Между двух стульев
Говоря о крупных политических мероприятиях, определявших отношение немецкого народа к другим народам, следует отметить, что здесь влияние народа было наименьшим. Вряд ли можно предположить, что в начале войны у нас имелся какой-либо исчерпывающий план установления международных отношений в Европе и за ее пределами. Во всем преобладал элемент импровизации. Предусмотреть, как сложатся впоследствии отношения Германии с Италией, Испанией или Югославией, в начале войны было невозможно, поэтому только развитие самих событий на каждый данный исторический момент могло определить и характер и масштабы всех мероприятий.
От принципиальных и окончательных решений правительство Германии, как правило, всегда уклонялось. Оно не желало, принимать решений на послевоенный период. Оно не хотело принимать решений, обусловленных преходящими требованиями момента, и не ставило себя в зависимость от обстановки и от тех, кто пользовался ею. Правительство не было настроено и на то, чтобы позволить кому-либо предъявлять к Германии какие-либо претензии в виде компенсации за услуги в войне. Наше правительство мечтало о тотальной победе над такой страной или группой стран, масштабы которых обеспечили бы ему переустройство всего мира. Француз Пьер Лаваль открыто, но безуспешно предостерегал немцев от политики, следуя которой нужно было вначале завоевать мир, а затем принимать политические решения, вместо того чтобы с помощью политических решений избежать военного поражения. Поэтому все мысли и планы создания нового порядка в Европе были недодуманными и неполноценными, ибо они никого ни к чему не обязывали. А ведь когда-то было совсем наоборот. Что же касается западных союзников, то они, разумеется, отнюдь не интересовались тем, что в Германии разрабатывались различные конструктивные, вполне приемлемые планы создания мирного порядка, опирающегося на народы. Если бы они узнали про них, число союзников Германии, безусловно, увеличилось бы.
Роль, задуманная для Франции, не была обеспечена ни наличием ясных фактов, ни созданием определенного общественного мнения в самой Германии. Нередко еще высказывалось мнение, что Франция должна прекратить свое существование как национальное государство, что она должна быть разделена на северную и южную части, лишена своих пограничных провинций (Бургундии, а также фламандского севера). Чаще всего, однако, высказывалась совершенно противоположная мысль, а именно, что Франция в будущем должна стать столпом нового европейского порядка. При этом, конечно, не делалось никакого намека на то, в какой степени Франции будет обеспечено право на нейтралитет, например, по отношению к США, на сохранение своей внутриполитической организации (например, оставление в силе государственного устройства Третьей республики), а также на суверенность и авторитарность (например, в форме католическо-патриархального уклада). Такая неясная обстановка породила чувство неуверенности даже у тех французов, которые вначале были готовы сотрудничать с немцами. Их политическая капитуляция вызвала у немцев стремление к тому, чтобы отсрочить принятие каких бы то ни было решений в отношении Франции.
В начале войны, несмотря на все сомнения, считалось, что Италия в будущем разделит власть и славу, завоеванную в совместной борьбе. Однако вспыхнувшая в 1943 году в Италии гражданская война заставила Германию переменить свое отношение и к «Итальянской социальной республике», основанной Муссолини.[100][100]В конце сентября 1943 года Муссолини, освобожденный гитлеровскими войсками из тюрьмы, куда он был посажен по распоряжению демократического правительства Бадольо, бежал на север Италии. В местечке Сало, на берегу озера Гардии, он основал так называемую «Итальянскую социальную республику», явившуюся, по существу, в условиях растущего партизанского движения абсолютной политической фикцией. — Прим. ред.
Здесь, так же как и во Франции, неясность политической линии привела к тому, что немцы оказались неуверенными в правильности своих решений.
Что касается таких нейтральных государств Европы, как Испания, Португалия, Швеция, Швейцария и Турция, то политический курс Германии в отношении их был весьма неровным и колебался в ту или иную сторону в зависимости от изменений в военной обстановке. Далекая Ирландия, как и Исландия, оставались вне интересов Германии, а относительно прочих государств наши соображения были самыми противоречивыми.
По отношению к соседям Германии наша политика постоянно менялась, четко выработанного единого курса не имелось. Никому не было ясно, собираемся ли мы действительно создавать «Великую германскую империю», чтобы в ней растворить все ненемецкие народы германского происхождения, или же они должны оставаться самостоятельными нациями в рамках своих государств. Например, самостоятельность Дании сохранялась официально до 1943 года (фактически она сохранялась гораздо дольше), а ее политический режим оставался в том виде, в каком он существовал и до войны. В Норвегии, наоборот, вмешательство Германии во внутренние дела было более сильным и осуществлялось как с согласия, так и против воли норвежских коллаборационистов. Не было единого мнения и в отношении Голландии. Интересно, что в самой Голландии господствовали два противоречивых мнения: самая сильная и наиболее многочисленная группировка, сотрудничавшая с немцами и руководимая Мюссертом и Ростом ван Тоннингеном, надеялась, что Голландия станет самостоятельным вассальным государством Германии, в то же время более мелкие группы говорили о возможности «возвращения» нижненемецких племен, то есть «нидерландцев», когда-то выделившихся в самостоятельное государство, в состав единой германской империи. Во Фландрии шла борьба между представителями направлений, выражавших различные мнения и настроения от признания независимой «Великой Голландии» до открыто фашистских мыслей. К Бельгии немецкие оккупационные власти относились, как к государственно-правовой единице, которая могла иметь определенное будущее в системе германской империи. В самой Германии имелись политические и иные деятели, которые ратовали за восстановление в Бельгии монархии; были и такие, которые доказывали необходимость поставить во главе этого государства коллаборационистов; третьи говорили, что обеспечить существование Бельгии как независимого государства рядом с рейхом смогут только рексисты,[100][100]Организация реформистов-католиков в южной, так называемой валлонской части Бельгии, созданная в 1935 году Леоном Дегреллем, которая во время второй мировой войны целиком встала на сторону гитлеровских захватчиков и оказывала им значительную поддержку. — Прим… ред.
и т. д. Нашлись и такие деятели, которые утверждали, что захваченные Германией английские острова в проливе Ла-Манш могут быть «превращены в немецкую Мальту», что им должен быть дан статут «свободной германской республики», находящейся под защитой Германии, что там должна быть создана германская военно-морская база и т. д. Все эти планы и пожелания, разумеется, вносили невероятную путаницу в национальную политику Германии. Аннексированные Бельгией в 1919 году области Эйпен и Мальмеди были взяты Германией обратно. Люксембург, Лотарингия и Эльзас вошли де-факто в состав империи, причем изгнание из Лотарингии коренного французского населения вызвало большое беспокойство и волнения не только среди лотарингцев немецкого происхождения, но и в более широких кругах самих немцев. Все договоры о Южном Тироле после 1943 года потеряли силу, кроме того, часть Тридентской области должна была в силу исторических тенденций отойти к Австрии, да и Триест начал активизировать свои действия, добиваясь присоединения его к Германии.
Вся Восточная Европа находилась во власти разногласий и противоречий, возникавших как между немецкими оккупационными властями различных районов, так и внутри самих этих районов, а также между группами немецкого населения оккупированных областей и внутри самой Германии (правда, они не стали достоянием «общественности» ни в устном, ни в письменном виде). Разногласия и противоречия существовали между восточно-европейскими народами и в них самих. У нас не имелось никакой единой и принципиальной политической линии в национальном вопросе и никаких ясных и окончательных решений в каждом отдельном случае. Например, вначале наше внимание было направлено на то, чтобы в германской общественности шире распространялась идея о единстве Югославии. Затем вдруг было принято решение о разделе Югославии: Македония была поделена между Болгарией и Албанией, Сербия стала самоуправляющимся государством под особым контролем со стороны Германии, Хорватия — королевством, области Бачка и Баранья отошли к Венгрии; вопрос о Словении остался открытым, после того как итальянцы были снова вытеснены из района Любляны, а города Нижней Штирии с их окрестностями были включены в состав Штирии. Румыния при поддержке Германии получила Бессарабию, Буковину и отнюдь не желательную для большинства румын русскую часть Молдавии. Ей пришлось отдать Южную Добруджу Болгарии, а Северную Трансильванию — Венгрии. Решение Венского арбитража[100][100]Венские арбитражи 1938 и 1940 годов — название соглашений между гитлеровской Германией, фашистской Италией и хортистской Венгрией об отторжении части территории Чехословакии и Румынии в пользу Венгрии. — Прим. ред.
о Трансильвании было подвергнуто в широких немецких кругах резкой критике, так как симпатии немцев во время войны на Востоке были больше на стороне румын, чем венгров. Тем не менее территория Венгрии постоянно увеличивалась, и в силу этого она вынуждена была, хотя и с запозданием, признать право венгерских немцев на автономию. Тщетными оставались попытки словаков апеллировать к Венгрии по поводу отнятой у них территории, они были вынуждены нехотя удовлетвориться частью Польши, прирезанной им после ее раздела.
На довоенной территории Польской республики царила большая путаница: отношение Германии к присоединенным польским областям было весьма различным и зависело от того, в состав каких германских провинций и областей они вошли: Восточную Пруссию, Данциг (Западную Пруссию), Вартеланд или в Верхнюю Силезию. У малых народностей. населяющих Бескиды, был искусственно вызван антагонизм к полякам. Надежды украинцев на объединение Западной и Восточной Украины не осуществились. Несмотря на это, львовский губернатор проводил более дружественную политику по отношению к украинцам, чем к полякам. Виленская область стала частью Литвы, однако немецкая гражданская и военная администрация в самом Вильнюсе опиралась на поляков. Совершенно иное отношение по сравнению с областями, отошедшими к Германии, было к полякам на территории генерал-губернаторства. Мысль о завоевании на свою сторону отдельных групп польского населения по-настоящему никогда не преследовалась, она была скорее оружием пропаганды.
Отдельные группы немецких поселенцев были разбросаны по всей территории Восточной Европы между Балтийским и Черным морями. Их положение оставалось неясным, ибо принципиально не было решено, следует ли ради очищения границ Германии переселить их всех в одну чисто немецкую область и тем увеличить людские резервы страны или оставить их на территории тех государств, в которых они проживали, и нельзя ли, кроме того, использовать их на руководящей работе в этих странах в качестве советников при представителях Германии или, может быть, вообще отстранить их от всякой политики. В каждом отдельном случае этот вопрос решался на месте в зависимости от сложившихся условий. Более того, иногда оставалось неясным, кого именно можно считать немцем по происхождению.
После того как с 1941 года Германия распространила свою власть на области, принадлежавшие Советскому Союзу, национальная проблема стала еще более запутанной. Литовцы, латыши и эстонцы разочаровались в своих надеждах на то, что немецкие освободители восстановят их государственную независимость. Они, правда, получили право иметь собственную администрацию, однако полная самостоятельность предоставлена им не была. И, наконец, последняя прибалтийская страна, входившая в состав имперского комиссариата Остланд, — Белоруссия — была оставлена в полном неведении относительно своей судьбы. Оккупированные области Восточной Украины, а в некоторых вопросах и вся Украина управлялись особым имперским комиссариатом. Кроме того, претензии на управление некоторыми областями предъявлялись и со стороны румын. Все это лишало украинцев возможности создать собственное независимое государство. Малые народы, как например народы Северного Кавказа, хотя и получали поддержку со стороны немцев, но будущее их территорий оставалось им неясным.
Наибольшей нашей ошибкой оказалось все же то, что мы не имели окончательно сформулированного решения о судьбе России и русского государства. Сторонники крайних мер говорили о необходимости лишить русских всякой государственности и за их счет ускорить развитие всех остальных народов и в том числе финнов и немцев. Но даже в самой Германии раздавались и такие голоса, которые призывали создать свободное от большевизма русское государство в его старых границах, где нерусские народы пользовались бы правом автономии.
Таким образом, во время второй мировой войны Германия не смогла привлечь на свою сторону ни один народ ясным обещанием перспектив. Тот, кому удалось ближе познакомиться хотя бы с одним из многочисленных народов Европы, знает, что его интересы совершенно не соответствовали стремлениям и чаяниям других народов, расходились с интересами Германии и совсем не удовлетворялись обстановкой общей нерешительности. Германия не сумела разобраться в претензиях Испании, Италии и Франции, равно как и не смогла понять национальных стремлений хорватов и сербов, венгров и румын, поляков и украинцев, литовцев и белорусов, финнов и русских. У многих специалистов создалось такое впечатление, что Германия в национальном вопросе очутилась между двух стульев.
Дата добавления: 2015-01-02; просмотров: 631;