых еди­ниц. Сущность этого различия заключается в том, что предложение содержит знаки, но само не является знаком. Коль скоро мы это признаем, станет явной противоположность между сочетаниями знаков, которые мы встречали на низших уровнях, и единицами рассматриваемого уровня.

Фонемы, морфемы, слова (лексемы) могут быть пересчитаны. Их число конечно. Число предложений бесконечно.

Фонемы, морфемы, слова (лексемы) имеют дистрибуцию на своем уровне и употребление на высшем. Для предложений не существует ни законов дистрибуции, ни законов употребления.

Список употреблений одного слова может быть не закончен. Список употреблений предложения не может быть даже начат.

Предложение - образование неопределенное, неограниченно варьирующееся; это сама жизнь языка в действии. С предложе­нием мы покидаем область языка как системы знаков и вступаем в другой мир, в мир языка как средства общения, выражением которого является речь (le discours).

В самом деле, это два различных мира, хотя они охватывают одну и ту же реальность; им соответствуют две разные лингви­стики, пути которых, однако, все время пересекаются. С одной стороны, существует язык как совокупность формальных знаков, выделяемых посредством точных и строгих процедур, распреде­ленных по иерархическим классам, комбинирующихся в структуры и системы; с другой - проявление языка в живом общении.

Предложение принадлежит речи. Именно так его и можно определить: предложение есть единица речи. Подтверждение этому состоит в том, что предложению присущи определенные модаль­ности. Повсеместно признано, что существуют предложения утвер­дительные, вопросительные, повелительные, отличающиеся друг от друга специфическими чертами синтаксиса и грамматики, но одинаково основанные на предикации. Эти три модальности отражают три основные позиции говорящего, который воздействует на собеседника своей речью: говорящий либо хочет передать собе­седнику элемент знания, либо - получить от него информацию, либо - приказать что-то сделать. Именно эти три связанные с общением функции речи запечатлены в трех формах модальности предложения, соответствуя каждая одной из позиций говорящего.

Предложение - единица в силу того, что оно является сег­ментом речи, а не в силу того, что оно противопоставляется другим единицам того же уровня. Но предложение является полной еди­ницей, которая имеет одновременно и смысл и референцию: смысл - потому, что оно несет смысловую информацию, а референцию — потому, что оно соотносится с соответствующей ситуацией. При общении людей общей как раз и является определенная соотнесен­ность с ситуацией, без чего коммуникации как таковой не проис­ходит: ведь даже если «смысл» и понятен, а «референция» неизвестна, коммуникация не имеет места.

В этих двух свойствах предложения мы видим условие, которое делает возможным его анализ самим говорящим начиная с момента обучения речи и в ходе постоянного применения языка в любой ситуации. Постепенно говорящий начинает постигать бесконечное многообразие передаваемых содержаний, контрастирующее с малым числом употребляемых элементов. Отсюда он, по мере того как система становится для него привычной, бессознательно извлекает чисто эмпирическое представление о знаке, который можно было бы, в рамках предложения, определить следующим образом: знак есть такая минимальная единица предложения, которую можно опо­знать как идентичную в другом окружении или заменить другой единицей в идентичном окружении.

Говорящий, после того как он воспринял знаки в облике «слов», может остановиться на этом. Лингвистический анализ начинается для него - в практике речи - с предложения. Когда же линг­вист пытается выявить уровни анализа, то он идет в обратном на­правлении, отталкиваясь от элементарных единиц, и приходит к определению предложения как единицы высшего уровня. Именно в речи, реализованной в предложениях, формируется и оформляет­ся язык. Именно здесь начинается речевая деятельность. Можно было бы сказать, перефразируя классическое изречение: nihil est in lingua quod non prius fuerit in oratione «нет ничего в языке, чего не было бы раньше в речи».

План № 3.

Тема: Фонетика: содержание, единицы, аспекты описания.

I. Изучите в книге М.В. Панова «Современный русский язык. Фонетика» главы «Понятие о фонетической системе», «Артикуляционная классификация звуков», «Акустическая классификация звуков». Ответьте на следующие вопросы:

1. Зачем нужно изучать фонетику?

2. М.В. Панов писал: «Система – такая совокупность единиц, в которой каждая единица определяется всеми остальными единицами». Возможна ли система из одного знака? Как это проявляется в фонетике?

3. Возможен ли язык из бесконечного количества звуков?

4. Сегментные и суперсегментные единицы. На чем основано их разделение?

5. Что такое артикуляция? Какую работу совершают органы речи, чтобы получился звук?

6. Как устроен речевой аппарат? Что такое резонаторы?

7. В чем суть понятий «гласные звуки» и «согласные звуки»? В чем их различие?

8. Почему русский язык относится к числу консонантных?

9. Назовите признаки артикуляционной классификации гласных и согласных.

10. Почему при наличии артикуляционной классификации звуков необходима и акустическая классификация?

11. Назовите акустические признаки.

II. 1. Сформулируйте основную идею работы И.А. Бодуэна де Куртенэ «Фонема» (См.: Бодуэна де Куртенэ И.А. Избранные труды по общему языкознанию. В 2-х т. – М., 1963. – Т. 1.)

2. Назовите основные положения московской фонологической школы. (См.:

1) Панов М.В. «Современный русский язык. Фонетика» главы «Понятие о фонеме», «Позиционные чередования согласных», «Позиционные чередования гласных»; 2) Реформатский А.А. Основные положения МФШ //Реформатский А.А. Из истории отечественной фоноло­гии. Очерк. — М., 1970.)

1. Что такое фонема?

2. Подберите синоним к термину «фонология».

3. Кто разделил фонетику и фонологию? На каком основании?

4. Как М.В. Панов разграничивает чередования? Что такое позиционное чередование? Приведите примеры. Что такое непозиционное чередование? Приведите примеры.

5. Гиперфонема – это…

6. Докажите, что в слове «вдруг» есть гиперфонема.

7. Представляют ли гиперфонемы особую функциональную единицу наряду с фонемами?

III. Изучите в книге М.В. Панова «Современный русский язык. Фонетика» главы «Социофонетика», «Фонетические подсистемы. Фонетика поэтической речи». Ответьте на следующие вопросы:

1. Что такое социофонетика?

2. Прокомментируйте положение М.В. Панова:

«Поэтическому произведению вообще свойственно все подчинять творческому замыслу поэта, все делать не случайным, а целенаправленным. И эта тенденция распространяется и на фонику стиха…

В поэтической речи звук может быть непосредственно (не через систему лексических и грамматических значений) связан со смыслом».

Приведите примеры (из книги М.В. Панова и работ, посвященных анализу художественного текста) такой семантизации звука в поэтических произведениях.

IV. 1. В чем суть теории пражской школы в фонологии? Что представляет собой теория оппозиций у пражцев? (См.: Трубецкой Н.С. Основы фонологии. – М., 2000.)

2. Что общего у гиперфонемы (МФШ) и архифонемы (ПФШ)? В чем различие?

V. Фонетическая транскрипция.

Познакомьтесь со статьей «Фонетическая транскрипция» (В.В. Борисенко) из «Энциклопедического словаря юного филолога» (М., 1984; с. 320-321). Ответьте на следующие вопросы:

1. Что такое фонетическая транскрипция?

2. В чем состоит основной принцип фонетической транскрипции?

3. В чем различие орфографии и транскрипции?

4. Зачем используется фонетическая транскрипция?

VI. Исторические изменения в фонетике.

1. Приведите примеры исторических изменений в фонетической системе. (См.: Касаткин Л.Л. Исторические изменения в фонетике // Энциклопедический словарь юного филолога. – М., 1984. – С. 124-125)

2. Можно ли обнаружить и описать звуковые процессы, которые происходили в древнерусском языке? (См.: Касаткин Л.Л. Исторические изменения в фонетике // Энциклопедический словарь юного филолога. – М., 1984. – С. 124-125)

3. Как происходит изменение со­става фонем. Куда деваются одни фонемы? Как появляются другие? Что при этом изменяется, кроме количественного показателя? (См.: Лихтман Р.И. Диахроническая фонология // Энциклопедический словарь юного филолога. – М., 1984. – С. 86-88.)

Бодуэн де Куртенэ И.А. Фонема // Бодуэна де Куртенэ И.А. Избранные труды по общему языкознанию. В 2-х т. – М., 1963. – Т. 1)

Фонема языковедче­ский термин: психически живая фонетическая единица. Пока мы имеем дело с преходящим говорением и слушанием, нам достаточно термина з в у к, обозначающего простейшую фо­национную, или произносительную, единицу, вызывающую единое акустическо-фонетическое впечатление. Но если мы встанем на почву действительного языка, существующего в своей непрерывности только психически, только как мир представлений, нам уже не будет достаточно понятия з в у- к а, и мы будем искать другого термина, могущего обозна­чать психический эквивалент звука. Именно таким термином и является термин фонема. Произнося, напр., польское слово noga, мы произносим четыре звука, образующие два слога. Но произношение это оканчивается, оставляя в душе акустическо-фонетический след; оно может быть вновь вос­произведено при возбуждении и приведении в движение со­ответствующих ассоциаций в неязыковых представлений с представлениями языковыми. Такими языковыми представ­лениями являются и фонетические представления, про­явлениями которых, физиологически и акустически завер­шенными, но преходящими, являются именно эти звуки и их сочетания. Представление звука п, произносимого с помощью переднеязыкового смыка, открывания полостей носа, акусти­ческого колебания голосовых связок, без приближения сред­ней части языка к нёбу и т. д.,— представление это и есть фонема n. «Звуки», как преходящие физиологическо-акустические явления, не годятся ни для психофонетических, ни для исторических сопоставлений. Так, напр., представление уменьшительности связывается не со звуками z, n, o произ­носящегося слова nozka, но с живущими психически пред­ставлениями этих звуков, т. е. с соответствующими фонема­ми. В слове nog — та же самая фонема что и в словах noga, nogami, и разница между ними — это разница произносящихся звуков, разница не психическая, а физиологи­ческая, зависящая от условий произношения: одной фонеме g соответствуют здесь два звука, g и ослабленный k. Следо­вательно, фонема — это единый неделимый в языковом от­ношении антропофонический образ, возникший из целого ря­да одинаковых и единых впечатлений, ассоциированных с акустическими и фонационными (произносительными) пред­ставлениями. Иначе говоря: фонема — это единое фонетиче­ское представление, возникшее в душе путем психического слияния впечатлений, полученных от произнесения одного и того же звука. С единым представлением фонемы связывает­ся сумма отдельных аптропофонических представлений, яв­ляющихся как представлениями осуществленных или могу­щих быть осуществленными физиологических функций, так и представлениями слышанных или могущих быть слышан­ными результатов этих физиологических функций. Короче: фонемы — это единые, непреходящие представления звуков языка.

Реформатский А.А. Основные положения МФШ //Реформатский А.А. Из истории отечественной фоноло­гии. Очерк. — М., 1970

1. Язык представляет собой сложную семиотическую структуру, иерархически стратифицированную па ярусы.

2. Каждый ярус языковой структуры образует систему взаимосвязанных и взаимообусловленных единиц.

3. В любом ярусе языковой структуры могут быть выде­лены свои уровни.

4. Для каждого яруса может быть выделена его основная единица.

5. Для морфологического яруса основной единицей явля­ется морфема.

6. Для фонологического (или: фонетического) яруса основной единицей языка является фонема.

7. Между фонологическим и морфологическим ярусами есть зона морфонологии, не образующая особого яруса, а входящая как особая сфера и в фонологию, и в морфологию. От нормальных явлений фонологии объекты морфонологии отличаются тем, что для них не существует фонетических позиций, а существуют морфологические условия, а от нор­мальных явлений морфологии объекты морфонологии отли­чаются тем, что они не обладают собственной значимостью, как морфемы. Никаких морфо(фо)нем как особых единиц не существует.

8. В структуре языка каждая высшая единица низшего яруса может быть низшей единицей более высшего яруса,— так, одна фонема может быть морфемой, одна морфема мо­жет быть словом, одно слово может быть синтагмой и одна синтагма может быть предложением.

9. Таким образом, репрезентированный речью язык сегментируется и расчленяется по-разному: 1) линейно поток речи сегментируется на фразы, такты, слоги и звуки, а 2) структурно вычленяются предложения, синтагмы, лексемы, морфемы и фонемы. Все указанные единицы так или ина­че сопряжены по рангам друг с другом. Фонема, как и звук, находится в конце цепи сегментации и членения, но в отли­чие от звука фонема — сложное семиотическое явление. Ли­нейно фонема не может сегментироваться, это точка, но се­миотически фонема — не простое явление, а некоторая со­вокупность не сукцессивных (последовательных), а симультанных (одновременных) признаков, среди которых следует различать дифференциальные приз­наки (различительные, дифференциалы) и недифференци­альные (неразличительные, интегралы), которые иаличны в составе комплекса признаков в фонеме, но не существуют сами по себе, а сосуществуют в этом комплексе — дифферен­циалы как «образующие», а интегралы как «наполняющие».

10. Фонология не может ограничиваться анализом толь­ко дифференциалов, во-первых, потому, что интегралы могут играть активную роль для позиционного варьирования в дан­ной синхронной системе языка (ср. интегралы глухости и мягкости для русской фонемы <ч>), а во-вторых, то, что се­годня является интегралом, завтра может стать дифференци­алом, без чего нельзя себе мыслить диахроническую или лучше — историческую фонологию.

11. Звуки-различители, т. е. фонемы, и признаки-различители не следует отождествлять, так как это два разных уровня фонологического яруса структуры языка; для послед­него Э. Бенвенист придумал даже название; «меризматический уровень».

12. Для определения того, какие же комплексы призна­ков, объединенные в тех или иных звуках, являются фоне­мами, а какие... не являются фонемами,— явления следует сравнивать в равных (одинаковых) условиях, т. е. в той же позиции (поэтому, например, ударные и безударные глас­ные в языках, где есть вариативы по редукции безударных гласных, например в русском, несопоставимы в одной пло­скости, а являются фактами разных уровней).

13. Позиция — это одно из основных понятий фоно­логии, без которого нельзя определить фонему и фонемы данной системы. В самом общем смысле позиции — это ус­ловия употребления и реализации фонем в речи. Но эти «условия» бывают очень разного ранга и качества.

14. Прежде всего следует отметить условия фонетические, которые вслед за Н. Трубецким можно подразделить на ли­нейные, комбинаторные, контекстные (по Трубецкому) и на структурные, позиционные (вынужденные структурой, по Трубецкому); так, например, оглушение или озвончение со­седних согласных — факт первого рода, а оглушение звон­ких в конце слова или редукционное варьирование гласных в безударных слогах — факт второго рода.

16. В ином аспекте следует различать сильные и слабые позиции.

По смыслу употребленных терминов ясно, что сильная позиция — это позиция благоприятная для выявления функ­ции фонем, а слабая — неблагоприятная, ущербная. Но так как у фонем есть две функции: узнавания (перцептив­ная) и различения (сигнификативная), то эти два понятия сильной и слабой позиции претерпевают бифуркацию (раздвоение, разветвление в двух направле­ниях): в от­ношении перцептивной функции та позиция будет сильной, в которой фонема более всего «похожа на себя» и ее легче узнать, где она выступает в своем основном виде, а слабая позиция по этой же функции будет та, в которой фонема зву­чит в виде своего оттенка, вариации (таковы позиции для русских гласных после и перед мягкими согласными и после и перед твердыми согласными, для разных гласных — по-раз­ному), Иное дело с функцией различения: есть позиции, в которых фонемы различаются друг от друга и различают мор­фемы и слова, и есть позиции, в которых фонемы звучат оди­наково и перестают различаться, тогда возникает общий для них звуковой вариант. Первые будут сигнификативно силь­ными, вторые — сигнификативно слабыми.

17. Результаты одних и других слабых позиций будут со­вершенно различны: это вари а ц и и как результат пер­цептивно слабых позиций и варианты как результат сиг­нификативно слабых позиций. Первые остроумно названы в «Очерке...» Аванесова и Сидорова — звуковыми синонимами, а вторые — звуковыми омонимами. Примером первых могут быть разные «оттенки» <а> в словах: мат, мать, мят, мять и т. п., примером вторых — конечные согласные в словах: пруд и прут, луг и лук, роз и рос, или же гласные первого слога в словах: сома и сама, леса и лиса, или же гласные среднего слога в словах: умолять и умалять, поровнять и по­равнять, или же обе безударные гласные в словах: сомовар и самовар или же лесовод и лисовод,

18. Позиции существуют не для фонемы в целом, а для тех или иных ее признаков (в перцептивном плане — для любых, в сигнификативном — для дифференциальных); по­этому одна и та же позиция для одних признаков может быть сильной, а для других — слабой, например для глухих и звон­ких согласных в русском языке конец слова по признаку звонкости-глухости — слабая позиция, а по твердости-мягко­сти — сильная (ср. плод и плот — одинаково [плот], да плот и плоть различаются)».

19. В фонологической системе языка фонемы организо­ваны в различного рода оппозиции, где члены оппозиций (фо­немы) противопоставлены различным образом. Прежде всего каждая фонема противопоставлена нулю (ср. стол и сто док и до, скот и кот); могут быть оппозиции, где фонемы противопоставлены «в целом», а не каким-либо одним или двумя признаками (например, <j> «йот» и <к>). Наибольший интерес представляют те оппозиции, когда фонемы различа­ются только одним признаком, совпадая другими (таковы оппозиции звонких и глухих согласных того же способа и места образования, например <к> и <г>, <т> и <д>, или же твердые и мягкие согласные, одинаковые по способу, месту и признаку голоса, например <т> и <т'>, <с> и <с'>). В этих случаях (хотя и не только в этих) может воз­никать нейтрализация, т. е. совпадение двух фонем в одном варианте (ср. коз и кос — одинаково [кос], плод и плот — одинаково [плот], везти и весты — одинаково [в'и^эс'т'и], со­ма и сама — одинаково [с˄ма]). <...>

20. Нейтрализация двух членов фонологической оппози­ции может быть как в первом члене, так и во втором (ср. луг и лук — одинаково [лук] и луг бы и лук бы — одинаково [лугбы]), но может реализоваться и в каком-либо «третьем звуке», например, фонемы <а> и <о> могут в русском во втором предударном слоге и в заударных слогах реализо­ваться в нейтральном гласном звуке [ъ], например ток и так и [тък˄вой].

21. Бифонемное (или даже полифонемное) сочетание, т. е. сочетание двух или нескольких фонем, может нейтрали­зоваться с одной фонемой, например костный и косный — одинаково [коснъй], где две фонемы <тн> нейтрализуются с одной — фонемой <н> в ее звучании, или жостче и жоще — одинаково [жощи^э], где три фонемы < стч > нейтрали­зуются с одной фонемой <щ> также в ее звучании.

22. При фонематической квалификации долгих согласных следует помнить, что долгая согласная на «морфемном шве» (т. е. когда стык двух морфем — префикса и корня или кор­ня и постфикса — проходит по долгому согласному звуку) всегда представляет собой бифонемное сочетание, т. е. соче­тание двух фонем, например рассыпать (ср. разрывать), бес­срочный (ср. безропотный), сшить (ср. срыть); русский (ср. украинский), несся (ср. носился). Если же долгий звук находится внутри морфемы, то это представляет собой более сложный случай: так, диалектное произношение долгих ши­пящих как твердых (шшука, жужжать) не вызывает со­мнения в бифонемности сочетаний [шш] и [жж], но мягкое произношение тех же шипящих как [щ] и [ж'] (московское общелитературное и сценическое произношение) обладает иной квалификацией — это монофонемные явления, так как нет отдельно ни мягкого ш, ни мягкого ж.

25. Внутри фонемного уровня можно различать свои под­уровни: фонемный, обладающий индивидуальной различи­мостью отдельных фонем, и гиперфонемный, когда индивиду­альная различимость нарушена, но групповая сохраняется, что показывает, что в данном случае произошла лишь частич­ная дефонологизация; так, например, в русском языке бла­годаря суперсегментному воздействию ударения возникает нейтрализация в безударных слогах фонем <а> и <о>, <и> и <э>, с сохранением различимости этих пар между собой и с фонемой <у>; в таком случае <а/о>, <и/э>, а и <у> выступают уже не как фонемы, а как гиперфонемы.

27. В области исторической фонологии важно изучать не историю отдельных звуков, а историю и эволюцию фонологи­ческих систем: история «отдельных звуков» может предшест­вовать этой задаче как предварительный и черновой материал.

31. И в историческом плане, как и в синхроническом, любые явления следует рассматривать в составе тех или иных морфем и в плане их «образующих» - фонем.