ПОСЛЕДНИЕ ПРЕДСТАВИТЕЛИ ДИНАСТИИ 2 страница

Отношения в Италии складывались весьма неблаго­приятно. Прежде всего в самом Риме происходила смена лиц и влияний далеко не в пользу германского императо­ра. Именно церковная и светская политика попала в руки римского дворянского рода Кресцентиев, которые, как прежде Альберики, проявили свое влияние при выборе пап. В июле 974 г. был низвергнут папа Бенедикт VI, и на его место поставлен Бонифаций VII. Но этот папа спустя месяц и 12 дней, забрав церковное имущество, бежал в Царьград, из чего можно прийти к заключению, что он был поставлен в папы византийской партией. Вновь из­бранный на престол св. Петра Бенедикт VII управлял цер­ковными делами в течение 10 лет, поход Оттона II в Ита­лию происходил именно при этом папе. Какими намере­ниями руководился Оттон, предпринимая этот поход, судить об этом весьма трудно. Что касается Рима, здесь за­дача Оттона была ясна: предстояло поддержать папу, стес­ненного враждебной партией, и поставить римскую арис­тократию на свое место, утвердив пошатнувшийся автори­тет германского императора.

Точно так же нетрудно понягь цели и намерения Оттона по отношению к Южной Игалии: здесь сфера влия­ния Западной империи покоилась на верности герцогов Капуи и Беневенга, и казалось необходимым поощрить службу этих князей и вместе с тем попытаться распрост­ранить влияние и среди других лангобардских князей. Гораздо трудней выяснить дальнейшую задачу Оттона, которая, по-видимому, была воспринята уже в Риме и которая привела его к роковому поражению. Именно Оттон и его ближайшие советники нашли теперь своевременным одним ударом покончить с Южной Игалией, освободив ее от хищнических набегов сицилийских арабов и заодно уже изгнав греков из Апулии и Калабрии. Германская точка зрения, выраженная в хронике Титмара (5), заключается в том, что Оттон был законный претендент на южноитальянские провинции в качестве императора и наследника Оттона I.

Германское движение в Южную Италию можно признать неосгорожной авантюрой. Прежде всего опора германской власти в стране, Пандульф Железная Голова, умер за несколько месяцев перед тем. Власгь была в руках его вдовы, энергичной и умной Алоары, которая на первых порах сдерживала лангобардских князей. Но по мере движения имперагора далее на юг полигические огношения между княжесгвами значигельно изменяются. Пример революционного движения дан в Салерно: недовольная существующими отношениями партия вступила в сношения с дукой и патрикием Амальфи, и при его помощи освобождается из-под власти наследников Пандульфа Железная Голова. Это был большой удар для германских видов, так как усиление Амальфи означало начало преобладания Византии. Такой же неблагоприятный симптом обнаружился в Беневенте, откуда был изгнан сын Пандульфа, Пандульф П. Несмотря на эти важные и далеко не успокоительные события, император решил продолжать свой поход и в январе 982 г. был уже под стенами Матера, близ Тарента. Остается невыясненным, чем были заняты германские войска в течение пяти месяцев со времени вступления в Апулию. Все ведет к догадке, что Оттон встретил здесь большое сопротивление и что едва ли овладел он в Апулии какими-либо городами. Потратив здесь много времени, император перешел в Калабрию, имея в виду войну с сарацинами, делавшими набеги и производившими опустошения в этой греческой области. Соперником его был на этот раз сицилийский эмир Абул-Касим, объявивший священную войну против христиан. Были ли с арабами в союзе греки, что ут­верждает главным образом немецкая летопись, об этом не имеется достоверных известий. Не говоря о прочем, про­тив тенденциозной германской версии можно указать сле­дующее наблюдение. В походе участвовала и Феофано, се­стра византийских царей; во время рокового поражения германского войска она находилась в укрепленном Россано, неподалеку от места битвы под защитой византийско­го гарнизона. Из этого уже можно заключить, что едва ли мог существовать в то время союз между греками и сараци­нами против Оттона. Точно неизвестно, где происходила битва, окончившаяся поражением германского войска 13 июля 982 г. Обыкновенно принимают, что это было к югу от Котроны, на равнине реки Стило, где измученная длинным переходом и удушливым жаром германская ар­мия подверглась почти поголовному истреблению. Равни­на покрыта была трупами и ранеными. «Цвет отечества скошен железом, посрамлена честь белой Германии», — замечает жизнеописатель св. Войтеха-Адальберта (6). С боль­шим трудом и как бы чудом спасся от плена сам Оттон: с берега моря он увидал два корабля, бросился в море и вплавь добрался до одного из них, где и был принят. Так как слух об испытанном поражении быстро распростра­нился по Италии и Германии, то император поспешил на север, чтобы предупредить смуты. В Вероне, на собрании германских и итальянских имперских чинов, в 983 г. про­изошло провозглашение королем Германии и Италии трехлетнего Оттона III; скоро затем, в декабре того же го­да, император умер в Риме 28 лет от роду в сборах к ново­му походу в Южную Италию. Рассказанное предприятие Оттона II на долгое время положило предел германским домогательствам утвердиться в Апулии и Калабрии.

С конца X в. произошла реформа в управлении южно­итальянскими владениями Византии. Вместо сграгига фемы генерал-губернатор всех имперских областей стал но­сить звание катепана; по всей вероятности, в его руках бы­ли сосредоточены прежние фемы Ломбардия и Калабрия.

Следует думать, чго эта реформа произведена еще при Никифоре Фоке, именно в 965 г. им был послан в Бари ма­гистр Никифор с подчинением ему обеих фем (7). Первые катепаны: анфипат Михаил, Калокир Дельфина и Григо­рий Траханиот имеют титул катепанов Италии, а позд­ней — Италии и Калабрии. Так как византийская летопись весьма мало уделяет внимания южноитальянским делам, то можно думать, что они действительно не имели серьез­ного значения. Набеги сицилийских арабов были слиш­ком обычным и повторяющимся явлением, так что отошли в разряд местных событий, подведомственных катепану Италии. Но вследствие ослабления византийских сил в Южной Италии увеличиваются и расширяются предприя­тия сарацин. Они не ограничиваются набегами, но оста­ются в стране и укрепляются в прибрежных городах. Так, в 986 г. они заняли город Жераче, в 988-м грабят окрестнос­ти Бари, резиденцию катепана и осаждают Тарент, в 994 г. захватили континентальный город Матеру. В самом нача­ле XI в. (1003) сарацины осаждают Бари с суши и с моря, и город освободился от неминуемой опасности лишь благо­даря венецианскому флоту под водительством дожа Петра Орсеоло. Это весьма любопытный факт, который показы­вает, что на Адриатическом море господствует уже не ви­зантийский, но венецианский флот. Все это особенно уси­ливает значение того крайнего напряжения, какое испы­тывала империя в своих предприятиях в Болгарии и Сирии. Неудачи в Южной Италии не только действовали удручающим образом на западных императоров, но они, кроме гого, способствовали подрыву императорской власти в самой Германии. Неожиданная смерть Оттона II, не ус­певшего назначить регентства для управления империей за малолетством сына его, подала повод к смутам, стоящим в связи с известными в истории Германии притязаниями двоюродного брата умершего императора, Генриха Свар­ливого. Заявив притязания на регентство, этот последний нарушил материнские права вдовы Оттона II, императрицы Феофано, овладел особой малолетнего Оттона III и по­мышлял уже о гом, чтобы присвоить себе королевскую власть в Германии. При этом обнаружилась нелюбовь немцев к гречанке Феофано и к ее ближайшим советникам. Но на стороне прямого наследника была тоже значительная партия. Особенно сторону его держал Майнцский архиепископ Виллигис, которому удалось раскрыть замыслы Генриха и вызвать из Италии вдовствующих императриц Феофано и Адельгейду. Мать Оттона III объявлена была опекуншей (29 июня 984 г.) и стояла во главе правительства до самой смерти своей, т. е. до 991 г. Правление Феофано не было популярным в Германии, хотя она оказалась на высоте положения и успела удовлетворить своевременныи уступками враждебную ей политическую партию. Немцы говорили об ней много дурного, но едва ли не следует объяснять это тем, что она держала себя недоступно, окружила роскошью, какая неизвестна была в Германии, и не скрывала презрения к германской грубости нравов. Эта черта, как увидим ниже, замечается и в Оттоне III.

Она постаралась дать своему сыну лучшее воспитание, согласно вывезенным из Константинополя понятиям. Первоначальным его воспитанием руководил немец Берн-вард, бывший потом епископом в Гильдесгейме. Но влияние греческого учителя, монаха из монастыря Россано в Калабрии, Иоанна, образовавшего его на греческом языке и литературе, и в особенности постоянное воздействие на восприимчивую детскую душу матери его почти совсем изгладило наставления немецкого преподавателя и сделало из Оттона утонченного грека того времени. На образование характера будущего императора оказал также значительное влияние француз Герберт, впоследствии папа Сильвестр II. Он с детства воспринял мысль о великом призвании, какое уготовило ему Провидение. Но сознание великих задач, предстоящих перед ним, как перед прямым потомком восточных и западных императоров, с юных лет вселило в него высокомерие и гордость и в го же время отвлекло его внимание от реальной жизни со всеми ее низменными потребностями. Превосходя большинство современников в образовании и приобретенных познаниях, в управлении государством Оттон III оказался совершенно посредственным человеком. Когда ему минуло 15 лет и снята была опека, он отправил в Константинополь посольство, во главе коего были епископ Вюрцбурга и бывший учитель его Иоанн, получивший в Италии епископскую кафедру Пиаченцы. Посольство имело целью, между прочим, найти ему невесту между византийскими принцессами (8). В то же время с целью восстановления Германской империи по сю и по ту сторону Альп он предпринял поход в Италию в 996 г. С многочисленной свитой и войском он принял в Павии изъявление покорности духовных и светских чинов Ломбардии и вскоре затем в Риме был венчан императорской короной и принял сан патриция, причем родственник саксонского дома, сын каринтийского герцога Бруно, носивший го же самое имя, был возведен на папский престол под именем Григория V. Таким образом, в первый раз на папский престол был назначен заальпийский немец, венчавший императорской короной германского короля. Полный преклонения перед Римом, Оттон III всецело предался мыслям о восстановлении древней Римской империи в ее былом величии и могуществе, о перенесении в Рим столицы императоров и о привлекательности блеска и обрядов пышного двора византийских царей. Рядом с мечтами о мировом величии восторженный юноша был сильно затронут аскетическим направлением, которое охватило тогда большинство мыслящих людей в Западной Европе. Приближался тысячный год, который считался роковым в мировой истории, ибо с ним соединялось представление о кончине мира. Под влиянием указанного направления нужно рассматривать господствовавшие тогда идеи об очищении Церкви и о реформах в строе церковной жизни (9).

Св. Нил, Ромуальд и Войтех, с одной стороны, аббаты Клюнийского монастыря — с другой, были крупными выразителями религиозного движения X в. На Оттона очень сильное влияние произвело личное знакомство и беседы с итальянскими подвижниками и Войтехом. Начавшись в среде монашеской и выражаясь у одних в аскетических подвигах, проповеди и благочестивой жизни и в порица- нии дурной жизни белого духовенства, у других это на­правление выразилось в попытке новой организации Церкви (клюнийцы) посредством более тесного сближе­ния с Римом и ослабления власти епископов. Как ни раз­личны были вначале эти направления, но они сближались в своих конечных целях, именно в отрицательном отно­шении к тогдашним церковным порядкам и в требовании реформ церковных. Реформы XI в., приведенные в испол­нение папой Григорием VII, без всякого сомнения, имеют связь с религиозным движением X в.

Оттон III в одинаковой мере подчинился религиозно­му аскетизму итальянских пустынников и церковнополитическим тенденциям, шедшим из Клюни. Француз Гер­берт, один из важнейших деятелей династического пере­ворота во Франции, пользовался особенным уважением Оттона и получил от него приглашение поступить на службу империи.

«Достопочтенный муж, — писал ему Оттон, — я бы хотел видеть тебя близ себя, чтобы постоянно пользо­ваться обществом такого превосходного руководителя, мудрость которого всегда поражала нашу простоту. Мы приняли решение просить тебя заняться нашим образо­ванием и вместе дать полезные советы, в государствен­ных делах. Вместе с тем желаем, чтобы беспощадным преследованием грубости нашей саксонской природы ты оживил и образовал в нас то, что осталось у нас от гре­ческого изящества. Ибо стоит потрудиться над раздува­нием в нас искры греческих научных стремлений. Повей же сильным пламенем мудрости на эту искру, и пробуди во мне греческий дух, и поучи меня науке о числах, дабы с помощью ее я мог подойти к философии древних».

Это письмо в высшей степени характерно и прекрас­но объясняет отношения Оттона к Герберту. Последний не заставил себя долго ждать, и с 997 г. мы видим его уже в Германии.

Влиянием Герберга должно объяснягь широкие политические планы Оттона, клонившиеся к восстановле­нию Римской империи и к переустройству Римской Церкви, во главе которой стоял тогда Григорий V, немец по происхождению и последователь клюнийцев. Возве­дение его в папы было радостно приветствуемо клюнийцами, ожидавшими от него проведения их планов рефор­мы. И сам был[168] настроен неправильно и что его полити­ческие планы были следствием слишком односторонне развитого воображения. Поэтому политическая деятель­ность Оттона, особенно в Германии, сводится к весьма незначительным результатам. Сосредоточив все внима­ние на юге и предпринимая частые походы в Италию, От­тон предоставил дела своим приближенным и косвенно содействовал усилению враждебных элементов на гер­манских окраинах.

Возвращаясь к событиям в Риме, мы должны признать, что и здесь политика Оттона не имела успеха. Лишь только император удалился из Рима, Кресцентий во главе рим­ской аристократии поднял восстание, изгнал поставлен­ного Оттоном папу и объявил себя патрицием города Ри­ма, т. е. принял на себя то же древнее и почетное звание, которым не пренебрег Оттон при короновании. При этой смене правительства обнаружился очень любопытный факт. На упразднившийся престол Римского епископа вы­ступает поддержанная консулом Кресцентием кандидату­ра возвратившегося из путешествия в Константинополь епископа Пиаченцы Иоанна Филагага, бывшего учителя Оттона III, он принял имя Иоанна XVI. Хогя немецкая лето­пись огносигся к нему весьма недоброжелательно (natione graecus, conditione servus[169]) (10), но в этом следует видеть лишь отголосок господствовавшего в Германии нераспо­ложения к грекам, тем легче объяснить эти чувства к Иоан­ну XVI, что возведение его в папы не могло не предполагать участия византийского императора. Но торжество Кресцентия не было продолжительно, так как папа Григо­рий V при помощи немецкого войска снова завладел Ри­мом, захватил папу греческого происхождения и подверг его страшному наказанию, приказав обрезать язык, нос и уши, ослепить и заключить в темницу.

«В это время св. Нил, — пишет жизнеописатель его, — решился заступиться за своего соотечественника и отпра­вился в Рим, чтобы просить у Оттона милости к заключен­ному. Папа и император вышли к нему навстречу и прове­ли его в Латеранский дворец. Пустынник занял место в ог­ромном зале, возле него поместились император и папа, целовали его руки и выказывали ему знаки своего почте­ния. Нил напомнил им, что этот несчастный, перенесший такие страдания, принял их от купели крещения и оказал им громадные услуги».

И тем не менее заступничество св. Нила не улучшило положения несчастного узника. В 1001 г. по поручению Оттона отправился в Константинополь Миланский архи­епископ Арнульф с дорогими подарками для возобновле­ния вопроса о браке. Ему была устроена торжественная встреча, и для него было сделано исключение из церемо­ниала в том смысле, что ему разрешено было на приеме сидеть. На этот раз предмет переговоров встретил сочувст­вие в Константинополе; с Миланским архиепископом бы­ла отправлена византийская принцесса, которая при вы­садке в Бари узнала о неожиданной смерти германского императора[170] (1002) (11).

Между тем с началом XI в. в Южной Италии подготов­ляются события чрезвычайной важности: с одной сторо­ны, назревало разрешение сарацинского вопроса, кото­рый черпал свою силу в притязаниях двух империй на гос­подство в Южной Италии, с другой — приближался кризис в борьбе папства и императора. Хотя со времени катастро­фы, постигшей германское войско в 982 г., Византия имела полный досуг укрепиться в Апулии и Калабрии и раздви­нуть свои притязания до Кампании, тем не менее среди ча­сти населения Южной Италии не умирало желание стрях­нуть зависимость от Византии, в особенности это заметно было в городах, где еще были живы национальные тенден­ции лангобардской аристократии. В 1008 г. при катепане Куркуа вспыхнуло восстание под предводительством не­коего Мели, знатного жителя города Бари. Так как вместе с этим восстанием ставится в связь начальный факт участия норманнов в делах Южной Италии, то восстанию под гла­венством Мели приписано в истории, может быть, больше значения, чем оно того заслуживает. В самом деле, по су­ществу это было довольно обыкновенное выражение про­теста, какие нередко бывали в больших городах. Хотя усмирение мятежа было не так легко и сопровождалось неоднократными вооруженными столкновениями, в кото­рых на стороне горожан были и сарацины, тем не менее перевес оказался на стороне катепана Василия Аргира, или Месардонита. Мели вместе со своим шурином Датто успел спастись бегством в лангобардские города и нашел убежи­ще в Капуе. Это происходило в 1009 и 1010 гг. Завладев Ба­ри, катепан принял меры к подавлению движения, нашед­шего отражение и в других городах Апулии. Он посетил Салерно в октябре 1011 г., по всей вероятности, с целью выяснить, где находится Мели, который скрывался в это время близ Беневента. Между тем шурин его ушел далее на север и поступил на службу к папе Бенедикту VIII, который доверил ему защиту укрепления на берегу Гарильяно близ Гаэты. Из этих данных можно до некоторой степени по­нять, откуда могло иметь поддержку антигреческое движе­ние в Южной Италии. Когда и кто поставил Мели в сноше­ния с норманнами, это остается не совсем ясным.

По одной версии, в первый раз соглашение с норман­нами насчет изгнания греков из Италии состоялось в Ка­пуе, по другой версии, сохранившейся у Вильгельма Апу-лийского (12), первое знакомство состоялось на горе Гаргано, в монастыре св. Михаила, где норманны были в качестве пилигримов на возвратном пути из Иерусалима. Мели рас­сказал им историю своей попытки и так подействовал на воображение норманнов картиной легкого успеха, какого они могут достигнуть в занятой греками стране, что они будто бы дали ему слово по прибытии на родину набрать охотников и снова вернуться в Италию (13). Наконец, сущест­вует еще предание, что норманны в своих путешествиях в Иерусалим имели случай ознакомиться с положением дел в Южной Италии и раз оказали помощь герцогу Салернскому в его борьбе с сарацинами, после чего охотники из норманнов нередко появлялись в Италии с предложением своих услуг.

Во всяком случае первая партия норманнских охот­ников с Гислербертом во главе появляется в Капуе в 1015 или 1016 г. Весьма вероятно, что по указаниям папы Бене­дикта VIII они направлены были сначала на помощь к гер­цогу Салернскому против сарацин и, когда эта задача была исполнена, по внушениям того же папы вошли в сношения с вышеупомянутым Мели и приняли участие в антивизан­тийском движении, которое было одинаково полезно и для папы, и для лангобардских князей. Новейший исследо­ватель этого эпизода (14) такими словами определяет роль норманнов:

«Первая встреча Мели и пилигримов горы Гаргано могла побудить норманнских авантюристов искать счастия в Апулии; но лишь при активном участии папы они стали в непосредственные сношения сместными гер­цогами и предприятию их придан политический харак­тер. Мели служил им проводником в северные области Апулии, где происходила беспрерывная борьба между лангобардскими владетелями, зависимыми от Беневента, и византийскими военными людьми. Чтобы отомстить грекам, Мели, поощряемый Бенедиктом VIII, отовсюду со­бирает охотников на помощь к небольшому отряду нор­маннов и таким образом сосредоточивает около себя всех недовольных и вместе с ними составляет довольно значительный отряд, чтобы с успехом выставить его против катепана».

Весной 1017г. было сделано смелое нападение на Апу-лию, сопровождавшееся грабежами и опустошением стра­ны. Новый катепан, протоспафарий Торникий Контолеон, имел несколько столкновений с норманнами, и, по-види­мому, для него неудачных. Когда он был отозван и заменен катепаном Василием Бугианом, или Боиояном, получив­шим в свое распоряжение новые вспомогательные войска и, между прочим, часть русской дружины, успехам нор­маннского вторжения положен был предел. Катепан успел вызвать противника на открытую равнину на реке Орфано, и здесь при местечке Канны произошло (1018) боль­шое сражение, в котором хотя понесли урон и греки, но норманны потерпели полное поражение. После этого де­ла оставшиеся в живых норманны поступили на службу герцогов Капуи, Салерно и аббата Монте-Кассино, а сам Мели отправился в Германию, чтобы просить у Генриха II вмешательства в южноитальянские дела. В 1020 г. он был в Бамберге на собрании немецких имперских чинов, где присутствовал и Бенедикт VIII. Император обласкал Мели и «пожаловал ему титул дуки, или герцога, Апулии». Из этих данных легко заключить, что восстание Мели должно быть рассматриваемо как дело антигреческой политики, проводимой папами и некоторыми лангобардскими кня­зьями. Но в общем первая попытка норманнов сделать прочные завоевания в Южной Италии окончилась полной неудачей, не только они потерпели поражение, но и оста­вили по себе весьма дурную память. «Их число все возрас­тало, они наполнили всю Апулию, жестокие более греков и неумолимые более сарацин», — говорит современник-пат­риот. Кроме того, последние события должны были рас­крыть глаза византийскому правительству на опасные сто­роны его положения и побудили принять новые меры к ук­реплению пограничной полосы итальянских владений. С этой целью построена Троя, назначение которой было за­щищать большую дорогу между Беневентом и Сипонто и охранять северную границу фемы. Из других городов, по­строенных вновь или только укрепленных, более извест­ны Фиорентино и Чивитате. Вся эта вновь организованная окраинная страна получила потом многозначительное на­именование катепаната.

Деятельность катепана Боиояна оставила глубокие следы и в других отношениях. Он не только защищается, но смело идет вперед, постепенно расширяя сферу визан- тийского влияния. Князья Беневента и Салерно искали сближения с катепаном и покровительства империи, еще важней было то, что герцог Капуи, Пандульф, и его брат Атенульф, аббат Монте-Кассино, признали над собой власть императора, в знак чего Пандульф послал Василию II золотой ключ. О приобретенном Византией положении свидетельствует тот факт, что катепан Боиоян прошел че­рез капуанское герцогство в Кампанию, занял укреплен­ный замок на Гарильяно, которым командовал по поруче­нию папы шурин бунтовщика Мели, Датто, и, взяв его в плен, привел в Бари. Все это вызвало большую тревогу в Риме, где Бенедикт VIII, внимательно следя за последними событиями, должен был усматривать в них прямую угрозу для независимости папского престола. Следствием этого были с его стороны настоятельные просьбы к императору Генриху II о скорейшей помощи. В конце 1021 г. западный император с огромным войском в 60 тысяч человек пред­принял поход в Италию. Следует думать, что целью его по­хода была именно Южная Италия и происшедшие в ней в последние годы политические перемены. Союзники и дру­зья восточного императора поплатились очень дорого за свои политические симпатии. Кельнский архиепископ Пилигрим, под командой которого было 20 тысяч, имел целью движение на Рим и Кампанию, ему было поручено захватить герцога Капуи и его брата, аббата Монте-Кассинского монастыря Атенульфа. Случилось, что этот по­следний, боясь гнева немецкого императора, с забранны­ми из монастыря сокровищами, дорогими рукописями и монастырскими актами бежал из Монте-Кассино и сел в Отранто на корабль, чтобы искать спасения в Константи­нополе. Но спустя несколько дней судно погибло от бури со всеми на нем находившимися. Сам император присту­пил к осаде Трои, которая, однако, в течение трех месяцев выдерживала осаду и не сдавалась немцам. Два года спустя катепан Боиоян дал грамоту жителям Трои, благодаря их за верность византийскому царю и пожаловав им некоторые привилегии. Князь Капуи, Пандульф, должен был сдаться на волю Генриха и отведен был пленником в Германию; в Монте-Кассино поставлен новый аббат, вступивший в пря­мую зависимость от Западной империи. Из мер Генриха II к утверждению его авторитета в Кампании следует отметить пожалование им графства Комино племянникам известно­го Мели, которые основывают на границе Кампании неза­висимое владение, выделенное из связи с другими ланго-бардскими княжествами. Но все эти успехи были слишком кратковременны, так как смерть Генриха II в 1024 г. и вступ­ление на престол новой династии в лице Конрада II значи­тельно изменили положение дел в Италии.

Между тем окончательное подчинение царем Васили­ем Болгарии, раздвинувшее границы его власти до Адриа­тического моря, поставило его в возможность поддержи­вать непосредственно из Драча своего катепана в Южной Италии, и, с другой стороны, этот последний стал прини­мать участие в делах, имеющих непосредственное отно­шение к побережью Адриатики; так, около 1024 г. он сна­рядил из Бари экспедицию на север от Драча с целью при­вести к повиновению хорватского князя. Оживление византийских политических притязаний на западной гра­нице, как, впрочем, и на всех наиболее важных позициях, особенно доказывается тем, что царь Василий перед своей смертью питал планы предпринять энергичные действия против сицилийских арабов. Хотя поход под начальством евнуха Ореста, которому оказывал содействие и катепан Василий Боиоян, был вполне неудачен, но это скорей на­ходит себе объяснение в неспособности вождя, чем в дру­гих условиях. Что сарацинский вопрос в Сицилии к тому времени вполне назрел и что царь Василий вполне оцени­вал положение дел, это видно из ближайших затем собы­тий, положивших конец господству мусульман на острове и начало норманнскому владычеству в Южной Италии.

_______________

Смерть постигла царя Василия в преклонном возрас­те; он умер в декабре 1025 г., когда занят был приготовле­ниями к походу в Сицилию, имея около 70 лет. Его можно считать последним представителем даровитой династии, давшей государству столько способных полководцев и просвещенных администраторов. Нельзя, конечно, ста­вить им в вину их узкого патриотизма, приносившего в жертву эллинизму другие народности империи; нельзя также относить на счет их политической недальновиднос­ти обнаружение и развитие в XI в. таких разрушительных сил, которые свели на нет все приобретения македонских царей на восточной и западной границах и которые угро­жали поколебать внутренний порядок в империи. Насту­пившие в XI в. политические перемены на границах импе­рии и постепенно вошедшие в строй Византийского госу­дарства посторонние влияния, вызывавшие в нем разные приспособления к новым потребностям, составляют пер­востепенную задачу историка, последних представителей династии по смерти Василия Болгаробойцы. Прожив до глубокой старости, Василий не оставил после себя потом­ства; едва ли даже он был женат, так как ни разу не встреча­ется упоминание об его супруге. Да и вообще во весь почти пятидесятилетний период его царствования в придворной жизни Большого дворца женщина так мало имела значе­ния, что и о второй царице, супруге Константина Елене, история сохранила весьма мало воспоминаний. У царя Константина и Елены были три дочери: Евдокия, Зоя и Феодора. Первая постриглась в монахини, две другие по смерти Константина в 1028 г. остались представительни­цами Македонского дома и правили государством, изби­рая себе товарищей из служилой аристократии, с которы­ми вступали в брак, до 1056 г. Таким образом, целое трид­цатилетие отмечается еще именем македонского периода, хотя по существу в это время развивается, особенно в по­литическом отношении, совершенно новый порядок ве­щей, и разве только во внутренней истории византийских учреждений можно наблюдать естественную эволюцию, начатки которой относятся еще к X в. Редко бывают эпохи, выставлявшие такое количество ничтожностей, на долю которых выпадала, однако, высокая и ответственная госу­дарственная роль, такой бедности талантами, таких мало подготовленных к делу управления и так низко ставивших государственные интересы лиц. Казалось бы, никакому творчеству и движению вперед не могло быть места в этот период интриг и борьбы личных самолюбий, и между тем редкие эпохи столь чреваты зачатками и подготовкой важ­ных событий, которые тогда нарождались и которых буду­щее значение не было замечено и угадано. К сожалению, научная разработка истории этого периода находится в зачаточном состоянии; это объясняется как бедностью ма­териалов, так и недостатком крупных исторических ха­рактеров и цельных фигур, а равно отсутствием широких и глубоко захватывающих общественных движений, кото­рые могли бы придать живой интерес этому периоду. По­следний большой том «Византийской эпопеи», посвящен­ный занимающему нас 30-летию, привел в изнеможение академика Шлумбергера: «из всех четырех томов, — гово­рит он, — этот стоит мне всего больше времени и труда; под конец эта работа почти надломила мои силы» (15).

Прежде чем приступать к фактам всемирно-историче­ского значения, имевшим место в этот жалкий период по­следних представителей Македонской династии, мы долж­ны бросить хотя бы беглый взгляд на царский двор, на но­сителей самодержавной власти и на правительство. В то время как на всех почти границах велась ожесточенная война, в которой победа почти всегда склонялась на сто­рону врагов, в центре, у самого престола, наблюдается жал­кая борьба мелких честолюбий, низкая интрига и сплетня, взаимное соперничество партий и отдельных лиц из-за влияния. Если случайно появлялся на том или ином попри­ще деятель с твердым характером, расположенный жерт­вовать личными интересами ради общественного блага — таковы были военные вожди и гражданские чины из шко­лы царя Василия, — то господствовавшая посредствен­ность принимала все меры, чтобы поскорей устранить его от влияния на дела. Для историка представляется здесь весьма важная проблема — отметить то, в чем заключались жизненные задачи для византийского правительства, и вы­делить частные интересы небольших групп.