Кластеризация и метод аналитической индукции

Далее категориальный анализ предполагает соеди­нение номинальных классификаций в кластеры,. Клас­теры объединяют внутренне тождественные и не связан­ные между собой категории в более емкие "образы".

Такой путь мы проделали в исследовании о передаче со­циально-культурных ценностей от поколения к поколению. Мы заметили, что большинство взрослых, имевших бабушек 1900—1910 гг. рождения, упоминали, что именно бабушки (а не матери) оказали на них наибольшее влияние в детстве. В первых же интервью была замечена очевидная связь между наличием бабушки и культурным уровнем внуков (раннее знакомство с грамотой и литературой, дополнительные вне­школьные занятия, получение внуками высшего образования), возникло основание для первичной гипотезы о культурном влиянии бабушек на воспитание внуков в русских семьях и классификация "культурные функции бабушек".

Оказалось, однако, что рано обобщать наши случаи в каче­стве русского "феномена бабушек". Там, где есть закономернос­ти, должны быть и вариации, и отклонения. Обнаружились се­мьи, имевшие бабушек, но их влияние на внуков не было на­прямую связано с уровнем образования и культурой взрослых внуков. Бабушки респондентов упоминались в качестве влия­ющего фактора, но с уровнем образования внуков это сочета­лось не всегда. Такие исключения заставили внимательно при­смотреться к "отклоняющимся" семьям.

В качественном исследовании всегда есть возмож­ность вернуться и более подробно рассмотреть "ключе­вые" моменты, фигуры или события, характеризующие отклонения, которые тоже подлежат концептуализации. В приведенном примере мы ищем отклонения от ряда случаев, первоначально обобщенных как "феномен рус­ских бабушек". В принципе поиск отклонений, несоот­ветствий первоначальному обобщению и есть ключевой способ обоснованной кластеризации.

Мы избрали такую семью и вернулись к первичному тек­сту интервью для более подробного рассмотрения эпизодов влияния бабушки на внука. В чем непосредственно оно состо­яло? Или, другими словами: каковы были обязанности бабушки в этой семье? Оказалось, что в "отклоняющейся" семье они в основном сводились к уходу за внуком, к функциям "няни". Наше предположение уточняется: не все бабушки выполняли функции культурного воспитания внуков, некоторые играли роль заботливой няни. Но почему в предыдущих интервью воспитательная функция бабушек регулярно повторялась, а эта семья оказалась исключением?

Вернувшись к исходным данным, мы убедились, что здесь бабушка не имела высокого образования и большую часть сво­ей жизни прожила в деревне. Теперь возникла уточняющая гипотеза, которая заставила искать связь между несколькими категориями: влияние бабушек, культурный уровень внуков, функции бабушек в семье, а также среда, в которой воспиты­валась сама бабушка, и ее образование. Сравнив функции ба­бушек из образованных и необразованных семей, мы пришли к окончательной формулировке концепции: бабушки из образо­ванных семей по их социальной роли в семьях своих детей отличаются от бабушек из семей необразованных: первые ста­новятся воспитателями и передают внукам культурный капи­тал, полученный в детстве, тогда как бабушки из необразован­ных семей не являются "трансляторами" культурного капита­ла, а выполняют функции няни.

Заметим, что интерпретация данных проводилась в нашем примере в социологических категориях: "социальная роль в семье", "культурный капитал", "трансляция культурного ка­питала".

Таким образом, мы прошли путь аналитической индукции:

— первоначально упоминавшиеся в нескольких био­графических текстах разнохарактерные занятия бабу­шек с внуками были классифицированы как "культур­ные функции бабушек в семье";

— затем эта классификация по функциям была со­единена с, казалось бы, несвязанными с ней классифика­циями: "уровень образования бабушки" и "социальная среда бабушки";

— в результате мы получили два окончательных кластера: "функции бабушек из образованных семей" и "функции бабушек из необразованных семей". Пер­вый образ — "бабушка-воспитатель", а второй - "ба­бушка-няня";

— первый образ, как мы выяснили, характеризуется передачей культурного капитала бабушкиной семьи, тогда как второй — лишь функцией ухода за внуком.

Мы выделили, по выражению Флориана Знанецкого, логические классы, которые в данном случае представ­ляют всю совокупность бабушек, хотя репрезентативно бабушек мы не изучали, предположив обобщение: они ведут себя аналогичным образом. Таким или примерно таким же образом достигается заключительный этап исследования — восхождение к некоторой "мини-тео­рии". Используется логика аналитической индукции. Это метод, который предполагает интенсивное изуче­ние отдельных случаев в качестве доказательства, что некоторая закономерность имеет общий характер и распространяется на всю совокупность.

В нашем случае правомерность таких обобщений была подтверждена также количественными данными лонгитюдного исследования молодых взрослых на большой выборке, где при помощи факторного анализа обнаружилась связь между высо­ким образованием бабушки и уровнем образования внука, тогда как для "необразованных" бабушек такой зависимости найдено не было.

Однако в количественном исследовании мы смогли за­фиксировать только связь между двумя переменными, здесь же удалось построить обобщенные "образы", модели соци­альных ролей бабушек в разных семьях.

Методология теоретической концептуализации случая

Американские социологи А. Страусе и В. Глэйзер [330] предложили иную концепцию качественного ана­лиза, которую назвали разработкой grounded theory, то есть интеракционное построение мини-теорий в процес­се сбора и анализа эмпирических данных. Такая мини-теория как бы конструируется, выстраивается на фунда­менте фактов из жизни, случая.¹⁹

¹⁹ В нашей литературе не устоялось какое-либо русское обозначе­ние grounded theory. Мы полагаем, что здесь возможен термин восхождение к теории" на основе жизненных ситуаций, который хорошо пере­дает смысл методологии авторов.

Цель исследования — построение теории данного феномена, наблюдаемого в жизненной практике. Такти­ка состоит в следующем: исследователь собирает много­аспектные сведения о событиях, действиях и отношени­ях людей; группирует и связывает разнородные данные в обобщающие понятия и, поэтапно поднимаясь ко все более абстрактным категориям и концепциям, констру­ирует абстрактный теоретический "случай", что позво­ляет представить его в виде самостоятельной теории; или гипотез, или же теоретических предположений от­носительно природы данного феномена.

Авторы вели детальное наблюдение за больными и меди­цинским персоналом в клинике. Кроме практических взаи­моотношений медицинского персонала и больных, их интере­сует и более абстрактная проблема: хроническая боль и спосо­бы ее облегчения, снижения причиняемых ею страданий. В ре­зультате возникли две категории как стратегии борьбы с бо­лью: "лечение техническими средствами" (лекарства, опера­ции) и "лечение через адаптацию к боли" (контролирование болевых ощущений самим пациентом и психо-физиологичес-ким воздействием со стороны персонала). Анализируются по­следствия влияния этих двух составляющих на моральное со­стояние пациента, на его представление о боли на примере: двух медицинских центров, приоритетно применяющих пер­вую или вторую стратегии.

Основное назначение исследовательских идей, возни­кающих в процессе наблюдений, интервью, как раз и со­стоит в концептуализации обыденного опыта, считают Глэйзер и Страусе. В качественных методах акцент ставится на создании мини-теории, а не на верифика­ции, проверке более общих теорий. Здесь теории и идеи проверяются только в одном аспекте — насколько они адекватны по отношению к конкретным данным.

Восхождение от фактов к теории достигается благо­даря тому, что:

— непосредственные данные наблюдения содержат информацию о структурах, отклонениях, нормах, процес­сах, образцах поведения и их результатах;

— полевые данные могут считаться конечным про­дуктом изучения некоторой ограниченной области со­циальной реальности, в рамках которой обычно дей­ствует не так много исследователей;

— эти сведения наиболее адекватны как информа­ция обо всех сторонах жизнедеятельности объекта в единстве его сложностей, противоречий, то есть в реаль­ной ситуации бытия;

— проблема состоит в том, чтобы правильно систе­матизировать собранные данные, обозначить и закодиро­вать, а затем — проанализировать так, чтобы в резуль­тате полученная информация приобрела теоретический смысл.

Рассмотрим, как возможно теоретическое построе­ние из анализа отдельного случая на примере иссле­дования* судеб людей в советской России 30—40-х гг. [241, С. 144-179]. Мы начинаем с "плотного описа­ния" профессиональной карьеры одного респондента и концептуализируем транскрипт в понятиях соци­альной мобильности. Далее мы сравниваем страте­гию профессиональной мобильности этого респон­дента с профессиональной биографией другого че­ловека и находим, что за внешней похожестью здесь обнаруживаются принципиально разные жиз­ненные стратегии. Это обстоятельство требует тео­ретической интерпретации, т. е.нуждается в более глубоком объяснении.

Итак, будем аналитически продвигаться от доста­точно элементарных классификаций событий к неко­торым концептуальным обобщениям, кластеризуем эти обобщения в более "емкие" категории, постоянно возвращаясь к транскриптам в поисках аргументов для выдвижения теоретической идеи.

Иван Д.: 1904 г. рождения, из дворянской среды. В граж­данскую войну перешел на сторону "красных" и по окончании войны стал "спецом"²⁰.

²⁰ В послереволюционные годы большевики, остро нуждавшиеся в квалифицированных кадрах, привлекали "буржуазных специалистов" я в армию, и в промышленность, и на стройки. Их называли "спецами".

На уровне описательного анализа дос­таточно было хронологически выстроить жизненный и про­фессиональный путь Ивана Д. в 30—40-е гг., чтобы обнару­жить в его биографии факты миграций с места на место:

1932 — Мариуполь, экономист комбината "Никель"

1933 — Никополь, начальник планового отдела комбината 1935 — Комсомольск-на-Амуре, начальник планового от­дела стройки

1938 — Азовсталь, начальник планового отдела комплекса

1939 — Магнитогорск, начальник планового отдела про­мышленного комплекса

1942 — Липецк, главный инженер реконструкции завода

1949 —- Москва, ведущий инженер на строительстве вы­сотных зданий

1950 — Москва, Министерство строительства, начальник отдела

Первый абзац можно классифицировать как "соци­альное происхождение", последующая информация ук­ладывается в категорию "социальная мобильность" и характеризуется как "высокая индивидуальная мобиль­ность". Какова связь этих двух категорий?

На первый взгляд, исходя из этих фактов можно предположить, что то были годы постоянного восхожде­ния по лестнице трудовой карьеры, причем на ударных социалистических стройках. Но какой субъективный смысл вкладывал сам респондент в такие "жизненные переходы"?

В транскрипте интервью с дочерью Ивана Д., мы находим основание для первичной гипотезы:

"...У папы было много знакомых, еще по дореволюцион­ным временам, которые знали его как хорошего специалиста и приглашали на работу, когда начиналась новая стройка. Все они были крупные инженеры, еще дореволюционные, папа все­гда вспоминал их известные фамилии... После 1937 г. все они погибли. А у папы, наверно, хватало ума, поэтому он часто пе­реезжал с места на место. Сами понимаете, биография у него была не лучшая, а про то, что он окончил семинарию, мы вообще никогда не упоминали. Вот, например, мы уехали из Азовстали, а примерно через год там всех взяли, весь трест сразу, все руко­водители были арестованы. А его, наверное, Бог миловал..."

Таким образом дополнительный источник инфор­мации уточнил субъективный смысл описанных пере­мещений и навел на гипотезу о социальной мобильнос­ти как "стратегии убегания" от репрессий за свое про­исхождение.

Затем мы сопоставили миграционный путь Ивана Д., — выходца из дворян с противоположным случаем — жизнен­ной судьбой его тезки и дальнего родственника — Ивана К., тоже 1904 г. рождения, также окончившего свой профессио­нальный путь службой в Москве, в Министерстве. Но этот второй Иван был выходцем из крестьян. Во многом их карь­еры близки, но, в отличие от родственника-дворянина, Иван К. в те же годы (1932—1949)быстро поднимался по партийной лестнице в центральном аппарате в Москве и стал начальни­ком отдела ЦК КПСС по строительству. Это было типично для партийных выдвиженцев из крестьян.

На, основе сопоставления двух случаев родилось следую­щее уточнение: миграции Д. в отдаленных от Москвы районах типичны для "спецов" — выходцев из дореволюционных обра­зованных слоев. Это был способ "убегания" от власти, а не стремление сделать карьеру. Для К. из крестьян эти мобиль­ности были средством быстрого "вхождения во власть". Социальный контекст ситуации проясняет судьбы двух Иванов: времена репрессий, поддержка выходцев из крестьян и поли­тика преследований по отношению к "буржуазным" специа­листам — здесь мы имеем основание сделать первичное обоб­щение на уровне типизации случаев — "избегательного" и "до-стижительного". Концептуализируем первый случай в поня­тиях властных отношений: это была стратегия "убегания от власти" как способ избежать репрессий. Данную стратегию практиковали в 30—40-е гг. выходцы "из бывших".

Выдвинутая идея о жизненной стратегии выходцев из "нетрудовых слоев" в описанные годы может претен­довать на статус "мини-теории". Мы дали ей наимено­вание стратегии "убегания от власти", она опирается на реальные факты и не противоречит здравому смыслу. Даже если подобную стратегию использовали не все вы­ходцы из "бывших", это ничуть не умаляет ее эвристической функции. Наша теория удовлетворительно объясняет соответствующие события и помогает осмыс­лить немаловажные особенности социальных реалий тех лет. Вместе с тем мы теперь лучше понимаем кон­фигурации вертикальной мобильности в советской Рос­сии 30—40-х гг. За внешне похожими фактами скрыва­ются совершенно разные социальные смыслы человечес­ких поступков, социального поведения людей.

Классическим примером поэтапного восхождения от фактов к теории может служить исследование Э. Гоффмана о "моральной карьере психиатрического пациен­та" [332]. Концептуализируя поэтапное изменение иден­тичности пациентов: от "нормальных" индивидов до заключения в специальное учреждение и превращение в "больных", лишенных статуса нормального члена обще­ства, Гоффман поднимается до теоретических обобще­ний о границах "нормальности" и "ненормальности" в обществе. Кто и как их устанавливает? Где проходят эти границы?

В соответствии с логикой такого подхода сформули­руем основные рекомендации по созданию адекватной мини-теории:

1. Изучение всех доступных источников информа­ции по проблеме.

2. Использование сравнительного метода как спосо­ба построения теории. Особенно важно «сравнение от противного», то есть — поиск фактов и ситуаций, кото­рые противоречат (или теоретически могли бы противо­речить) уже найденным закономерностям.

3. Создание новых мини-теорий не может быть пло­дотворным без знания уже существующих теорий и ис­следований в данной области.

4. Основанная на фактах теория предусматривает анализ всей совокупности данных, полученных в ходе исследования. Ее окончательная формулировка иллюст­рируется только отдельными, наиболее характерными примерами.

5. Концепции и теории, опирающиеся на более ши­рокий круг данных, могут впоследствии уточнить пер­воначальную теорию, а иногда и опровергнуть ее;

6. В заключительном отчете (публикации) надле­жит описать последовательность всех этапов "восхожде­ния" к научным абстракциям, всех процедур, которые привели к формулировке гипотез.

Обобщая описанные выше стратегии продвижения от фактов к теории, можно заметить, что в целом про­цесс интерпретации и теоретизирования проходит не­сколько стадий: от "плотно го "описания до концептуа­лизации и теоретизирования (Схема 34):