Индустриализация и массовая коллективизация

Первая экономическая задача тоталитарных режимов — уста­новление и удержание государственной монополии в экономике в целом. Такая монополия достигается или непосредственной наци­онализацией промышленной и финансовой сфер, или включением экономических отношений в политическую систему с помощью административного подчинения. В любом случае свободная эко­номическая деятельность исключается. Получив возможность про­извольно распоряжаться хозяйственной жизнью, тоталитарный режим соответственно ее перестраивает. В результате такой перест­ройки экономика перестает быть потребительской и ориентируется прежде всего на тяжелую промышленность. Происходит мили­таризация экономики. Окончательно курс на создание подобной экономической системы в СССР был взят в конце 20-х — начале 30-х годов.

Во второй половине 20-х годов завершается период восстанов­ления народного хозяйства, разрушенного в годы гражданской войны. Мало кто в руководстве СССР сомневался, что народное хозяйство должно встать на путь индустриализации. Оставалось выбрать механизм для решения этой задачи.

Среди советских экономистов широкое признание получил те­зис о сочетании годового, пятилетнего и генерального планов. Однако разработать генеральный план было сложно, и командной системе он был не нужен. Жизнь в СССР строилась по логике административно-обязательного плана — расписания. Централь­ное положение занимает связывающий хозяйствующих субъектов годовой план, а для концептуального оформления идеи планомер­ности достаточно плана среднесрочного.

В этот же период разворачивается острая дискуссия по общей концепции дальнейшего развития народного хозяйства, т.е. по определению путей индустриализации.

Выявилось два подхода. По одному из них предполагалось на­чинать индустриализацию с создания благоприятных условий для роста сельского хозяйства и связанных с ним отраслей промыш­ленности. Высокая скорость оборота капитала в этих отраслях, накопление запасов потребительских товаров, создание благодаря этому необходимых стимулов к труду — все это позволило бы под­готовить необходимые предпосылки для роста тяжелой промыш­ленности.

При другом подходе упор делался на необходимость осуществ­ления ускоренной индустриализации. Его принято связывать с именами деятелей оппозиции, близких к Л.Д. Троцкому. Индуст­риализация рассматривалась как путь к созданию предпосылок диктатуры пролетариата, поскольку тем самым в руках государства концентрировалась вся мощь предприятий и формировался мно­гочисленный рабочий класс как опора власти. Ведь крестьяне-соб­ственники не могли стать опорой режима. Рабочие, не имея собст­венности, всецело зависели бы от государства.

Во второй половине 20-х годов Госпланом было подготовлено несколько вариантов пятилетнего плана. Обсуждение проектов велось на фоне усиления диктата над производством партийно-государственных структур, внеэкономического вытеснения частни­ка, преследований зажиточных крестьян. Проект пятилетнего пла­на 1927 г. стал основой для широкой научно-практической дискуссии, пожалуй, единственной в нашей истории свободной дискуссии по проекту пятилетнего плана. Курс на индустриализа­цию оказывал глубокое воздействие на построение всех частей проекта. Бесспорный тезис о том, что индустриализация означает превращение промышленности в ключевое звено развития всех других отраслей, оказался подмененным представлением, по которому в плане, провозглашающем индустриализацию, промышлен­ность уже играет определяющую роль. На самом же деле темпы развития промышленности в большей мере определяются темпом развития отраслей, доминирующих в экономике страны, а именно сельским хозяйством. Между тем у Госплана промышленность выступала как самодовлеющий фактор, опирающийся в своем раз­витии на собственные ресурсы.

Критика госплановского проекта велась различными авторами (Н.Д. Кондратьев, А.И. Вайнштейн). По мнению Кондратьева, главным экономическим условием осуществления индустриализа­ции является равновесие промышленности и сельского хозяйства, которое было продовольственной, сырьевой и валютной базой для индустрии. Кондратьев выступал за недопущение эксплуатации трудовых зажиточных крестьянских хозяйств.

В проекте Госплана был сделан серьезный шаг к формированию административной модели хозяйствования. Пятилетний план и «великий перелом» идеологически связаны.

Дискуссия 1927—1928 гг. о пятилетнем плане стала последним, действительно научным обсуждением подобного рода проблем. Прежде всего произошла резкая политизация дискуссии, связан­ная с обострением внутрипартийной борьбы. Акцент был перене­сен на «революционно-преобразующую роль» плана. Все чаще за­являлось, что ради вытеснения частных производителей можно и нужно идти на временное падение производительности. «Опти­мальный вариант» первого пятилетнего плана предусматривал рост промышленной продукции на 136%, производительности труда — на 110%. Планировалось строительство более чем 1200 заводов. Великие стройки Днепрогэс, Турксиб, начатые в 1927—1928 гг., планировалось завершить к 1930 г. Но вследствие расходов на ин­дустриализацию и ликвидацию разрухи, вызванной первым этапом коллективизации, экономика находилась в состоянии напряжен­ности. В июле-августе 1930 г. экономика СССР вступила в кризис. Уменьшилось валовое производство тяжелой промышленности, упала производительность труда. Несмотря на этот кризис, И.В. Сталин и его ближайшее окружение настаивали на сохране­нии чрезвычайно оптимистических планов промышленного разви­тия.

Самым нежизненным из всех планов сталинского периода был, безусловно, план 1931 г., который предполагал увеличение общих капиталовложений почти на 70%, а промышленной продукции — на 40%. В плане утверждалось, что в 1931 г. капитальные вложения в промышленность превысят наивысший показатель ежегодных промышленных капиталовложений в США. Эти цифры были ре­шительно поддержаны И.В.Сталиным в его речи на совещании хозяйственников 4 февраля 1931 г. Он заявил, что СССР отстает от развитых стран на 50—100 лет, и поэтому необходимо преодолеть этот разрыв в течение десяти лет.

В целом экономическая ситуация оставалась тяжелой. В после­дующие три года (1931—1933 гг.) экономический кризис продол­жался, достигнув наивысшей точки весной-осенью 1933 г. «Ска­чок» с последующим спадом в 1930—1933 гг. привел к тому, что многочисленные стройки растягивались, вложенные в них средст­ва не давали отдачи. Не находила товарного покрытия и выплачен­ная в ходе их сооружения заработная плата, возник товарный го­лод, за ним последовала инфляция. Прирост производительности труда в промышленности в годы первой пятилетки оказался мень­ше запланированного, а прирост среднегодовой зарплаты — на­много больше. Таким образом, во-первых, не получилось заплани­рованных накоплений в промышленности; во-вторых, возрос спрос на товары в городе, так как рост промышленности обеспечивался не столько за счет повышения производительности труда, сколько за счет увеличения численности занятых.

Чрезвычайно сложной в годы первой пятилетки была ситуация в сельском хозяйстве.

Во второй половине 20-х годов произошло падение товарности сельского хозяйства. Возникла сильная диспропорция. Числен­ность несельскохозяйственного населения росла быстро — в 1926— 1928 гг. по 5% в год. В результате роста числа потребителей и паде­ния товарности сельского хозяйства произошел быстрый рост рыночных цен на зерно. Так, в 1930 г. цены частного рынка в 5 раз превышали цены плановых заготовителей. Крестьянам было невы­годно продавать хлеб государству.

О том, каким образом следует преодолеть трудности, выдвига­лось немало предложений. Так, левая оппозиция считала, что при­шло время, применив всю силу государственного аппарата, повес­ти решительное наступление на кулачество — насильственно изъять у зажиточных крестьян не менее 150 млн. пудов хлеба. Предложе­ния такого рода сначала были отвергнуты. Однако вскоре после XV съезда ВКП(б), исключившего лидеров левой оппозиции из партии, Сталин сделал поворот влево и стал проводить в жизнь те предложения о принудительном изъятии хлеба у зажиточных слоев деревни, которые только что были отвергнуты. Курс на сплошную коллективизацию, лишь обозначенный в решениях XV съезда, был взят в конце 1929 г. (ноябрьский Пленум ЦК ВКП(б), выступления Сталина 3 ноября и 27 декабря). Созданная в годы нэпа многообразная сеть кооперативов была окончательно ликвидирована, на­чалось безудержное форсирование коллективизации на основе на­силия и массовых репрессий по пути фактически к единственной форме — сельскохозяйственной артели.

Согласно сводкам земельных органов, к концу февраля 1930 г. в целом по СССР было коллективизировано 56% крестьянских хо­зяйств. Крестьянство ответило на это массовыми протестами. В за­крытом письме ЦК ВКП(б) от 9 апреля 1930 г. «О задачах колхоз­ного движения в связи с борьбой с искривлениями партийной линии» ситуация в связи с массовыми выступлениями крестьян оценивалась как угрожающая.

Реакция режима, у которого почва заколебалась под ногами, на этот раз была стремительной. Грубейшие «ошибки и искривления», допущенные якобы только местными работниками вопреки «пра­вильной линии партии», были тотчас же признаны, меры по их исправлению приняты. Их первый результат — массовые выходы крестьян из колхозов, резкое снижение уровня коллективизации, к концу лета 1930 г. достигшее 21,4%.

Сталина и его окружение не устраивали ни спад, ни застой кол­лективизации, ни отказ местных руководителей от ее подталкивания. Уже в сентябре 1930 г. ЦК ВКП(б) направил всем крайкомам, обкомам, ЦК компартий республик директивное письмо «О кол­лективизации», в котором резко осуждалось пассивное отношение к «новому приливу» в колхозы со стороны партийных организа­ций. В заданиях на 1931 г. речь шла о возможности провести кол­лективизацию в течение года не менее в половине всех крестьян­ских хозяйств, а по главным зерновым районам — не менее 80%. Установление таких сроков для крестьянских хозяйств огромной страны, а тем более придание им силы закона означало попрание таких основополагающих принципов кооперирования, как посте­пенность и добровольность. Однако стало очевидно, что одного насилия недостаточно: необходимы меры, стимулирующие вступ­ление крестьян в колхозы. К их числу можно отнести программу строительства новых МТС, «твердые» обещания упорядочить орга­низацию и оплату труда в колхозах, гарантировать колхознику ве­дение в определенных размерах личного подсобного хозяйства. В то же время насильственные методы продолжали оставаться главны­ми. Среди них — продолжение антикрестьянской политики ликви­дации кулачества как класса.

Переход к политике ликвидации кулачества как класса был провозглашен Сталиным еще в ноябре 1929 г. в речи на конференции аграрников-марксистов. Политика ликвидации кулачества, наиболее активно проводившаяся в начале 1930 г., привела к тому, что большинство кулацких хозяйств (если даже исходить из при­знаков, установленных в постановлении СНК от 21 мая 1929 г.) прекратили свое существование. В таких условиях выявление но­вых кулацких хозяйств становилось нелегкой задачей для финан­совых органов. Выход нашли такой: постановлением ЦИК и СНК СССР от 23 декабря 1930 г. местным советам было предписано самим установить признаки кулацких хозяйств применительно к местным условиям.

Поданным весенней переписи колхозов 1931 г., 26,6% всех кол­хозов страны исключили кулацкие хозяйства. С мест в централь­ные органы непрерывно поступали жалобы от крестьян на то, что финансовые органы к числу кулацких относили многие середняц­кие хозяйства. Основаниями для индивидуального обложения, как отмечалось в письмах, служили наличие в хозяйстве ручной моло­тилки, сепаратора, даже продажа ими на рынке продукции, произ­веденной в личном подсобном хозяйстве.

Осенью 1930 г. возобновилось выселение раскулаченных крес­тьян: в 1930—1931 гг. в отдаленные районы было выслано 381 026 се­мей. Основная часть спецпереселенцев направлялась в малонасе­ленные, часто почти непригодные для жизни районы. Большинство из них работали на лесоповале, в горнодобывающей промышлен­ности.

С конца 1931 г. повсеместно начались массовые выходы из кол­хозов. Положение колхозников продолжало ухудшаться. На поло­жений крестьян особенно тяжело сказались широко распростра­нившаяся во второй половине 1931 г. практика принудительного обобществления коров и мелкого скота. Ответом на эти действия и явились массовые выходы крестьян из колхозов с требованиями вернуть им скот, инвентарь, часть посевов. В таких условиях влас­ти решили временно отступить. 26 марта 1932 г. ЦК ВКП(б) при­нял постановление «О принудительном обобществлении скота». В нем говорилось, что «задача партии состоит в том, чтобы у каж­дого колхозника были своя корова, мелкий скот, птица». Однако на местах возвращать крестьянам отобранный скот не спешили. Крестьянство на своем горьком опыте убедилось в лицемерии по­становления. Не случайно поэтому выходы из колхозов в различ­ных районах страны не прекратились и в 1932 г. И тогда на крес­тьян вновь обрушились репрессии.

7 августа 1932 г. был принят драконовский закон об охране со­циалистической собственности, предусматривавший расстрел за хищения колхозного имущества с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на 10 лет. Согласно данным на 15 февраля 1933 г., представленным Президиуму ЦИК СССР председателем Верховного Суда СССР, по этому закону было осуждено 103 тыс. человек.

Несмотря на сокращение с 1931—1932 гг. валовых сборов зерна, хлебозаготовки значительно возросли. Крестьян заставляли сдавать хлеб по грабительским ценам (в 8—10 раз ниже рыночных). Крес­тьяне оказывали хлебозаготовительным органам противодействие, стремясь утаить часть урожая. Сталин расценил это как «злостный саботаж». На крестьянство вновь обрушились репрессии. Основ­ными проводниками их стали чрезвычайные комиссии, действо­вавшие в основных зерновых районах.

Опираясь на обкомы и крайкомы партии, комиссии осуществ­ляли комплекс репрессивных мер по отношению к колхозам, де­ревням, станицам, уличенным в «злостном саботаже» хлебозагото­вок. Комиссиям удалось полностью «выгрести» из крестьянских амбаров весь хлеб и тем самым спровоцировать «рукотворный» голод 1933 г. По данным Е.Н. Осколкова, на Северном Кавказе погибло до 1 млн.. человек, в Поволжье, по расчетам В. В. Кондрашина, — около 500 тыс. Наибольшие потери понесла Украина:

здесь погибли от голода 3,5—4 млн.. человек. Особая ответственность за организацию голода ложится на руководителей чрезвы­чайных комиссий — Л.М. Кагановича, В.М. Молотова, П.П. Постышева, а в Казахстане — на Ф.И. Голощекина, которые своими действиями показали, что им совершенно чужды интересы милли­онов крестьян. С завершением сплошной коллективизации отчет­ливо проявился кризис аграрного производства в СССР. Почти по всем показателям (за исключением посевных площадей, производ­ства хлопка и льноволокна) произошло снижение производства по сравнению с 1928 г. Выигрыш от расширения посевных площадей в значительной степени был сведен к минимуму из-за крайне низ­кой урожайности, огромных потерь при уборке и хранении уро­жая. Невосполнимый урон понесло животноводство, лишившись половины поголовья скота. Особенно тяжело ощущалась гибель рабочего скота. Только в 1958 г. стране удалось превысить уровень 1928 г. по основным видам поголовья скота.

Резкое сокращение численности живой тягловой силы не ком­пенсировалось поступлением машинной техники. На всем протя­жении первой пятилетки общий объем тягловых ресурсов сельско­го хозяйства сокращался. Государство, полностью подчинив себе колхозы, стало проводить хлебозаготовки по принципу разверст­ки, нередко изымая из крестьянских амбаров почти весь урожай.

«Революция сверху» привела к гибели миллионов крестьян. Политика раскулачивания нанесла колоссальный урон сельскому хозяйству. «Искореняли, — считает А.И.Солженицын, — сотни самых трудолюбивых, распорядливых, смышленых крестьян, тех, кто и несли в себе устойчивость русской нации»'. Коллективизация разрушила весь уклад деревенской жизни, подрубила социаль­но-экономические и генетические корни существования крестьян­ства как такового. После тяжелого экономического кризиса, постигшего страну на рубеже первой и второй пятилеток, совет­ская экономическая политика претерпела изменения. Значитель­ные изменения в политике планирования произошли в течение 18 месяцев между серединой 1931 г. и Пленумом ЦК ВКП(б) в ян­варе 1933 г. Первые из известных попыток Госплана сократить ам­бициозные планы относятся к августу 1931 г. 11 августа 1931 г. В.В. Куйбышев направил в ЦК ВКП(б) и СНК СССР две доклад­ные записки — «Основные линии второй пятилетки» и «О темпах развития металлургии во второй пятилетке», в которых предлага­лось значительно снизить задания пятилетки, в частности по про­изводству чугуна до 45 млн. т.

Принятые Политбюро во второй половине 1932 г. более реали­стичные цифры экономического роста были не результатом обще­го принципиального решения, а вынужденным ответом на обост­ряющийся экономический кризис. Госплан, который с 1927 г. поддерживал политику дестабилизации финансов, теперь сотруд­ничал с Наркомфином в попытках поддержать устойчивость бюд­жета.

В 1933 г. продолжалась подготовка директив по второму пяти­летнему плану, который был одобрен XVII съездом ВКП(б) в фев­рале 1934 г., т.е. год спустя после официального начала пятилетки. На съезде был достигнут некий компромисс: новые лимиты (16,5% годового прироста промышленности) были средними между 13—14%, намеченными январским Пленумом 1933 г., и 19%, пред­лагаемыми Политбюро. В 1934 г. экономическая ситуация в стране улучшилась, но позиции Сталина были сильно подорваны резуль­татами коллективизации и итогами первой пятилетки. Оппозиция могла заставить слушать себя и вновь приобрести влияние на по­литику. Сталин пытался воспрепятствовать этому, сохранить свою генеральную линию. К осени 1935 г. он в этом явно преуспел. Ему удалось представить наметившиеся тогда сдвиги в экономике как результат своей политики. Большое психологическое значение

' Солженицын А. Архипелаг ГУЛАГ. Главы из книги//Новый мир, 1989. № С. 145.

имела отмена карточной системы в 1935 г. В 1933 г. началось уско­ренное поступательное развитие экономики, подарившее СССР «три отличных года». Хозяйственным руководителям была предо­ставлена относительная свобода действий. Налицо был рост вало­вого объема продукции, с 1934 г. наблюдаются снижение ее себес­тоимости и повышение качества. Со стабилизацией рубля приобрело значение денежное хозяйство.

Однако высокие доли прироста были возможны ввиду крайне низкого исходного уровня. В то же время уменьшение вмешатель­ства в дела предприятий при относительной эффективности их собственной инициативы было чревато опасностью стагнации в будущем. Сталин, видевший угрозу своей политической свободе действий в экономических процессах, протекавших относительно автономно, начинает атаку именно в этой области. Сталинская фракция, находясь в плену представлений времен гражданской войны, связывала успех в экономике с новой мобилизацией масс, а именно со специфической милитаризованной формой «социали­стического соревнования». При этом партия могла опереться на простых рабочих, поскольку завышенная прогрессивная зарплата стимулировала их заинтересованность в повышении производи­тельности труда. Таковы были условия возникновения стаханов­ского движения.

Инициатором рекорда Алексея Стаханова был партком шахты «Центральная Ирмино» в Кидиевке. Секретарь парткома К.Г. Пе­тров получил указание организовать нечто знаменательное к Международному дню молодежи. Партком решил, что это должен быть рекорд в выработке. Стаханову обещали оптимальные условия тру­да. Он согласился, уточнив в расчетной конторе сумму вознаграж­дения. В ночь с 31 августа на 1 сентября 1935 г. рекорд состоялся. В решении, принятом на собрании, был отмечен «мировой рекорд», который расценивался как «верный путь» претворения в жизнь указаний партии. Термин «стахановское движение» отражал программные положения движения, согласно которым «Стаханов» олицетворяет собой беспартийного рабочего, а «движение» — противодействие командному центру.

Стахановское движение быстро распространилось по всей стра­не. К середине ноября 1935 г. на каждом предприятии был свой стахановец. Если для администрации предприятия было в большей степени важно формально предъявить несколько стахановцев для подтверждения собственной политической благонадежности, то со стороны некоторых рабочих проявилось искреннее стремление стать в ряды стахановцев, и они прилагали все усилия, чтобы оказаться на прибыльном стахановском рабочем месте. Доходило до абсурда, когда зубные врачи обязывались утроить норму по удале­нию зубов, а в театрах вместо двух премьер выпускали двенадцать.

Первый и единственный Всесоюзный съезд стахановцев состо­ялся приблизительно через 10 недель после установления рекорда Стаханова. Съезд стал триумфом Сталина. После съезда предприятия стали ареной борьбы между руководством предприятий и ра­бочими. Стахановцы не считались с техинструкциями, призывали к сожжению ГОСТов и насмехались над мастерами, упрекая их в том, что они якобы молятся на правила, как на икону. Мечты о коммунизме получили новый импульс. Был выдвинут постулат о том, что «стахановское движение — это прямой путь к изобилию, какое будет при коммунизме».

Однако действительность была печальна. Очень скоро обнару­жилось, что экономически стахановское движение, несмотря на весь свой размах, было несостоятельным. Противостояние между стахановцами и руководством предприятий влекло за собой нару­шение единоначалия. Распадались производственные связи, уси­лились перебои. Резко сократился ассортимент продукции (произ­водилось только то, на чем можно было устраивать рекорды). Упало качество производства. Росла эксплуатация рабочей силы, посколь­ку сверхурочные становились правилом. Увеличивался производ­ственный травматизм. Стахановское движение вызвало дезоргани­зацию в промышленности. Отрицательно сказалась на состоянии дел атмосфера нервозности и страха, которая пронизывала всю экономику вследствие репрессий 1936—1938 гг.

Характерной чертой советской экономики сталинской эпохи было широкое использование принудительного труда. В 1932 г. в исправительно-трудовых лагерях числилось около 300 тыс. чело­век. Они строили Беломорско-Балтийский канал, канал Волга-Москва и БАМ, работали на Колыме, Ухте и Печоре.

Помимо лагерей с июля 1931 г. в ведение ОГПУ было переведе­но хозяйственное использование так называемых спецпереселенцев — крестьян, высланных в ходе раскулачивания в отдаленные районы страны. За 1930—1931 гг. на спецпоселение отправили бо­лее 380 тыс. семей, т.е. 1,8 млн. человек. Все они беспощадно экс­плуатировались на промышленных предприятиях и стройках, ле­созаготовках и т.д. В годы второй пятилетки правительство поручает все новые и новые объекты НКВД. Заключенные добывали золото на Колыме: в 1937 г. трест «Дальстрой» поставил 48 т золота, чуть меньше всей добычи в стране. В июне 1935 г. на ГУЛАГ было возложено ударное строительство Норильского никелевого комбината. А с 1936 г. НКВД поручили еще строить шоссейные дороги, организовав в его составе управление шоссейных дорог (ГУШОССДОР). Сектор при­нудительного труда формировался энергично и особенно в послед­ние предвоенные годы широко использовался для выполнения обширных мобилизационных планов, срочного возведения и экс­плуатации важнейших объектов.

Репрессии, беспощадная эксплуатация миллионов людей в ка­торжных условиях нанесли обществу огромный урон. Использова­ние «контингентов» НКВД было вполне органично для существо­вавшей экономической системы, нацеленной на экстенсивное наращивание производства любой ценой. По данным аналитиков США, темпы роста советской экономики наиболее высокими были в 1928—1940 гг.: среднегодовой прирост валового национального продукта составлял 6,1%. Однако цена быстрого экономического роста, цена индустриализации была слишком высокой — миллио­ны загубленных жизней.