Влияние на длительный стресс дополнительных кратких стрессоров 33 страница

Мы не вскрываем здесь сложности всех психологических, социально-психологических, психолого-политических, межэт­нических и межконфессиональных процессов, лежащих в основе развития социально-позитивных и социально-негативных форм стрессовой активизации общения, хотя это было бы необходимо для детального анализа методологии управления социальной активностью при стрессе.

В. Социально-деструктивная «вторичная» стрессовая пассивность общения. В группе, продолжительно находящейся в экстремальной обстановке, увеличивается число людей, уклоняющихся от общения, от полноценного, адекватного взаимодействия друг с другом. Среди них и те, кто при стрессе отличались «первичной» пассивностью, и те, кто первоначально были стрессово-активными. Такое угнетение активности общения при долгом, но все же терпимом стрессе можно рассматривать как «вторичную пассивность».

Человек при этом становится не только молчаливее, но и за­мыкается в себе, в своих занятиях, делах или в их имитации, а то и в безделье. Такие люди отчуждаются от остальных членов группы, не сплачиваясь в новые микрогруппы. И даже если они создают их, то эти группки «упорных молчальников» уклоняются от участия в общегрупповых делах.

Возрастающее число стрессово-пассивных членов уменьшает информационный обмен в группе (в социальном сообществе), снижает значимость социально-ценностных факторов (ответствен­ности, традиций, морали, права и др.). Это ухудшает способность группы противостоять экстремальным факторам. И наряду с дру­гими негативными проявлениями изнурительного дистресса ведет к деструкции группы, к ее распаду как «социального организма».

Долгая стрессовая психо-социальная пассивность может ка­заться свойством стрессово-травмированной личности. Однако попадая в социально-комфортные условия, такой человек как бы оживает, «расцветает как цветок», который вовремя оросили лю­бовью и пониманием. Такому «цветению» может предшествовать период отторжения предлагаемых дружбы и любви. Но добрая их настойчивость в обычных (не стрессогенных) условиях жизни добьется восстановления нормальной активности общения и хорошего общего состояния у человека, раньше подавленного Стрессом. Возможно, понадобятся медицинские и психотерапев­тические приемы и процедуры.

Склонность к общению может снижаться при стрессе и при сравнительно удовлетворительном физическом состоянии и са­мочувствии членов группы. Это бывает при «интериоризации» мыслительной активности индивидов при их самоуглубленности, различные формы которой характерны для хронического стресса. Интенсивность общения снижается при стрессовой самоотчужден­ности субъекта, когда для него, казалось бы, снижается значимость собственной персоны и отношения к себе окружающих людей. Чело­век пренебрегает своим внешним видом, мнением о себе других лю­дей, гигиеной своего тела, регулярным питанием и т. д. Некоторыми исследователями подобное самоотчуждение интерпретируется как форма протеста против стрессогенного социального давления, не всегда полностью осознаваемая субъектом. Такое снижение активно­сти общения при стрессе возможно при сохранности индивидуальной активности поведения, обособившегося субъекта.

«Стресс жизии» с постоянным социально-политическим давле­нием до какого-то времени может вынуждать к сдержанности (пас­сивности?) вербального общения. Это успешно «диагностируется» современными компьютерными методами психогерменевтики, созда­ваемой В.И. Батовым. Он, в частности, выявляет альтернативные тен­денции: тревожность - решительность, «мягкотелость» - склонность к лидированию, мужские - женские черты характера. Эти и другие личностные свойства в экстремальной динамике жизни создают сложнейшую картину поведения и общения (Батов В.И., 2002].

Г. Феномен «когнитивного нигилирования».

Исследованиями в условиях групповой относительной изоляции мной был отмечен феномен, названный «когнитивное нигилирование партнера» [Китаев-Смык Л.А., 1983, с. 295]. «У испытуемого появлялась нарастающая неприязнь к партнеру по изоляции. Ее причиной было главным образом своего рода "переполнение", "перегрузка" субъекта информацией разного рода, исходящей от его партнера, при том, что прочая информация из внешнего мира была крайне ограничена и однообразна. Партнер становился не столько ненавистен, сколько нежелателен, избегаем вплоть до того, что испытуемые старались не встречаться взглядами и даже не смотреть друг на друга. Так, для того чтобы взять какой-либо нужный предмет, человек предпочитал не поворачиваться в сторону этого предмета, если при этом его лицо должно было оказаться обращенным к партнеру; он предпочитал достать нужный ему предмет, сделав поворот в противоположную сторону, на значительно больший угол, так, чтобы не увидеть напарника, даже в том случае, когда последний был обращен спиной к поворачивающемуся человеку» [там же].

«Нами было дифференцировано шесть степеней когнитивного нигилирования партнера. Приведем примеры вербализации ис­пытуемыми своего отношения к соседу при разной выраженности данного феномена.

1-я степень: "Все время помню, что не надо заходить на терри­торию соседа". Актуализация в сознании целесообразности ограничить контакты с партнером;

2-я степень: "Предпочитаю не смотреть в сторону, где сидит со­сед". Избегание визуальных контактов;

3-я степень: "Неприятно произносить слова, которые часто гово­рит сосед". Избегание "вербальной общности";

4-я степень: "Разговаривать с соседом — неприятно, когда при­ходится — произношу слова с усилием, иногда с запинкой, с заиканием". Нарушение вербального контакта;

5-я степень: "Несколько раз поймал себя на том, что забывал обыч­ные слова, которые часто произносил сосед". Амнестические реакции на партнера по общению;

6-я степень: "Подолгу сосед для меня перестает существовать, хотя при совместной деятельности, как это ни неприятно, приходит­ся вновь и вновь смиряться с его существованием". Возможно периодическое "когнитивное нигилирование" партнера по обще­нию. Действовал принцип: "Глаза б мои на тебя не смотрели!". Дальнейшее развитие этой тенденции чревато возникновением склонности к агрессии как выражению побуждений к реальному нигилированию партнера» [там же, с. 295-296]. Подобный фе­номен был обнаружен также М. А. Новиковым в сурдокамерных экспериментах.

Д. Суицид как «уход» из стрессовой монотонии общения.

«Агрессия может быть направлена как на других, так и на себя (суицид, самоагрессия, самоубийство). Последнее — это результат стремления уничтожить общение с партнером, с объектом общения (т. е. с избыточностью однообразной монотонной информации, исходящей от партнера по общению) через уничтожение себя — субъекта общения. Такие формы болезненно измененного общения, как некритичная, не вполне контролируемая сознанием агрессивность по отношению к партнерам по общению и суицид, могут возникнуть при нескольких, казалось бы, различных, предшествовавших формах общения:

1) в результате неблагоприятного развития "когнитивного ниги-лирования" партнеров;

2) активизации общения, дезорганизующего группу, при невоз­можности покинуть группу или "уединиться" в ее структуре. Вероятность попыток "ломки" неприемлемой для субъекта, нетерпимой им формы общения через агрессию в адрес парт­неров — участников общения наиболее высока, когда к прочим стрессогенным факторам, обрушившимся на субъекта, присо­единяется надругательство над ним, физическое притеснение его со стороны кого-либо из членов группы при участии или попустительстве остальных ее членов. Возникновение в экс­тремальных условиях у некоторых людей садистских наклон­ностей рассматривают как стрессогенную патологическую реакцию, направленную на объект, 'замещающий недости­жимый и неустранимый стрессор. Стрессогенная застойность концептуализации мнимого стрессора в случае садистских отношений проявляется в том, что жертва аффективной агрес­сии, будучи первоначально случайной, в дальнейшем как бы притягивает "мучителя" тем сильнее, чем более некритично актуализируется в сознании последнего антистрессовый эф­фект замещающей "мнимой борьбы" со стрессором. На основании экспериментальных исследований и анализа

литературы мной были дифференцированы следующие степени стрессогенной агрессивности или депрессивной склонности к суициду.

1-я степень: подобные тенденции полностью, отчетливо не актуа­лизирующиеся в сознании (осознаются позднее); 2-я степень: периодические, неожиданные для себя самого мысли

о возможности агрессии; 3-я степень: постоянные, сдерживаемые мысли об агрессивных актах, воспринимаемые субъектом как несерьезные;

4-я степень: периодическая неспособность сдерживать агрессив­ные выпады против партнеров по общению (препирательства, ругань и т. е.);

5-я степень: намеренная подготовка осуществления не критически оцениваемых субъектом, т. е. кажущихся ему оправданными и нужными, агрессивных действий в адрес партнеров по изоляции.

Следует отметить, что при стрессе актуализация в сознании возможности или необходимости крайних форм агрессии или самоагрессии (мыслей об убийстве партнера или о самоубийстве) может возникнуть внезапно, неожиданно для субъекта. Причем субъект либо осознает абсурдность этих действий, либо оши­бочно признает их необходимыми, неизбежными. Внутреннее побуждение к агрессии может внезапно возникать в состоянии аффективной конфронтации с партнером. Есть сообщения о том, что совершенное насилие снижает уровень стресса у человека, его совершившего, тем "спасая" его от психической стрессогенной травмы. Но какой ценой?» [там же, с. 296-297].

При «вторичном» стрессовом уменьшении активности обще­ния возникает феномен когнитивного нигилирования значимости лидера группы, признаваемых авторитетов. Но нет протеста против них. может не быть и явного уклонения от их власти. Для человека со стрессовой пассивностью общения лидер как бы становится незамечаемым, невидимым, да и сам социально-пассивный человек минимизирует свою «заметность» во всех общих, групповых делах. При этом его автономная деловитость может не уменьшаться.

Когнитивное нигилирование может проявляться ко всем окружающим людям либо дифференцированно: меньше к при­надлежащим «своей» группке при почти полном игнорировании всех остальных людей. Такое стрессовое уменьшение активности общения направлено на сохранение своих адаптивных ресурсов (психологических, психофизиологических, биологических), на защиту от опасных контактов со стороны других членов группы, от их претензий и агрессии. При этом, увы, отторгается их помощь и моральная поддержка.

5.1.3. Взаимодействие людей при изнурительном труднотерпимом стрессе

Выше описаны стрессовые изменения общения, изменяющие взаимодействие между людьми, когда на них начинают действо­вать умеренно неприятные (неблагоприятные) факторы. Это не­редко случается в обыденной жизни. Далее рассмотрим долгий диет peQc, изнуряющий психику. Он возможен и в обыденности, однако более вероятен в специально созданных условиях: при длительных экспедициях по труднодоступной местности, в дол­гих космических полетах, во время продолжительных морских плаваний и т. п. Несмотря на экстремальность групповой изоля­ции в таких условиях, она, как правило, добровольная и нередко престижная.

Намного тяжелее переносятся экстремальные условия жиз­ни, когда люди насильственно принуждены к ним (в воинской казарме, в плену, при захвате заложников), тем более когда это — наказание социальной изоляцией (в тюрьме, в концлагере и т. п.). Тюремное заключение нередко становится предельно переносимым для узников. Изменения их общения (т. е. психо­социальные проявления «тюремного стресса») многообразны. Они зависят от жестокости содержания узников, от погодных и экологических условий, от форм социально-политического давле­ния и, что очень важно, от сохранности специфических традиций «тюремного сообщества».

Ниже мы кратко обсудим общие закономерности взаимодей­ствия (общения) людей, оказавшихся в изнурительной, трудно­терпимой психосоциальной ситуации. Автор не имеет личного опыта долгого принудительного пребывания в таких условиях (знакомство с ним ограничивается лишь кратким пребыванием как «пленника» у чеченских боевиков в селе Шатой в 1995 г.) и вос­пользуется публикуемыми сведениями и опытом профессиональ­ного общения с исследователями пенитенциарных учреждений.

А. Специфика тюремного стресса. Самым действенным способом наказания и принуждения в тюрьме бывают побои и пытки. Долгая, повторяемая, сильная боль обесчеловечивает. Очень мало тех, кого она не сломит морально. Однако непременным наказанием, создающим тюремный стресс, чаще становятся разного рода ограничения:

- ограничение свободы воли;

- ограниченность пространства обитания узников;

- ограничиваются связи с внешним социальным миром (с семь­ей, друзьями, с соседями-земляками и с незнакомыми земля­ками, чьи лица регулярно встречались на улицах, в городском транспорте);

~ ограничен выбор деятельности, хуже того, тюремный труд принудителен;

- ограничение сексуальных удовлетворений;

Кроме того, наказанием становится тюремное будущее, пред­определенное приговором суда; еще хуже его неопределенность во время пребывания в следственном изоляторе (СИЗО). Как правило, плохие питание и санитарно-гигиенические условия создают двойственное к ним отношение, казалось бы, тюремный узник к ним привыкает, но эта «привычка» истощает, а истощение мучает его.

Исследователи тюремного стресса (более тяжелого в следст­венном изоляторе) обращают внимание на его причины.

- Из-за дефицита информации «мало, чем развлекаемое "интел­лектуальное внимание" сосредоточивается на определенной мысли, которую находящийся в изоляторе может без помехи развивать до логического конца» [Гаврилов Л., 1991, с. 60]. Возникает инертность мышления с ущербностью логических выводов.

- «Как бы ни был обилен запас воспоминаний, при жестком однообразии он быстро расходуется и истощается» [там же].

- «Однообразие следственного изолятора, когда фотографиче­ская точность каждого следующего дня предшествующему предопределяет необходимость бесконечной борьбы со ску­кой» [там же].

- Возникают беспокойство и нервозность, нарастает конфликт­ность общения сокамерников. «Александр Исаевич Солжени­цын очень точно об этом сказал: "Я заметил: в любой камере по любому мельчайшему вопросу — о мытье мисок, о подметании пола вспыхивают оттенки всех противоположных мнений"» [там же].

- И вот тут на помощь заключенным в их борьбе против инфор­мационной депривации появляются тюремные развлечения. «Все "развлечения" (или почти все) направлены на унижение слабого, попрания человеческого достоинства. При этом соб­людается определенная "воровская" этика, мораль, традиция» [там же, с. 61].

- «В итоге все это порождает непрерывную психическую напря­женность ожидания, заряженность на ответную реакцию при отсутствии значимых внешних явлений» [там же]. Усилива­ется тотальное недоверие ко всем и ко всему.

- «Тревога за свой статус как адекватная реакция на опасность потерять его побуждает любого человека к осторожности. Однако в условиях тюрьмы эта тревога вырастает в настоящую проблему. Атмосфера страха и ожидания насилия содержит в себе серьезную угрозу повышенного реагирования и, следова­тельно, опасность применения силы» [там же].

— «Агрессия во всех таких случаях — элемент деформирован­ного образа жизни... Нравы же камерной системы следствен­ных изоляторов таковы, что требуют немедленной ответной реакции на любое оскорбление, тем более насилие» [там же, с. 63].

Есть еще тюремное несчастье, которым часто пренебрегают исследователи пенитенциарной психологии. В тюрьмы попадает немало психопатов и интеллектуально неполноценных людей (олигофренов), склонных к девиантному (отклоняющемуся от нормы) и делинквентному (преступному) поведению. Жизнь среди них нарушает психику нормального человека, а психопата делает еще более больным.

Здесь мы коснемся одного специфического фактора, влияю­щего на жизнь заключенных, — это воздействие феромонов, особых веществ, выделяемых живыми существами в окружающий воздух. Главное предназначение феромонов — организация той или иной атмосферы общения, социального климата в данном помещении: в своей квартире, в рабочей среде или в тюремной камере. Большинство феромонов не ощущается обонянием лю­дей, но может выделяться вместе с запашистыми веществами. В тюремных камерах, «в общежитиях осужденных всегда стоит очень своеобразный, устойчивый запах ("зековский"), которым пронизано все. В казармах, где проживают солдаты, нет столь специфического запаха. Нельзя сказать, что осужденные следят за чистотой своего тела меньше, чем солдаты. Нечистоплотность в их среде не поощряется, и такие лица могут оказаться в числе "отверженных"» [там же, с. 77—78]. Недавно обнаружено, что феромоны не только регулируют взаимоотношения индивидов, но и могут влиять на воспроизведение и рост телесных структур организма особи.

Приведенные выше результаты многолетних психологических исследований Л. Гаврилова в исправительных учреждениях сви­детельствуют о сложной многофакторности тюремного стресса.

Попытки оптимизации современной российской пенитенциар­ной системы мало результативны [Сочивко Д.В., Литвишко В.М., 2006].

Часто цитируется, стало хрестоматийным, экспериментальное исследование Ф.Д. Зимбардо, изучавшего невольное психологи­ческое перевоплощение добровольцев (студентов Стенфордского университета), помещенных в подобие тюрьмы: одни — в поло­жение «заключенных», другие — «надзирателей». Результаты этого эксперимента поразили исследователей: в первые же дни «у заключенных наблюдалась заметная тенденция к возрастанию негативизма, депрессии и склонности причинять вред другим людям. Все заключенные испытывали сильные душевные стра­дания. Половина из них (5 испытуемых) не смогли эффективно с ними справиться, и из-за крайней депрессии, острой тревоги или психосоматических заболеваний их пришлось освободить» [Зимбардо Ф.Д., 2000, с. 309]. На шестые сутки эксперимент пришлось прекратить из-за плохого состояния всех испытуемых. Это экспериментальное исследование, конечно, показало ин­тенсивное влияние социальной среды— «тюрьмы понарошку». Однако несмотря на то, что у «заключенных» в ней возникали симптомы, похожие на «тюремный стресс», искусственность и кратковременность этого эксперимента делают неубедительными полученные результаты.

И все же несомненный талант и прозорливость Филиппа Зим­бардо помогли ему увидеть, что главными, ведущими факторами тюремного стресса становятся следующие.

1. Власть. У подчинившихся ей людей происходит психологи­ческая метаморфоза: нарастает пассивность, депрессия, не­гативизм и пр. И напротив, у наделенных властью нарастает стремление утверждать и демонстрировать ее, подавлять подвластных и, даже непостижимо для себя, радоваться праву властвовать (см. также 5.1.6).

2. Время. «Тюрьма становится машиной времени, которая играет шутки с человеческим представлением о времени. Заключение в тюрьму нарушает непрерывность жизни, отрывая узника от прошлого, отдаляя будущее и вводя в качестве главной системы отсчета времени ограниченное непосредственное настоящее... В атмосфере, где первостепенное значение при­обретает выживание, будущее становится непозволительной роскошью» [там же, с. 314].

3. Обезличенность. «В тюрьмах предусмотрены специальные меры для достижения максимальной обезличенности» [там же, с. 315]. И потому «условия, которые снижают чувства собственной уникальности, порождают антисоциальное по­ведение, например агрессию, вандализм, воровство, мошен­ничество, грубость, а так же равнодушие к другим людям... В окружающей их со всех сторон обезличенной среде у заклю­ченных возникает потребность в индивидуальности, которая вынуждает их делить свой мир на "мое" и "не мое". Поскольку у них такая маленькая личная территория, то ее приходится защищать (часто ценой своей жизни), если они вообще хотят иметь хоть какую-нибудь ситуационную идентичность» [там же] (см. подробнее в 5.3, 5.4).

4. Правила. «Правила являются главной основой всех инсти­туциональных подходов к управлению людьми... Правила налагают на межличностные отношения безличную внешнюю структуру. Они устраняют из социального взаимодействия неопределенность... В институциональной обстановке ко­личество правил быстро растет. Они начинают жить своей собственной жизнью, их продолжают подкреплять, даже после того как они устаревают, и те, кто обеспечивает их со­блюдение, уже не могут вспомнить их первоначальной цели. Принудительные правила автоматически навязывают людям властные отношения: кто-то должен обладать властью для их проведения в жизнь, а кто-то должен им подчиняться» [там же, с. 318] (см. также 2.4.7, 5.1.6).

Психологические и социологические исследования в тюрьмах заставляют продолжить этот перечень факторов тюремного стрес­са. Ниже мы рассмотрим его основные закономерности.

Б. Социально-психологическая активность, консолидирующая тюремное сообщество. Консолидация социального сообщества — это один из адаптивных способов существования в экстремальной ситуации. Он складывается из многих преобразований и личностных свойств (см. 4.1) и адаптивно-стрессовых изменений общения.

Психосоциальный субсиндром принудительного стресса имеет свою адаптивную специфику. Внутритюремным сообществом осуществляется жесткая социальная стратификация с жестокими процедурами установления социального статуса заключенных (с «пропиской» и др.). Интенсивная селекция личностных свойств мобилизует психологические ресурсы у адаптирующихся к тю­ремному стрессу. Формируется основная масса заключенных. Их характеризует:

— более или менее пассивная подчиненность правилам и тради­циям тюремной жизни;

- согласие на принудительный труд;

—приобщенность к малым группам («семейкам»);

—латентная невротизация;

- «упрямство духа».

Приобщение некоторых к тюремной «элите» происходит благода­ря их воле, уму и тюремному опыту. «Элитарность» налагает обязанность соблюдать правила и ритуалы, имеющие адаптив­ное значение в тюремном міре:

~ подчинение законам и традициям тюремного (уголовного) сообщества;

- обязательное соблюдение некоторых гигиенических норм (чи­стый подворотничек, фарфоровая-фаянсовая легко моющаяся кружка, личные тарелка, ложка и др.);

—отказ от принудительного труда как демонстрация своей, хотя бы частичной, независимости от тюремной администрации, т. е. обретение права на свое волеизъявление;

—использование жаргона как признака своей кастовости и, в какой-то мере сокрытие истинности смысла разговора;

—пожизненное клеймение татуировками — символами статус и криминальной биографии преступника.

Долгое изнурение трудно-терпимым стрессом, истощая адап­тационные возможности группы, делает ее «больным социальным организмом», состоящим из людей, способных чаще всего лишь к болезненно искаженному общению.

Их объединяет истощающий страх перед внешней опасностью. В тюремном социуме это главным образом боязнь возмездия за преступление. Единению такого сообщества способствует не толь­ко эта боязнь, но и постоянный страх каждого перед всеми из-за возможного предательства или обвинения в предательстве.

Сплачивают и пробужденные тюремным стрессом садомазо­хистские наклонности: садистов влечет к жертве, а жертву влечет к мучителю ее потребность пусть в жестокой, но патерналистской опеке. Зоологическая потребность во власти, даже без права на нее, отнятого тюрьмой, без способности и умения властвовать (когда нет достойного лидера) поднимает из темных глубин души при всеобщей смятенности потребность в бесчинстве, в амораль­ном подавлении слабых. Грубость подменяет властность, физиче­ская сила подменяет право, и делается возможным гедонистиче­ское (сладостное) утверждение хамства, ничем не оправданной аморальности и жестокости. Даже захват лидирования в такой группе недостойными маргиналами может ее консолидировать, т. к. долготерпимый страх влечет к хоть какой-то социальной опоре, к человеку, на которого можно «свалить» ответственность за свои собственные проступки.

В. Социально-психологическая гиперактивность, разрушающая тюремное сообщество. Лидеры не могут «простить» приспешников, лидеров не может «простить» доверившаяся им масса (хотя большинству не ясно, что же не прощать), если общий стресс тяжел и слишком долог, когда все изнурены и озлоблены. Тогда стрессовая гиперактивность взаимодействия людей (это сильные, но нерезультативные действия) ведет к группу (социальное сообщество) к деградации. Харизматические вожди гордо удалились (отстранились) или шумно свергнуты. На их места, толкаясь, лезут (если их много) временщики (ублюдки или изверги). Либо один такой — утверждается. Начинается ритуальное подавление, а потом и ликвидация «слишком правильных» людей. Главенствует своеволие и беззаконие (а в тюремной жизни — уголовный «беспредел», его уже не может сдерживать уголовная «законность», т. е. «воры в законе» утрачивают власть). Всех повязывает причастность к преступлениям и сплачивает «круговая порука». Исчезают перспективы, теряется прошлое, сверхактивность порочного «общения» в настоящем деморализует деградирующую группу («больное сообщество»). Усиливаются агрессивность и жестокость (особенно к слабым). Возникают «страстная вседозволенность», «любовь к ненависти», «гордость подлостью» — погружение в бесчеловечно-аморальный гедонизм социального распада.

Г. Стрессовое «угасание» эффективности социально-психологического взаимодействия. Всякий стресс, тем более изнуряющий, пробуждает поиски спасения в разных формах социального взаимодействия страдающих людей. Потому есть и такие, кто становятся все менее склонными к общению. Угасание способностей к социальному взаимодействию (стрессовая социальная пассивность) может охватывать почти всю группу, подавленную экстремальными условиями существования. Появляются:

—отчуждение друг от друга;

—тотальная утрата мотивов совместной деятельности;

—общественная и деловая апатия.

В таком угнетенном и истощенном стрессом сообществе (как правило, при социальной изоляции) изменяется социальная мен-тальность. При этом возникает деморализующая альтернативность провозглашаемых и реальных призывов и идеалов. Неприкрыта лживость декларируемых общих целей. Чем больше форм таких тенденций, тем сильнее деградация социально-психологического взаимодействия. И все меньше позитивных сил, разрушавших бесполезное сохранение бездейственно-начальствующих ролей и отживших традиций, имитирующих благополучие.

В условиях принудительного заключения ухудшается участь пассивной части тюремного сообщества — «опущенных» на со­циальное «дно». Им становится все более свойственны:

—адаптированность к тюремному остракизму (к отверженности);

—психопатизация;

—интеллектуальная деградация;

—«ускользание» от труда;

—пассивная гомосексуальность.

Д. Сколько стрессово-активных и стрессово-пассивных узников в российской тюрьме в конце XX в. Соотношение ставших стрессово-активными и, напротив стрессово-пассивными при изнурительном (в частности, тюремном) стрессе зависит от интенсивности экстремальных воздействий и устойчивости к ним; от способности и умения переносить стресс и дистресс. И еще, соотношение количества экстремально-активных и очень уж пассивных заключенных свидетельствует в какой-то мере о том, какие в стране тюрьмы (жестокие или не очень) и каких граждан оказывается в них больше (несгибаемых либо смиренных). На эти вопросы косвенно отвечают результаты исследования тюремного стресса, изложенные Г.С. Човдыровой: «Изучены поведенческие реакции (суициды, криминальные действия, попытки побега и другие параметры) 333 человек, которые в общей сложности находились в СИЗО в течение 3 лет, методом сплошного отбора» [Човдырова Г.С, 2000, с. 32].

В зависимости от эмоционально-поведенческих особенностей узники были разделены на пять групп. Нумерация групп мной изменена, т. к. первоначально рассмотрены стрессово-активные и лишь затем пассивные при стрессе.

В первой группе оказываются 7 % из числа обследуемых. «Для этих лиц было более характерно дисфорически-злобное поведе­ние, пренебрежение к внутреннему распорядку в учреждении, установленным правилам поведения, запретам. Они часто наказы­вались за пронос запрещенных предметов, алкоголя, наркотиков.

Психическая дезадаптация усугублялась некорригируемыми асо­циальными проявлениями, которые способствовали возникнове­нию длительных конфликтов с окружающими и с администрацией учреждения, иногда эти конфликты заканчивались опасными вспышками гетероагрессии или аутоагрессии демонстративно-шантажного характера» [там же, с. 37] (гетероагрессия — на­падение на других людей, драки; аутоагрессия — нанесение себе ран, ушибов, попытка самоубийства).

Итак, в эту группу вошли заключенные со стрессовой, чрезвычайной и деструктивной активизацией поведения и неадекватно-негативных эмоций. Этих людей можно назвать «деструктивными агрессорами». Их протестная стрессовая ктивность — деструктивна и лишь ухудшала их жизнь в СИЗО (в следственном изоляторе), мешала жить сокамерникам, соз­давала проблемы охранному персоналу. Напомню, что их было немного — 7 % из общего числа обследованных заключенных, охваченных, как пишет автор цитируемого сообщения, «методом сплошного отбора».