Границы агрессивного поведения

Различение агрессивных и неагрессивных действий путем описания соответству­ющих поведенческих актов вряд ли имеет смысл. Так, нарушение целостности тела в случае хирургического вмешательства не представляет собой агрессии, однако

оно является ею в случае нападения с ножом в руках. Разграничение великого множества похожих и непохожих друг на друга способов поведения лишь тогда достигает своей цели, когда последствия, к которым стремится субъект, осуществ­ляя действие, в силу их функциональной эквивалентности можно свести к одному общему знаменателю — намеренному причинению вреда другому человеку. Уже в 1939 г. в своей монографии «Фрустрация и агрессия», оказавшей большое влия­ние на дальнейшие исследования и открывшей новый этап изучения агрессии, Доллард, Дуб, Миллер, Маурер и Сире в определении агрессии подчеркивали (хотя и неявно) значение намерения причинить вред другому человеку; «Акт, целевой реакцией которого является нанесение вреда организму» (Dollard, Doob, Miller, Mowrer, Sears, 1939, p. 11). Впоследствии такие авторы, как Басе (Buss/1961), Бан­дура и Уолтере (Bandura, Walters, 1963), попытались описать агрессию строго би­хевиористски, определив ее как причинение вреда. Однако большинство иссле­дователей сочли такое определение неудовлетворительным и отказались от него, поскольку оно ведет к рассмотрению непреднамеренного нанесения вреда как проявления агрессии, а целенаправленного вредоносного действия, не достигше­го, однако, своей цели, как неагрессивного поведения (см.: Feshbach, 1964, 1970; Kaufmann, 1970; Werbik, 1971), Оба приводимых ниже определения — одно из них принадлежит зоопсихологу, автором другого является специалист в области ког­нитивной психологии мотивации — содержат указание на побудительные условия агрессивных действий.

«Агрессивность — это компонент нормального поведения, высвобождающийся в свя­зи с различными стимулами и в различных формах для удовлетворения жизненно важных потребностей и для устранения или преодоления всякой помехи физической и/или психологической целостности, способствующий самосохранению и сохране­нию вида и никогда, за исключением охоты, не вызывающий гибели противника». (Valzelli, 1981, S. 64).

«Мы полагаем, что мотивом агрессии является такое нанесение вреда другим или интересам других, которое устраняет источники фрустрации, в результате чего ожи­дается благоприятный эмоциональный сдвиг. Достижение такого сдвига представ­ляет собой цель мотивированного агрессией поведения» (Kornadt, 1974, р. 568).

Поскольку далее мы будем рассматривать лишь реактивную или спровоциро­ванную агрессию, здесь следует сказать еще несколько слов об агрессии «спонтан­ной» (см. также: Kornadt, 1982b, S. 271,289-292). Прежде всего надо отметить, что агрессия часто кажется «спонтанной», если наблюдатель не может увидеть не­посредственного повода для ее проявлений. Как правило, в такого рода ситуаци­ях повод все же имеется, будучи лишь более отдаленным во времени. Речь может идти, например, о намерении осуществления мести или возмездия, которое столк­нулось с благоприятной или заранее намеченной удобной возможностью для агрес­сии. Еще одна форма «спонтанной», т. е. кажущейся ничем не спровоцированной, агрессии может основываться на обобщении первоначального возбудителя; напри­мер, если оскорбление, нанесенное одним учителем, вызывает ненависть к учите­лям вообще и человек не упускает ни одного случая, чтобы отомстить учителям. Влечение к агрессии является спонтанным в собственном смысле слова лишь тог­да, когда человек ищет себе жертву ради удовольствия, которое ему доставляют

мучения других или просто подчинение их своей воле, например, когда хулиганы затевают драку с любым прохожим. Очевидно, что в этих случаях человек прояв­ляет агрессию против других ради достижения положительных эмоций, которые он испытывает в ходе акта агрессии или после него. Агрессия часто стоит на служ­бе других мотивов, таких как мотив доминирования или власти, и является, таким образом, инструментальной. Инструментальная агрессия — это единственная катего­рия агрессивного поведения, не имеющая биологической основы (Моуег, 1971,1976). Если же агрессия осуществляется ради удовольствия видеть страдания другого, речь может идти о психопатологической форме так называемого садизма, имею­щего довольно сложное происхождение.

Согласно обоим процитированным определениям, агрессия всегда является реакцией враждебности на созданную другим фрустрацию (препятствие на пути к цели, ущерб интересам субъекта) независимо от того, была ли эта фрустрация, в свою очередь, обусловлена враждебными намерениями или нет. Однако, как мы увидим ниже, это обстоятельство — приписываются ли источнику фрустрации враждебные намерения или нет — имеет решающее значение. Вместе с тем возмож­ны, очевидно, и такие случаи агрессии, которые не являются реакцией на фрустра­цию, а возникают «самопроизвольно», основываясь на желании воспрепятствовать, навредить кому-либо, обойтись с кем-то несправедливо, кого-нибудь оскорбить. Поэтому следует различать реактивную и спонтанную агрессию.

Ряд немаловажных различий отметил Фешбах (Feshbach, 1964, 1970, 1971), разграничивший экспрессивную, враждебную и инструментальную агрессию (при этом сначала из сферы рассмотрения была исключена непреднамеренная агрес­сия). Экспрессивная агрессия представляет собой непроизвольный взрыв гнева и ярости, нецеленаправленный и быстро прекращающийся, причем источник нару­шения спокойствия не обязательно подвергается нападению (типичным примером могут служить приступы упрямства у маленьких детей). В случае, когда действие неподконтрольно субъекту и протекает по типу аффекта, Берковиц (Berkowitz, 1974) предпочитает говорить об импульсивной агрессии. Наиболее важным нам представляется различение враждебной и инструментальной агрессии. Целью пер­вой является главным образом нанесение вреда другому, в то время как вторая направлена на достижение цели нейтрального характера, а агрессия используется при этом лишь в качестве средства (например, в случае шантажа, воспитания пу­тем наказания, выстрела в захватившего заложников бандита). Инструментальную агрессию Фешбах (Fechbach, 1971) подразделяет на индивидуально и социально мотивированную (можно говорить также о своекорыстной и бескорыстной, анти­социальной и просоциальной агрессии).

Важность этих различении подтвердил Рул (Rule, 1974), приведя определенные экспериментальные данные. Испытуемые должны были прочитать нечто наподо­бие показаний человека, в которых говорилось о трех случаях агрессии, связанных с потерей кошелька, и высказать свое мнение о том, является ли эта агрессия право­мерной и заслуживает ли наказания. В первом случае рассказчик доходит до физи­ческого столкновения с бесчестным человеком, нашедшим кошелек, ради того, чтобы вернуть кошелек законному владельцу (просоциальная инструментальная агрессия). Во втором он отбирает кошелек и оставляет его себе (антисоциальная

инструментальная агрессия), в третьем — ударяет присвоившего кошелек челове­ка, побуждаемый моральным негодованием (враждебная агрессия). Как видно из табл. 10.1, 16-17-летние школьники считают просоциальную инструментальную агрессию более правомерной и менее заслуживающей наказания, чем враждебную, а эту последнюю — более правомерной и менее заслуживающей наказания, чем антисоциальную.

Таблица 10.1

Градация правомерности различных видовагрессии изаслуженности наказания по оценкам 16-17-летних школьников (все различия значимы) (Rule, 1974. р. 140)

Уже одного этого примера достаточно, чтобы убедиться в сложности создания однозначной классификации. Ведь враждебная агрессия возмущенного рассказчи­ка наверняка содержит элементы направленной против правонарушителя просоци­альной инструментальной агрессии. Нередко также агрессия, возникающая как инструментальная,приобретает компоненты враждебности, например если ее жертва оказывает сопротивление. И все же такого рода разграничения не совсем бесполез­ны. Они подготавливают почву для планомерного выявления фукнционально экви­валентных компонентов агрессии. Эта работа пока не завершена. Как правило, ис­следователи придерживаются экспериментальных схем, основанных (как мы увидим ниже) на возбуждении просоциальной инструментальной агрессии, которая может дополняться или не дополняться враждебной агрессией. Однако в любом случае различение Мотивационной структуры инструментальной и враждебной агрессии (собственно внутренне мотивированной агрессии, см. гл. 15) представляется нам необходимым. Последняя может быть охарактеризована как более обдуманная или импульсивная. Каждый из этих типов иподтипов может быть в свою очередь под­разделен на про- и антисоциальные разновидности; разделение это естественно, не является объективным, оно отражает точку зрения действующего субъекта, его жерт­вы или стороннего наблюдателя. Причем то, что жертве или наблюдателю может казаться антисоциальным» сам субъект действия может считать просоциальным, впоследствии корректируя свое описание событий. (Помимо этого, возможны еще и другие классификацииагрессии, например, речь может идти об открытой или замас­кированной, интрапунитивной или экстрапунитивной агрессии и т. д.)

Поскольку агрессия представляет собой социальный феномен, заключающий­ся во взаимодействии между действующим субъектом (агрессором) и другим че­ловеком, испытывающим на себе его агрессию (жертвой), можно усомниться в том, что для понимания агрессии достаточно принимать во внимание лишь враждебные намерения одного — действующего — партнера. Потерпевший партнер по взаимо­действию также должен в качестве жертвы принять к сведению намерения агрес­сора. Даже сам агрессор, в свою очередь, хочет быть уверенным в том, что его действие понимается жертвой именно так, как он его задумал, т. е. как акт враждеб­ности. Ситуация усложняется еще и тем, что, как правило, нападающий считает свое действие хотя и враждебным, но справедливым — актом освобождения, воз­мездия или наказания, — тогда как потерпевший партнер по взаимодействию ощущает себя жертвой произвольного и несправедливого акта. Будет ли и в какой степени действие, обладающее негативными последствиями для партнера по вза­имодействию, восприниматься как неуместное, неоправданное и тем самым агрес­сивное, зависит не только от его преднамеренности и приписываемых ему основа­ний, но и от самого его типа и тяжести вызванных им последствий (см.: Holm, 1983). Как обнаружил Эверил (Averill, 1983) в результате проведенного им опро­са, люди сердятся на того человека, который несправедливо нанес вред их интере­сам, независимо от того, сделал ли он это намеренно или необдуманно.

Маммендей (Mummendey, 1982; Mummendey, Linneweber, Loschper, 1984) рас­сматривал эту противоположность мнений агрессора и жертвы по поводу норма­тивной оправданности соответствующего действия решающим фактором, при отсутствии которого вообще нельзя говорить об агрессии. Как установил Эверил (Averill, 1982), важно также то, что жертва ощущает себя несправедливо обижен­ной или по меньшей мере попавшей в беду, которой можно было бы избежать. При этом возбуждающий агрессию гнев может возникать у жертвы даже в том случае, когда агрессор полностью согласен с жертвой в оценке своего действия. Интеракционистский анализ Маммендея раскрыл содержание понятия враждебности, вхо­дящее в намерения агрессора и переживаемое жертвой. Впрочем, есть две причи­ны, заставляющие оценить этот анализ как недостаточный. Во-первых, при одина­ковой оценке акта с позиций действующего субъекта и его жертвы реакция возмездия, в зависимости от индивидуальных различий в агрессивности со стороны жерт­вы, может быть очень различной. Поэтому здесь наряду с социально-психологи­ческим подходом к рассмотрению этой проблемы требуется еще и мотивационно-психологический. Во-вторых, вред, непреднамеренно нанесенный другим, может приводить к гневу и реакции враждебности и возмездия, несмотря на то, что обоим партнерам по взаимодействию ясно, что собственно несправедливого действия здесь не было.

Если собрать воедино имеющиеся на сегодняшний день сведения о ситуациях, в которых мы переживаем поведение как агрессивное (см.; Rule, Ferguson, 1984), то можно выделить следующие условия: человек считает, что тот, кто нанес вред его интересам, 1) явился причиной этого вреда, 2) предвидел его и 3) нанес его преднамеренно, сделав это 4) исходя из не имеющих оправдания мотивов. Люди (при всех их индивидуальных различиях) сердятся и готовы к ожесточенной ссо­ре и активной мести в том случае, если считают, что другой человек явился причи­ной их несчастья; если он предвидел случившееся или, по меньшей мере, имел воз­можность предвидеть; если он сделал это преднамеренно; и если он сделал это по причинам, не заслуживающим оправдания. И даже если другому не удалось нане­сти нам вред или он еще не попытался это сделать, человек вполне может разо­злиться, узнав о самом враждебном намерении другого. С другой стороны, чело­век может рассердиться и в том случае, когда он не предполагает враждебного на­мерения или предвидения результатов, но считает, что причинивший ему вред мог и должен был предвидеть последствия своих действий.

Очевидная сложность и многоликость агрессивных действий помогает нам по­нять, почему, с одной стороны, эти действия могут быть очень похожими на дейст­вия по оказанию помощи, а с другой — принадлежать к сфере деятельности влас­ти. Последнее характерно для инструментальных про- или антисоциальных форм агрессии, направленных на то, чтобы заставить жертву сделать нечто такое, что сама по себе она делать не будет. В качестве источников власти в таких случаях применяется принуждение или насилие. Эту область пересечения инструменталь­ной агрессии и деятельности власти Тедеши, Смит и Броун (Tedeschi, Smith, Brown, 1974) попытались расширить до такой степени, что в результате у них вся­кое агрессивное действие оказалось одной из форм проявления власти с использо­ванием принуждения. Само понятие агрессии они в конце концов сочли излишним, решив, что его можно заменить следующим определением:

«Действие будет отнесено к категории агрессивных при выполнении следующих условий: а) оно включает в себя ограничение возможностей или исходов поведения другого (наиболее явно путем использования власти принуждения и наказания); 6) наблюдатель воспринимает действие как намеренно наносящее ущерб его интере­сам или интересам объекта воздействия (иначе говоря, как злонамеренное или эго­истичное) независимо от того, стремился ли в действительности субъект действия к причинению вреда; в) действие представляется наблюдателю противоречащим нор­мам и незаконным, например, если оно выглядит неспровоцированным, оскорбитель­ным или не соответствующим вызвавшему его поводу» (ibid., p. 557).

При рассмотрении в главе 12 мотивации власти мы обнаружим одну характер­ную для нее особенность: чтобы направить другого на достижение нужных субъек­ту целей, могут использоваться все Мотивационные процессы, релевантные другим мотивам, а следовательно, и агрессия. Однако это не меняет того факта, что Моти­вационные цели деятельности власти и враждебной агрессии были и остаются со­вершенно различными. Именно этот решающий момент упустили из виду Тедеши и его соавторы (см. также критику их работы: Stonner, 1976).

В проведенных к настоящему времени исследованиях в основном уточнялись ситуационно обусловленные особенности агрессивного поведения. Напротив, инди­видуальные различия такого поведения в одних и тех же ситуационных условиях (назовем их агрессивностью) до сих пор редко привлекали к себе внимание. В этом отношении сложилась та же ситуация, что и в сфере мотивации помощи. Однако индивидуальные различия в агрессивности должны основываться на более сложных и устойчивых Мотивационных структурах, чем различия в мотиве помощи, посколь­ку агрессия, находясь под контролем социальных норм и функций, в существенной мере определяется специфической сдерживающей тенденцией.