Культурный концепт и языковое значение

В современной когнитивной семантике никем не оспаривается тезис о том, что языковой знак является носителем не только значения, но и смысла. Известно, что в процессе общения он способен передавать больший объем информации (а значит, и больше знаний), чем его собственно языковое значение. В связи с этим возникает вопрос: как соотносятся структуры знания, моделируемые в сознании человека в ходе познания мира, с языковыми значениями и смыслами, которые эти знания (информацию) представляют?

В поисках ответа на поставленный вопрос обратимся к прошлому нашей науки. Хотя понятие «концепт» вошло в активный научный обиход только со второй половины XX века, его истоки обнаруживаются еще в средневековой философии, а «прародителями» являются Петр Абеляр и Гильберт Порретанский. Идея понимания, на которую была ориентирована средневековая мысль, не могла быть развернута в линейной последовательности рассуждения, единицей которого было предложение, она требовала полноты смыслового выражения в целостном процессе произнесения. Высказывание стало единицей речевого общения. Речь была охарактеризована как сущность, обладающая субъектностью, смыслоразделительной функцией и смысловым единством. Она стояла в тесной связи с идеей творения и интенции, присущей субъекту как его активное начало и полагавшей акт обозначения и его результат – значение внутри обозначаемого.

В истолковании С.С. Неретиной (1999), концепция, хотя и определяется как руководящая идея, замысел и конструктивный принцип деятельности, все же понимается в русле теории. Не случайно и к концепции, и к теории применяется термин «система» – закономерное соединение элементов, образующих определенное единство. Концепция, таким образом, связана с объективным положением вещей, а идея замысла оставалась без какого-либо объяснения. В Средневековье под концепцией понимались акты «схватывания» вещи в уме субъекта, предполагающего единство замысла и его осуществления в творении. Эти акты «схватывания» выражаются в высказанной речи, которая, по Абеляру, воспринимается как «концепт в душе слушателя». Концепты связаны не формами рассудка, они есть производное возвышенного духа, или ума, который способен творчески воспроизводить, или собирать (concipere), смыслы и помыслы как универсальное, представляющее собой связь вещей и речей, и который включает в себя рассудок как свою часть.

Концепт как высказывающая речь, таким образом, не тождествен понятию, а концепция не тождественна теории, поскольку не является объективным единством понятий. Многие средневековые ученые, как, впрочем, и современные исследователи, не заметили введения нового термина для обозначения смысла высказывания, потому в большинстве философских словарей и энциклопедий концепт отождествляется с понятием или выражает его содержание.

Понятиеесть объективное идеальное единство различных моментов предмета и связано со знаковыми и значимыми структурами языка, выполняющего функции становления мысли, независимо от общения. Это итог, ступени или моменты познания. Концептже формируется речью (введением этого термина прежде единое слово жестко разделилось на язык и речь). Речь осуществляется не в сфере грамматики (грамматика включена в нее как часть), а в пространстве души с ее ритмами, энергией, жестикуляцией, интонацией, бесконечными уточнениями, составляющими смысл комментаторства, превращающими язык в косноязычие. Концепт предельно субъектен. Изменяя душу индивида, обдумывающего вещь, он при своем оформлении в концепцию предполагает другого субъекта (слушателя, читателя), актуализируя смыслы в ответах на его вопросы, что рождает диспут. Обращенность к слушателю всегда предполагала одновременную обращенность к трансцендентному источнику речи – Богу. Память и воображение – категориальные свойства концепта, направленного на понимание здесь и теперь, с одной стороны, а с другой – он есть синтез трех способностей души, и как акт памяти ориентирован в прошлое, как акт воображения – в будущее, как акт суждения – в настоящее.

Современные мыслители Делез и Гваттари попросту снимают проблему различия понятия и концепта, ибо для них все это – le concept. Философы – от Платона до Бергсона, в том числе Гегель и Фейербах – создавали, по их мнению, концепты. Термин «концепт» предложил использовать переводчик книги Делеза и Гваттари «Что такое философия?», уловив, что термин «понятие» не вполне уместен в представленной этими авторами философии. Ясно, что концепт здесь – не объективное единство различных моментов предмета понятия, поскольку он связан с субъектом и речью, направлен на другое, отсылает к проблемам, без которых он не имеет смысла, к миру возможного, принадлежит философии, где движение мысли к истине предполагает взаимообратимость: движение истины к мысли.

Существенно, однако, само «соскальзывание» с понятия на концепт. Хотя этот концепт, разумеется, возник уже в совсем иной философии, которая вовсе не стремится расчистить пути к чему-то одному-единственному, но является «срезом хаоса». Поскольку в основание философствования положен физический мир со вполне синергетической идеей хаоса и математический мир фрактальной геометрии (о чем, как правило, не размышляют поклонники постмодернизма), то естественно, что не только собственной, но и собственно реальностью для представителей такой позиции являются возможные миры. Ясно также, что это – принципиально иной мир возможностей, чем тот, который представлен средневековой философией и философией «диалога культур» В.С. Библера.

Можно ли le concept переводить как концепт, или он все же соответствует понятию как объективному единству моментов предмета понятия? Как и в Средневековье, идея концепта здесь связана с идеей речи. Все оказывается погруженным в речевую стихию. Так что для Делеза и Гваттари абсолютно оправданно не видеть оппозиции «концепт – понятие», ибо в мире возможностей, нет места понятию, останавливающему текучесть, связывающему разнообразие субъектов в некое объективное единство. Концепт – это событие, а «события – это не понятие».

Фактически, Делез и Гваттари своей идеей «Другого» и концепта дали логическое объяснение известным сказочным (фольклорным) сюжетам, связанным с походами туда, не знаю, куда, и переносами из одного места в другое того, не знаю чего. Они обнаружили то, что Ницше назвал «скрытой точкой, где житейский анекдот и афоризм мысли сливаются воедино». Концепт, берущий свое рождение в нейтральном возможном Другом и выраженный через субъект, есть не субъект-субстанция, как то было в Средневековье, а объект, поглощающий субъекта и предполагающий его. Концепт, ведущий к схватыванию однозначного, непременно сталкивается, а затем и поглощается двуосмысленностью, которая представляет мир возможностей. Как писал Делез в книге «Логика смысла», «молния однозначности» – «краткий миг для поэмы без героя». Потому логика концепта требует становления, а не сущностного решения, его введение направлено на прекрасную, очень тонкую, остроумную фиксацию имманентного плана бытия (исключающего трансцендентное), его «бесконечных переменностей», с чем, по мнению авторов труда «Что такое философия?», связана фрагментарность концептов. В качестве фрагментарных целых концепты, –полагают они, – не являются даже деталями мозаики, так как их неправильные очертания не соответствуют друг другу.

Творчество всегда единично, и концепт как собственно философское творение всегда есть нечто единичное. Однако и здесь много вопросов. Например, тождественно ли «творить» изобретательству, предполагающему обретение того, что уже есть, в то время как творение предполагает полную и абсолютную новизну? Не тождественно ли здесь «творить» комбинированию?

Средневековая мысль не изобретала концепт, а творила его в порядке собеседования, где другой был – неважно – другом или врагом, но поборником истины, всегда готовым во имя ее отказаться от собственных претензий на властное слово.

Концепт в его новофранцузском понимании, утратив силу понятия, отождествив творение с изобретением, действительно стал полем распространенных в пространстве суггестивных знаков. Когда концепт определяется как энциклопедия, педагогика и профессионально-коммерческая подготовка, то ясно, что он со своими оптимистическими родственниками из Средневековья, жившими упованиями на веру, надежду, любовь, позволявшими им превозмогать себя, а не выживать, утратил связь, ибо личная, уникальная форма собеседующего слова позволяла ему занять трансцендентную позицию. Из этого проистекают, по крайней мере, три следствия:

1. Происходит объяснение идеи концепта, схватывания вещи как конкретного целого, о чем постоянно идет речь в Комментариях Гильберта к трактату Боэция «Против Евтихия и Нестория», в частности в разделе «О природе», т. е. о присутствии универсалии в вещи.

2. На этом (концептуальном) основании выдвигается идея сингулярности. Единичность для Гильберта – необходимый вывод из образующейся реальной вещи, поскольку «любое бытие есть одно по числу» и «некое бытие – сингулярно».

3. Параллельно принципу сингулярности выдвигается принцип дивидности. Дивидуалии Гильберт уподобляет роду, природе или универсалиям, понимая под теми и другими предикаты для множества единичных вещей. Для концепции Гильберта чрезвычайно важна сама постановка вопроса о соотношении целого и части. В основании его рассуждений лежит постулат: целое больше части. Человек, к примеру, состоит из души и тела, которые суть части по отношению к целому человека, цвет – это акциденция его тела, а знание – акциденция его души. Потому высказывания «человек обладает знанием» и «его душа обладает знанием» в узусе языка тождественны. Гильберт обнаружил не только свойство речи преобразовывать модальные высказывания в категорические, но и преобразовывать – в силу возможностей переносных смыслов – части в целое.

В наше время соотношение понятия и концепта вновь становится предметом активного обсуждения. В работе В.З. Демьянкова, например, подробно рассматривается употребление этих терминов в ряде европейских языков, освещается история возникновения самого слова концепт. В итоге автор подводит нас к реконструкции значения указанного термина, истоки которого определяются идеей «зачаточной истины», заложенной в латинском conceptus – «зачатый». Он также указывает, где именно, по его мнению, проходит сегодня линия разграничения между понятием (тем, о чем люди договариваются, чтобы «иметь общий язык» при обсуждении проблемы) и концептом (который люди должны реконструировать по особого типа данным, прежде всего – языковым) (Демьянков, 2001: 45).

Необходимость разграничения понятия и концепта в контексте обсуждения сущности картины мира Е.С. Кубрякова доказывала еще в 1988 году. В ее понимании, картину мира составляют не только значения, уже облеченные в готовую (фиксированную) языковую форму, но и значения, извлекаемые из языковых форм и затем абстрагированные на этой основе. Такая концептуальная картина мира состоит «из образов, представлений, понятий, установок и оценок – концептов» и противопоставлена этим языковой картине мира (Кубрякова, 2002: 5).

Необходимость разведения терминов «понятие» и «концепт» стимулировалась их противоречивым отношением к значению слова. Согласно распространенной точке зрения, в качестве языкового значения многих лексических единиц считались понятия, в результате содержание языковых выражений и единиц трактовалось как «понятийное». В этом отношении оно мало подходило для описания культурно маркированных языковых единиц, которые вряд ли можно было бы охарактеризовать как понятия. Тогда же было выдвинуто предположение о том, что термин «концепт» надо трактовать расширительно, «подводя под это обозначение разнообразные единицы оперативного сознания, какими являются представления, образы, понятия» (Кубрякова, 2002: 9).

Из теории познания известен вектор формирования системы знаний об окружающем мире: от чувственного созерцания к абстрактному мышлению. На первом этапе формируются ощущения, восприятия и представления, а на втором – общие понятия, соответствующая конфигурация которых и образует систему знаний. Для когнитивной семантики на всех этапах формирования понятия важно различать две стадии: а) выделение в процессе познания предмета (явления) его наиболее существенных свойств и признаков и б) установление между ними закономерных связей и отношений. Необходимость сосредоточения внимания на этих двух стадиях обусловливается тем, что выделенные свойства и признаки становятся элементарными смыслами значений тех языковых знаков, при помощи которых в нашем сознании закрепляются предметы познания и отношения между ними. На этом основании делаются выводы, что таким образом «формируются понятия в тех или иных языковых формах». Они, по мнению Н.Н. Болдырева (1999), составляют смысл соответствующих языковых выражений. Однако подобные суждения нуждаются в дополнительных специальных исследованиях.

Одним из возможных способов решения этой проблемы служит идея концептуального описания взаимосвязи значения языковых единиц и когнитивных структур. Его основной единицей является концепт. По мнению Н.Н. Болдырева, введение его в науку о вербальном познании позволяет устранить известную многозначность термина «понятие». Опираясь на «Лингвистический энциклопедический словарь» (Болдырев, 1999: 384), ученый считает понятие более широкой категорией, обладающей объемом (совокупностью предметов, подводимых под данное понятие) и содержанием (совокупностью сфокусированных в нем признаков и свойств одного или нескольких предметов).

В отличие от понятия, концепт представляет только второе – смысловое – содержание понятия и сигнификат языкового значения. Понятие, следовательно, считается основным элементом неязыкового сознания, а концепт – элементом сознания языкового. Однако такое понимание концепта не раскрывает всей его содержательной многоаспектности и отождествляет концепт со смыслом. Ученый считает, что любой акт коммуникации представляет собой обмен смыслами, или концептами, а языковые единицы выступают основным средством, обеспечивающим этот процесс. Разделяя точку зрения авторов «Краткого словаря когнитивных терминов» (1996: 19–21), он полагает, что языковые единицы все же передают только какую-то часть содержания концепта; вторая часть представлена в психике ментальными (неязыковыми) репрезентациями. К таковым относятся мыслительные образы, схемы, фреймы, сценарии, картинки и т. п. (см.: Бабушкин, 1996). Средством актуализации той или иной когнитивной структуры могут выступать и формы чувственного познания, и концептуальные знания закодированных в семантике языковых единиц.

Для презентации одних концептов (примарных) достаточно одного слова, для представления других (осложненных) приходится прибегать к «услугам» более сложных языковых структур – словосочетаний, фразеологических единиц, предложений и даже целых текстов, если за концептом стоит целое событие. В последнем случае передаются структурированные знания в виде фреймов, сценариев, гештальтов и т. п., представляющих собой когнитивные структуры ассоциативно-образного характера, конструктивным центром которых выступает все тот же концепт. Н.Н. Болдырев (1999) заключает, что «значения языковых единиц разной степени сложности и уровня организации за счет формирования и передачи необходимых смыслов, или концептов, способны передавать и активизировать концептуальную информацию разного типа – от примарных и осложненных до сложных концептуальных структур высшей степени абстракции» (Болдырев, 2002: 360).

Проблема соотношения концепта и языкового значения остается открытой еще и потому, что в самой концептосфере, являющейся основной категорией когнитивной науки, не выделен предмет изучения когнитивной психологии и предмет когнитивной лингвистики.

Когнитивное пространство, или концептосфера, образуется определенным способом структурированной совокупностью концептов. Взаимоотношение системы концептов и системы языковых знаков интерпретируется учеными по-разному: одни утверждают, что все концепты имеют языковую объективацию, другие допускают их параллельное существование, третьи доказывают, что одна часть концептов представлена системой языковых знаков (лексем, просодем, тонических конфигураций лексем, структур и др.), другая же их часть не имеет языкового выражения. Концепты, объективируемые языковыми знаками, служат когнитивной основой их значений. Система языковых значений образует семантическое пространство языка (Попова, Стернин, 2007: 62). Изучение семантического пространства языка служит ключом к осмыслению концептосферы данного этноязыкового сообщества.

Поскольку наше сознание располагает «неоязыковленными» концептами (их называют лакунарными) и неконцептуализированными языковыми структурами, когнитивное и семантическое пространство находятся в отношении пересечения, т. е. часть когнитивного и часть семантического пространства не совпадают. Однако эта проблема стала предметом отдельного фундаментального исследования. Причиной тому – «отроческий возраст» когнитивной семантики и господство описательной модели лингвокультурологии.

К настоящему времени достаточно успешными можно считать системно-структурную и функциональную модели естественного языка. Однако ни одна из них не отвечает когнитивно-дискурсивному подходу в лингвокультурологии, требующей единого принципа исследования синергетически целостного объекта.

Пришло время разработать такую когнитивно-семиологическую модель языка и речевой деятельности, которая бы интегрировала, по крайней мере, две идеи: а) положение когнитивной лингвистики о функциональной корреляции структур когнитивной и языковой семантики (языковом кодировании внеязыковой информации) этнокультурным сознанием человека и б) сведения о закономерностях речевой реализации вербализованного концепта. Важное место в разработке такой теории должны занимать механизмы понимания «оязыковленного» концепта, основным элементом которого является декодирование заключенного в имени концепта когнитивно-дискурсивного содержания.

Обозначенные выше процессы находятся и в эпицентре когнитивной психологии. В связи с этим возникает закономерный вопрос: не являются ли когнитивная психология и когнитивная лингвистика дублирующими науками? Не найдя на него адекватного ответа, нередко ученые одной когнитивной дисциплины берутся за решение (порой фундаментальных) проблем, лежащих за рамками их научной компетенции. Конечно же, это замечание не относится к тем междисциплинарным связям, которые, развиваясь на грани периферийных зон смежных наук, приводят если не всегда к научным открытиям, то непременно к научному озарению, разрушающему каноны устоявшихся научно-исследовательских парадигм и стимулирующему расширение и углубление их поискового пространства. Именно поэтому при создании когнитивно-семиологической модели языка и речевой деятельности важно, с одной стороны, определить общность когнитивных и семиологических интересов, выделить смежные объекты двух дисциплин, а с другой – развести их исследовательские стратегии, ракурсы и аспекты.

В специальной литературе уже ставился вопрос о том, как должны быть разграничены области исследования этих наук и чем должны или не должны заниматься лингвисты в отличие от психологов (см. работы Е.С. Кубряковой, В.З. Демьянкова и др.). Однако обсуждаемый вопрос остается открытым и, в частности, потому, что весьма отрицательным фоном служат противоречивые установки, исходящие из разных школ и течений современной когнитивной психологии (непримиримая полемика между эмпириками и рационалистами, экспериментаторами и теоретиками, формалистами и функционалистами). Все это не способствует пониманию истинных связей когнитивной лингвистики и когнитивной психологии.

Когнитивно-семиологический подход к взаимосвязи концепта и значения соотносимого языкового знака предполагает исследование в двух аспектах: а) с точки зрения коммуникативно-прагматического взаимодействия вербализованного концепта и слова в условиях того или иного дискурса, в том числе и конкретного речевого жанра; б) как продолжение первого в аспекте соотношения двух систем – системы языка и системы мышления.

Природа художественного в речевых жанрах – артефактах словесного искусства, соотношение в них индивидуального и надындивидуального могут быть раскрыты в ходе исследований закономерностей взаимоотношения концепта и дискурса, если, разумеется, под концептом понимать речемыслительный архетип, древнейшую модель когниции, метанарратив (ведущий, глобальный дискурс). Дело в том, что архетип как некая глубинно содержательная структура, как концепт материализуется в различных речевых жанрах. Поскольку архетипические концепты представлены основными типами дискурсивного мышления, они фактически неотделимы от них, актуализируются и в известном смысле порождаются ими. Поэтому концепты-архетипы (в том числе и те, которые выделяли еще К.Г. Юнг, М. Элиаде, Н. Фрай) оказываются генетически сплавленными с жанровыми структурами (И.В. Саморукова). Такого рода структуры хранят следы порождаемых ими архетипов, а закрепившиеся в речевых жанрах архетипические концепты всякий раз обнаруживают свою связь с тем или иным речевым жанром. Этот неоспоримый факт (к сожалению, главным образом, на интуитивно воспринимаемом уровне) отмечается в работах философов, культурологов, психологов и литературоведов. Поэтому для аргументации подобных суждений и объективации внутренних механизмов, связывающих концепты и речевые жанры, необходимо привлечь поисковый ресурс современной когнитивной лингвистики, сосредоточив внимание на промежуточных звеньях в цепи «концепт – речевой жанр». Это предполагает рассмотрение онтологического соотношения концепта, языкового значения в рамках когнитивно-семасиологической парадигмы, их корреляцию к таким категориям когнитивной семантики, как «знание», «концепт», «семантические сети», «сознание», «языковое сознание» и «значение».

Научная ценность такого коррелятивного сопоставления, несомненно, возрастет, если данные категории станут «работать» в системе, т. е. будут структурированы по отношению друг к другу в соответствии со своим лингвокогнитивным содержанием и отношением к основным когнитивным категориям – знанию и познанию.

 








Дата добавления: 2017-03-29; просмотров: 909;


Поиск по сайту:

При помощи поиска вы сможете найти нужную вам информацию.

Поделитесь с друзьями:

Если вам перенёс пользу информационный материал, или помог в учебе – поделитесь этим сайтом с друзьями и знакомыми.
helpiks.org - Хелпикс.Орг - 2014-2024 год. Материал сайта представляется для ознакомительного и учебного использования. | Поддержка
Генерация страницы за: 0.012 сек.