Династия Шан-Инь и проблема Ся

Древнекитайская историографическая традиция начинает историю Китая с описания периода правления пяти легендарных императоров, эра владычества которых воспринимается как золотой век мудрости, справедливости и добродетели. Мудрец Яо передал свой престол способному и добродетельному Шуню, а тот — великому Юю, начиная с правления которого власть стала передаваться по наследству. Юй считается основателем первой в китайской традиции династии Ся.

В общих чертах это предание вполне вписывается в закономерность трансформации избираемого на основе принципа меритократии правителя в наследственного монарха, о чем уже шла речь. Но вопрос об историчности династии Ся вызывает, тем не менее, определенные сомнения. Китайская историографическая традиция считает, что эта династия правила Китаем на протяжении ряда веков в конце III и начале II тысячелетия до н.э., пока ее последний недобродетельный представитель Цзе не растерял свой авторитет и не лишился поэтому морального права управлять Поднебесной, тогда он и был побежден добродетельным иньским Чэн Таном, основавшим новую династию. Это предание со всеми его деталями — важность авторитета и добродетельности для сохранения и приобретения права на власть — тоже вполне соответствует реально существовавшей норме. Так в чем же сомнения?

Следует заметить, что аутентичные иньские источники, надписи на гадательных костях и черепашьих панцирях, ничего не говорят о подобного рода преданиях. Более того, вообще не упоминают о Ся, не используют этого знака для обозначения государства либо династии и не содержат никаких данных о том, что такого рода государство (или династия) когда-либо существовало в Китае до Шан-Инь, даже под иным именем. При всем том, что иньские надписи содержат весьма много сведений о соседних народах и взаимоотношениях с ними на протяжении ряда веков, такое умолчание красноречиво. Конечно, не исключено, что иньцы до оседания их в бассейне Хуанхэ и тем более в районе Аньяна, где они оказались не сразу, имели столкновения с иными обитавшими в этом регионе народами, может быть даже и протогосударствами. Возможно, эти столкновения привели к гибели какие-то более или менее известные и даже достаточно долго существовавшие протополитические и политические структуры, воспоминания о которых впоследствии легли в предание о Ся. И далеко не случайно китайские археологи почти каждую из вновь обнаруживаемых в бассейне Хуанхэ ранних бронзовых стоянок или промежуточных между Луншань и Шан-Инь культур рассматривают в качестве возможных кандидатов на отождествление с Ся. Но, во-первых, доказать это практически невозможно, пока не обнаружены надписи, которые позволили бы уверенно отождествить что-либо с Ся. А во-вторых, есть серьезные основания полагать, что такого Ся, о котором говорят более поздние предания, вообще не существовало. Известно, что в начале Чжоу, когда предания записывались, термином Ся обозначалась совокупность китайских земель и населения. Не исключено, что вторжение иньцев в бассейн Хуанхэ и приход их в район Аньяна со временем и были осмыслены как замена одних (Ся) другими (иньцами).

Проблема Ся, немаловажная сама по себе, весьма значительна еще и как своего рода лакмусовая бумага, которая выцвечивает характер и принципы составления древнекитайских источников, соотношение достоверности и дидактической заданности в некоторых из них. Что-то существовало реально, что-то было со временем домыслено в соответствии с уже возникшими и ставшими нормой представлениями о том, как именно это должно было бы быть. Потом то и другое обобщается, причем не в форме бесстрастной летописи, а в виде дидактического назидания с явственным ритуально-этическим подтекстом. Возникает текст, впоследствии канонизируемый и воспринимаемый всеми как святая истина, как стоящая вне сомнений догма. Текст живет, обрастает комментариями, доживает до наших дней. Многое в нем достоверно и может быть косвенно подтверждено археологией, аутентичными надписями. Авторитет текста растет. Но все ли в нем столь же истинно, как то, что может быть подтверждено? Пример с Ся—а казусов такого рода древнекитайская историографическая традиция знает немало — убедительно говорит в пользу сомнений.

Как бы то ни было, но одно несомненно: в конце эпохи неолита в луншаньско-луншаноидной неолитической среде земледельцев бассейна Хуанхэ появляется достаточно развитая бронзовая культура Шан-Инь. Появляется не сразу, но как бы волнами: одни стоянки и городища демонстрируют менее развитый комплекс бронзовой культуры, другие — тот же комплекс, но с рядом принципиально новых и важных нововведений, которые едва ли могли спонтанно вызреть за те немногие два-три века, которые отделяют друг от друга ранние и поздние иньские городища. Позднее аньянское городище демонстрирует явное превосходство иньцев над окружающими их племенами. Оно проявлялось и в обладании высококачественной боевой техникой (колесницы, обилие бронзового оружия), и в наличии развитой иероглифической письменности, и во многом другом. Иньская общность осела в районе Аньяна, причем есть основания полагать, что после этого (нам неизвестно, сколь велика была иньская общность, через какой процесс ассимиляции с местным населением она прошла перед тем, как осесть в Аньяне) достаточно быстро сложилось крупное политическое образование типа сложного составного протогосударства во главе с всевластным правителем, подчинившим своему влиянию довольно обширную тяготевшую к иньцам и их культуре периферию.

Имеющиеся данные позволяют заключить, что в XIII—XII вв. до н.э. политическая структура Инь подразделялась на три неравные и структурно неодинаковые части. Первая — внутренняя зона с центром в столице. Зона находилась под непосредственной юрисдикцией правителя-вана и его центральной администрации. Трудно с уверенностью отождествлять аньянское городище со столицей Шан (для этого есть некоторые сомнения), но в любом случае столица Шан была где-то здесь же, рядом. О ней есть масса материалов в гадательных надписях, обнаруженных в Аньяне. О ее облике свидетельствуют обнаруженные археологами изделия из царских гробниц и менее пышных могильников, раскопанных близ Аньяна. Вторая зона — промежуточная. Она состояла из окружавших столицу Шан многочисленных региональных подразделений, управлявшихся титулованными местными правителями, подчиненными правителю-вану (в их числе были и родственники вана, подчас и его жены). В надписях много материалов о таких подразделениях, а точнее — о связях их с центром, об информации с мест и руководящих указаниях вана. И наконец, третья зона — внешняя. Она состояла из различных племен, правители которых в какой-то мере признавали авторитет иньского вана, но вели себя независимо по отношению к нему. Строгой границы между второй и третьей зонами не было. Подчас вчерашний региональный вассал-администратор мог сегодня выступить против вана в союзе с кем-либо из независимых племенных вождей внешней зоны. Любой из этих последних мог вступить с иньским ваном в более тесный контакт и стать его вассалом. В целом, однако, можно заметить, что разница между промежуточной и внешней зонами была в том, что первую населяли иньцы, тогда как внешнюю неиньские племена. Именно поэтому существовала и своего рода закономерность: чем ближе к столице, тем более гомогенно местное население, теснее его связь с центром, очевиднее его зависимость от вана, от помощи вана, включая и военную.

Правитель-ван, возглавлявший всю структуру, был одновременно и первосвященником, т. е. символизировал своей персоной сакрально-связующее единство складывавшейся и разраставшейся иньской общности. Должность его была наследственной, но практика наследования находилась еще в процессе становления: так, век-полтора, вплоть до периода правления последних четырех ванов, право на освободившийся престол обычно оспаривали представители старшего поколения в клане вана, его братья и кузены, но не сыновья. Только при последних четырех правителях прочно установилась система наследования от отца к сыну — система, ставшая нормой в Китае. Параллельно с этим шел процесс отпочкования в клане вана знатных субкланов-цзу, значительная часть которых специализировалась в сфере военного дела.

Система администрации в Шан-Инь, известная в основном опять-таки по данным гадательных надписей, свидетельствует о том, что в центральной столичной зоне на долю вана и его аппарата администрации выпадали заботы об урожае, подготовке и расчистке полей, о решении других важных хозяйственных вопросов, а также о защите тех или иных региональных подразделений и окраин от вторжений варварских племен. Анализ терминов показывает, что администрация делилась на три основные категории — высших администраторов-сановников, низших чиновников-распорядителей, а также должностных лиц, отвечавших за военную подготовку и охоту, что было очень важной и особой сферой деятельности иньской знати (к этой категории администраторов и служащих относились, в частности, оружейники, конюшие, псари и др.).

Содержался весь этот аппарат администрации и обслуживания верхов за счет избыточного продукта коллектива, редистрибуция которого была одной из функций власти. За этот же счет содержались многочисленные ремесленники разных специальностей, работавшие под началом своих старших, которые включались в число чиновников вана и отвечали перед ним за работу своих подопечных. Вся ремесленная продукция использовалась в централизованном порядке, примерно так, как это было в царско-храмовых хозяйствах Древнего Египта или Двуречья. Во время раскопок близ Аньяна был обнаружен склад, в котором хранилось до 3,5 тыс. каменных серпов, и это безусловно свидетельствует о централизованно регулируемом характере земледельческих работ на совместно обрабатывавшихся полях. Можно добавить к сказанному, что книга песен Шицзин также упоминает о больших полях, обрабатывавшихся коллективами крестьян под контролем надсмотрщиков. Пусть это не было столь зловеще-символическим, как в изображениях на древнеегипетских рельефах (человек с палкой или кнутом), но сам факт достаточно красноречив: на иньских полях были надсмотрщики. Надписи именуют их обычно термином сяо-чэнь, иногда другими терминами.

Хотя гадательные надписи почти ничего не говорят о формах общинной организации иньского населения, можно с уверенностью сказать, что община в иньское время существовала. Надписи обозначают поселения термином «и». Население этих «и» обрабатывало, видимо, свои поля, а формой извлечения избыточного продукта была скорее всего отработка крестьян или их представителей на больших совместно обрабатывавшихся общественных полях — тех самых, забота о содержании которых была одной из важных функций вана и его помощников. Из надписей типа: «Ван отдал приказ чжун-жэнь: "Совместно трудитесь на полях, тогда получим урожай"» — явствует, что о вспашке некоторых из этих общих полей заботился лично ван, а обработка их казенным инвентарем дает основание полагать, что для этой работы привлекались трудившиеся в порядке повинности общинники, о чем только что упоминалось. Впрочем, не исключено, что эти поля обрабатывались теми иньцами, которые находились в особом положении, т. е. были как бы приписаны к большим полям (опять-таки по аналогии с теми неполноправными, кто обрабатывал поля в царско-храмовых хозяйствах древнего Ближнего Востока). К сожалению, данных на этот счет нет.

Судя по всему, иньцы жили компактным и этнически гомогенным (во всяком случае, в пределах столичной, да и, видимо, промежуточной зоны) коллективом одноплеменников, сплоченных совместной обрядово-культовой практикой, жертвоприношениями в честь их общих предков, божеств и духов. Как и индоарии, иньцы практиковали человеческие жертвы, для чего использовались чаще всего пленные иноплеменники из числа западных соседей иньцев — цян. «Принести в жертву предку Дину 300 цян»,— гласит одна из многих аналогичных надписей. В промежутках между очередными жертвоприношениями пленных цян подчас использовали на тяжелых работах, как, например, для расчистки земли под пахотные поля, но сообщения на эту тему единичны и не очень понятны.

Ясно, однако, что жертвоприношениям в честь умерших предков-правителей, обожествленных ванов, иньцы уделяли огромное внимание — как и вообще ритуалам и обрядам, в частности обряду общения с теми же умершими ванами. Собственно, именно для нужд регулярной связи с покойными предками, от воли и поддержки которых, по представлениям иньцев, зависело нормальное существование коллектива, и использовались гадательные кости. Информируя предков о положении и текущих нуждах, обращаясь к ним с просьбами в трудную минуту, иньцы записьвали на специально обработанных бараньих лопатках и панцирях черепах суть дела и проводили обряд гадания. Так и возникали те надписи, полторы сотни тысяч которых ныне являются важнейшим источником эпохи Шан-Инь.