Функциональная часть учения о механизмах следообразования

ледообразующие воздействия. Мы понимаем под следообразующими воздействиями те явления, которые непосредственно или опосредованно приводят к возникновению следов-отоб­ражений. По своей природе они могут быть физическими (механичес­кими или тепловыми), химическими или биологическими. Поскольку химические и биологические воздействия приводят, как правило, к возникновению следов, не пригодных для трасологического исследования из-за недостаточно полного или нечеткого отображения в них признаков следообразующего объекта, в криминалистике изучаются преимущественно следообразующие воздействия физического (механического) характера.

В литературе упоминаются следующие механические воздействия, приводящие к образованию следа:

¨ давление (нажим, удар);

¨ скольжение (трение);

¨ качение;

¨ отделение[162].

Чаще всего в механизме следообразования наблюдается сочетание этих воздействий, в результате чего след формируется как сложный комплекс деформаций[163]. В то же время каждое следообразующее воздействие и его результаты в научном плане могут быть рассмотрены изолированно от других для более глубокого понимания механизма следообразования в целом. Это же относится и к деформациям как результатам следообразующих воздействий.

Иногда в литературе мы встречаемся со смешением следообразующих воздействий и тех актов, в процессе которых эти воздействия проявляются, например давления и отжима и др. В некоторых случаях следообразующие воздействия вообще не называются, а перечисляются именно эти акты, именуемые обычно по применяемому средству воздействия (сверление, пиление и др.). Между тем даже в разноименных актах могут проявляться одни и те же следообразующие воздействия, специфическое сочетание или условия проявления которых вызывает возникновение разного рода следов.

Следообразующие воздействия представляют собой частный случай взаимодействия объектов судебной экспертизы. Как и следообразующие воздействия, взаимодействие может быть непосредственным и опосредованным. Криминалистическая экспертиза имеет дело преимущественно с непосредственным взаимодействием материальных объектов, которое характеризуется “единством их пространственно-временного кон­тинуума, общностью механизма и условий взаимодействия, прямой взаимообусловленностью изменений взаимодействующих объектов. Количество непосредственно взаимодействующих объектов определяется их способностью участвовать одновременно в нескольких актах взаимодействия и ситуационной характеристикой данного процесса”[164]. При этом невозможно “никакими логическими операциями выработать представление о таком непосредственном взаимодействии, при котором один из объектов действовал на другой объект и в то же время не испытывал бы на себе действие этого второго объекта”[165]. Именно это мы наблюдаем при возникновении обратных идентификационных связей. Механизм следообразования — пример реального взаимодействия, а “структура реального взаимодействия материальных объектов многомерна и представляет собой систему взаимодействий различных видов и типов, объединяющих в единое целое объекты самой различной природы. Чем всестороннее и глубже в процессе криминалистического исследования изучается система взаимодействий объектов, тем полнее и достовернее будет получаемая о них информация”[166]. Г. В. Прохоров-Лукин совершенно прав, указывая, что “в информационном аспекте механизм взаимодействия является каналом передачи информации об имевшем место процессе взаимодействия между объектами, а его отражение в форме следов — ее источником”[167].

Н. С. Романов, исследуя механизм следообразования, с которым приходится иметь дело при производстве транспортно-трасологических экспертиз, пришел к выводу, что структурно-функциональный механизм следообразования бывает трех разновидностей: элементарный (бинарный), интегративный и ситуалогический. Первый характеризует связь следообразующего и следовоспринимающего объектов как отражаемого и отражающего; второй представляет собой комплекс взаимосвязей контактно взаимодействующих объектов как единого целого, а также этого целого с каким-либо из взаимодействующих объектов или с их совокупностью. Когда на характер следов, “их информационное содержание большое влияние оказывает не только непосредственное взаимодействие следообразующих и следовоспринимающих объектов, но и связи и отношения названных объектов с предметами, условиями дорожно-транспортной обстановки, сложившейся к моменту следообразования”, механизм следообразования можно назвать ситуалогическим[168].

Информативность следов как результатов следообразующих воздействий. Изучение механизмов следообразования, участвующих в них следообразующих воздействий и их результатов преследует цель получения доказательственной информации о следообразующем объекте, его действиях (когда речь идет о человеке или животном) или действиях с ним, приведших к образованию следа. Природа информации, носителями которой являются объекты следообразования, различна. Следообразующий объект является носителем непосредственной, первичной информации, выражающейся в совокупности присущих ему индивидуальных и устойчивых свойств и признаков. Следовоспринимающий объект — носитель отраженной от первого объекта информации, возникшей вследствие контакта между ними, то есть вследствие взаимодействия объектов. В результате устанавливается причинно-следственная связь между этими объектами на основе их связи с происшедшим событием. Но следовоспринимающий объект несет не только информацию об образующем объекте. Он является также носителем информации о механизме следообразования, то есть о действиях образующего объекта или с образующим объектом. В этом случае образующий объект является средством передачи информации о способе действия, а через него — о субъекте действия.

Резюмируя сказанное, можно разделить информацию, носителем которой является след, на личностную (информация о человеке как объекте или субъекте процесса следообразования), вещную (информация о предмете — следообразующем и следовоспринимающем объектах) и операционную (информация об операции, приведшей к возникновению следа, то есть о механизме следообразования). Последняя может содержать в себе элементы личностной информации индивидуально опре­деленного или группового характера.

Г. А. Самойлов, исследовавший содержание личностной информации, считает, что сигналы личностной информации можно подразделить на три основные группы в зависимости от их физической природы:

1) различные отражения, возникающие от механических воздействий;

2) часть, отделившаяся от общей массы вещества;

3) состояния, характеризующиеся наличием определенных внешних признаков[169].

В плане рассматриваемой нами проблемы представляет интерес содержание первой и третьей групп сигналов. В числе сигналов первой группы Г. А. Самойлов называет информацию, характеризующую личность со стороны:

¨ отдельных физических свойств человеческого тела, обладающего определенными формами, размерами, морфологическими особенностями рельефа и т. п.;

¨ анатомических особенностей (размеры конечностей, позволяющие опосредованно судить о росте и возрасте человека);

¨ морфологического строения рельефа кожного покрова;

¨ навыковых особенностей, проявляющихся в рисунке, метрике и иных характеристиках движения тела (рук, ног) при ходьбе, беге, фиксации профессиональных навыков на изготовляемой продукции и др.

Среди сигналов как определенных состояний, характеризующихся совокупностью присущих им признаков, Г. А. Самойлов назвал информа­цию о способах действия преступника при совершении преступления[170].

Думается, что в предложенную Г. А. Самойловым классификацию сигналов личностной информации следует внести некоторые коррективы. Так, едва ли следует информацию о морфологическом строении ре­льефа кожного покрова выделять в самостоятельную подгруппу информационных сигналов наряду с отнесением ее к сигналам информации об отдельных физических свойствах человеческого тела. Информация о навыковых особенностях содержится и в сведениях о способе совершения преступления. В то же время информация о способе совершения преступления содержится не только в состоянии предметов, имеющих отношение к расследуемому преступлению, но и в информационных сиг­налах, отнесенных Г. А. Самойловым к первой группе, и даже в известной степени в сигналах второй группы.

Вопрос о содержании вещной информации, носителем которой является след-отображение, на протяжении длительного времени является предметом оживленной дискуссии. Определились две точки зрения на решение этого вопроса. Б. И. Шевченко последовательно утверждал в своих работах, что содержанием вещной информации в трасологии является информация о внешнем строении следообразующего объекта. До известного времени этот тезис не оспаривался и использовался как аксиома при исследовании проблем трасологической идентификации различных видов следообразующих объектов.

Г. Л. Грановский в 1965 г. поставил под сомнение этот тезис. Не оспа­ривая положения Б. И. Шевченко о том, что в трасологии источником ин­формации о следообразующем объекте являются только те следы, в которых отобразились признаки внешнего строения объектов, он в то же время высказал мнение, что вещная информация, заключающаяся в следе, не ограничивается только информацией о признаках внешнего строения объекта, оставившего след. “Достаточно напомнить, — писал он, — что внешнее строение любого объекта связано с его внутренними свойствами, что механизм следообразования, определяющий характер отображения признаков внешнего строения в следах, зависит от всего комплекса свойств объектов, участвующих в следообразовании (напри­мер, форма профиля следов ног отображает подвижность и другие признаки ступни; расположение следов ног — особенности походки человека). Игнорирование таких признаков ограничивает возможности трасологии и препятствует разрешению многих вопросов, имеющих большое значение для следствия”[171].

Ранее мы уже выразили свое отношение к сформулированному Г. Л. Грановским на основе этих положений определению следа в трасологии[172]. Здесь же следует отметить, что, по нашему мнению, Г. Л. Грановский прав в своей трактовке содержания вещной информации, заключенной в следе. Помимо информации о внешнем строении следообра­зующего объекта и иных его свойствах (выражающихся, когда мы говорим о следе, через внешнее строение объекта), она включает информацию о механизме следообразования, (а через него — навыковую информацию) и непосредственную информацию о самом следовосприни­мающем объекте, могущую иметь значение для установления и характеристики как следообразующего объекта, так и механизма следообразования. Операционная информация заключается в информации о действиях субъекта следообразования, проявляющихся в них навыках, по­следовательности выполнения операций, связи между операциями и используемыми средствами.

Доказательственное значение перечисленных видов информации, как нам представляется, в общей форме определить невозможно, как нельзя отдать априори преимущество какому-либо виду перед другими. В этой связи вызывают возражения замечания Г. А. Самойлова об оценке личностной информации с точки зрения ее доказательственного значения. Он считает, что заключения эксперта, “даваемые в связи с установлением групповой принадлежности тех или иных свойств личности человека, следы которого были обнаружены, являются, как правило, конечной целью такого рода исследований и служит источниками судебных доказательств по тем обстоятельствам уголовного дела, которые с их помощью устанавливаются... Иное доказательственное значение имеют результаты криминалистических идентификационных экспертиз. Устанавливаемое с их помощью тождество материальных объектов по той информации, которая содержится в материальных следах преступления, самостоятельного доказательственного значения обычно не име­ет. При экспертной идентификации, например, личности преступника устанавливаемое тождество его личности... сравнительно редко выступает в качестве предмета доказывания. Не являясь конечной целью исследования обстоятельств дела, факт тождества служит опосредствующим звеном и необходимым условием для познания других, еще не из­вестных обстоятельств расследуемого преступления”[173].

Противоречия и неточности, содержащиеся в приведенных положениях, очевидны. Ни установление групповой принадлежности, ни установление тождества не являются “конечной целью исследования обстоятельств дела”. Такой целью является установление объективной истины. В то же время и факт установления групповой принадлежности, и факт установления тождества имеют “самостоятельное доказательственное значение”, хотя, разумеется, это значение они приобретают не изолированно от других доказательств, а в системе с ними. Тождество личности никогда не выступает в качестве предмета доказывания, который, как известно, определен законом как система подлежащих установлению обстоятельств; в этой системе тождество личности может играть роль одного из элементов. Не только факт тождества, но и факт групповой принадлежности служит целям познания иных обстоятельств события. Смысл рассуждений Г. А. Самойлова не становится яснее от употребления им изобретенных терминов “главный информационный факт” и “производные информационные факты”. Факт — дискретный кусок действительности, источник информации. Сказать “информационный факт” — это все равно, что сказать “информационный источник информации” или что-нибудь в этом роде. Говорить же о “производных информационных фактах” вообще нелогично, так как в этом случае мы будем вынуждены считать источником информации... информацию.

Познание содержащейся в следе доказательственной информации часто требует моделирования объектов и механизмов следообразования. Не случайно поэтому эксперимент — как средство получения и исследований моделей — играет такую значительную роль в трасологических, баллистических и других криминалистических исследованиях, связанных со следами-отображениями. Целями эксперимента в этих случаях являются:

¨ а) установление конкретного факта и причинной связи между фактами, явлениями;

¨ б) выяснение механизма следообразования;

¨ в) получение образцов для сравнительного исследования;

¨ г) установление подлежащих учету при экспертизе дефектов исследуемых объектов;

¨ д) исследование свойств самого следа[174].

В. Ф. Берзин ограничивает цели данного эксперимента только изучением особенностей механизма образования исследуемого отображения. В этом плане конкретными задачами эксперимента, по его мнению, являются: установление величины усилия в момент образования следов; определение распределения усилия в момент образования следов; определение скорости движения следообразующего объекта, величины встречного и фронтального углов; установление величины давления пороховых газов в канале ствола в момент выстрела; решение вопросов, связанных с взаимодействием частей механизма оружия, с определением механизма действия пули и факторов, сопровождавших выстрел; определение величины усилия и характера его распределения в момент образования исследуемого оттиска печати или штампа; определение силы удара по клавишам пишущей машинки при печатании исследуемого текста[175]. Х. Салимов упоминает об эксперименте, направленном на обнаружение соответствующего участка инструмента, которым могли быть оставлены исследуемые следы, и признает экспериментальными действия, осуществляемые с целью получения образцов для сравнительного исследования[176]. В. М. Прищепа говорит об экспериментальном воспроизведении следов и экспериментальном уяснении механизма и условий отображения признаков искомого объекта[177].

Несмотря на различия в позициях упомянутых авторов, их объединяет признание роли эксперимента в моделировании механизма следообразования, а если учесть, что В. Ф. Берзин не отрицает возможности получения в процессе эксперимента моделей следа, то и в моделировании объектов следообразования. Важность эксперимента для установления механизма следообразования была подтверждена еще работами Б. М. Комаринца по судебной баллистике[178].

В литературе подробно описаны условия проведения экспериментов для получения моделей следов и установления механизма следообразования[179], поэтому в их изложении нет необходимости. Заметим лишь, что от соблюдения условий эксперимента зависит познавательная функция модели и возможность переноса знания, полученного исследованием модели, на оригинал. Мы разделяем мнение И. М. Лузгина, счита­ющего, что условиями переноса логических отношений с модели на прототип являются: “1) выделение существенных с точки зрения доказывания по делу признаков оригинала и модели; 2) достоверность данных о содержании этих признаков; 3) установление значимости (ценности) этих признаков с точки зрения задач исследования; 4) достижение по этим признакам подобия между моделью и оригиналом”[180]. И. М. Лузгин совер­шенно прав, отметив, что поскольку перенос логических отношений с мо­дели на оригинал осуществляется с помощью модельного эксперимента, для правомерности переноса необходимы научная безупречность опытов и достижение при их многократности одинакового результата”[181].

С расширением сферы применения в криминалистике математических методов возрастает роль математических моделей при исследовании механизмов следообразования. Как правильно указывает Г. Л. Грановский, “важным толчком для внедрения математического моделирова­ния являются все возрастающие запросы практики. В последнее время возрастают требования, предъявляемые к научной обоснованности и убедительности выводов экспертов. Использование математических ме­тодов (статистическая обработка результатов измерений признаков, вероятностная оценка частоты, их встречаемости) и математических моде­лей, несомненно, повышает надежность выводов, делает более убедительными заключения экспертов”[182]. При этом он делает существенную оговорку, что “лишь изоморфные математические модели могут служить полноценными “заместителями” доказательств в процессе их экспертного исследования; результатами исследования именно таких моделей можно обосновывать выводы экспертов”[183].

Выступая за активное использование физических и математических моделей в целях познания механизмов следообразования, мы в то же время считаем необходимым подчеркнуть отнюдь не универсальный характер моделирования как метода познания. Для создания модели не­обходимо иметь значительную исходную информацию о предполагаемом течении исследуемых процессов, то есть практически обладать определенным алгоритмом решения задачи. Вместе с тем в практике ис­следования механизмов следообразования весьма часто возникают нетипичные ситуации, требующие эвристических решений. Отчасти это связано с появлением новых разновидностей объектов следообразования, отчасти с изменениями способов совершения преступления[184]. Поэтому совершенно обоснованно ставится вопрос о развитии эвристической деятельности криминалистов, об исследовании проблем экспертной эвристики.

Значительным шагом на пути решения подобной проблематики явился выход в свет “Криминалистической эвристики” в двух томах Г. А. Зорина[185]. И хотя эта работа, на содержании которой мы остановимся подробнее далее, посвящена, в основном, эвристическим методам рас­следования преступлений, ряд ее положений, несомненно, может быть использован в экспертной практике.