НАУЧНЫЙ МЕТОД. СТРУКТУРА НАУЧНОГО ПОЗНАНИЯ

вторитет науки в современном обществе прочен и устойчив. Дове­рие к ней настолько велико, что мы порой отождествляем понятия «знание» и «научное знание», считая их синонимами. Но это далеко не так. Существует немало видов знания, источником которых является от­нюдь не наука, а наш житейский опыт, эстетическое впечатление, рели­гиозное откровение и т.д. Однако научное знание явно выбивается из этого общего ряда, намного превосходя остальные виды знания своей полнотой, убедительностью и чисто практическими силой и пользой. За счет чего же это ему удается? В основном за счет метода, которым оно добывается, а также за счет особого способа его организации и по­строения.

Сущность научного метода можно представить очень просто: это такая процедура получения научного знания, с помощью которой его можно воспроизвести, проверить и передать другим. По большому счету челове­ка всегда интересуют два вопроса: ЧТО такое реальность и КАК с ней обращаться. Метод — это ответ на вопрос о том, как обращаться с реаль­ностью, и во многих случаях именно он имеет решающее значение. В одной старой китайской притче некий щедрый рыболов делится сво­им уловом с голодным крестьянином. Но когда тот приходит за рыбой и во второй, и в третий раз, становится ясно, что много проще решить проблему, научив крестьянина самого ловить рыбу, чем каждый раз проявлять филантропию. Научить, как ловить рыбу, — значит дать ме­тод, т.е. систему правил и приемов практической деятельности. То же относится и к деятельности познавательной. Показать, как добывается знание, — значит дать всем желающим возможность, во-первых, вос­производить и проверять достоверность уже имеющегося знания, а во-вторых — получать новое, ранее неизвестное знание. Наука тем и отличается от других форм общественного сознания, что в ней методы получения нового знания стали предметом анализа и от­крытого обсуждения. В итоге родилась самостоятельная научная дисци­плина — методология научного познания. Методология — это учение о принципах построения, формах и способах познания. В методологии обычно выделяют общие методы исследования, используемые на раз­ных уровнях познания. Каждый их них характеризуется не только соб­ственными формами организации научного знания, но и присущими им методами познания.

2.1. Методы научного познания

Греческое слово «методос» означает путь к чему-либо. В научном Познании этот путь, очевидно, должен приводить к истине. Если та­кой путь найден, т.е. известны средства, приемы и способы достиже­нии цели, то его можно показать всем, сделать всеобщим достоянием И, следовательно, обеспечить безусловную воспроизводимость науч­ного знания. И когда по этому пути пойдут многие, он неизбежно превратится в хорошо накатанную, привычную дорогу, т.е. станет Иссобщим, устоявшимся способом получения нового знания. Четко фиксируя такие «пути», наука и обеспечивает свойства объективно­сти и обБ1еобязательности добываемого знания.

Метод есть совокупность правил и приемов познавательной и прак­тической деятельности, обусловленных природой и закономерно­стями исследуемого объекта.

Таких правил и приемов существует великое множество. Одни из них опираются на обычную практику обращения человека с предме-тпми материального мира, другие предполагают более глубокое обос­нование — теоретическое, научное. Научные методы, по сути, пред­ставляют собой обратную сторону теорий. Всякая теория объясняет, что собой представляет тот или иной фрагмент реальности. Но объ-иеняя, она тем самым показывает, как с этой реальностью следует обращаться, что с ней можно и нужно делать. Теория как бы «свора­чивается» в метод. В свою очередь, метод, направляя и регулируя дальнейшую познавательную деятельность, способствует развертыва­нию и углублению знания. Человеческое знание, по существу, при­обрело научную форму именно тогда, когда «догадалось» отследить и сделать ясными методы своего появления на свет.

Современная система методов познания отличается высокой сложностью и дифференцированностью. Существует множество воз­можных способов классификации методов: по широте охвата ре­альности, по степени общности, по применимости на разных уров­нях познания и т.д.

Самое «грубое» и простое разделение научных методов подразу­мевает их отнесение к одной из двух групп — общенаучным и спе­циально-научным методам познания.

□ Общенаучные методы

Группа общенаучных методов характеризует приемы и способы исследования во всех науках и на всех уровнях научного познания. К ним относятся методы наблюдения, эксперимента, анализа, син­теза, индукции, дедукции и т.д. Эти методы настолько универсаль­ны, что работают даже на уровне обыденного сознания. Охаракте­ризуем вкратце наиболее важные из них.

Исходным методом научного познания считается наблюдение, т.е. преднамеренное и целенаправленное изучение объектов, опи­рающееся на чувственные способности человека — ощущения и восприятия. В ходе наблюдения возможно получение информации лишь о внешних, поверхностных сторонах, качествах и признаках изучаемых объектов. Научное наблюдение характеризуется рядом особенностей:

• целенаправленностью и избирательностью (внимание наблю­
дателя фиксируется только на тех свойствах объекта, которые
связаны с предварительно поставленной задачей);

• объективностью, т.е. возможностью контроля результатов на­
блюдения либо за счет повторного наблюдения, либо исполь­
зования других методов исследования;

• полнотой, точностью, однозначностью и т.д.

Итогом научных наблюдений всегда является описание иссле­дуемого объекта, фиксируемое в виде текстов, рисунков, схем, гра­фиков, диаграмм и т.д. По мере развития науки наблюдение стано­вится все более сложным и опосредованным за счет использования различных технических устройств, приборов, измерительных ин­струментов. Техническая оснащенность процедуры наблюдения, с одной стороны, колоссально увеличила ее возможности, а с дру­гой — породила серьезную проблему достоверности знаний, полу­чаемых с помощью приборов. Современные приборы слишком далеко ушли от непосредственных ощущений человека, и поэтому безвозвратно пропала наглядность и образная простота получае­мых результатов.

Ведь одно дело — наблюдать в телескоп планеты или звезды, которым от нашего наблюдения ни жарко, ни холодно, и совсем другое — «наблюдать» какой-либо квантовый объект (электрон или протон). Всякое взаимодействие нашего макроприбора с таким микрообъектом нарушает состояние последнего. И в результате мы получаем сведения о квантовом явлении, искаженные вмешательст­вом прибора. В классической физике подобные искажения можно учесть и по результатам измерений установить «истинное» состоя­ние объекта, не зависимое от наблюдателя. В квантовой физике это невозможно. Как любили повторять создатели квантовой механики: «Для того чтобы узнать свойства пудинга, его надо съесть».

Но «съев» квантовый объект, мы его разрушим и, следователь­но, не сможем еще раз проверить и уточнить состояние квантовой системы. Поэтому в квантовой физике «наблюдаемое» и «наблюда­тель» неотделимы друг от друга. Разумеется, квантовые объекты существуют «сами по себе», независимо от наблюдателей. Однако описание их свойств невозможно без точного указания на тот класс приборов, которыми эти свойства регистрируются. В разных клас­сах приборов эти свойства будут различны (в одних — волновые, в

других — корпускулярные). Другими словами, квантовая система становится объектом наблюдения только в том случае, если указан точный способ измерения ее свойств.

Измерение — познавательная процедура, в которой устанавлива­ется отношение одной (измеряемой) величины, характеризующей изучаемый объект, к другой, принятой за постоянную (т.е. единицу измерения). Измерение органически связано с наблюдением и в совокупности с ним образует фундаментальную основу естество­знания. Именно переход к фиксации количественных (однозначно измеряемых) параметров материальных тел позволил естественным наукам добиться нынешних строгости и точности знания. Измери­тельные процедуры могут даже опережать теоретическое объясне­ние: измерять температуру тел научились гораздо раньше, чем по­няли физическую природу теплоты.

Еще одним важнейшим методом естественно-научного позна­ния является эксперимент. С введением в практику науки экспери­ментального метода ученые из наблюдателей превратились в «есте­ствоиспытателей», т.е. данный метод предполагает активное воздей­ствие экспериментатора на изучаемый объект и условия его сущест­вования.

Эксперимент (от лат. experimentum — проба, опыт) — способ ак­тивного, целенаправленного исследования объектов в контролируе­мых и управляемых условиях. Эксперимент включает процедуры наблюдения и измерения, однако не сводится к ним. Ведь экспе­риментатор имеет возможность подбирать необходимые условия наблюдения, комбинировать и варьировать их, добиваясь «чистоты» проявления изучаемых свойств, а также вмешиваться в «естествен­ное» течение исследуемых процессов и даже искусственно их вос­производить.

Главной задачей эксперимента, как правило, является проверка различных гипотез. Однако в ходе такой проверки нередко обнару­живаются и неожиданные, не предусмотренные гипотезой новые свойства объекта. Классическим примером такого рода являются эксперименты Э. Резерфорда, в 1909 г. бомбардировавшего альфа-частицами (ядрами атомов гелия) металлическую фольгу. Его при­бор был несложен: поток альфа-частиц, испускаемый ампулой с радием, проходил через диафрагму, которая выделяла из общей массы узкий пучок частиц и направляла его на экран из сернистого цинка, где наблюдались сцинтилляции (крошечные вспышки при столкновении частиц с экраном). Поставив на пути альфа-частиц фольгу, Э. Резерфорд обнаружил, что вместо резкого изображения узкой щели диафрагмы на экране появляется размытая полоса, т.е. небольшое количество частиц (примерно 2%) отклонялось от пря­мого пути. Исходя из тогдашних представлений о строении атома (модель Дж. Томсона) это было необъяснимо: в предполагаемой

положительно заряженной внутриатомной среде с вкрапленными в нее электронами тяжелым альфа-частицам просто не бьшо преград, ведь по сравнению с ними электроны — не более чем горошины перед пушечными ядрами. А последовавшее далее предположение Э. Резерфорда о том, не могут ли альфа-частицы отскакивать от фольги назад, казалось и вовсе бессмысленным. Однако помощни­ки великого английского физика, просчитав за два года более мил­лиона сцинтилляций, доказали, что назад отскакивает, как мяч от сетки, примерно одна альфа-частица из восьми тысяч. Предложен­ное Э. Резерфордом объяснение этого неожиданного феномена из­вестно сегодня как «планетарная модель атома»: отраженные альфа-частицы сталкивались с ядрами атомов алюминия. А небольшое количество отражений определяется тем, что, хотя практически вся масса атома сосредоточена в ядре, оно занимает лишь ничтожную часть его объема (как Солнце в нашей планетной системе). Эти представления ныне настолько привычны, что кажется, будто они совершенно тривиальны. Но чтобы сформулировать их в первый раз, понадобились недюжинные научные терпение и смелость. А опира­лись они как раз на неопровержимые результаты эксперимента.

Подобные эксперименты называют исследовательскими. Другой тип эксперимента — проверочный — предназначен для подтвержде­ния тех или иных теоретических предположений. Так, существова­ние множества элементарных частиц первоначально было «вычис­лено» теоретически и лишь позднее подтверждено рядом целена­правленных экспериментов.

Экспериментальный метод, возникнув первоначально (XVII в.) в физике (Г. Галилей, У. Гильберт (1544—1603)), распространился затем на все области естествознания. За четыре прошедших столетия, разу­меется, существенно изменилась техническая оснащенность экспери­ментальной практики. Многие нынешние экспериментальные уста­новки (ускорители заряженных частиц, например) представляют собой огромные и дорогостоящие сооружения. Однако не снизилось значе­ние и мысленных экспериментов, для которых не требуется создание сложных технических средств. В XVII в. Г. Галилей с помощью мыс­ленного эксперимента сформулировал важнейший для физики прин­цип инерции. А в XX в. другой гений физики — А. Эйнштейн (1879— 1955) — блестяще использовал тот же прием, вообразив свободно па­дающий в поле тяготения лифт и обнаружив при этом, что, находясь внутри такого лифта, никаким способом нельзя определить, движется ли ускоренно лифт в поле тяготения или он покоится, а поле тяго­тения при этом исчезает. Результатом этого мысленного экспери­мента стал принцип эквивалентности инерционной и гравитацион­ной масс, положенный в основу общей теории относительности.

В целом же все разнообразные виды научных экспериментов составляют мощную эмпирическую базу естествознания. Экспери-

мент является не только ведущим методом, но и одним из основ­ных критериев истинности научного знания.

Анализ как общенаучный метод познания представляет собой процедуру мысленного (или реального) расчленения, разложения объ­екта на составные элементы в целях выявления их системных свойств и отношений.

Синтез — операция соединения выделенных в процессе анализа элементов изучаемого объекта в единое целое.

Индукция — способ рассуждения или метод получения знания, при котором общий вывод делается на основе обобщения частных посылок. Индукция может быть полной и неполной. Полная ин­дукция возможна тогда, когда посылки охватывают все явления то­го или иного класса. Однако такие случаи встречаются редко. Не­возможность учесть все явления данного класса заставляет исполь­зовать неполную индукцию, конечные выводы которой не имеют строго однозначного характера.

Дедукция — способ рассуждения или метод движения знания от общего к частному, т.е. процесс логического перехода от общих по­сылок к заключениям о частных случаях. (Помните Шерлока Холм­са?) Дедуктивный метод может давать строгое, достоверное знание при условии истинности общих посылок и соблюдении правил ло­гического вывода.

Аналогия — прием познания, при котором наличие сходства, совпадение признаков нетождественных объектов позволяет пред­положить их сходство и в других признаках. Так, обнаруженные при изучении света явления интерференции и дифракции позволи­ли сделать вывод о его волновой природе, поскольку раньше те же свойства были зафиксированы у звука, волновой характер которого был уже точно установлен. Аналогия — незаменимое средство на­глядности, изобразительности мышления. Но еще Аристотель пре­дупреждал, что «аналогия не есть доказательство»! Она может да­вать лишь предположительное знание.

Абстрагирование — прием мышления, заключающийся в отвле­чении от несущественных, незначимых для субъекта познания свойств и отношений исследуемого объекта с одновременным вы­делением тех его свойств, которые представляются важными и су­щественными в контексте исследования. Абстрагирование является очень эффективным инструментом теоретических исследований, позволяющим хирургически точно «вырезать» из хаотичного пере­плетения реальных связей и отношений именно те, которые пред­ставляют сущность изучаемого объекта. В рамках обыденного по­знания «абстрактное мышление» означает, как правило, мышление бедное, бессодержательное, одностороннее. Происходит это потому, что на данном уровне фактически нет средств различения абстрак­ций существенных и несущественных, случайных и необходимых.

(Когда мы сердимся на кого-то и даже позволяем себе награждат: другого человека разными обидными характеристиками; или когд мы голосуем за того или иного политика просто потому, что о! симпатичный, мы демонстрируем примеры самого настоящего аб| страктного, т.е. отвлеченного, мышления. Только «отвлекаются при этом и становятся причиной нашего поведения свойства люде| не самые важные, не выражающие их сути, а случайные и поверх,| ностные, хотя и наиболее заметные.) На теоретическом же уровк абстрагирование — лишь начальный шаг, после которого начинает^ ся длительный и сложный процесс восхождения от абстрактного (одностороннего, но существенного) к конкретному (полному, мно* гостороннему) знанию о предмете.

Моделирование — метод замещения изучаемого объекта подоб* ным ему по ряду интересующих исследователя свойств и характери­стик. Данные, полученные при изучении модели, затем с некото-| рыми поправками переносятся на реальный объект. Моделирование применяется в основном тогда, когда прямое изучение объекта либс невозможно (очевидно, что феномен «ядерной зимы» в результату массированного применения ядерного оружия кроме как на модели лучше не испытывать), либо связано с непомерными усилиями затратами. Последствия крупномасштабных вмешательств в приц| родные процессы (поворот рек, например) целесообразно сначала! изучить на гидродинамических моделях, а потом уже эксперимен-| тировать с реальными природными объектами. Изучать аэродина^ мические свойства новых конструкций самолетов или проверять на прочность в аэродинамической трубе намного дешевле с помо-1 щью уменьшенных копий — моделей и т.д. Моделирование — ме-'j тод фактически универсальный. Он может использоваться в систе-1 мах самых различных уровней. Обычно выделяют такие типы моде-j лирования, как предметное, математическое, логическое, физиче-| ское, химическое и пр. Широчайшее распространение в современ-; ных условиях получило компьютерное моделирование.

Подчеркнем еще раз, что все вышеперечисленные методы отно-1 сятся к разряду общенаучных, т.е. применяемых во всех областях на-! учного знания. Кроме них существуют и специально-научные мето- ] ды, представляющие собой системы сформулированных в импера-; тивной форме принципов конкретных научных теорий.

2.2. Структура научного познания

За две с половиной тысячи лет своего существования наука пре­вратилась в сложное, системно организованное образование с четко просматриваемой структурой. Основными элементами научного зна­ния являются:

• твердо установленные факты;

• закономерности, обобщающие группы фактов;

• теории, как правило, представляющие собой системы зако­
номерностей, в совокупности описывающих некий фрагмент
реальности;

• методы как специфические приемы и способы исследования
реальности, исходящие из особенностей и закономерностей
изучаемых объектов;

• научные картины мира, рисующие обобщенные образы всей
реальности, в которых все теории, допускающие взаимное со­
гласование, сведены в некое системное единство.

Главная опора, фундамент науки — это, конечно, установлен-19 факты. Если они установлены правильно (подтверждены мно-ЧИСленными свидетельствами наблюдений, экспериментов, прове-К и т.д.), то считаются бесспорными и обязательными. Это эмпи-Чвский, т.е. опытный, базис науки. Количество накопленных нау-„ фактов непрерывно возрастает. Естественно, они подвергаются рвичному эмпирическому обобщению, систематизации и класси-Лированию. Обнаруженные опытным путем общность фактов и i единообразие свидетельствуют о том, что найден некий эмпири-ЙКИЙ закон, общее правило, которому подчиняются непосредст-ррМНО наблюдаемые явления.

. Но значит ли это, что наука выполнила свою главную задачу, со-ищую, как известно, в установлении законов? К сожалению, нет. 0 в том, что фиксируемые на эмпирическом уровне закономер-ТИ. как правило, мало что объясняют. Обнаружили, к примеру, мие наблюдатели, что большинство светящихся объектов на ноч-, небе движутся по четким кругообразным траекториям, а не-ИЬКО других совершают какие-то петлеобразные движения. Общее 1ИЛ0 для тех и других, стало быть, есть, только как его объяс-„I? А объяснить непросто, если не знать, что первые — это звез-|i а вторые — планеты, и их «неправильное» поведение вызвано ■Местным с Землей вращением вокруг Солнца. _fc Кроме того, эмпирические закономерности обычно малоэври-ЧНЫ, т.е. не открывают дальнейших направлений научного поис- задачи решаются уже на другом уровне познания — теоре-

Цоком.

Проблема различения двух уровней научного познания — тео-ЦИЧвского и эмпирического (опытного) — вырастает из одной спе-|>ИЧеской особенности его организации, заключающейся в суще-ВВВНИИ различных типов обобщения доступного изучению мате-ЛК. Наука ведь устанавливает законы. А закон есть существен-li необходимая, устойчивая, повторяющаяся связь явлений, т.е. общее, а если строже, то всеобщее для того или иного фраг-ЦТй реальности.

(Когда мы сердимся на кого-то и даже позволяем себе награждать другого человека разными обидными характеристиками; или когда мы голосуем за того или иного политика просто потому, что он симпатичный, мы демонстрируем примеры самого настоящего аб­страктного, т.е. отвлеченного, мышления. Только «отвлекаются» при этом и становятся причиной нашего поведения свойства людей не самые важные, не выражающие их сути, а случайные и поверх­ностные, хотя и наиболее заметные.) На теоретическом же уровне абстрагирование — лишь начальный шаг, после которого начинает­ся длительный и сложный процесс восхождения от абстрактного (одностороннего, но существенного) к конкретному (полному, мно­гостороннему) знанию о предмете.

Моделирование — метод замещения изучаемого объекта подоб­ным ему по ряду интересующих исследователя свойств и характери­стик. Данные, полученные при изучении модели, затем с некото­рыми поправками переносятся на реальный объект. Моделирование применяется в основном тогда, когда прямое изучение объекта либо невозможно (очевидно, что феномен «ядерной зимы» в результате массированного применения ядерного оружия кроме как на модели лучше не испытывать), либо связано с непомерными усилиями и затратами. Последствия крупномасштабных вмешательств в при­родные процессы (поворот рек, например) целесообразно сначала изучить на гидродинамических моделях, а потом уже эксперимен­тировать с реальными природными объектами. Изучать аэродина­мические свойства новых конструкций самолетов или проверять их на прочность в аэродинамической трубе намного дешевле с помо­щью уменьшенных копий — моделей и т.д. Моделирование — ме­тод фактически универсальный. Он может использоваться в систе­мах самых различных уровней. Обычно выделяют такие типы моде­лирования, как предметное, математическое, логическое, физиче­ское, химическое и пр. Широчайшее распространение в современ­ных условиях получило компьютерное моделирование.

Подчеркнем еще раз, что все вышеперечисленные методы отно­сятся к разряду общенаучных, т.е. применяемых во всех областях на­учного знания. Кроме них существуют и специально-научные мето­ды, представляющие собой системы сформулированных в импера­тивной форме принципов конкретных научных теорий.

2.2. Структура научного познания

За две с половиной тысячи лет своего существования наука пре­вратилась в сложное, системно организованное образование с четко просматриваемой структурой. Основными элементами научного зна­ния являются:

• твердо установленные факты;

• закономерности, обобщающие группы фактов;

• теории, как правило, представляющие собой системы зако­
номерностей, в совокупности описывающих некий фрагмент
реальности;

• методы как специфические приемы и способы исследования
реальности, исходящие из особенностей и закономерностей
изучаемых объектов;

• научные картины мира, рисующие обобщенные образы всей
реальности, в которых все теории, допускающие взаимное со­
гласование, сведены в некое системное единство.

Главная опора, фундамент науки — это, конечно, установлен­ные факты. Если они установлены правильно (подтверждены мно­гочисленными свидетельствами наблюдений, экспериментов, прове­рок и т.д.), то считаются бесспорными и обязательными. Это эмпи­рический, т.е. опытный, базис науки. Количество накопленных нау­кой фактов непрерывно возрастает. Естественно, они подвергаются первичному эмпирическому обобщению, систематизации и класси­фицированию. Обнаруженные опытным путем общность фактов и их единообразие свидетельствуют о том, что найден некий эмпири­ческий закон, общее правило, которому подчиняются непосредст­венно наблюдаемые явления.

Но значит ли это, что наука выполнила свою главную задачу, со­стоящую, как известно, в установлении законов? К сожалению, нет. Дело в том, что фиксируемые на эмпирическом уровне закономер­ности, как правило, мало что объясняют. Обнаружили, к примеру, древние наблюдатели, что большинство светящихся объектов на ноч­ном небе движутся по четким кругообразным траекториям, а не­сколько других совершают какие-то петлеобразные движения. Общее правило для тех и других, стало быть, есть, только как его объяс­нить? А объяснить непросто, если не знать, что первые — это звез­ды, а вторые — планеты, и их «неправильное» поведение вызвано совместным с Землей вращением вокруг Солнца.

Кроме того, эмпирические закономерности обычно малоэври-стичны, т.е. не открывают дальнейших направлений научного поис­ка. Эти задачи решаются уже на другом уровне познания — теоре­тическом.

Проблема различения двух уровней научного познания — тео­ретического и эмпирического {опытного) — вырастает из одной спе­цифической особенности его организации, заключающейся в суще­ствовании различных типов обобщения доступного изучению мате­риала. Наука ведь устанавливает законы. А закон есть существен­ная, необходимая, устойчивая, повторяющаяся связь явлений, т.е. нечто общее, а если строже, то всеобщее для того или иного фраг­мента реальности.

Общее же (или всеобщее) в вещах устанавливается путем абст­рагирования, отвлечения от тех свойств, признаков и характери­стик, которые повторяются, являются сходными, одинаковыми во мно­жестве вещей одного класса. Суть формально-логического обобще­ния как раз и заключается в отвлечении от предметов такой «одина­ковости», инвариантности. Подобный способ обобщения называют абстрактно-всеобщим. Это связано с тем, что выделяемый общий признак может быть взят совершенно произвольно, случайно и ни­как не выражать сути изучаемого явления.

Например, известное античное определение человека как сущест­ва «двуногого и без перьев» в принципе применимо к любому инди­виду и, следовательно, является абстрактно-общей его характеристи­кой. Но разве оно что-нибудь дает для понимания сущности человека и его истории? Определение же, гласящее, что человек — это суще­ство, производящее орудия труда, напротив, формально и к большин­ству людей неприменимо. Однако именно оно позволяет построить некую теоретическую конструкцию, более или менее удовлетвори­тельно объясняющую историю становления и развития человека.

Здесь мы имеем дело уже с принципиально иным видом обоб­щения, позволяющим выделять всеобщее в предметах не номиналь­но, а по существу. В данном случае всеобщее понимается не как про­стая одинаковость предметов, многократный повтор в них одного и того же признака, а как закономерная связь многих предметов, ко­торая превращает их в стороны единой целостности, системы. Вместе с тем всеобщность, т.е. принадлежность к системе, предполагает не только одинаковость, но и различия, и даже противоположности. Общность предметов при этом реализуется не во внешней похоже­сти, а в единстве генезиса, общем принципе их связи и развития.

Именно эта разница в способах отыскания общего в вещах, т.е. установления закономерностей, и разводит эмпирический и теорети­ческий уровни познания. На уровне чувственно-практического опыта (эмпирическом) возможно фиксирование только внешних общих признаков вещей и явлений. Существенные же внутренние их при­знаки здесь можно только угадать, выявить случайно. Объяснить же их и обосновать позволяет лишь теоретический уровень познания.

В теории происходит переорганизация, или переструктуризация, добытого эмпирического материала на основе некоторых исходных принципов. Это что-то вроде игры в детские кубики с фрагментами разных картинок. Для того чтобы беспорядочно разбросанные ку­бики сложились в единую картинку, нужен некий общий замысел, принцип их сложения. В детской игре этот принцип задан в виде готовой картинки-трафаретки. А вот как исходные принципы орга­низации построения научного знания отыскиваются в теории — великая тайна научного творчества.

Наука потому и считается занятием сложным и творческим, что от эмпирии к теории нет прямого перехода. Теория не строится путем непосредственного индуктивного обобщения опытных дан­ных. Это, конечно, не означает, что теория вообще не связана с опытом. Изначальный толчок к созданию любой теоретической конструкции дает как раз практический опыт. И проверяется ис­тинность теоретических выводов опять-таки их практическими приложениями. Однако сам процесс построения теории и ее даль­нейшее развитие осуществляются относительно независимо от практики.

Итак, проблема различия теоретического и эмпирического уров­ней научного познания коренится в различии способов идеального воспроизведения объективной реальности, подходов к построению системного знания. Отсюда вытекают и другие, уже производные отличия этих двух уровней. За эмпирическим знанием, в частности, исторически и логически закрепилась функция сбора, накопления и первичной рациональной обработки опытных данных. Его главная задача — фиксация фактов. Объяснение же, их интерпретация — де­ло теории.

Различаются рассматриваемые уровни познания и по объектам исследования. Проводя исследование на эмпирическом уровне, уче­ный имеет дело непосредственно с природными и социальными объ­ектами. Теория же оперирует исключительно идеализированными объектами (материальная точка, идеальный газ, абсолютно твердое тело и пр.). Все это обусловливает и существенную разницу в при­меняемых методах исследования. Для эмпирического уровня обыч­ны такие методы, как наблюдение, описание, измерение, экспери­мент и др. Теория же предпочитает пользоваться аксиоматическим методом, системным, структурно-функциональным анализом, мате­матическим моделированием и т.д.

Существуют, конечно, и методы, применяемые на всех уровнях научного познания: абстрагирование, обобщение, аналогия, анализ, синтез и др. Но все же разница в методах, применяемых на теорети­ческом и эмпирическом уровнях познания, не случайна. Более того, именно проблема метода была исходной в процессе самого осозна­ния особенностей теоретического знания. В XVII в., в эпоху рожде­ния классического естествознания, Ф. Бэкон (1561—1626) и Р.Декарт (1596—1650) сформулировали две разнонаправленные методологиче­ские программы развития науки: эмпирическую (индукционист-скую) и рационалистическую (дедукционистскую).

Под индукцией, как мы помним, принято понимать такой спо­соб рассуждения, при котором общий вывод делается на основе обобщения частных посылок. Проще говоря, это движение позна-

ния от частного к общему. Движение в противоположном направ­лении, от общего к частному, называется дедукцией.

Логика противостояния эмпиризма и рационализма по вопросу о ведущем методе получения нового знания в общем проста.

С точки зрения эмпиризма, действи­тельное и хоть сколько-нибудь практичное знание о мире можно получить только из опыта, т.е. на основании наблюдений и экс­периментов. А всякое наблюдение или экс­перимент единичны. Поэтому единственно возможный путь познания природы — движение от частных случаев ко все более широким обобщениям, т.е. индукция. Дру­гой же способ отыскания законов природы, когда сначала строят самые общие основа­ния, а потом к ним приспосабливают и на их основе проверяют частные выводы, есть, по Ф. Бэкону, «матерь заблуждений и бедствие всех наук».

С точки зрения рационализма, до сих пор самыми надежными и успешными были математические науки. А таковыми они стали потому, что применяют самые эффективные и достоверные методы познания: интеллектуальную интуицию и дедукцию. Интуиция по­зволяет усмотреть в реальности такие простые и самоочевидные истины, что усомниться в них совершенно невозможно. Дедукция же обеспечивает выведение из этих простых ис­тин более сложного знания. И если она про­водится по строгим правилам, то всегда будет приводить только к истине, и никогда — к заблуждениям. Индуктивные же рассуждения, конечно, тоже бывают хороши, но они никак не могут приводить ко всеобщим суждениям, в которых выражаются законы.

Эти методологические программы ныне считаются устаревшими и неадекватными. Эмпиризм недостаточен потому, что индукция и в самом деле никогда не приведет к универ­сальным суждениям, поскольку в большинстве ситуаций принципи­ально невозможно охватить все бесконечное множество частных слу­чаев, на основе которых делаются общие выводы. И ни одна круп­ная современная теория не построена путем прямого индуктивного обобщения. Рационализм же оказался исчерпанным, поскольку со­временная наука занялась такими областями реальности (в микро-и мегамире), в которых требуемая «самоочевидность» простых ис­тин испарилась окончательно. Да и роль опытных методов позна­ния оказалась здесь недооцененной.

Тем не менее эмпиризм и рационализм как методологические программы сыграли свою важную историческую роль. Во-первых, они стимулировали огромное множество конкретных научных ис­следований, а во-вторых — «высекли искру» некоторого понимания структуры научного познания. Выяснилось, что оно как бы «двух­этажно». И хотя занятый теорией «верхний этаж» вроде бы надстроен над «нижним» (эмпирией) и без последнего должен рассыпаться, но между ними почему-то нет прямой и удобной лестницы. Из «нижне­го» этажа на «верхний» можно попасть только «скачком» в прямом и переносном смысле. При этом, как бы ни была важна база, основа (нижний эмпирический этаж нашего знания), решения, опреде­ляющие судьбу постройки, принимаются все-таки наверху, во вла­дениях теории.

В наше время стандартная модель построения научного знания выглядит примерно так. Познание начинается с установления путем наблюдения или экспериментов различных фактов. Если среди этих фактов обнаруживается некая регулярность, повторяемость, то в принципе можно утверждать, что найден эмпирический закон, пер­вичное эмпирическое обобщение. И все бы хорошо, но, как прави­ло, рано или поздно отыскиваются такие факты, которые никак не встраиваются в обнаруженную регулярность. Тут на помощь призы­вается творческий интеллект ученого, его умение мысленно пере­строить известную реальность так, чтобы выпадающие из общего ряда факты вписались наконец в некую единую схему и перестали противоречить найденной эмпирической закономерности.

Обнаружить эту новую схему посредством наблюдения уже нельзя, ее нужно придумать, сотворить умозрительно, представив пер­воначально в виде теоретической гипотезы. Если гипотеза удачна и снимает найденное между фактами противоречие, а еще лучше — позволяет предсказывать получение новых, нетривиальных фактов, значит, родилась новая теория, найден теоретический закон.

Известно, например, что эволюционная теория английского ес­тествоиспытателя Ч.Дарвина (1809—1882) долгое время находилась под угрозой краха из-за распространенных в XIX в. представлений о наследственности. Считалось, что передача наследственных призна­ков происходит по принципу «смешивания», т.е. родительские при­знаки переходят к потомству в некоем промежуточном варианте. Ес­ли скрестить, допустим, растения с белыми и красными цветками, то у полученного гибрида цветки должны быть розовыми. В боль­шинстве случаев так оно и есть. Это обобщение установлено на ос­нове множества совершенно достоверных эмпирических фактов.

Но из этого, между прочим, следовало, что все наследуемые признаки при скрещивании должны усредняться. Значит, любой, даже самый выгодный для организма признак, появившийся в ре­зультате мутации (внезапного изменения наследственных структур),

со временем должен исчезнуть, раствориться в популяции. А это, в свою очередь, доказывало, что естественный отбор работать не дол­жен! Британский инженер Ф. Дженкин (1833—1885) доказал это строго математически. Ч. Дарвину «кошмар Дженкина» отравлял жизнь с 1867 г., но убедительного ответа он так и не нашел. (Хотя ответ уже был найден. Дарвин просто не был знаком с трудами Менделя.)

Дело в том, что из стройного ряда эмпирических фактов, ри­сующих убедительную в целом картину усреднения наследуемых признаков, упорно выбивались не менее четко фиксируемые эмпи­рические факты иного порядка. При скрещивании растений с красными и белыми цветками, пусть не часто, но все равно будут появляться гибриды с чисто белыми или чисто красными цветками. Но при усредняющем наследовании признаков такого просто не может быть — смешав кофе с молоком, нельзя получить черную или белую жидкость! Обрати Ч. Дарвин внимание на это противо­речие, наверняка он присовокупил бы себе и славу создателя гене­тики. Но не обратил. Как, впрочем, и большинство его современ­ников, считавших данное противоречие несущественным. И зря.

Ведь такие «выпирающие» факты портили убедительность эм­пирического правила промежуточного характера наследования при­знаков. Чтобы эти факты вписать в общую картину, нужна была какая-то иная схема механизма наследования. Она не обнаружива­лась прямым индуктивным обобщением фактов, не давалась в не­посредственном наблюдении. Ее нужно было «узреть умом», уга­дать, вообразить и, соответственно, сформулировать в виде теоре­тической гипотезы.

Данную задачу, как известно, блестяще решил Г. Мендель (1822— 1884). Суть предложенной им гипотезы можно выразить следующим образом: наследование носит не промежуточный, а дискретный ха­рактер. Наследуемые признаки передаются дискретными частицами (сегодня мы называем их генами). Поэтому при передаче факторов наследственности от поколения к поколению идет их расщепление, а не смешивание. Эта гениально простая схема, развившаяся впо­следствии в стройную теорию, объяснила разом все эмпирические факты. Наследование признаков идет в режиме расщепления, и по­этому возможно появление гибридов с «несмешивающимися» при­знаками. А наблюдаемое в большинстве случаев «смешивание» вы­звано тем, что за наследование признака отвечает, как правило, не один, а множество генов, что и «смазывает» менделевское расщеп­ление. Принцип естественного отбора был спасен, «кошмар Джен­кина» рассеялся.

Таким образом, традиционная модель строения научного зна­ния предполагает движение по цепочке: установление эмпириче­ских фактов — первичное эмпирическое обобщение — обнаружение

отклоняющихся от правила фактов — изобретение теоретической гипотезы с новой схемой объяснения — логический вывод (дедук­ция) из гипотезы всех наблюдаемых фактов, что и является ее про­веркой на истинность. Подтверждение гипотезы конституирует ее в теоретический закон. Такая модель научного знания называется гипотетико-дедуктивной. Считается, что ббльшая часть современ­ного научного знания построена именно этим способом.

2.3. Критерии и принципы научности

Теория является высшей формой организации научного знания, дающей целостное представление о существенных связях и отноше­ниях в какой-либо области реальности. Разработка теории, как пра­вило, сопровождается введением понятий, фиксирующих непосред­ственно не наблюдаемые стороны объективной реальности. Поэто­му проверка истинности теории не может быть осуществлена в ре­зультате прямого наблюдения или эксперимента. Такой «отрыв» теории от непосредственно наблюдаемой реальности породил в XX в. немало дискуссий на тему о том, какое же знание можно и нуж­но признать научным, а какому в данном статусе следует отказать. Проблема заключалась в том, что относительная независимость тео­ретического знания от его эмпирического базиса, свобода построе­ния различных теоретических конструкций невольно создают иллю­зию немыслимой легкости изобретения универсальных объясни­тельных схем и полной научной безнаказанности авторов за свои сногсшибательные идеи. Заслуженный авторитет науки зачастую используется для придания большего веса откровениям всякого ро­да пророков, целителей, исследователей «астральных сущностей», следов внеземных пришельцев и т.п. Внешняя наукообразная фор­ма и использование полунаучной терминологии создают впечатле­ние причастности к достижениям большой науки и еще не познан­ным тайнам Вселенной одновременно.

Тем не менее критические замечания в адрес «нетрадиционных» воззрений преодолеваются нехитрым, но надежным способом: тра­диционная наука по природе своей консервативна и склонна уст­раивать гонения на все новое и необычное: и Джордано Бруно со­жгли, и Менделя не поняли и т.д. Возникает вопрос: «Можно ли четко отграничить псевдонаучные идеи от собственно науки?»

Для этих целей разными направлениями методологии науки сформулировано несколько принципов.

□ Принцип верификации

Принцип верификации гласит, что какое-либо понятие или су­ждение имеет значение, если оно сводимо к непосредственному опыту или высказываниям о нем, т.е. эмпирически проверяемо. Если

же найти нечто эмпирически фиксируемое для такого суждения не удается, то оно либо представляет собой тавтологию, либо лишено смысла. Поскольку понятия развитой теории, как правило, не сво­димы к данным опыта, то для них сделано послабление: возможна и косвенная верификация. Скажем, указать опытный аналог поня­тию «кварк» невозможно. Но кварковая теория предсказывает ряд явлений, которые можно зафиксировать опытным путем, экспери­ментально, и тем самым косвенно верифицировать саму теорию.

□ Принцип фальсификации

Принцип верификации позволяет в первом приближении отгра­ничить научное знание от явно ненаучного. Однако он не может по­мочь там, где система идей скроена так, что решительно все возмож­ные эмпирические факты она в состоянии истолковать в свою поль­зу. Таковы идеология, религия, астрология и т.п. В этих случаях по­лезно прибегнуть к еще одному принципу разграничения науки и ненауки, предложенному крупнейшим философом XX в. К. Поппе-ром (1902—1994), — принципу фальсификации. Он гласит: критерием научного статуса теории является ее фальсифицируемость или оп-ровержимость. Иначе говоря, только то знание может претендовать на звание «научного», которое в принципе опровержимо.

Несмотря на внешне парадоксальную форму, а может быть, и благодаря ей, данный принцип имеет простой и глубокий смысл. К. Поппер обратил внимание на значительную асимметрию про­цедур подтверждения и опровержения в познании. Никакое коли­чество падающих яблок не является достаточным для окончатель­ного подтверждения истинности закона всемирного тяготения. Однако достаточно всего лишь одного яблока, полетевшего прочь от Земли, чтобы данный закон признать ложным. Поэтому имен­но попытки фальсифицировать, т.е. опровергнуть, теорию должны быть наиболее эффективны в плане подтверждения ее истинности и научности.

Теория, неопровержимая в принципе, не может быть научной. Идея божественного творения мира в принципе неопровержима. Ибо любую попытку ее опровержения можно представить как ре­зультат действия все того же божественного замысла, вся сложность и непредсказуемость которого — непосильная для нас задача. Но раз эта идея неопровержима, значит, она вне науки.

Можно, правда, заметить, что последовательно проведенный принцип фальсификации делает любое знание гипотетичным, т.е. лишает его законченности, абсолютности, неизменности. Но это, наверное, и неплохо: именно постоянная угроза фальсификации держит науку «в тонусе», не дает ей застояться, «почить на лаврах». Критицизм является важнейшим источником развития науки и не­отъемлемой чертой ее «имиджа».

□ критерии научности

При этом можно отметить, что сами работающие в науке уче­ные считают вопрос о разграничении научного и ненаучного зна­ния не слишком сложным. Дело в том, что они интуитивно чувст­вуют подлинный и псевдонаучный характер знания, так как ориен­тируются на определенные нормы и идеалы научности, некие эта­лоны исследовательской работы. В этих идеалах и нормах выраже­ны представления о целях научной деятельности и способах их дос­тижения. Хотя они исторически изменчивы, тем не менее во все эпохи сохраняется некий инвариант таких норм, обусловленный единством стиля мышления, сформировавшегося еще в Древней Греции. Его принято называть рациональным. Этот стиль мышления основан по сути своей на двух фундаментальных идеях:

1) природной упорядоченности, т.е. признании существования
универсальных, закономерных и доступных разуму причинных связей;

2) формального доказательства как главного средства обосно­
ванности знания.

В рамках рационального стиля мышления научное знание ха­рактеризуют следующие методологические критерии:

• универсальность, т.е. исключение любой конкретики — мес­
та, времени, субъекта и т.п.;

• согласованность, или непротиворечивость, обеспечиваемая де­
дуктивным способом развертывания системы знания;

• простота (хорошей считается та теория, которая объясняет
максимально широкий круг явлений, опираясь на минималь­
ное количество научных принципов);

• объяснительный потенциал;

• наличие предсказательной силы.

Эти общие критерии, или нормы научности, входят в эталон научного знания постоянно. Более же конкретные нормы, опреде­ляющие схемы исследовательской деятельности, зависят от пред­метных областей науки и социокультурного контекста рождения той или иной теории.

2.4. Границы научного метода

Достижения научного метода огромны и неоспоримы. С его помощью человечество не без комфорта обустроилось на всей пла­нете, поставило себе на службу энергию воды, пара, электричества, атома, начало осваивать околоземное космическое пространство. Если к тому же не забывать, что подавляющая часть научных дос­тижений получена за последние полторы сотни лет, то эффект по­лучается колоссальный — человечество самым очевидным образом ускоряет свое развитие с помощью науки. И это, возможно, только

начало! Если наука и дальше будет развиваться с таким ускорением, какие же удивительные перспективы ожидают человечество! Такие настроения владели цивилизованным миром в 1960—70-е гг. Одна­ко ближе к концу XX в. столь блистательные перспективы несколь­ко потускнели, восторженных ожиданий поубавилось и, кроме того, появилось некоторое разочарование: с обеспечением всеобщего благополучия наука явно не справлялась.

Сегодня общество смотрит на науку куда более трезво. Оно на­чинает постепенно осознавать, что у научного метода есть свои из­держки, область действия и границы применимости. Самой науке это стало ясно уже давно. В методологии науки вопрос о границах научного метода является дискуссионным по крайней мере со вре­мен И. Канта (1724—1804). То, что развитие науки непрерывно на­талкивается на всевозможные преграды и границы, это естественно. На то и разрабатываются научные методы, чтобы их преодолевать. Но, к сожалению, некоторые из этих границ пришлось признать фундаментальными. Преодолеть их, вероятно, не удастся никогда.

□ ОПЫТ

Одну из таких границ очерчивает наш опыт. Как ни критикуй эмпиризм за неполноту или односторонность, исходная его посыл­ка тем не менее верна: конечным источником любого человеческо­го знания является опыт (во всех возможных его формах). А опыт наш хоть и велик, но неизбежно ограничен, хотя бы временем су­ществования человечества. Десятки тысяч лет общественно-исто­рической практики — это, конечно, немало, но что это по сравне­нию с вечностью? И можно ли закономерности, подтверждаемые лишь ограниченным человеческим опытом, распространять на всю безграничную Вселенную? Распространять-то, конечно, можно, вот только истинность конечных выводов в приложении к тому, что находится за пределами опыта, всегда останется не более чем веро­ятностной.

С противником эмпиризма — рационализмом, отстаивающим дедуктивную модель развертывания знания, положение не лучше. Ведь в этом случае все частные утверждения и теоретические зако­ны выводятся из общих первичных допущений, постулатов, аксиом. Однако эти первичные постулаты и аксиомы, не выводимые и, сле­довательно, не доказуемые в рамках данной теории, всегда могут быть опровергнуты. Это относится и ко всем фундаментальным, т.е. наиболее общим, теориям. Таковы, в частности, постулаты беско­нечности мира, его материальности, симметричности и т.д. Нельзя сказать, что эти утверждения вовсе бездоказательны. Они доказы­ваются хотя бы тем, что все выводимые из них следствия не проти­воречат друг другу и реальности. Но ведь речь может идти только

об изученной нами реальности. За ее пределами истинность подоб­ных постулатов из однозначной превращается опять-таки в вероят­ностную. Так что сами основания науки не имеют абсолютного ха­рактера и в принципе в любой момент могут быть поколеблены.

□ природа человека

Другой пограничный барьер на пути к всемогуществу науки воз­вела сама природа человека. Дело в том, что человек — существо макромира, т.е. мира предметов, сопоставимых по своим размерам с человеком. И средства, используемые учеными в научном поиске, — приборы, язык описания и пр. — того же масштаба. Когда же чело­век со своими макроприборами и макропредставлениями о реаль­ности начинает осваивать микро- или мегамир, то неизбежно воз­никают сложности. Наши макропредставления не подходят к этим мирам, никаких прямых аналогов привычным нам вещам там нет, и потому сформировать макрообраз, полностью адекватный микро­миру, невозможно в принципе! Для нас, к примеру, все электроны одинаковы, они неразличимы ни в каком эксперименте. Возможно, что это и не так, но чтобы научиться их различать, самому человеку надо стать размером с электрон. А это невозможно.

В итоге наш «познавательный аппарат» при переходе к областям реальности, далеким от повседневного опыта, теряет свою надеж­ность. Ученые, казалось бы, нашли выход: для описания недоступ­ной опыту реальности они перешли на язык абстрактных обозначе­ний и математики.

Что такое, например, «аромат» или «цвет» кварка? Совершенно определенные физические понятия? Это некие физические состоя­ния субэлементарных частиц, которым соответствуют определенные математические параметры. Больше о них ничего сказать нельзя. Ре­альность сузилась до математических формул. И дело не только в том, что это не слишком удобно: представьте себе, что фразу «солнце всходит и заходит» пришлось бы передавать окружающим с помо­щью системы ньютоновских уравнений. Сложность ситуации в том, что сами логика и математика родом из привычного нам макроми­ра. На тех «этажах» реальности, до которых сумел добраться ученый мир, они работают. А вот сработают ли на следующих — не факт.

Следующую пограничную полосу наука соорудила себе сама. Мы привыкли к выражениям типа: «наука расширяет горизонты». Это, конечно, верно. Но не менее верно и обратное утверждение: наука не только расширяет, но и значительно сужает горизонты человеческого воображения. Любая теория, разрешая одни явления, как правило, запрещает другие. Классическая термодинамика за­претила вечный двигатель, теория относительности наложила стро­жайший запрет на превышение скорости света, генетика не разре-

шает наследование приобретенных признаков и т.п. К. Поппер да­же отважился на утверждение: «Чем больше теория запрещает, тем она лучше!»

Открывая человеку большие возможности, наука одновременно проявляет и области невозможного. И чем более развита наука, тем больше «площадь» этих запрещенных областей. Наука — не вол­шебница. И хотя мечтать, как говорится, не вредно, делать это ре­комендуется исключительно в разрешенных наукой направлениях.

□ Инструментальная природа научного метода

И наконец, еще одно из значимых ограничений потенциала на­учного метода связано с его инструментальной по сути природой. Научный метод — инструмент в руках человека, обладающего сво­бодой воли. Он может подсказать человеку, как добиться того или иного результата, но он ничего не может сказать о том, что именно нужно человеку делать. Человечество за два последних столетия настолько укрепилось в своем доверии к науке, что стало ожидать от нее рекомендаций на все случаи жизни. И во многом подобные ожидания оправдываются. Наука может существенно повысить комфортность существования человека, избавить его от голода, многих болезней, даже клонировать человека уже почти готова. Она знает или будет знать, как это сделать. А вот во имя чего все это надо делать, что в конечном счете человек хочет утвердить на Зем­ле, — данные вопросы лежат вне компетенции науки. Наука — рассказ о том, что в нашем мире есть и что в принципе может быть. А вот о том, что «должно быть» в социальном мире, она молчит. Это пред­мет выбора человека, который он должен сделать сам. «Научных рекомендаций» здесь нет и быть не может.

Итак, наука, научный метод — вещи, безусловно, полезные и необходимые, но, к сожалению, не всемогущие. Точные границы научного метода пока еще размыты, неопределенны. Но то, что они есть, несомненно. Это не трагедия и не повод лишать науку дове­рия. Это всего лишь признание факта, что реальный мир гораздо богаче и сложнее, чем его образ, создаваемый наукой.

5. Почему стандартная модель построения современного науч­
ного знания называется гипотетико-дедуктивной?

6. Каковы современные критерии и нормы научности?

7. Каковы критерии различения эмпирического и теоретическо­
го уровней научного познания? Какую роль играет каждый из
этих уровней в научном познании?

8. В чем суть принципа фальсификации? Как он работает?

9. Каковы границы действенности научного метода? Чем они
определяются?

Библиографический список

1. Канке В.А. Основные философские направления и концепции
науки. — М.: Логос, 2000.

2. Кохановский В.П., Лешкевич Т.Г., Матяш Т.П., Фатхи Т.Б. Осно­
вы философии науки. — Ростов-н/Д: Феникс, 2004.

3. Основы философии науки /Под ред. С.А. Лебедева. — М.: Акаде­мический проект, 2005.

4. Наука: возможности и границы. — М.: Наука, 2003.

5. Рузавин Т.Е. Методология научного познания. — М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2005.

6. Рассел Б. Человеческое познание. Его сфера и границы. — Киев: Ника-Центр; Вист-С, 1997.

7. Степин B.C. Теоретическое знание: Структура, историческая эво­люция. — М.: Прогресс-Традиция, 2003.

ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ

1. Что такое научный метод?

2. Каковы основные общенаучные методы познания?

3. Каковы особенности наблюдения и измерения в квантовой
физике?

4. Чем индукция отличается от дедукции?