Принцип вредоносности действий, признаваемых

Преступными. Ограничение и расширение наказуемых

Деяний

Уголовный закон воспрещал под страхом наказания определённые в законе перечисляемые деяния, носящие название преступлений. Но спрашивается, по какому критерию законодатель признаёт деяние преступлением, запрещённым под страхом наказания? В отношении этого вопроса в науке и законодательстве утвердился принцип вредоносности действий, признаваемых преступными. Согласно этому принципу, установленному Монтескье и Беккарией, преступлением признаются только деяния, которые нарушают права отдельных лиц или общества в целом. Критерием признания какого-либо деяния преступлением должно быть не только виновное намерение преступника, а очевидный вред, ущерб, причинённый обществу таким деянием, исходя из обязанности человека «не вреди другому».

Поэтому были признаны ненаказуемыми деяния невредные, не причиняющие очевидного ущерба. Например, некоторые преступления против религии и нравственности - колдовство, ересь, простое любодеяние. Антирелигиозные и безнравственные действия сами по себе не могут быть причислены к преступлениям. Они делаются преступлениями только, если нарушают права отдельных лиц или права общества в целом. Уголовное наказание должно быть обращено лишь на действия и поступки человека, а не на его мысли и убеждения. Ненаказуемыми объявлялись также юридически безразличные действия. Например, самоубийство, членовредительство, если только оно не является нарушением какой-либо общегражданской обязанности, например, когда оно сделано для избежания военной службы призывником. Тем самым в уголовном праве сократилось число преступлений.

Основным руководящим критерием для законодателя при определении меры наказания служит важность объекта преступления. Объект преступления - это охраняемые уголовным правом жизненные интересы и блага, которым причиняется или может быть причинён вред в результате преступного на них посягательства. Объектом преступления являются личность и её права (жизнь, здоровье, честь, достоинство), семья, государство, общественный порядок и общественная безопасность, окружающая среда, конституционный строй (политическая организация государства), религия. Затем, уже на втором плане, идут критерии, получаемые из субъективной стороны преступления (умысел, неосторожность и др.) и, наконец, из различных обстоятельств, увеличивающих и уменьшающих виновность преступника.

Круг объектов, охраняемых уголовным правом, постоянно меняется, что объясняется изменением общественного и государственного строя, а также изменением морали, нравов. Например, объектом преступления в древние и средние века признавалось Верховное Существо, Бог. Вследствие этого возникли преступления против религии, против Бога, ангелов, святых: богохульство, ересь, атеизм, колдовство, вероотступничество. Затем критика религиозных верований и убеждений стала допускаться, как и критика социальных, научных мыслей и убеждений и была отменена уголовная ответственность за религиозные преступления.

Учение о ненаказуемости деяний, не причиняющих вреда обществу в целом, в особенности о ненаказуемости безнравственных деяний (мужеложство, скотоложство), вызвало возражения. Дело в том, что всякое деяние, вредное для отдельного человека, неминуемо вредит обществу в целом. Отдельный человек пьяница, - страдают семья, ближние, общество. Отдельное лицо развратничает, получает сифилис: рождается прямая опасность для близких и для общества в целом. Кому вредит скотоложство? Никому, если держаться идеи вреда для других от действий лица. В современном западном обществе единственным аргументом против уже не наказуемости, а безнравственности скотоложства является тот факт, что мы не знаем, нравится ли животным заниматься с нами сексом. Если нет, то скотоложство нарушает права животных.

Профессор Л. Е. Владимиров писал, что «скотоложство, как грубое и явное нарушение человеком нравственных обязанностей относительно себя, как отступничество от идеала человека, могущее составить источник и других безнравственных деяний, должно быть наказуемо, конечно, лёгким наказанием, в этом не может быть сомнения для тех, для которых преступлением может быть не только нарушение чьего-либо права, но также и безнравственное деяние, по важности своей, воспрещаемое государством под страхом наказания. Лёгкое наказание за скотоложство будет поддерживать в обществе идею о гнусности и безнравственности этого деяния, о том, что оно проявляет глубокую нравственную непросвещённость, крайне извращённое или совершенно невежественное представление о человеческой личности»¹. ¹ Владимиров Л. Е. Уголовный законодатель, как воспитатель народа. М., 1903. С. 132. В самом деле, если граждане читают уголовный кодекс и видят отсутствие ответственности за скотоложство, то, руководствуясь принципом «разрешено всё, что не запрещено законом», делают вывод о допустимости моралью таких действий. Если гомосексуализм осуждается обществом только в его насильственной форме, значит, ненасильственный акт одобряется.

Безнаказанность безнравственных деяний, совершаемых человеком над своей личностью, таких как гомосексуализм, скотоложство, оказывается вредным и для других людей своим примером, вызывающим подражание, и зло, едва заметное в небольшой группе людей, может сделаться очень чувствительным, опасным, при бόльшей распространённости. Эти деяния следует подвергнуть небольшому наказанию. Его достаточно, чтобы придать им оттенок незаконности, настраивающей против них ту санкцию, которая именуется общественным мнением. Безнравственное деяние, совершаемое человеком над собой, является отступлением от идеала человека, признанного традиционной христианской моралью. Наказание здесь имеет цель внушить отдельному человеку мысль, что он впал в заблуждение, порицаемое государством, как вредное для отдельного человека и для общества. Об опасности гомосексуализма, наркомании смотри с……

Во второй половине XIX века круг наказуемых деяний значительно расширился, появились новые преступления особенно в сфере экономики. Бурная индустриализация (превращение аграрных стран в индустриальные, перемещение большинства населения из деревень в города, преобладание промышленности над сельским хозяйством, переход от ручного труда к машинному) и технический прогресс (железные дороги, телеграф, электричество, радио, авиация и др.) привела общество к пониманию того, что отныне причинение вреда личности и имуществу возможно не только «традиционными» злодеяниями, такими как убийство, изнасилование, поджог или кража, но и часто связанными с преступной небрежностью, авариями на производстве либо ненадлежащей предпринимательской деятельностью, недобросовестной конкуренцией (приманка покупателей путём недобросовестных средств). Вред для общества в целом стали представлять совершенно новые преступления и правонарушения в сфере авторского, налогового, банковского, контрактного, антитрестовского и трудового законодательства.

Занятие ростовщичеством считалось только безнравственным, а с конца XIX в. стало преступлением. В конце XIX века в Европе появились законы о ростовщичестве, сделавшие из свободно заключённого договора двух лиц - преступление для того, кто, пользуясь своим положением, выговорил себе бόльшую выгоду, весьма убыточную и разорительную для другой стороны. К двум традиционным велениям: «не насилуй и не обманывай», прибавилось ещё и третье: «не эксплуатируй». Тем самым закон не довольствуется только велением: «не вреди», а требует другого правила: «подумай и об интересах другого». Закон не может наказывать внутреннее душевное состояние человека, скажем, безудержную страсть к наживе, но он может карать действие, в котором воплощается то или иное душевное состояние.

Самопожертвование представляет собой высокий нравственный идеал христианства. Христос так заповедовал любить ближних, чтобы и жизнью жертвовать за них в случае надобности: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». Право, считая самопожертвование героическим поступком, по общему правилу не требует его от людей, так как самопожертвование не вытекает из человеческой природы, наделённой инстинктом самосохранения. Однако н некоторых случаях государство требует самопожертвования под страхом наказания. Воин обязан, по самому существу своего звания, жертвовать своей жизнью. Солдат обязан идти на войну и участвовать в боевых действиях, сопряжённых с риском для жизни. Если он своей грудью заслоняет от пули своего товарища, он действует в силу нравственного долга самопожертвования. Юридической обязанности здесь нет. Нет и соответствующего притязания другого лица на то, чтобы солдат жертвовал для него своей жизнью. Врач обязан подать помощь, под страхом наказания, хотя бы он был позван к опасно заразному больному, или же в какой-нибудь несомненный очаг болезни. Капитан военного корабля, каждый вообще матрос обязан подумать, прежде всего, о спасении жизни других, а потом уже о себе.

Статья 1226 русского уложения о наказаниях 1845 г. устанавливала: «Если в случае опасности, когда люди, находящиеся на корабле, должны, для спасения своего, оставить оный, сам корабельщик сойдёт с корабля прежде, нежели все прочие его оставят, то он за сие подвергается, смотря по обстоятельствам дела, или заключению в тюрьме на время от восьми до одного года и четырёх месяцев, с лишением некоторых, по 50 статье сего Уложения, особенных прав и преимуществ, или же заключению в тюрьме на время от 4 до 8 месяцев». «Конечно, требование государства не сделает из труса храброго воина, из низменного продавца услуг - врача, беззаветно преданного своему великому делу помощи страждущему человечеству… Люди, поставленные в такое положение, когда нужно жертвовать собою для других, сделают это, если найдут в себе для того достаточно нравственной силы. Но всё-таки законодательство, требуя пожертвования своим себялюбием освящает тем известные начала нравственности, поднимает на высоту правило о бескорыстии и любви к человеку»¹. ¹ Владимиров Л. Е. Уголовный законодатель как воспитатель народа. М., 1903. С. 141.

В уголовном праве имеется институт крайней необходимости, учитывающий присущий человеку инстинкт самосохранения. Под крайней необходимостью понимают такое положение, в котором человек может спасти собственное право не иначе, как, только жертвуя. нарушая право другого человека. Здесь происходит столкновение двух прав: одно должно погибнуть для того, чтобы другое могло быть спасено. По альтруистическому учению, следовало бы, конечно, требовать самопожертвования. Каждый человек должен был бы поступиться своим правом для права ближнего. Но уголовное законодательство не может требовать от людей осуществления таких нравственных правил и позволяет человеку спасать своё право нарушением права другого человека. Убийство при крайней необходимости не предписывается правом. Право только снисходит к человеческой слабости и не наказывает человека за то, что он не возвысился до самопожертвования. Например, кража с голоду; насильственное проникновение в чужое жилище в морозную ночь замёршего путника; передача кассиром под угрозой убийства денег вооружённым разбойникам; укрывательство человеком беглого преступника, грозящего убийством; некто, спасаясь от преследования разъярённого быка, подставляет вместо себя другого человека, бежит через засеянное поле; некто, запертый в чужом помещении, совершает поджог, чтобы освободиться.

Жизнь может быть спасена и косвенным убийством невиновного человека. Так, в Талмуде разбирался такой гипотетический случай. Два человека идут вместе по пустыне, и у одного есть кувшин воды, которого хватит для поддержания лишь его собственной жизни до конца пути. Если они выпьют оба, то оба умрут, если же выпьет только один, - то он доберётся до оазиса и выживет. Что должен делать хозяин воды? Еврейский Талмуд приводит два мнения: «Раввин бен Петура учит: «Лучше, если будут пить оба и оба умрут, чем один будет смотреть, как умирает его товарищ». Но раввин Акива сказал: «Пассаж в Торе «Чтобы жил брат твой с тобою» значит, что только если он выживет с тобой, ты должен дать ему воды, но если оба умрут, то твоя жизнь важнее его жизни». «С тобой» подразумевает, что вы должны спасать прежде всего себя, и ваш друг имеет право на вашу помощь лишь после того, как вы обеспечили своё собственное спасение. Здесь человек пьёт свою воду, поскольку поступить по-другому означает совершить самоубийство. Право не наказывает за то, что человек не поделился водой, скудным питанием с умирающим рядом. Человек пассивно наблюдает за смертью друга, но непосредственно его сам не убивает. Другое дело, если человеку предоставляется выбор: стать жертвой или убийцей. Нельзя убивать другого ради собственного спасения.

Ветхий Завет устанавливает нравственную обязанность: «Не оставайся равнодушным к крови ближнего своего» (Левит, гл. 19, ст. 18). Отсюда еврейский Талмуд установил правовую обязанность: «Откуда мы знаем, что если человек тонет, на него напали дикие звери или разбойники, - мы обязаны спасти его? Из пассажа «не оставайся равнодушным к крови ближнего своего (Левит. 19, 16)». «Кого можно назвать набожным дураком? Того, кто, видя утопающую женщину, говорит: не могу спасти её, потому что неприлично мне смотреть на неё».

Согласно еврейскому праву, человек не обязан идти на риск, защищая кого-либо, но, по крайней мере, он обязан вызвать полицию или скорую помощь. Но если риск для человека минимален, то он обязан вмешаться. Например, если кто-либо тонет, а вы едва умеете плавать, вы не должны прыгать в воду. Но если вы - хороший пловец и риск для вас невелик, вы обязаны помочь.

В 1884 г. небольшая английская яхта в открытом море близ Австралии в 1600 милях от мыса Доброй Надежды потерпела крушение. Экипаж в составе капитана Томаса Дадли, лоцмана Эдуарда Стифенса, матроса Брукса и юнги 17-18 лет Пэркера спасся на шлюпке. Оказавшись на шлюпке практически без запасов еды и воды, они стали дрейфовать. Капитан успел захватить два фунта каких-то консервов, а пресная вода вся погибла. На 4-й день блужданий по морю, когда пища уже закончилась, несчастные поймали голубя, и это было их единственной пищей в течение 20 дней. Воду давал им дождь, капли которого они бережно собирали. Последние 8 дней до деяния они были без пищи, 6 дней без воды. На восемнадцатый день, когда они были седьмой день без еды и пятый без воды, Дадли и Стифенс, намекая на юнгу, предложили Бруксу пожертвовать одним из них. Дадли и Стифенс решили, что лучше всего пожертвовать юнгой, ибо они сами - люди семейные. Брукс отказался. На следующий день Дадли предложил бросить жребий, однако Брукс вновь отказался. Тогда Дадли сказал, что если судно не появится на следующее утро, юнга должен быть убит. На утро в назначенный двадцатый день после крушения день, после тщетных исканий на горизонте какого-нибудь судна, Дадли помолился, зарезал ножом беспомощно лежавшего на дне лодки в крайне истощённом состоянии от голода и морской воды юнгу, который находился при этом в сознании. Жадно пили они, даже Брукс, тёплую кровь, четыре дня все трое питались мясом и кровью убитого, а затем их подобрал проходивший мимо немецкий корабль.

И хотя малое жюри присяжных в своём вердикте особо отметило, что, возможно, находившиеся на лодке погибли бы в течение 4 дней, если бы не было совершено рассмотренное деяние, а мальчик, как наиболее ослабленный, умер бы раньше всех, и что во время совершения убийства у них не было не единого шанса выжить, суд королевской скамьи признал Дадли и Стифенса виновными в тяжком убийстве и приговорил к смертной казни. Смертный приговор, однако, не был приведён в исполнение. Королева Виктория, принимая во внимание общественное мнение, помиловала обоих, заменив смертный приговор на шестимесячное тюремное заключение.

В решении по данному делу суд заявил, что общего правового принципа, в силу которого один человек обладал бы правом лишить жизни другого ни в чём не виновного человека во имя спасения собственной жизни, не существует. В основание приговора легли соображения, что матросы не могли не осознавать ценности жизни юнги, априорно равной с ценностью их жизней, и, как следствие, вполне осознавали если не моральную порицаемость, то, по меньшей мере, моральную противоречивость, двусмысленность убийства несопротивляющегося и оказавшегося с ними в одинаковом положении юноши. Осознавая это, они должны были поступить иначе и могли так поступить. Самосохранение абсолютно не является обстоятельством, устраняющим наказуемость, ибо для матроса выше всего должен стоять его долг. Право полно случаев, когда человек обязан пожертвовать своей жизнью. «Допустив необходимость как основание защиты, - сказал лорд-главный судья Колеридж, - мы поставим тем самым множество вопросов: кто будет решать, если такая необходимость? по какой мерке будут сопоставляться жизни? будет ли то сила или ум, или что-то ещё?». Допущение крайняя необходимости как основания защиты от обвинения в тяжком убийстве, отметил суд, откроет дверь «разнузданным страстям и ужасным преступлениям». Несправедливость же в конкретных случаях может быть смягчена применением помилования. Нельзя спасть жизнь одного человека за счёт жизни другого человека. В деле Дадли и Стифенса было признано, что нельзя спасать жизни нескольких человек за счёт жизни одного человека.

Завершил свое решение лорд-главный судья Колеридж следующим мнением: «Не следует полагать, что, отказывая допустить соблазн как извинение за преступление, мы забыли, как велик был соблазн, как ужасно страдание, как тяжело в таких ситуациях принять правильное решение и действовать честно. Мы часто вынуждены устанавливать стандарты, которых мы не можем сами достичь, и формулировать правила, которым мы сами не можем отвечать. Но человек не имеет права объявлять соблазн извинением, хотя он может сам поддаться ему; не может он и позволить состраданию к преступнику изменить либо смягчить так или иначе юридическое определение преступления. Как следствие, наша обязанность заключается в объявлении того, что деяние обвиняемых в данном случае являлось предумышленным тяжким убийством; того, что факты, как они установлены в вердикте, не образуют юридического оправдания человекоубийства; и того, что, по нашему единогласному мнению, обвиняемые на основании настоящего специального вердикта виновны в тяжком убийстве».

В 1842 г. в США после кораблекрушения спаслись 9 моряков и 32 пассажира. Однако затем разыгрался шторм, и лодка, в которой они находились, оказалась под угрозой затопления. Чтобы облегчить её и вывести из штормовой зоны, некоторые члены экипажа, в том числе подсудимый Холмс, выбросили за борт 14 пассажиров - мужчин. Будучи облегчённой, лодка осталась на плаву. По прибытии в порт Холмс был привлечён к уголовной ответственности за простое убийство и признан виновным в совершении этого преступления. Подсудимый был приговорён к 6 месяцам одиночного заключения с каторжными работами. Президент отказался его помиловать. Интересно, что суд в своём напутствии присяжным указал: если и надо было пожертвовать кем-то, то в первую очередь - моряками, а выбор тех, кем следовало бы пожертвовать, нужно было бы осуществить по жребию.

Уголовное право наказывало, хотя и легко, безжалостность, состоящую в том, что не подаётся помощи погибающему, когда такая помощь, безо всякого самопожертвования, вполне возможна. Русское уложение о наказаниях 1845 г. предусматривало следующие статьи о произвольном отказе в помощи погибающему. Статья 1521 уложения устанавливала: «Кто, видя человека погибающего и имея возможность подать ему помощь, без явной для себя опасности, или же призвать на помощь к нему других людей или местную полицию, не примет никаких для спасения его мер, тот за сие, если он христианин и от сей нечувствительности и небрежения его оставленному без помощи последует смерть, предаётся церковному покаянию по распоряжению своего духовного начальства». Статья 1208 уложения гласила: «Кто, будучи в состоянии, без явной для своей жизни опасности, дать помощь утопающему, не сделает сего, тот подвергается за сие наказанию, определённому в ст. 1521 за произвольный отказ в помощи человеку, коего жизнь находится в опасности». Статья 1511 уложения предусматривала: «Кто, находясь при поединке случайно, не воспользуется сим для убеждения вышедших на поединок к примирению, тот подвергается за сие, когда следствием поединка была смерть или нанесение тяжёлой раны, наказаниям, определённым в ст. 1521 за оставление без помощи человека в опасности». Уложение не предусматривало уголовного наказания, а только церковное наказание для христиан за произвольный отказ от помощи погибающему, в том числе и в случае, когда от этого произвольного отказа не произошло смерти (ст. 1208). В проекте уложения за произвольный отказ в помощи погибающему предусматривался арест от 7 дней до трёх недель. Однако Государственный совет при обсуждении проекта уложения высказался против этого наказания. По христианскому учению, кто, будучи в состоянии помочь, не помогает погибающему, в сущности убивает.

Прусское земское уложение 1794 года устанавливало: «кто, без серьёзной для себя опасности, мог спасти человека из рук разбойников или убийц, из опасности от огня или воды или из другой какой-либо опасности для жизни, но не сделал этого, подвергается, если погибающий действительно потеряет жизнь, тюремному заключению на четырнадцать дней» (ст. 782). Во второй половине XIX в. уголовные кодексы стало отрицать общегражданскую, под страхом уголовного наказания, обязанность подавать помощь погибающему. Только в трёх, сравнительно более поздних, уголовных кодексах, в голландском 1881 г., итальянском 1889 г. и 1930 г. (см. с….) и датском 1866 г., предусматривалось наказание за неоказание помощи.

Германский уголовный кодекс 1871 г. установил положение, что обязанным, под страхом наказания, помогать погибающему может быть признан только тот, кто по закону или по добровольно принятой на себя обязанности должен иметь попечение о погибающем. Статья 221 кодекса гласила: «Кто умышленно удалит Ио-под крова и затем бросит на произвол судьбы беспомощное, вследствие малолетства, немощи или болезни, лицо, если кто такое лицо, буде оно состоит под его охраною или если он обязан заботиться о его призрении, доставлении или принятии, умышлено покинет в беспомощном состоянии, будет наказан тюрьмою не менее трёх месяцев». По поводу этой статьи, объясняя её состав, германский криминалист Шварце высказал следующее мнение: «Необходимо строго различать юридическую и моральную обязанности. Слова закона: «заботится», равно как и выражение: «состоит под его попечением» не могут быть распространены на обязательства, имеющие чисто нравственный характер. Тот, кто видит больного, лежащего на дороге, и не выказывает к нему никакого сострадания; кто встретил сильно пьяного на крутой дороге, у самого обрыва, и не помог ему обойти обрыв; кто встретил в лесу заблудившегося и не указал ему настоящей дороги, так что тот погиб от голода и холода, - тот ещё не подходит под действие 221 статьи. Точно также нельзя сказать, что оставленный находился под чьи-либо попечением, если кто-либо помогал беспомощному некоторое время идти, передвигаться и т. д., выводя его из опасного положения, а затем прекратил свою помощь. Эта деятельность была результатом исключительно доброй воли помогавшего, а не создавала для него никаких обязанностей; поэтому он был в праве во всякое время отказаться от добровольно принятой на себя деятельности».

Часть первая статьи 127 прежнего российского уголовного кодекса (УК РСФСР 1960 г.) предусматривала уголовную ответственность за неоказание помощи лицу, находящемуся в опасном для жизни состоянии и нуждающемуся в безотлагательной помощи, которая могла быть оказана виновным без серьёзной опасности для себя или других лиц, либо за несообщение надлежащим учреждениям или лицам о необходимости оказания помощи. Наказание за это носило лёгкий, скорее моральный характер - исправительные работы на срок до шести месяцев или общественное порицание, либо применение мер общественного воздействия. Тем не менее, в соответствии с частью 1 статьи 127 УК оказание помощи находящемуся в опасности являлось юридической обязанностью каждого гражданина, уклонение от которой может повлечь уголовную ответственность. Действующий российский уголовный кодекс 1996 г. исключил такую обязанность и ответственность для граждан. Отныне по статье 125 УК РФ устанавливается ответственность только для лиц, которые обязаны оказывать помощь по закону (например, родители - несовершеннолетним), или, когда лица сами поставили потерпевшего в опасное для жизни состояние (наезд автомобилем на пешехода при отсутствии вины водителя).

Новая редакция статьи 127 соответствовала проекту уголовного уложения взамен уложения 1845 г., составленному дореволюционной редакционной комиссией. В мотивах к статье 414 проекта уложения, комиссия, выставив положение, что обязанным, под страхом наказания, помогать погибающему может быть признан только тот, кто по закону или по добровольно принятой на себя обязанности должен иметь попечение о погибающем, прибавляло: «Как ни жестокосердно, как ни безнравственно будет действие лица, оставившего в опасном положении ребёнка или расслабленного, которого спасти ему было легко, но это жестокосердие, как признает и ныне действующее уложение, не может влечь за собою уголовной ответственности: нарушая общечеловеческую обязанность помогать ближнему, виновный не нарушает юридической обязанности не вредить другому». Русская комиссия восприняла мнение германской науки и законодательства.

Современное российское законодательство совпало с американским (США), согласно которому никто не обязан помогать другому человеку, которому угрожает опасность, даже если при оказании такой помощи помогающий не испытывает никаких неудобств. Никто не обязан подавать руку утопающему ребёнку или предупреждать об опасности человека, который вот-вот упадёт в канаву. Американский профессор права из Гарварда А. Глендон отмечает: «В течение всей истории американской юриспруденции наблюдатели были свободны от обязанности подать верёвку тонущему или предупредить ни о чём не подозревающего человека об опасности, или оказать медицинскую помощь истекающему кровью человеку». Многие поколения американских первокурсников юридического факультета знакомятся с основами права, обсуждая следующий случай: «Олимпийский чемпион по плаванию, прогуливаясь, видит младенца, тонущего в бассейне. Он может легко спасти его, но вместо этого садится в шезлонг и спокойно смотрит, как ребенок захлёбывается в воде». Оказывается, это упражнение должно показать будущим адвокатам, что спортсмен не нарушил никакого закона, что на самом деле, по словам А. Глендон, «не существует зацепки в нашей законодательной системе, которая призвана заставить человека спасать чью-то жизнь».⁸

В английской доктрине уголовного права широко дискутировалась имеющая библейские истоки (Евангелие от Луки, глава 10, 29-37) так называемая проблема «доброго самарянина», связанная с установлением уголовной ответственности за неоказание помощи находящемуся в опасности другому лицу при наличии возможности без опасности для себя оказать эту помощь. Английское уголовное право отрицательно разрешило проблему «доброго самарянина». В одном из решений Палаты Лордов 1983 г. говорится, что «поведение метафоричных священника и левита на дороге в Иерихон может в самом деле рассматриваться как скверное, однако английское право никогда не заходило так далеко, чтобы рассматривать его как преступное»¹.¹ Есаков Г. А., Крылова Н. Е., Серебренникова А. В. Уголовное право зарубежных стран. М., 2008. С. 126.

Основной заповедью христианства является любовь к Богу и ближнему. Соблюдение этой заповеди приводит человека к спасению, к вечной жизни, помогает ему преодолеть смерть. Притча Христа о добром самарянине рассказывается для пояснения, кто же является тем «ближним», о любви к которому говорит библейская заповедь. Некоторый человек шёл из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым. Проходивший мимо священник, служитель Божий даже не остановился, увидев несчастного, и прошёл мимо. Следом за ним шёл левит (священник), подошёл к нему, из праздного любопытства посмотрел на него и пошёл своей дорогой. Таким образом, проходившие мимо духовные пастыри Израиля не остановились, чтобы помочь своему страдающему соплеменнику-еврею.

Той же дорогой проезжал и некий самарянин и он увидел страдальца. Самаряне - жители Самарии, части Палестины, возникшие из числа ассирийских и вавилонских переселенцев - язычников, которые поклонялись Богу-Иегове, но не оставляли служения своим богам. Поэтому евреи считали их язычниками и даже хуже язычников, вероотступниками, ибо знающий истинного Бога и остающийся в служении идолам хуже обычного простосердечного язычника, не принимали их в своё общество и не имели с ними никаких связей. Самарянин, презираемый евреями, глубоко убеждённый в том, что ни один еврей никогда не окажет ему помощь в несчастии, видит израненного, умирающего еврея. Чувства жалости и сострадания заставили его забыть народную вражду и оказать врагу своему такую помощь, какую в праве были бы ожидать от него лишь самые близкие родственники: он размыл раны вином, помазал их, для утоления боли, маслом, и перевязал их, посадил несчастного на своего осла и повёз его в ближайшую гостиницу, а сам шёл пешком, ухаживал за больным и в гостинице, и, отъезжая на время, поручил его попечению содержателя гостиницы, приняв все расходы на свой счёт.

Этот самарянин лучше священника и левита, лучше всех законников, то есть благочестивых евреев-мирян, не священников, искренне старающихся изучить Закон Божий исполнять его, понял, что для жалости и сострадания, а следовательно и для милосердия, нет различия между самарянином, евреем и язычником, что в этом отношении все люди равны, все - ближние нам. «Ближний» не значит только «единоверец». «Кто мой ближний?» - ставит вопрос законник. «Тот, кому ты сейчас можешь помочь, тот, кто сейчас нуждается в тебе», - отвечает Евангелие. «Милосердие есть душевная способность человека откликаться на чужую боль, свойство сострадать, входить в переживание другого. Противоположностью милосердию является отчуждённость, бесчувствие, безразличие, безжалостность, и этими пороками, к сожалению, глубоко поражено современное общество», - отмечает митрополит Кирилл¹.¹ Митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл. Слово пастыря. - 2-е изд. М., 2005. С. 262. Может быть этим и объясняется ненаказуемость неоказания помощи нуждающемуся.

Современный французский уголовный кодекс 1992 г. установил наказание за оставление без помощи лица, которое не в состоянии себя защитить»: «Оставление в каком бы то ни было месте лица, которое не в состоянии себя защитить в силу своего возраста, психического или физического состояния, наказывается 5 годами тюремного заключения и штрафом в размере 500 000 франков» (ст. 223-3). «Оставление без помощи, повлекшее увечье или хроническое заболевание, наказывается 15 годами уголовного заключения. Оставление без помощи, повлекшее смерть, наказывается 20 годами уголовного заключения» (ст. 223-4). Наказанию пятью годами лишения свободы и штрафом в размере 500 000 франков «подлежит всякий, кто умышленно уклоняется от оказания помощи лицу, находящемуся в опасности, помощи, если он мог оказать её без риска для себя или третьих лиц либо своими собственными действиями, либо путём вызова помощи» (ч. 2 ст. 223-6).

По мнению видных русских юристов следует признать наказуемым произвольное неоказание помощи погибающему, по следующим основаниям: 1) Обязанность не вредить сочлену гражданского общества не исчерпывает всей полноты общественного долга по отношению к этому союзу; 2) Оказание помощи утопающему, замерзающему, преследуемому хищным зверем и т. п., от человека, находящегося в благоприятных к тому условиях, должно быть требуемо, как общественная обязанность, уже по одному тому, что общество, в лице своих органов, не может всегда придти на помощь в отдельных случаях, а интерес охранения и спасения жизни есть такой интерес, защиты которого всеми возможными средствами всякий человек вправе искать в общественном союзе; 3) Несмотря на несовершенство наказания, налагаемое ныне действующим уложением за неоказание помощи погибающему, важно то, что такое упущение со стороны гражданина считается преступным, так что едва ли будет культурным прогрессом объявить это упущение безразличным со стороны уголовного закона. По мнению профессора Н. Д. Сергеевского, «государство, кроме запрещения вредить, думается нам, может и имеет достаточно оснований обязать своих граждан помогать друг другу, по крайней мере, в важнейших случаях». Из нравственной обязанности любви и милосердия выводятся юридические обязанности защиты детей, малолетних, оказания помощи больным, находящимся в опасности и т. д.