ПОСЛЕДНИЕ ПАЛЕОЛОГИ. ПАДЕНИЕ КОНСТАНТИНОПОЛЯ И ОСТАЛЬНЫХ ГРЕЧЕСКИХ ГОСУДАРСТВ 5 страница

Но город давно уже обеднел и захудал. Казна и цар­ские кладовые были пусты, церковные ризницы были поч­ти пусты или содержали сосуды итальянской работы, кое-что драгоценное оставалось лишь в немногих знатных до­мах и у латинских купцов. Неудивительно, что венецианец Барбаро, оставивший очень точный дневник осады, осо­бенно ценный для хронологии, исчисляет добычу турок ценностями всего в 300 000 дукатов[36].

Уведено было в турецкую неволю около 60 000 чело­век обоего пола и всякого возраста. Перебито было зна­чительно менее, потому что для турок пленные были цен­ной добычей, которую они привыкли брать, продавать или отпускать за выкуп. Из греков и латинян, сражавших­ся на стенах, по исчислению Критовула, погибло до 4500. Катастрофа, потрясшая всю христианскую Европу, по своим материальным размерам была меньше многих других катастроф, постигших ранее такие христианские центры Передней Азии на победном пути крестоносцев, монголов и турок, как Антиохия, Севастия или Ани. Если Критовул говорит о кораблях, увозивших полный груз драгоценностей и невольников, о священных золотых сосудах, из которых варвары ели и пили, о ризах, кото­рые они на себя надели, о рукописях, которые они прода­вали по червонцу или жгли, варя себе пищу, то эти извес­тия, хотя передаваемые современниками, представляют­ся преувеличенными. Турки в 1453 г. не могли захватить в Константинополе и половины того, чем воспользовались латиняне в 1204 г. Собрание рукописей султанского Се­раля, выстроенного много позднее и не на месте Большо­го дворца, — между ними иллюстрированная рукопись Октатевха с предисловием Исаака Комнина, изданная Институтом[37], — могло составиться и путем конфискаций или подарков в позднейшее время. Магомет не претендо­вал на движимость. Судьба памятников искусства при ту­рецком взятии Константинополя осгается темной; имею­щиеся указания не собраны. Для 1453 г. нет ничего подоб­ного описанию Н [икиты] Хониата и нет богатых архивных данных, какие имел граф Риан для истории ла­тинских хищений 1204 и следующих годов. Древности несчастного города исчезают во мраке, который — и то лишь отчасти — рассеют систематические раскопки по переходе города в христианские руки.

Магомет не истреблял греческого элемента и при пе­реговорах с Константином гарантировал грекам жизнь и безопасность. Он включил греческий элемент в государ­ственную систему своей империи, следуя примеру пред­ков, но более планомерно и широко. Уже на третий день он восстановил православную патриархию, остановив свой выбор на главе противников унии Геннадии Схола-рии, возведя его на трон с соблюдением, по возможности, прежнего церемониала. Как государственное установле­ние Оттоманской империи, представительство и управ­ление греческой нации, созданная Магометом и Геннади­ем Вселенская патриархия на первых порах была обеспечена, по известию Франзи, бератом о фискальном и су­дебном иммунитете патриарха и духовенства; ко време­ни Кантемира в долгой и тяжелой борьбе сосредоточила в своих руках судебную власть над православными в об­ласти семейного и наследственного права, стала одним из устоев старого режима в Турции, сохранила Церковь, но помешала объединению греко-славянского мира. Бы­строта устройства Магометом церковного вопроса ука­зывает на то, что оно было им предрешено; и это наводит на мысль о предварительном, еще до штурма, соглаше­нии султана с некоторой частью греческого духовенства, заметного участия в обороне не принимавшего и при взятии города не пострадавшего: сам Схоларий пишет в своей грамоте, что его избрал синод архиереев. По этому загадочному вопросу существуют архивные данные, еще не увидевшие света.

Не преуменьшая размеров катастрофы 1453 г., должно отметить, что материальный ущерб был значи­тельно меньший, нежели при латинском погроме в 1204 г., постигшем еще цветущий и богатый город. Те­перь не могло быть таких пожаров, так как заселенные кварталы являлись оазисами на городской территории. Лучшие ценности ушли разными путями в Европу, тор­говая деятельность и капиталы перешли в генуэзскую Галату. С середины XIV в. Константинополь захирел бесповоротно. Царский двор обнищал; дворцы стояли в запустении, частью в развалинах, не чинился даже жи­лой Влахернский; храм Апостолов был в XIV в. почти руиной, развалилась даже колоннада у св. Софии. Со­хранили довольство лишь Великий Димитрий у Акро­поля как фамильная обитель Палеологов, Пантократор как их усыпальница, Пантепопт, Паммакариста, много­людная Старая Петра, где были и русские монахи, при­брежные церкви моряков. Памятников искусства давно не ценили, бронзовые статуи были перелиты на монету еще во времена Акомината. Из построек ипподрома и древних бань брали строительный материал еще при Палеологах, мрамор жгли на известку. По всему городу тянулись, как в средневековом Риме, громадные пусты­ри, пастбища и даже пашни, на плане Буондельмонте внутри стен преобладает белое поле. Частные дома бы­ли в плохом состоянии из-за наступившей бедности. Дворцы знати были сожжены во время борьбы с Канта-кузином, кроме немногих. Богатый дом XV в., как у Нотары, представляется нам, судя по сохранившимся ста­ринным домам возле Фанара, как наполовину деревян­ная постройка с большими низкими комнатами, в нижнем этаже на каменных сводах аляповато распи­санных по штукатурке; окна с мелким свинцовым пере­плетом пропускали тусклый свет, против зимнего холо­да были одни медные жаровни. Женская половина была отделена от мужской. Состоятельные люди одевались в меха и сукна из Европы, но жили некультурно и грязно. Большинство населения хронически голодало, часты­ми гостями были тиф и чума.

С материальной точки зрения, не оценивая проли­той христианской крови, переход города в турецкие руки был для него благодеянием. Ожила торговля и ремесла, получив рынки в необъятных владениях султана; единст­во империи было восстановлено. Возобновился подвоз — ожили и заселились окрестности, начиная с Босфора. То­вары отдаленных стран привозились во вновь отстроен­ный большой крытый базар (Безестен) на месте разва­лившихся византийских портиков. На тех же улицах, в старых кварталах воскресла многолюдная жизнь, формы и привычки византийского уклада преобразовали, про­питали собою государство, общество и быт османов, вплоть до семьи, несмотря на ислам и многоженство. Сам султан подавал пример своим пашам, приближая не толь­ко западных выходцев, но и греков. С этой точки зрения событие 1453 г. представляется не катастрофой вроде ги­бели Пальмиры или Ани, но включением Константино­поля как главного, недостававшего звена в тот новый и сложный мир, который быстро вырос за его ветхими сте­нами. Этот мир привлек своею величиною и силою не только греческих слуг Магомета, как Критовул и раболепный Амураджи, но и политически независимых, серьез­ных наблюдателей, как Халкондил, написавший его пер­вую греческую историю, не вполне, впрочем, удачную. С этой точки зрения плодотворнее установить глубокую связь и преемство истории Ближнего Востока, от Баязида Илдирима до расцвета новых форм при Сулеймане и Се-лиме, нежели прервать на 1453 г. историю Византии, от которой осталось почти одно имя с точки зрения мате­риальной культуры.

Падение Константинополя было расплатой для выс­ших кругов византийского общества, которые погубили крестьянское царство Ласкарей с его здоровыми началами государства нового времени, разобщили отеческую власть с народом, заставили население жить в негодных старых формах политического и социального строя и, наконец, сознав бессилие, возложили надежды на Запад. Земельная аристократия искупила свою вину ранее, в XVI в. В Кон­стантинополе погибли ее жалкие остатки.

Гибель латино-греческого города сыновей Мануила была катастрофой для идеологов возрожденной Греции вроде Плифона, для филэллинов, для латино-греческих претендентов и авантюристов, для церковных деятелей типа Исидора или Виссариона, для унии и папства, для латинского дела на Востоке, для латинской торговли и колоний в Константинополе и Черноморье. Погибла ве­ковая работа латинства на Востоке, для нее падение Константинополя было ударом последним и самым тя­гостным.

Со взятием Константинополя сопряжена была утрата незаменимых моральных ценностей для близких и отда­ленных народов, для которых православная империя явля­лась частью религиозного и даже политического миросо­зерцания, — от покоренной райи до России, уже одолев­шей татар. Горе первых было безысходно; для вторых, которых не коснулось турецкое ярмо, было утешение в мысли, что греки понесли кару за свою лживость и за унию, а царское достоинство перешло в более достойные православные руки. Создалось учение о третьем Риме — Москве. Рука сосватанной папою Софии Фоминишны Палеолог доставила и династические права.

Со взятием Константинополя политическая жизнь греков замерла не сразу. Еще существовали государства Палеологов в Морее и Комнинов в Трапезунте; но их ги­бель была вопросом немногих лет. Положение деспотов Фомы и Димитрия было непрочно и помимо турок. Про­тив них действовал Мануил из рода Кантакузинов, пра­вивших Мистрою полвека тому назад, и с ним многочис­ленные в Морее албанцы с владетельным родом Буа На-впактских во главе. Братья Палеологи не оказали Константинополю помощи против турок, наоборот, ста­вя выше всего личные интересы, призвали старого Турха-на против албанцев. Последние, потеряв до 11 000 уве­денных в неволю родичей, дважды были загнаны Турха-ном в горы, Кантакузин же с сыном старого врага Палеологов Кентуриона бежали в венецианские владе­ния. Оба деспота со своими архонтами признали верхов­ную власть султана и обязались платить дань в 12 000 зо­лотых (1454). Деспоты были слабы, им не повиновались ни архонты, ни албанцы, к тому же, несмотря на увеща­ния Турхана, они ссорились между собою. Анархии в Мо­рее был вскорости положен конец. Расправившись с ге­нуэзцами на Хиосе и Лимносе, Магомет явился в Морею. Сам Фома дал повод к нападению, отказавшись платить дань в надежде на помощь папского флота. В свите султа­на был упомянутый Мануил Кантакузин, соперник Палео­логов. Покорение Морей сопровождалось казнями, плен­ники выселялись в Константинополь, но некоторые кре­пости уцелели, как Монемвасия, давшая приют Фоме. Падение Коринфа заставило Фому смириться и отдать туркам бывший удел Константина XII. Раздоры между ла­тинскими претендентами на Афины дали туркам повод осадить Акрополь, павший после двухлетней обороны. Магомет любовался античными памятниками и дал Афи­нам некоторые льготы, но в Парфеноне вместо церкви Богородицы появилась мусульманская мечеть (1458). За­кончив в 1459 г. покорение Сербии, причем православная партия этой страны предпочла турецкую власть папской и избрала вождем брата великого визиря серба. Магомет решил покончить с последними Палеологами, постоянно взывавшими к Западу о помощи; на Соборе в Мантуе кар­динал Виссарион проповедовал крестовый поход для за­щиты Морей. Деспот Димитрий, давнишний клиент ту­рок, рад был выдать дочь за султана, но Фома думал об ос­вобождении от турецкой зависимости и даже примирился с внутренними врагами. Сначала действия Палеологов были удачны, но даже в эту минуту они нача­ли между собою междоусобную войну; Фома теснил Ди­митрия, ставшего для греков заведомым изменником на­ции. Впрочем, более опытные из греков, как Франзи, счи­тали восстание Фомы пагубной авантюрою и были правы. Присланный султаном свирепый ренегат Хамза разбил Фому у г. Леонтария. Митрополит заставил брать­ев примириться и целовать Евангелие, но над своими партиями — туркофильской и латинской — оба деспота были не властны. В 1460 г. вторгся в Морею Хаган-паша с авангардом; на просьбу Фомы о прощении султан не дал ответа и явился лично. Отняв у своего тестя Димитрия Мистру и дав ему Энос с тремя островами, Магомет брал штурмом крепости Фомы одну за другою, казнил плен­ных или посылал их для заселения Стамбула, одна Мо-немвасия не сдалась и предпочла стать венецианским го­родом (1462). Деспот Фома с семьею эмигрировал на Корфу, оттуда в Рим, увозя с собою главу ап. Андрея (1460). Сын его Андрей (†1502), брат Зои, или Софьи, вы­шедшей за Ивана III Васильевича, признавался законным обладателем императорского титула и даже выдавал златопечатные грамоты; и права свои он предлагал за день­ги и Ивану III, и французскому и испанскому королям. Покорение Морей было завершено в несколько месяцев. В Средней Греции последний владетель Фив из рода Ачайоли был убит в султанской ставке, его дети стали янычарами. В Албании Скандербег Кастриот, ставший папским главнокомандующим и венецианским вассалом, был вынужден заключить с Магометом мир (1461).

Настала очередь последнего политического центра эллинизма, Трапезунтского царства. Отец Магомета сул­тан Мурад за все свое 30-летнее правление не нападал на Трапезунт, у которого почти единственной защитой ос­тавались крепкие стены. Покончив со столицей Кон­стантина и обеспечив себе господство на Балканах, Ма­гомет Завоеватель поставил задачей покорить все неза­висимые государства на черноморской окраине Малой Азии. Хетыр-бей, паша Самсуна, осадил с суши и с моря Трапезунт, где царствовал Иоанн IV, и заставил его пла­тить дань султану (1456), так что Трапезунтское царство утратило независимость. Сознавая опасность, Иоанн за­вязал сношения с могущественным Хасаном Высоким из туркменской Белой Орды, кочевавшей в верховьях Тигра и Евфрата. Дочь Иоанна, прославленная красавица, скре­пила союз, отдав руку Хасану. Иоанн замышлял создать оборонительную лигу соседних государей от Грузии до Карамана, но смерть Иоанна передала эти планы неза­конченными его брату и преемнику Давиду (1458). Дерз­кий и трусливый Давид, лично побывав в Стамбуле, знал силу султана Магомета. Он решил организовать армию из 20 000 горцев и флот, приобрел у итальянцев пушки и пищали. Еще шире, чем у Иоанна, были проекты лиги против Магомета, притом из оборонительной ставшей наступательной; он хотел заручиться помощью Дадиана Мингрельского, Георгия Имеретинского и других кавказ­ских князей; далее, Хасана, караманского эмира; синопского бея; завязал сношения с папой Пием, с Филиппом Бургундским и с Венецией. Опасность, грозившая Трапе-зунту от «Великого Турка», обсуждалась на Соборе в Ман­туе, на котором Виссарион проповедовал крестовый по­ход против Магомета. Заручившись обещаниями и не рассчитав неравенства сил, Давид через послов Хасана потребовал в Стамбуле отказа от дани и даже возмеще­ния сделанных взносов, начиная с того, который Давид отвез лично по поручению брата Иоанна. В Трапезунте, как в Константинополе и Морее, сами греки дали Маго­мету повод к войне, нарушив свои обязательства по договору. Магомет ответил, что придет за данью лично, и стал собирать громадные сухопутные и морские силы, нико­му не говоря об их назначении. Внезапно Магомет напал на синопского бея, с которым дружески переписывался, и, хотя Синоп располагал 400 пушек и 2000 пищалей, бей в ужасе выдал свою богатейшую казну, собранную пре­имущественно пиратскими нападениями на торговые суда и города по Черному морю, и уступил Синоп в об­мен на Филиппополь. Затем Магомет двинулся в Арме­нию, у Эрзинджана разбил Хасана и принудил его предо­ставить собственной судьбе Трапезунт, уже осажденный султанским флотом из 200 галер. Сам Магомет подсту­пил к Трапезунту, пройдя с большим войском через ма­лодоступные лесистые ущелья, и предложил Давиду не­медленно сдать город, по примеру Димитрия Палеолога, получившего за свой удел в Морее Энос и денежное со­держание. Давид уже смирился, хотя хорошо укреплен­ный и снабженный Трапезунт мог защищаться с успехом против армии, лишенной продовольствия. Он только просил, чтобы султан взял в гарем его дочь, как у Димит­рия, и дал ему такой же доходный город, как Трапезунт. Малодушие Давида объяснялось, по мнению современ­ников, изменой его главного советника. Так постыдно, без боя закончилась история царства Великих Комнинов, государей Анатолии и Заморья, продолжавшаяся 258 лет. Жители Трапезунта были выселены в Стамбул, лишь треть была оставлена в предместьях, главные квар­талы, начиная с кремля, стали турецкими и остаются таковыми до сих пор. Судьба Давида была печальна. Сул­тан не взял его дочери в гарем, но, собираясь в поход против Хасана, приказал задушить Давида с 8 сыновья­ми, из коих младшему, уже обращенному в ислам, было всего три года. Царица Елена похоронила мужа и детей своими руками; скончалась она в рубище в шалаше... Вскоре погибла и ее родина, христианский Крым — кня­жество ее отца Алексея, деспота Феодоро (Мангуб) и По­морья, имевшего своего митрополита «Феодоро и всей Готфии»; пала и генуэзская Кафа. Напрасно генуэзцы старались укрепить свою Кафу и дали ей новый статут, по­ставили ее под покровительство могущественного банка св. Георгия. Взятие Константинополя закрыло генуэз­ской торговле путь через проливы, но еще был открыт торговый путь через Молдавию и Польшу, генуэзский Ак-керман перешел к господарям Молдавии. Не спасли Кафу от турок ни папа, ни король польский Казимир, прислав­ший казаков. Еще в 1428 г. татарские ханы перенесли ре­зиденцию в Бахчисарай, и в 1475 г. татары и турки взяли Кафу, выслав жителей в Стамбул. Последний князь мангубский Исайко искал помощи великого князя Ивана III Васильевича и посватал за него дочь, но погиб до приез­да московского посла.

[1] Этим отношениям посвящена наша [Б. А. Панченко] статья, ука­занная в библиографии в конце главы [см. в конце книги] и предназна­чавшаяся для настоящего труда.

[2] В тексте упомянуты ленные пожалования отцу (или брату) Бони­фация со стороны царя Мануила. У западных писателей всплывает из­вестие, что Мануил дал монферратскому герцогу honorem Thessaloniceurem quae est maxima potestas regin sui post civitatem Constantinipolitanem [в удел Фессалоники, а это самый большой лен в его царстве после самого Константинополя]. В таком случае были бы ясны претензии Бонифация.

[3] Дошел не текст договора, но перечень владений, входивших в со­став трех долей, под заглавием: Partitito regin Grecei, — изданный, меж­ду прочим, у Таfеl und Thomas (Urnunden... Venedigs.1.452 — 501), с бо­гатым комментарием Тафеля.

[4] [Милостью Божией наместник венетов в Романии и владыка чет­вертой части этой империи и еще половины].

[5] //По Эрнулю, не греки, но влахи и число армян было больше //

[6] Речь идет о письме Калоянна турецкому султану, перехваченном Генрихом. (Ред.)

[7] coram indicibus, qui tempore illo tarn per Francigenas, quam per Vcnetos erunt constituti, debet causa ventilari: et secundum quod ipsi iudices iudicaverint, debet ab utraque parte observari [дело должно разби­раться перед судьями, которые тогда будут назначены как французами, так и венецианцами; и то, что постановят эти судьи, должно соблю­даться обеими сторонами].

[8] ad amonicionem memorati conscilii coram supradictus indicibus in presentia sua sabisfacere debet [должен удовлетворить увещание упомя­нутого совета в присутствии перед вышеозначенными судьями, сам при этом присутствуя].

[9] Речь идет о малоазиатских армянах — см. выше, с. 330, 334. (Ред.)

[10] //От Генриха Феодор Врана получил Дидимотих, по известию Виллыардуэна //.

[11] Речь идет об иконе, а не о статуе Одигитрии, как полагает Gerland (p. 96). Cp.: Riant. La part de 1'eveque de Bethleem dans le butin de Constantinople en 1204 (Memoires de la Societe Nationale des Antiquaires de France, XXXXVI. 1885. P. 228 — 232. 234). При разделе икона доста­лась еп. Петру Вифлеемскому, а по его смерти при Адрианопольском поражении Балдуина она попала в руки Генриха. В 1207 г. венецианцы силою взяли ее из Софии и поместили в занятом ими Пантократор-ском монастыре, где в конце XIV в. ее видел паломник Игнатий Смо­ленский. В 1453 г. икона была разрублена турками на части.

[12] В Морейской хронике при изложении обстоятельств подчинения волости (дронга) мелингов франкам упомянуты эти старейшины, на­зываемые архонтами и богачами и начальниками дронгов: их интере­сы не совпадали с желаниями народного веча («το πληθος του λαου και το κοινον του τοπου») [большинству народа и собранию местных жителей ] (15)

[13] Эрехтейон — построенный Эрехфеем. (Ред.)

[14] κι ας έλθουσιν αϊ γέροντες της μπαρουνίας Άκόβου κι _ας φέρουσιν τα πραχτικά οπού εχουσιν μετ' αυτούς. Και ποιήσετε την μοιρασίαν όλης της μπαρουνίας [и пусть придут старейшины баронии Аковы и пусть принесут с собой записи обо всем, что у них. И сделайте раздел всей баронии] (Χρονικόν του Μορέως;. Еd. Schmitt. V. 7682).

[15] Скорее, Месопотамию. (Ред.)

[16] //Издана акад. Ф. И. Успенским в статье «Древности Тырнова» в Известиях Русского Археологического Института в Константинополе. Т. VII. Вып. 1 Табл. 5 София, 1902. В этой статье изданы фрески и надпи­си тырновских церквей.//

[17] Затем салоникского. (Ред.)

[18] Σαθα. Μεσ αιωνικη βιβλ. Р. 106—107.

[19] Сельджукский источник говорит не о Давиде, но о царе Алексее Трапезунтском.

[20] На некотором расстоянии лежал женский монастырь Богороди­цы Скоропослушницы, выстроенный супругою Ватаци. При монасты­ре Христа Ватаци выстроил ряд дач для придворных с их слугами, при­езжавших на поклонение и для отдыха; такие колонии были нередки в греческих монастырях, напр, при царском монастыре возле Сереса, носившем то же старинное местное имя Меникейского, как и царский монастырь в Сосандрах. Положение Сосандрского монастыря в точ­ности пока неизвестно (он был разрушен турками после 1304 г.). Влеммид оставил два стихотворения об обители в Сосандрах, из коих вид­но, что он был расположен в великолепной горной («олимпийской») местности и разукрашен фресками. Там был изображен и сам Ватаци как ктитор, и, вероятно, его семья; то же было в Сересском монастыре и других царских. Значение сосандрской росписи должно было быть велико; в самой Никее Ласкариды ничего подобного не создали.

[21] По исследованиям Иречка, Елена происходила из какого-то французского знатного рода, утвердившегося в Греции.

[22] От одной из представительниц этого рода дошла вислая печать с надписью «княгиня (архонтисса) России». Очевидно, она была выдана за одного из русских князей.

[23] Сын Андроника Феодор наследовал по матери Монферратский маркизат, и его потомство жило до середины XVI в. в Италии. По духу, вере и внешности он стал чистым латинянином. Рыцарские титулы были обычны при дворе Палеологов, по словам Пахимера. Потомок половецкого вождя, игравший большую роль в последние годы Андроника, назывался Сиром Янни (Сиргиан).

[24] Иван Александр. (Ред.)

[25] Сарухан, Ментеше и (ниже) Айдин — бейлики, небольшие пограничные княжества. (Ред.)

[26] Путешествия Н. П. Кондакова по Афону и Македонии; экспедиции Русского археологического института в К-ле и Французской школы в Афинах.

[27] * Об учении Варлаама приведем отрывок из похвального слова Нила Григорию Паламе, в переводе Ф. И. Успенского: «Он полагал, что нет ничего выше и больше эллинской мудрости и обязательной силы силлогизмов и той истины, которая уловляется ими, как добыча, и что ничто другое не в состоянии привести к знанию причин всего суще­го. А вот это и еще безумнее и превосходит всякую воображаемую не­лепость, что, по его мнению, и с самим Богом никто не может соеди­ниться, если не пройдет прежде этого пути; что только тот, кто всту­пит в общение с Пифагором, Аристотелем и Платоном и изучит из них естественные законы природы, поймет происхождение вещей и неизбежность последующего затем уничтожения, только тот может прийти к восприятию истины. Ибо, говорил он, если Бог есть истина, то незнание истины есть незнание Бога: всякий же, кто не изучил внешней мудрости и не ознакомился с тем, что изобрели эллинские мудрецы о движении небесных тел или природы, не знает истины, а это одно и то же, что не знать Бога... Никто не может быть просвещен­ным, не изучив внешней мудрости. Таковое безумие свойственно бы­ло не ему, впрочем, одному, но распространилось во всем латинском племени с давних пор... И случается у них нечто смешное и слез до­стойное. Зрелого возраста люди собираются в детские школы, изуча­ют там внешнюю мудрость, свысока трактуют возвышенные предме­ты, себя же в безумии превозносят и... оставляют в полном пренебре­жении поистине прекрасное и то, что к Богу приближает и может просветить душу». Здоровый рационализм западной схоластики, за­дорной и наивной, преподаваемой Варлаамом в Салониках, столк­нулся на византийской почве не только с догмой Откровения, но и с лучшим знанием Аристотеля, притом во всех его трудах и в подлин­нике, и с более богатыми сведениями в области средневековой астро­номии и физики в лице просвещеннейших умов Византии, какими были Ф [еодор ] Метохит и его друг и собеседник Григора, о чем сви­детельствует неудачный для Варлаама диспут с Григорой (около 1330 г.), описанный последним в диалоге «Флорентий». В то время Варлаам пользовался покровительством Кантакузина, а старые ученые, при­надлежавшие ко двору низверженного императора, были в немилос­ти. Сам Григора отрицательно относился к афонским исихастам, об­виняя монахов в чревоугодии, тунеядстве и даже в обмане верующих. О деятельности Варлаама, о его миссии па Запад, о его влиянии на ранних гуманистов в Италии, о философском трактате Акиндина, представляющем попытку применить аристотелевское учение о ро­дах и видах к определению сущности и свойств Божьих, — см.: Ф. И. Успенский. Богословское и философское движение в Византии XIV в. (Журн. Мин. Нар. Просв. 4. 279. 1892).

[28] Богословские труды и переписка Акиндина исследованы Ф.И. Успенским.

[29] Иоанн Дука Синадин с женой основали в столице монастырь. Сохранился его устав с портретами всей семьи.

[30] Прославленный в сербской истории Дечанский монастырь со­хранился доныне, и в последние годы в нем поселились русские мона­хи Афона. Архитектура монастыря еще романская. Древности его ис­следованы экспедицией Русского Археологического Института в Кон­стантинополе.

[31] * Сношения Палеологов с Западом могли быть подозрительными. Даже император Мануил в трудную минуту (1397) носился с мыслью продать свое царство Венеции, а претендент Иоанн VII продал свои права французскому королю за ничтожную сумму, и даже деспот Ди­митрий уже при Константине заключил с Альфонсом Неаполитан­ским договор о латинской оккупации не только Морей, но и Констан­тинополя, и этот договор до нас дошел. Правда, Константин был ино­го склада и остался верен своей родине до конца.

[32] По латинским источникам, Феофил и Мануил Палеологи, ревно­стные униаты, защищали подступы к Влахернам, а на участке Силиврийских ворот были два латинских и один греческий начальник, го­родской епарх Гудели. Вообще источники весьма разноречивы в дета­лях расстановки войск, весьма возможно, что некоторые начальники меняли место во время осады.

[33] Еще недавно греки в день Константина и Елены ставили свечи на осененную старым деревом могилу возле площади Вефа, на рубеже ве­нецианского квартала, и над этой могилой горела лампада на средства ведомства вакуфов, как и на некоторых могилах и айасмах, чтившихся как турецким, так и греческим простонародьем.

[34] Не все греки были перебиты и уведены в неволю. Уцелевшие спе­шили заявить покорность, особенно те, кто до взятия считался врагом латинян. При выходе султана из Софии к нему привели Луку Нотару, схваченного у башни, где укрылась его семья. С ним принесли голову претендента Орхана. Султан дал своим воинам за Нотару и его сыно­вей по 1000 аспров и велел ему оставаться в своем доме. По известию враждебного источника, Нотара унижался перед султаном, указывая, что он сберег для него царские сокровища; Магомет же отнесся к нему как к лгуну и изменнику своему государю. В тот же день Магомет наве­стил Нотару в его богатом доме и был ласков с его семьей; по, прибыв к вечеру во Влахернский дворец, прочтя изящные стихи Фирдоуси о бренности земного величия, Мухаммед устроил пир, напился и прика­зал привести к нему младшего сына Нотары; за оказанное противодей­ствие он казнил Нотару с сыновьями и зятем Кантакузином, конфис­ковав его богатства; дочь Нотары, до осады посланная в Италию, осно­вала в Венеции первую греческую типографию. Фрапзи с семьею был продан султанскому эмир-ахору (конюшему); юный сын его был заре­зан развратным Магометом, красивые дочери попали в султанский га­рем. Спасшись в Морею, Франзи с трудом выкупил свою жену, детей же более не видел. Ученые монахи Манганского монастыря укрылись в Галате, где некоторое время продолжали свою деятельность. Некото­рые знатные греки быстро приспособились к новым условиям и стали служить туркам. Анхиальская ветвь Кантакузинов, позднее Маврокор-дато, Властари и другие «фанариоты» достигли большого богатства, особенно перебравшись к господарям Валахии и Молдавии (ср. Livre d`Or de noblesse de Roumanie). Хуже всех пришлось венецианцам, глав­ным врагам турок на Леванте. Кроме Тревизана были казнены венеци­анский и испанский консулы; султанские приближенные обогатились, скупая и отпуская за выкуп знатных пленных.

[35] Свою резиденцию он перенес в Константинополь, позднее вы­строив дворец Ак-Сарай в центре города у Мирилея, богатого монас­тыря дома Лакапинов, Влахерны и Большой дворец были заброшены; султанский Сераль на месте Акрополя был отстроен в XVII в.

[36] Но были и иные слухи: францисканский аббат доносил, будто на одной гречанке было захвачено драгоценностей на 150 000 дукатов.

[37] Русский археологический институт в Константинополе. (Ред.)