ТЕКСТОВОЙ АНАЛИЗ — одна из методологичес­ких стратегий постмодернистской текстологии, призван­ных представить текст как процесс нон-финального смыслогенеза.

ТЕКСТОВОЙ АНАЛИЗ— одна из методологичес­ких стратегий постмодернистской текстологии, призван­ных представить текст как процесс нон-финального смыслогенеза. Т.А. конституирован Р.Бартом в первой половине 1970-х в контексте аналитики художественных текстов ("S/Z", "Текстовой анализ одной новеллы Эдгара По" и др.). Базисной идеей Т.А. выступает идея соеди­нить постструктуралистские установки на аналитику на­личной структуры текста, с одной стороны, и постмодер­нистское видение текста как принципиально аструктурной ризоморфной (см. Ризома, Номадология)среды смыслогенеза: "в наших исследованиях должны сопря­гаться две идеи, которые с очень давних пор считались взаимоисключающими: идея структуры и идея комбина­торной бесконечности". Согласно позиции Р.Барта (и в специфике этой позиции нельзя не увидеть особенности творческой эволюции данного автора), "примирение этих двух постулатов оказывается необходимым потому, что человеческий язык, который мы все глубже познаем, является одновременно и бесконечным, и структурно ор­ганизованным". Т.А. принципиально отличен от тради­ционного (так называемого "объясняющего") анализа текста, результаты которого объективировались в семан­тическом пространстве, очерченном классическим пони­манием детерминизма (см. Неодетерминизм, "Смерть Бога"): Т.А. "не стремится выяснить, чем детерминиро­ван данный текст, взятый в целом как следствие опреде­ленной причины; цель состоит скорее в том, чтобы уви­деть, как текст взрывается и рассеивается в межтексто­вом пространстве" (Р.Барт). По Р.Барту, "текстовой ана­лиз не ставит себе целью описание структуры произве­дения; задача видится не в том, чтобы зарегистрировать некую устойчивую структуру, а скорее в том, чтобы про­извести подвижную структурацию текста (структурацию, которая меняется от читателя к читателю на протя­жении истории), проникнуть в смысловой объем произ­ведения, в процесс означивания" (см. Означивание).В связи с этим стратегия Т.А. фундирована принципиаль­ным отказом от возможности обнаружения "единствен­ного" (имманентного, корректного и т.п.) смысла текста; однако, в столь же малой степени Т.А. подчинен задаче экспликации всех потенциально возможных его смыслов ("это было бы невозможно, поскольку текст бесконечно открыт в бесконечность"), — речь идет об аналитичес­кой процедуре, которая имеет своим предметом процес­суальности смыслогенеза: "прослеживать пути смыслообразования", выявляя "те формы, те коды, через кото-

рые идет возникновение смыслов текста" (Р.Барт). Таким образом, сущность Т.А. может быть зафиксирована сле­дующим образом: "мы не стремится реконструировать структуру текста, а хотим проследить за его структурацией" (Р.Барт). Необходимой предпосылкой осуществле­ния Т.А. выступает, по Р.Барту, адаптация исследовате­лем таких презумпций постмодернистской текстологии, как: 1) презумпция семантической открытости текста — "основу текста составляет не его закрытая структура, поддающаяся исчерпывающему изучению, а его выход в другие тексты, в другие коды, в другие знаки" (см. Пус­той знак, Означивание, Трансцендентальное означае­мое);2) презумпция интертекстуальности — "текст су­ществует лишь в силу межтекстовых отношений" (см. Интертекстуальность);3) презумпция принципиальной неполноты любого прочтения текста (а процессуальность Т.А., по Р.Барту, реализуется именно в контексте процедур чтения, но "чтения как бы в замедленной съем­ке") — "потеря смыслов есть в известной мере неотъем­лемая часть чтения: нам важно показать отправные точ­ки смыслообразования, а не его окончательные результа­ты" (см. Чтение, "Смерть Автора").При существенных семантико-методологических различиях ТА., с точки зрения его статуса, занимает в концептуальной системе Р.Барта такое же место, что и стратегия деконструкции в концептуальной системе Деррида.

М.А. Можейко

ТЕЛЕОЛОГИЯ (греч. telos — завершение, цель; teleos — достигший цели и logos — учение) — учение о целесообразности как характеристике отдельных объек­тов или процессов и бытия в целом.

ТЕЛЕОЛОГИЯ(греч. telos — завершение, цель; teleos — достигший цели и logos — учение) — учение о целесообразности как характеристике отдельных объек­тов или процессов и бытия в целом. Термин введен не­мецким философом Вольфом в 1740, однако основы Т. как парадигмальной установки в философии были зало­жены еще в античности в качестве антитезы механичес­кому натурфилософскому детерминизму. Так, Платон оценивает целевую причину, не конституированную еще в его диалогах в категориальной форме, как "необходи­мую" для объяснения и "самую лучшую" (см. критику Платоном в "Федоне" Анаксагора за отсутствие в его ко­смогонической модели обоснования цели и смысла су­ществующего мироустройства: пусть-де, например, опи­сав Землю как плоскую или круглую, "объяснит необхо­димую причину — сошлется на самое лучшее, утверж­дая, что Земле лучше всего быть именно такой, а не ка­кой-нибудь еще"). В метафизике Аристотеля идея целе­вой причины обретает свое категориальное выражение: телос фиксируется им как предназначение (имманентная цель) существования как отдельных предметов, так и Ко­смоса в целом. Выделение Аристотелем материальной, формальной, действующей и целевой причин как объяс­няющих возникновение и существование любого объек-

та кладет начало эксплицитному развитию целевого ког­нитивного подхода к действительности, характерного для европейской (и в целом — западной) философской и культурной традиции. Такой подход глубоко фундирован самими основаниями культуры европейского типа. При осмыслении в той или иной культуре структуры деятельностного акта (превращение предмета воздействия в преобразованный в соответствии с его имманентными законами продукт — как объектная составляющая дея­тельности — и активное воздействие целеполагающего субъекта на орудие, переадресующее его активность предмету — как субъектная ее составляющая) возможны различные акцентировки. Для традиционной (восточ­ной) культуры, основанной на аграрном хозяйстве, ха­рактерен акцент на объектной составляющей деятельно­сти, и преобразовательный процесс мыслится как спон­танное изменение объекта. Этому соответствует нравст­венный принцип добродетели как недеяния ("у-вэй" в даосизме), типичный для восточных культур, и домини­рование в архаичных восточных языках грамматической структуры пассивного залога. В противоположность это­му для основанной на динамичном развитии ремеслен­ной деятельности античной культуры характерно акцен­тирование субъектной составляющей деятельности, и последняя понимается именно как активное вмешатель­ство человека в естественные природные связи, создание новых свойств предмета и новых предметов (ремеслен­ник обозначается в древнегреческом языке как demiourgos — см. Демиург).Этому соответствует античная мо­раль активизма (см., например, полисный закон Солона, согласно которому грек, не определивший во время уличных беспорядков своей позиции с оружием в руках, лишался гражданских прав). Для древнегреческого язы­ка типичны залоговые структуры актива и в целом актив­ные грамматические композиции, что проявляется даже в обозначении так называемого примысленного субъекта в тех языковых структурах, которые фиксируют объек­тивно-спонтанные процессы (характерное для Аттики "Зевс дождит"). Проявлением указанной акцентировки является дифференциация (более пристальное детализи­рование) акцентированного блока деятельностного акта: интегральной материальной (объектной) причине проти­востоит в говорящей устами Аристотеля европейской культуре разветвленный причинный комплекс, фиксиру­ющий не только активность субъектного начала как тако­вую ("действующая причина"), но и ее структурирую­щий потенциал ("формальная причина") и целесообраз­ность ("целевая причина"). Интерпретированное в этом ключе становление Т. может рассматриваться как законо­мерное для культуры западного (техногенного) типа и являющее выражением свойственного данной культуре активизма, в то время как в восточной культуре фило-

софские установки телеологизма достаточно редки (санкхья, Мо-цзы). По Аристотелю, наличие целевой причины характеризует не только человеческую деятель­ность, но и объекты природы ("природа ничего не дела­ет напрасно") в том смысле, что каждая вещь стремится к своей энтелехии (гр. enteles — законченный и echo — имею), т.е. к самоосуществлению, свершению, реализа­ции вещью своей цели, что находит выражение в единст­ве материальной, формальной, действующей и целевой причин. Таким образом, античная традиция изначально задает амбивалентную трактовку цели: и как объясни­тельного принципа, и как онтологической характеристи­ки бытия. Оба эти вектора интерпретации цели находят свое развитие в историко-философской традиции разво­рачивания телеологической проблематики. Так, с одной стороны, Лейбниц, развивая идеи имманентной Т., вво­дит в философию понятие "предустановленной гармо­нии", в контексте которой каждая монада как энтелехия выступает "живым зеркалом Вселенной" и взаимодейст­вие между ними детерминировано заданной Богом це­лью вселенского согласования. Идея предустановлен­ной гармонии оказала значительное влияние как на фи­лософскую, так и на теологическую традиции: в постлейбницевской теологии телеологическое доказательст­во бытия Божьего (очевидная целесообразность мира с необходимостью предполагает наличие Бога-устроите­ля) фиксируется, наряду с онтологическим и космологи­ческим, в качестве фундаментального. Принцип "конеч­ных причин" (causa finalis) играет значительную роль в философии Шопенгауэра, Лотце, Э. Гартмана, Бергсона, выступает основополагающим конститутивным прин­ципом в онтологии современного неотомизма, конститу­ирует провиденциалистскую модель исторического про­цесса. С другой стороны, в историко-философской тра­диции отчетливо просматривается вектор интерпрета­ции Т. как познавательного подхода и объяснительного принципа. По оценке Канта, понятие целевой причины, будучи антропоморфным по своей природе, не может и не должно рассматриваться как онтологическая характе­ристика бытия: целесообразность, по Канту, есть "осо­бое априорное понятие, которое имеет свое происхож­дение исключительно в рефлексирующей способности суждения". Тем не менее, данное понятие может играть роль "хорошего эвристического принципа". Таким обра­зом, в немецкой трансцендентально-критической фило­софии оформляется особый — целевой — тип причин­ности, выступающий альтернативой механистическому детерминизму лапласовского типа и апплицированный, прежде всего, на социально-гуманитарное познание (Т. как способ объяснения истории у Фихте и объективная характеристика царства духа у Шеллинга, телеологизм как закономерность развития исторического процесса у

Гегеля.) Телеологический принцип как критериальная основа специфики гуманитарного знания анализируется Марбургской школой неокантианства, дифференцирую­щей естественно-научное и философское познание на основе дифференциации "мира природы" с его каузаль­ными закономерностями и "мира свободы" (т.е. духов­ной культуры) с закономерностями телеологическими. Телеологический подход имеет свою традицию: в физио­логии (витализм, холизм), в психологии ("физиология активности" и современный бихевиоризм), в социоло­гии (структурно-функциональный анализ и веберовская концепция целерационального действия), в общей тео­рии систем (телеологические уравнения Л. фон Берталанфи, описывающие функционирование стремящейся к заданному состоянию системы), в кибернетике (телео­логическая интерпретация информации в неофинализме, тейярдизме, информационном витализме; положив­шая начало кибернетике как теоретической дисциплине статья А.Розенблюма, Винера и Дж.Бигелоу имела на­звание "Поведение, целенаправленность и Т."), в соци­альной антропологии ("Т. субъекта" в феноменологиче­ском персонализме и герменевтической феноменоло­гии), в науковедении и философской методологии (нео­позитивизм В. Штегмюллера), в аксиологии (анализ ро­ли ценностей в историческом процессе и обоснование смысла жизни). Принципиально новый смысл идеи Т. обретают в контексте оформляющейся в современной культуре общей теории нелинейности, что находит свое выражение в развитии представлений об аттрактивных зависимостях.

М.А. Можейко