Дневник 1:476

Итак, мы подходим к мгновеньям, которые оказались решаю­щими для Уэсли во всех смыслах — и в поисках духовной исти­ны, и в том, как готовил его Бог к конечному предназначению, тру­ду евангелиста. 1738 год определил его жизнь, а 24 мая стало днем его обращения. Все шло к этому мгновению, и все из него происте­кало. Во всем, что он написал, Уэсли называет происшедшее на Олдерсгейт-стрит решающим и переломным. Это не значит, что предыдущие этапы его пути не заслуживают внимания; ранее мы коснулись их. Но именно то, что произошло 24 мая 1738 г., превра­тило Уэсли в евангелиста. Он освободил себя для истинного при­звания, которому доблестно служил больше пятидесяти лет. Отныне он знал точно, без сомнений, чего от него хочет Бог.

Если обратиться к британским историческим хроникам того времени, в них зафиксировано только одно достойное упоминания событие 1738 г. Оно связано с ухом некоего Томаса Дженкинса — бравого капитана, который вернулся на своем бриге «Ребекка» с Карибского архипелага. Ему довелось пережить унижение — его судно атаковала испанская береговая охрана, опустошила трюм и, в довершение бесчинств, отрезала у Дженкинса ухо. Вероятно, в Палате общин произошла поистине драматическая сцена, когда ка­питан предъявил комиссии по расследованию ухо в склянке1. Впрочем, современные историки не совсем уверены в том, что Дженкинс лишился уха, а если и лишился, то не у позорного ли столба. Как бы то ни было, этот случай раздули пресса и оппози­ция, которая нажала на премьер-министра, сэра Роберта Уолпола, что привело к военному конфликту с Испанией, прозванному в на­роде «Войной из-за уха Дженкинса». Но все же объективный иссле­дователь, рассматривая календарь исторических дат в свете после­дующих событий, будет вынужден заключить, что дело капитана и его возможного увечья не идет ни в какое сравнение с тем, что пе­режил в тот же год Джон Уэсли. И светские авторы, и историки церкви все больше признают, что его духовное возрождение — не только выдающееся событие 1738 г., но и один из переломных мо­ментов всей эпохи. «Несомненно, — пишет Ричард Пайк, — за все столетие не произошло ничего, что могло бы вызвать такую всеобъ­емлющую радость, энергию и воодушевление, как перемена в Уэсли, превратившая его из мятущегося, невыносимого, даже свар­ливого церковника, который слишком искренен, чтобы удовлетво­риться полуправдой, и слишком честен, чтобы отмахнуться от не­удобных вопросов, в евангелиста, источающего свет, уверенность и счастье».

Проследим путь, проделанный Уэсли в эту решающую пору, с то­го самого дня, когда он ступил на берег в Диле (1 февраля 1738 г.), до «потепления души» на собрании небольшой общины (24 мая, Олдерсгейт-стрит). Эти несколько месяцев исключительно важны. По словам Айзека Тейлора, Уэсли «прибыл в Англию духовно пода­вленным и опустошенным. С него слетела та самонадеянная религи­озность, которая прежде порождала весь его аскетический эгоизм. Он вернулся к друзьям не с тем, чтобы давать им советы и наставле­ния, а чтобы самому их просить»3. Состояние его ума и духа было та­ким, что Бог смог заняться им и привести его в желанную гавань.

Снова оказавшись в Лондоне, Уэсли поселился на Грейт Колледж-стрит в Вестминстере, у Джона Хаттона, священника-не- присягателя и друга его отца. Сын Джона, Джеймс, владел книж­ным магазином с колоритным названием «Библия и солнце», нахо­дившимся на Литгл Уайлд-стрит, недалеко от Друри-Лейн. В пер­вое воскресенье Уэсли проповедовал в церкви св. Евангелиста Иоанна на Миллбэнк, в Вестминстере, и темой были «глубочайшие слова ‘Кто во Христе, тот новая тварь’». Потом ему сообщили, что проповедь весьма оскорбительна, и в эту церковь его больше не пу­стят5. Это был первый отказ в целой череде отказов. Во вторник 7 февраля Уэсли записал в «Дневнике»: «День, который следует хо­рошо запомнить». В доме голландского купца Вейнанца он встре­тил моравских братьев, только что приплывших из Германии, и среди них — того, кого Бог назначил ему путеводителем ко Христу, Петера Бёлера. Бёлеру выпало продолжить его наставление в еван­гельской вере, начатое Ницшманом и Шпангенбергом. Бёлер стал тем же для братьев Уэсли, что Билни — для Латимера».

Задержим ненадолго свой взгляд на этом замечательном челове­ке, которому в то время исполнилось всего двадцать шесть лет. Его прочили во врачи, но он стал изучать богословие в Йене. Здесь он сошелся с дружеской компанией, собиравшейся в доме профессора Валша; душой ее был Шпангенберг. Позже в Йену перебрался сам граф Цинцендорф, и под его влиянием Бёлер обратился. Некоторое время он был домашним учителем у Цинцендорфа, точнее — у его сына Христиана Рената. В 1737 г. Бёлер был рукоположен в свя­щенники и стал специальным посланником Цинцендорфа в Англии и Америке. Уэсли встретил его в Лондоне, когда Бёлер го­товился отплыть в Джорджию, — и Бёлер стал тем орудием Божьим, благодаря которому разочарованный член совета Линкольн-кол­леджа встал на путь мира и определенности. По замечанию д-ра К.У. Тоулсона, «Бёлер, по всей видимости — самый привлекатель­ный из моравских братьев той поры. Он не был прирожденным ли­дером, как Цинцендорф и Шпангенберг... но обладал неким обая­нием, которое обезоруживало даже несогласных с ним; и привязан­ность к нему братьев Уэсли сохранилась даже когда их отношения с другими моравскими братьями сошли на нет».

В пятницу 17 февраля Уэсли с Бёлером отправились в Оксфорд и почти весь конец недели провели вместе, в долгих беседах. По признанию Уэсли, «я его не понимал, — по крайней мере, когда он сказал: Mi frater, mi frater, excoquenda est ista tua philosophia (лат. ‘Брат мой, брат мой, от этой твоей философии надо очиститься!’)» С ними был и Чарльз Уэсли, который, кажется, понимал Бёлера лучше; неудивительно, что Чарльз обратился раньше Джона. Любо­пытны впечатления Бёлера о братьях: «Старший, Джон — прият­ный человек. Он сознает, что еще не знает надлежащим образом Спасителя и мучительно ищет наставлений. Он искренне любит нас. Его брат... сильно встревожен духом и не знает, как ему подсту­питься к Спасителю». Бёлеру пришлось стать советчиком и того, и другого.

Что подразумевал Бёлер, когда он призвал Джона Уэсли очи­ститься от «философии»? Профессор Шмидт проливает свет на не­сколько загадочную фразу: «Речь идет о категорическом отказе от естественной теологии, которая особенно почиталась и находила последователей как в английской мысли, шедшей от средневеко­вья, так и в тогдашнем Просвещении. Вместе с Цинцендорфом Бёлер отвергал любые представления о Боге, проистекавшие, пусть и косвенно, из каких бы то ни было человеческих умозаключений. Он признавал только библейского Иисуса Христа. Это было глав­ным, но, судя по всему, Бёлер - опять же, вслед за Цинцендорфом - включал в ‘Чартерфилософию’ и этику, всю ту этику, которая не исходила непосредственно от Спасителя и отправной точкой кото­рой не стала Его любовь». Вероятно, Шмидт прав, именно это имел в виду Бёлер - а не любовь Уэсли к логическим конструкци­ям, как предполагали Ригг и Им пета.

Ответом Уэсли был возврат к прежнему образу мыслей. Реша­ющая встреча произошла 5 марта. Уэсли снова поехал в Оксфорд, навестить заболевшего Чарльза. Здесь он еще раз увиделся с Пете­ром Бёлером, «который в воскресенье пятого дня, по воле всемогу­щего Бога, убедил меня в моем неверии и в желании веры, един­ственно нас спасающей». Теперь Уэсли знал, чего ему не хватает. С этого дня единственным его желанием было обрести опыт оправ­дывающей веры. Он понял, что ему нужно; он искал истины в ду­ше. О той беседе вспоминает и сам Бёлер: «Я прогуливался со стар­шим Уэсли и спросил о его духовном состоянии. Он ответил, что порой чувствует себя вполне уверенно, а порой его охватывает страх; он никак не мог пойти дальше слов ‘если сказанное в Библии правда, то я спасен’. Об этом мы с ним говорили очень подробно, и я горячо убеждал его, что он мог бы припасть к открытому источни­ку и не вредить себе».

Уэсли вдруг пришла в голову мысль: не нужно проповедовать учение, если ты не пережил его на собственном опыте. Как он мог говорить с другими о вере, которая еще не стала его верой? Он спросил Бёлера, не следует ли ему прекратить проповедь, и тот дал, наверное, лучший практический совет, который Уэсли когда-либо получал. «Нет, - твердо заявил Бёлер, - ни в коем случае». Но что же он мог проповедовать? «Проповедуй веру, пока не обретешь ее, — сказал Бёлер, и слова эти стали классическими. — И тогда, уже об­ладая верой, ты захочешь ее проповедовать»16. «В этом совете, ис­полненном огромного смысла, — пишет Шмидт, — заложена глубо­кая истина: проповедник должен выставлять перед слушателями не себя самого или свои духовные достижения, но авторитетное Слово, величайшую истину Божью». Теперь Уэсли твердо знал, что ему не хватает одного — спасающей веры. Он уже постиг ее умом, теперь он должен проповедовать ее другим, пока она не ста­нет его «духовной принадлежностью». Возможно, Бёлер сознатель­но пошел на риск, давая такой совет — но тот принес огромную пользу. В конечном итоге, Уэсли проповедовал самому себе — по­стоянно провозглашая важность спасающей веры, он сам обрел ее.

Совет Бёлера сразу привел к удивительным результатам. Стоило Уэсли начать проповедь «нового учения», по его собственному определению («новым» учение было для него вплоть до настоящего момента), и он обнаружил, что учение вызывает глубокий отклик у слушателей. Первым, кого он убедил в спасении одной лишь ве­рой, был приговоренный к казни заключенный. Раньше Уэсли ни­когда бы на это не пошел, поскольку скептически относился к воз­можности покаяния в последнюю секунду. «Это был один из пово­ротных моментов в жизни Уэсли, - уверен Ричард Грин. - Какое откровение содержится в его словах! Он никогда раньше не пропо­ведовал спасение одной лишь верой! Прежде он не думал, что спа­сение достижимо таким образом. И в каком свете предстали его прежние усилия! Теперь он в самом деле мог заявить: ‘Вот она, ве­ра, которая нужна мне!’»

Вскоре в «Дневнике» появились две записи, свидетельствующие о том, что Уэсли продвинулся еще в одном направлении. 27 марта он отправился с Джоном Кинчином в Оксфордский Замок, где произнес проповедь; затем он молился с заключенным «сначала установленными молитвами, потом — словами, какие были нам да­рованы в тот час». После этого заключенный исповедался ему в грехах и принял Христа как Спасителя. 1 апреля Уэсли писал: «Когда я оказался в обществе м-ра Фокса, душа моя была так пере­полнена, что невозможно было довериться обычным для здешнего места молитвам. Я вообще теперь собираюсь обойтись без них — бу­ду молиться как придется, по установленной форме или без нее, как сочту подходящим в каждом отдельном случае»21. Телфорд справедливо замечает: «Это очень важный шаг в его подготовке к евангелистской работе». Чарльз также отказался в это время от мо­литвенника; их обоих сурово осудил педантичный Сэмюэль, усмо­тревший в действиях братьев серьезный отход от англиканских правил. Мы не знаем, когда именно Уэсли начал произносить им­провизированные проповеди, но не исключено, что как раз тогда. В следующем году негодующий Сэмюэль связал воедино «импро­визированные проповеди и импровизированные молитвы». Как указывает Монк, усвоение Джоном Уэсли двух основных форм пу­ританской практики отождествляло его с этой традицией и вызыва­ло недовольство.

Тем временем Уэсли опять повстречался с Бёлером; это произо­шло 23 марта. Все большее удивление сквозит в его рассказах о пло­дах живой веры — той святости и том счастье, которые, по его сло­вам, сопутствуют ей. В результате он засел за Писание, чтобы по­нять, идет ли это учение от Бога. Как мы видим, Уэсли уподобляет­ся здесь благомысленным верийцам из Деян. 17:11; теперь можно сказать с уверенностью, что в конце концов он встал на истинный путь. Протестантская реформация по существу началась в тот мо­мент, когда Мартин Лютер раскрыл Библию в Черной башне авгу- стинского монастыря. Слово стояло и за миссией XVIII в. к британ­цам — в эти решающие недели Уэсли листал греческий Новый Завет. Только человек, принимающий учительное откровение Биб­лии, может быть призван Всевышним.

До нас дошло еще одно свидетельство Бёлера, датированное 23 марта. Очевидно, на встрече присутствовали Джон и Чарльз Уэсли. «Я провел подробную беседу с обоими Уэсли, чтобы вну­шить им Евангелие и чтобы они возвещали его по возможности всем прочим людям в Оксфорде и повсюду. Потому они поведали мне о своих сомнениях касательно учения о свободной благодати, обретаемой через заслуги Иисуса, когда бедные грешники получа­ют прощение и освобождаются от владычества греха. Спаситель, однако, даровал мне благодать убедить их Писанием. Им не остава­лось ничего другого, как просить меня о знакомстве и беседе с людьми, пережившими подобный опыт. Я обещал, что в Лондоне познакомлю их с такими христианами».

Нетрудно понять, что произошло во время следующей встречи Уэсли и Бёлера в субботу и воскресенье 22 — 23 марта. Нам придется полностью воспроизвести соответствующую запись Уэсли; их бесе­да окончательно все для него прояснила. «Вчера я опять встретил Петера Бёлера. У меня уже не осталось возражений против того, как понимает он природу веры. По словам нашей церкви, она со­стоит в ‘подлинном доверии к Богу и уверенности в том, что заслу­гами Христовыми мне простятся грехи, и я предам себя милости Божьей’. Не мог я отрицать также ни святость, ни счастье, которые он полагал плодами живой веры. ‘Самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы — дети Божии’ и ‘Верующий имеет свидетельство в себе самом’ — и я полностью уверился в плодах святости; ‘Всякий, рожденный от Бога, не делает греха’ и ‘Всякий верующий, что Иисус есть Христос, от Бога рожден’ — я уверился в плодах счастья. Однако я не мог понять его слова о моментальном действии. Я не мог понять, как веру можно обрести в одно мгновение, как человек может сразу повернуть от мрака к свету, от греха и мучений к пра­ведности и радости в Св. Духе. Я снова попытался уяснить это для себя, обращаясь к Писанию, особенно к Деяниям апостолов, и, к своему крайнему удивлению, почти не нашел иных обращений, чем мгновенное. Столь долгое обращение, как у апостола Павла, который три дня испытывал муки нового рождения — почти что ис­ключительно. Только одно продолжало меня смущать: ‘Да, теперь я знаю, что Бог действовал таким образом в первые века христиан­ства. Но времена изменились. Откуда мне знать, что Он и сейчас так действует?’»

Обратимся теперь к живым свидетелям, которых обещал пред­ставить Бёлер. В воскресенье 23 апреля Уэсли с ними встретился. Бёлер описал это графу Цинцендорфу следующим образом: «На встречу с Уэсли я взял четырех английских братьев, чтобы они мог­ли поделиться с ним своим опытом, поведав, как же Спаситель так быстро и мощно являет милость грешникам и прощает их. Один за другим они рассказывали, что с ними произошло... Джон Уэсли и все, кто находился рядом, были поражены этими рассказами.

Я спросил Уэсли, во что он теперь верит. Он ответил, что четыре примера не решают дела и не могут убедить его. Я сказал, что при­веду к нему еще восемь человек из Лондона. Через короткое время он встал и предложил: ‘Давайте споем гимн «Моя душа простерта пред Тобой»’. Во время пения он то и дело вытирал глаза, а потом сразу отвел меня в свою спальню, где признал, что теперь убедился во всем, что я говорил о вере, и больше не будет задавать вопросов, но ясно понимает, что у него такой веры еще нет, и просит совета — что ему делать, чтобы обрести ее? Он добавил, что грешил не так много, как другие. Я ответил, что не верить в Спасителя — уже грех; следует по крайней мере не отходить от Его врат, пока Он не помо­жет. Я был глубоко тронут и помолился вместе с ним, призывая омытое кровью имя Спасителя явить милость к этому грешнику. Он сказал, что однажды это испытав, никогда уже не будет молить ни о чем, кроме веры».

Сам Уэсли признавался, что свидетельство четырех моравских братьев «отрезало ему путь к отступлению», иначе говоря, заставило его отказаться от поисков новых доказательств мгновенного обра­щения. «Тогда я прекратил все споры, — добавляет он. — Я мог только прокричать: Господи, помоги моему неверию!» «Теперь я во всем убедился окончательно, - объяснял он позже, предваряя рас­сказ об обращении, — и по благодати Божьей, довел до конца свои поиски: (1) бесповоротно отказавшись от всякой опоры, полной или частичной, на собственные дела праведности, ибо именно на них с юности строились мои надежды на спасение, хотя я не знал его; (2) ко всем средствам благодати, к которым я неизменно прибе­гаю, добавив постоянную молитву о той же благодати, об оправды­вающей, спасающей вере, о полном доверии к крови Христовой, пролитой за меня, и о полном доверии Ему, моему Христу, моему единственному оправданию, освящению и искуплению». Уэсли должен был сам испытать, насколько надежно Христово обетова­ние: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отво­рят вам» (Мф. 7:7), и он получил то, о чем просил. Это подтвержда­ется, если мы сравним языковые особенности приведенной выше молитвы и общеизвестный рассказ о его обращении 24 мая; заметим характерные для обоих случаев повторы личных местоимений.

26 апреля Бёлер и Уэсли гуляли вместе не меньше часа и гово­рили по душам. Бёлер откровенно признается, что Уэсли горько плакал, но эти слезы были вызваны искренним раскаянием под действием Св. Духа. «Могу сказать, что он по-настоящему не­счастный грешник с разбитым сердцем, который жаждет большей праведности, чем та, которой обладал доныне, другими словами, праведности Иисуса Христа». В то же время Уэсли продолжал проповедовать «ту веру, какая есть у Иисуса». Он чувствовал, что это — «странное учение, с которым некоторые не желают спорить, хотя и не знают, что с ним делать». Тем не менее, «один-два чело­века, глубоко израненные грехом, охотно его услышали и с радос­тью приняли». По сообщению Бёлера, Уэсли проповедовал столь успешно, что «все вокруг были изумлены, никто раньше не слы­шал от него ничего подобного... Люди пробудились». 4 мая Бёлер покинул Лондон и отправился в Каролину. Но его влияние по-прежнему ощущалось, и, размышляя над тем, в чем Бёлер так на­стойчиво пытался убедить их, сначала Чарльз, а потом и Джон об­рели опыт спасительной веры. Запись Джона в тот день, когда Бёлер уехал, свидетельствует, насколько важную роль он ему отво­дит: «Какое великое дело учинил Бог с того мгновенья, когда Бё­лер появился в Англии! Делу этому не будет конца, пока не исчез­нут земля и небо».

Последнее сообщение от Бёлера датировано 8 мая и написано в Саутгемптоне. Бёлер горячо просит Уэсли: «Молю Вас, не медлите, поверьте в Вашего Иисуса Христа, но напомните Ему об обетова- ниях бедным грешникам — так, чтобы Он уже не мог не сделать для Вас того, что сделал для многих других». Прошло всего лишь не­сколько дней, и 24 мая — этот день навсегда вошел в историю — Уэсли, по меткому определению д-ра Маршалла, преодолел барьер веры. Обстоятельства слишком хорошо известны, чтобы к ним возвращаться. Уже тогда, когда Уэсли слушал рассказ об обраще­нии Лютера, в нем происходили «перемены, которые творит Бог в человеческой душе через веру во Христа». Слова обернулись ре­альностью, учение ожило для него. Главный принцип протестант­ской Реформации, источник всей подлинно христианской веры, не только захватил его ум, но и проник в душу, и жар его души пред­стояло почувствовать всей земле. Разумеется, это было странное «потепление». По точному определению самого Уэсли, он не был чувствительным, восторженным человеком. То, Что произошло с ним, только с ним, позволяло говорить о действии сверхъесте­ственной благодати.

Символизм огня соединяет горницу на Олдерсгейт-стрит с горя­щим приходским домом в Эпворте. Головня, исторгнутая из пламе­ни, обрела свою судьбу. С этого времени внутреннее пламя поведет Уэсли по всей земле разжигать огонь возрождения. В 1781 г. Уэсли сказал Сэмюэлю Брэдберну в Йоркшире, что его христианский опыт можно выразить строками из гимна, который написал его брат:

Покинув горний мир обители Своей,

На землю Ты принес огонь — небесный дар,








Дата добавления: 2014-12-02; просмотров: 676;


Поиск по сайту:

При помощи поиска вы сможете найти нужную вам информацию.

Поделитесь с друзьями:

Если вам перенёс пользу информационный материал, или помог в учебе – поделитесь этим сайтом с друзьями и знакомыми.
helpiks.org - Хелпикс.Орг - 2014-2024 год. Материал сайта представляется для ознакомительного и учебного использования. | Поддержка
Генерация страницы за: 0.009 сек.