БУНТ ВАРДЫ СКЛИРА. НАЧАЛО ВОЙНЫ С БОЛГАРИЕЙ

Со времени смерти сына Константина Порфирород­ного Романа II (963) в течение 13 лет престол занимали, за малолетством царевичей Василия и Константина, не принадлежавшие к Македонской династии лица, вступав­шие, однако, в браки или со вдовой, или с принцессой царского происхождения. Хотя в 976 г., когда неожидан­ная болезнь свела в могилу Иоанна Цимисхия, старшему представителю династии было уже около 18, а младшему около 15 лет, тем не менее вошедший в силу обычай опе­ки и управления верховными делами продолжался и в по­следующие затем годы. Что на этот раз вновь фактичес­кое влияние вместе с царским венцом не перешло на од­ного из военных вождей, причина тому лежала не в недостатке желающих стать во главе войска и объявить себя императором, а в характере тогдашнего временщи­ка Василия паракимомена. Это был не только настоящий государственный человек, принимавший деятельное уча­стие в делах еще в конце царствования Константина VII и игравший первостепенную роль при Никифоре Фоке и Цимисхии, но как сын Романа Лакапина от его незакон­ного брака он имел на своей стороне еще преимущества царского происхождения. То обстоятельство, что его сде­лали евнухом, лишало его права стремиться к верховной власти и вместе с тем позволяло ему делать блестящую ка­рьеру в придворном ведомстве, где многие высшие долж­ности исключительно замещались евнухами. В послед­ние 13 лет евнух Василий, нося звание паракимомена, или постельничего, по случаю больших военных пред­приятий, требовавших личного присутствия царей на отдаленных границах, был полновластным господином в центральном управлении.

Смертию Иоанна Цимисхия пыталось воспользовать­ся другое лицо с целью продолжить серию царей-опеку­нов. Это был представитель военного сословия, происхо­дивший из крупного дворянского рода Склиров, который начинал играть большую роль в последнее время. Варда Склир в особенности в последнее царствование приобрел громадное значение как личными военными заслугами, так и родством с царем, в первом браке имевшим сестру Варды. В военных делах против Святослава Варда Склир был правой рукой царя, как увидим ниже. Это был талант­ливый и энергичный генерал, с которым не мог не столк­нуться паракимомен Василий. В 975 г. он занимал самый крупный военный пост доместика схол и в этом чине не мог не принимать участия в походе вместе с царем. Варда обладал громадными материальными средствами, пользо­вался большой популярностью в войске, которое могло идти куда угодно за любимым вождем.

Для Склира поощряющие примеры были в счастливой судьбе Никифора Фоки и Цимисхия, которые, опираясь на войско, достигли царской власти; с громадной популярно­стью и с талантами полководца Варда мог с надеждой на успех стремиться к той же цели. Но он был плохой дипло­мат, между тем как его соперник был силен в интриге. Поч­ти полное отсутствие современных источников лишает нас возможности нарисовать ясную картину того, что про­исходило в действительности за смертью Цимисхия. Так, нельзя сказать, подал ли Склир какой предлог к явному не­расположению правительства, но произошло то, что его отставили от должности доместика схол и дали ему звание стратига окраинной фемы Месопотамии. В военном отно­шении это был пост весьма почетный, так как стратегу этой фемы предстояла исключительно важная задача — быть на страже византийских интересов со стороны сара­цин, т. е. самого опасного тогда соседа и постоянного вра­га. Но Склир не мог не считать это назначение крайне для себя оскорбительным и отправился в Месопотамию сгорьким чувством раздражения против евнуха Василия. Весьма неосторожно было со стороны правителя то, что Склир послан был в соседство с Арменией, где он имел большие связи и где пользовался влиянием. Здесь, будучи окружен преданными ему людьми и опираясь на войско, он без труда мог прийти к мысли о восстании.

Таковы были обстоятельства, при которых начина­лось самостоятельное царствование Василия и Констан­тина. По возрасту Василий мог бы принять в свои руки за­ведование делами, но в течение почти целых десяти лет во главе государства оставался паракимомен, совершенно от­теснив молодых царей. По отношению к Василию II, кото­рый по характеру своему принадлежит к наиболее резко очерченным фигурам между византийскими царями, до сих пор представляется загадкой это продолжительное попустительство. Говорят, будто паракимомен намеренно держал молодых царей не у дел, предоставив им пользо­ваться праздною и разнузданною жизнью и надеясь таким образом дольше владеть бесконтрольной властью. Но во всяком случае подобный метод воспитания достиг цели не вполне, так как старший царевич оказался совсем не за­тронутым пороками и разнузданностью.

«Оба, — говорит о них историк Пселл (1), — уже пере­шагнули юношеский возраст, но были различны нравом. Василий был старше возрастом и казался всегда бодрым и вдумчивым; что же касается Константина, то он всем казался распущенным, беспечно относился к жизни и лю­бил удовольствия. И не оба были они носителями царской власти, так как старший Василий, обладая полнотой самодержавия, предоставил брату лишь разделять с ним царское имя. Многим, которые из наших сверстников ви­дали царя Василия, он представлялся угрюмым и мягким по нраву, раздражительным и нелегко отходчивым, уме­ренным в образе жизни и всегда избегавшим роскоши. Но как я узнал об нем из старых писателей, таковым он не был поначалу, но из распущенного и праздного по жизни превратился в строгого к себе человека, как будто прак­тические условия жизни образовали его характер, укрепив расслабленное и оживив вялое и вполне изменив всю его жизнь. Ибо сначала он не пренебрегал веселой компа­нией, часто влюблялся, не пренебрегал пиршествами, позволял себе царские развлечения и праздники, злоупо­требляя молодостью и царством».

Это прекрасное место Пселла дает нам ключ к пони­манию далеко не обыкновенной фигуры последнего пред­ставителя Македонской династии. Действительно, нельзя думать, что его детство и юношество окружали попечи­тельные заботы и ласки близких людей. Мы знаем, что мать его томилась в заточении, из которого была освобож­дена лишь по смерти Иоанна Цимисхия, и что опекуны ру­ководились простым и естественным соображением даль­ше от дел держать царевичей и предоставлять им полную свободу действий. Наступил, однако, момент, когда у стар­шего раскрылись глаза на положение дел и неожиданно проснулись дремавшие родовые свойства вообще богато одаренной династии. Если бы сохранилось больше сведе­ний о первых годах единодержавия Василия, то, может быть, внимательный наблюдатель и нашел бы объяснение для выработки характера Болгаробойцы, но при настоя­щем состоянии источников приходится ограничиться до­гадками, к каким дает повод свидетельство Пселла.

Впоследствии царь Василий вспоминал первые годы своего единодержавия в одном законодательном акте, о котором было выше упомянуто, и признавался, что это бы­ло время тяжелых испытаний и невзгод. Правда, он этим намекал на политические события, именно, на внутренние смуты, угрожавшие его власти, но, может быть, ему причи­няли огорчения и ближайшие к нему лица. Так или иначе, но в первые десять лет по смерти Цимисхия о молодых ца­рях не имеется никаких известий, равно как и мать их, ца­рица Феофано, хотя и возвращенная из ссылки, оставалась в тени и ни разу не делала попытки занять такое положе­ние при дворе, на которое имела полное право. Очевидно, твердая рука Василия паракимомена держала всех в долж­ном подчинении и страхе. Но расчеты его по отношению к Склиру оказались ошибочными. Находясь вдали, среди преданных ему войск, Варда Склир мог на досуге обдумать план возмущения и движения на Константинополь, чтобы низвергнуть временщика и принять в свои руки верхов­ную власть, следуя примеру, который был еще у всех на па­мяти. Так как местом действия был Харпут, откуда и в на­стоящее время не скоро доходят вести в Константинополь, то организация движения происходила без всякой поме­хи, и будущий самозванец успел даже послать в столицу доверенное лицо, чтобы привезти к нему сына его Романа, который был оставлен едва ли не в качестве заложника. Нашедши поддержку своим планам среди крупных земле­владельцев страны, Варда скоро оказался во главе значи­тельной партии, которая подстрекала его к дальнейшему шагу. Верное войско провозгласило его царем, армянские и грузинские князья примкнули к нему и подняли его зна­чение. Но главную поддержку Склир имел в мусульманских полузависимых эмирах, которые в его движении против византийского правительства нашли повод восстановить свою власть, потрясенную победами Иоанна Цимисхия. Таковы были Хамданид Абу-Таглиб и Бунд Адуд ад-Дауле. Это обстоятельство, отмеченное главным образом в лето­писи Яхъи Антиохийского (2), придает движению Склира со­вершенно оригинальный характер и создает для империи громадные затруднения, о каких вначале нельзя было и га­дать. Склир, имея точку опоры в Харпуте, двинулся к Мели-тине и отсюда на пути к Кесарии встретился с византий­ским отрядом, во главе которого стоял магистр Евстафий Малеин, стратиг Тарса; вместе с Михаилом Вурцей, дукой Антиохии, он должен был не допускать Склира войти в ви­зантийские фемы. Но так как на стороне самозванца были местные мусульманские эмиры, то он без особенных труд­ностей вошел в имперскую область и встретился с главны­ми силами патрикия Петра при городе Липара в феме Ли-канды. Здесь произошло первое сражение между импер­скими войсками и силами самозванца, окончившееся в пользу Склира и открывшее ему дорогу в Кесарию. Оказы­вается, что победа досталась ему благодаря измене Михаи­ла Вурцы, который перешел на сторону бунтовщика и с тех пор имел с ним общее дело. С этого момента движение ох­ватило всю Малую Азию, где правительственная партия оказалась совершенно бессильной. Склир раздавал своим приверженцам почести и отличия, обещая в будущем по­жалования и награды, и достиг того, что не только сухо­путные войска, но даже флот перешел на его сторону. Нуж­но думать, что сдача Антиохии, весьма важной сирийской крепости, была для Склира счастливым залогом его пер­вых успехов. В дальнейшем византийский доместик дол­жен был отступить перед победоносным шествием Скли­ра, которого встречали с распростертыми объятиями, и для которого теперь не встречалось серьезных препятст­вий до самого Константинополя. Правитель, паракимомен Василий, понял всю опасность положения и поспешил по­слать в Азию с секретным поручением протовестиария Льва и патрикия Иоанна. Им даны были большие денеж­ные средства, с которыми они должны были попытаться расстроить силы самозванца и отвлечь от него главных приверженцев. Не вступая в сражение со Склиром, протовестиарий Лев обошел его с остатками царского войска и стал угрожать ему с тыла, чем вызвал брожение в лагере противника и опасение, что в случае неудачи ему не будет пути к отступлению. Начались переходы в царские ряды, которые особенно увеличились с тех пор, как протовестиарию удалось нанести поражение Михаилу Вурце, кото­рый следовал за ним с частию войска. Но это был лишь временный успех, каким не сумели воспользоваться цар­ские вожди. В новой, битве Склир нанес решительное по­ражение правительственным войскам, причем пал патри-кий Иоанн, насмерть был поражен доместик Петр Фока, а сам протовестиарий попал в плен. Таким образом, само­званец был наверху счастия — он мог спокойно ждать раз­вязки затеянного им движения.

Это было в конце 977 г. Весной следующего года Вар­да направился к Константинополю, на сухом пути ему уже не было сопротивления, а со стороны моря успех был обеспечен переходом кивиррэотского флота на его сторо­ну. Начальствовавший флотом Михаил Куртикий, сторон- ник самозванца, владел морем, командовал островами и угрожал осадой Абидосу, главной морской пристани и кре­пости при входе в Геллеспонт (Дарданеллы). Находясь в от­чаянном положении и понимая, что движение Склира под­держивается, между прочим, общим нерасположением к нему и желанием положить конец его господству, евнух Василий пустил в оборот все бывшие в его распоряжении средства, чтобы предотвратить опасность. И нужно отдать ему справедливость: в короткое время он отыскал необхо­димые средства и нашел способных людей. Часть царских судов, содержавшихся в гаванях Золотого Рога и Мрамор­ного моря, была поручена патрикию Феодору Карантину, который успел обмануть бдительность Куртикия, вышел из Геллеспонта в открытое море и отвлек часть неприятель­ского флота от Абидоса, нанеся ему полное поражение у Фокеи. Чтобы задержать Варду Склира со стороны суши, правитель мог рассчитывать только на Никею, под стена­ми которой войска Склира должны были задержаться. Так как никейская крепость содержалась в надлежащем воен­ном положении и всегда рассматривалась как защита сто­лицы со стороны Малой Азии, то приняты были на этот раз исключительные меры к тому, чтобы увеличить ее со­противление и в то же время подготовить для Склира дви­жение со стороны малоазийских фем.

В ближайших затем событиях, относящихся к 978 г., выступает предок знаменитой впоследствии царской ди­настии Комнинов. Именно, защита Никеи была поручена патрикию Мануилу Еротику (3), которого позднейшие писа­тели называют отцом Исаака Комнина, вступившего на престол в 1057 г. Этому родоначальнику дома Комнинов принадлежит честь предотвращения опасности, угрожав­шей династии, и нанесения первого чувствительного уда­ра самозванцу. Склир приступил к правильной осаде Ни­кеи, которая затянулась надолго, так как Михаил[159] с помо­щью знаменитого греческого огня уничтожил деревянные осадные сооружения и машины. Принцесса Анна Комнина, говоря в своей истории об осаде Никеи крестоносцами первого крестового похода, упоминает, между прочим, о башне Гоната, получившей свое имя от времени занимаю­щей нас осады (4). Когда оказалось невозможным взять город открытой силой, Склир решился принудить его к сдаче го­лодом. Но и в этом отношении стратиг Комнин имел до­статочно военного искусства, чтобы обмануть врага и вы­говорить осажденному гарнизону почетную сдачу.

Между тем как происходили эти события под Никеей, царский флот одержал победу над неприятельскими ко­раблями в открытом море и возвратил под власть импе­рии пролив Геллеспонт, завладев крепостью Абидос. Вме­сте с этим Константинополю перестала грозить опас­ность быть отрезанным от своих заморских провинций и лишенным средств продовольствия, и, хотя передовые от­ряды самозванца показались на Босфоре, тем не менее па-ракимомен Василий чувствовал перемену дел к лучшему. Трудно понять, какими соображениями руководился он, обратив свои взоры к томившемуся в заключении на ост­рове Хиосе племяннику царя Никифора Фоки, Варде Фо­ке, который в свое время поднял бунт против Иоанна Ци-мисхия, потерпел поражение от Варды Склира и в тече­ние семи лет содержался под строгим надзором. Правда, в военном смысле это был вождь старой школы, воспитан­ный в славных походах царя Никифора на Востоке и счи­тавшийся лучшим в то время знатоком военного искусст­ва (5), но, с другой стороны, это был прежний бунтовщик, на которого едва ли можно было полагаться. Выбор параки-момена остановился на этом роковом для империи чело­веке главным образом потому, что при отменных воен­ных качествах он происходил из каппадокийского поме­стного сословия, где имел большие связи и известность и где мог равняться по авторитету с Вардой Склиром. Для Фоки подобное предложение правительства, соединен­ное с званием магистра и с титулом доместика восточных войск, было столько же неожиданным, как и лестным. Он обязался священной клятвой, что не будет злоупотреблять доверием, и приступил к выполнению своей трудной за- дачи с большими предосторожностями. Под рукой у пра­вительства не было достаточных военных средств, между тем в тылу у Варды Склира близ Кесарии и на восточной границе оставались хотя и расстроенные, но все же зна­чительные части под начальством магистра Евстафия Ма-леина и Михаила Вурцы, много раз упоминаемого дуки Антиохии. Прямая задача нового доместика состояла в том, чтобы поставить себя в соприкосновение с этими во­енными частями. Так как морской путь был еще не безопа­сен от находившихся под властью Склира судов, а Малая Азия была наводнена его войсками и была на стороне бун­товщика, то Варда Фока должен был принять исключи­тельные меры предосторожности, и, путешествуя по но­чам и под чужим видом, он наконец добрался до Кесарии. Здесь он принял начальство над отрядами, оставшимися верными правительству, и, пользуясь влиянием в стране, начал организовывать движение против самозванца в восточных фемах. Но так как он не имел в своем распоря­жении таких сил, как его противник, то ему оставалось, избегая большого сражения, завлекать Склира к востоку, где он надеялся иметь помощь. Таким образом, вместо движения по прямой дороге от Амория на Константино­поль Фока направляется в восточные фемы и в конце кон­цов останавливается в Севастии (ныне Сивас). Главную поддержку Фока нашел в соседней Грузии, которая неза­долго перед тем вступила в вассальные к империи отно­шения. Грузинский владетель куропалат Давид предоста­вил в распоряжение доместика 12 тысяч превосходной грузинской конницы, которая оказала ему громадную ус­лугу. Склир же, чтобы не быть застигнутым образовав­шимся против него движением, уже владея Никеей и нахо­дясь в виду Константинополя, поспешил идти навстречу доместику, который тогда был близ Амория. Первое столкновение на реке Сангарии окончилось в пользу са­мозванца. Фока был выбит из седла и спасся от плена лишь благодаря наступившей темноте. После этого не­удачного сражения и началось его отступление к грани­цам Армении и Грузии.

Но здесь Фока оказался в более благоприятных усло­виях, так как его отряд увеличился присоединением кон­ницы Давида куропалата. Решительная битва произошла в долине Панкалии 24 марта 979 г. Здесь произошло едино­борство между вождями. Склир отсек правое ухо у коня Фоки, а Фока нанес такой сильный удар в голову своему противнику, что он повалился на шею своего коня. Это было равносильно поражению всего войска Склира, так как в рядах разнесся слух о его смерти, и воины стали ис­кать спасения в бегстве. Когда Склир пришел в себя после полученного удара, дело уже было непоправимо, и для не­го не оставалось другого средства, как бежать к мусуль­манской границе и искать убежища у своих прежних дру­зей и союзников, которые охотно поддерживали междо­усобную войну в империи и дали ему временное убежище в Мартирополе, принадлежавшем Хамданиду Абу-Таглибу. Таким образом закончился этот четырехлетний период смуты, поставивший империю в чрезвычайно затрудни­тельное положение и совершенно разобщивший столицу с восточными провинциями. Надежда найти поддержку для дальнейших предприятий против империи оказалась, однако, неосуществимой, и Склир со своим братом Кон­стантином и сыном Романом принужден был бежать в Багдад и предложить свои услуги калифу, обещая ему вер­ность и послушание, если при помощи мусульман он до­стигнет власти над империей. С 980 г., к которому отно­сятся указанные события, и до 986 г. он находился в почет­ном заключении в Багдаде.

Продолжительный период смуты в Малой Азии со­провождался весьма тяжелыми последствиями, отразив­шимися на политическом положении окраин и на эконо­мическом состоянии страны. Вследствие нарушения связи между столицей и восточной окраиной пришли в крайнее расстройство дела в Киликии и Сирии, где сын Сейф ад-Дауле, Саад, лишенный своих наследственных владений, снова овладел богатым и укрепленным Алеппо, который Иоанном Цимисхием принят был в вассальную зависи­мость от империи. Чтобы сделать для Византии невозмож- ным возвращение Алеппо в сферу ее влияния, Саад немед­ленно отправил посольство в Каир и вступил в вассальную зависимость от Фатимидского калифата, что, однако, не помешало ему в том же году принять инвеституру от аббасидского калифа, от которого ему было пожаловано по­четное звание ад-Дауле, присоединяемое к имени. Одним из первых дел нового доместика схол на Востоке была, ко­нечно, задача восстановления авторитета империи на вос­точной окраине. Уже осенью 981 г. Барда Фока во главе значительных военных сил стоял под стенами Алеппо. По­сле того как доместик нанес поражение эмиру, последний без больших затруднений согласился признать зависи­мость от Византии и платить ей дань, какая установлена была со времени Иоанна Цимисхия.

Болгарские войны, веденные Василием II в течение почти всего продолжительного его царствования, не толь­ко выражают его личный характер, рисуя его понимание государственных потребностей Византии того времени, но в то же время представляют исключительный по своей важности эпизод в истории Византийской империи, так как этими войнами определился на все средние века поря­док взаимных отношений между греками и славянами и другими народностями Балканского полуострова. Глав­нейшие политические и этнографические явления в этой северо-западной половине империи не могут найти себе объяснения, если не принимать в соображение того гро­мадного потрясения, которым сопровождались военные события, к изложению которых мы теперь приступаем. Но для того чтобы оценить их по вызвавшим их непосредст­венным причинам и ближайшим результатам, недостает современных и, что всего печальнее, национальных сла­вянских известий.

Указанная неполнота сведений восполняется до неко­торой степени армянскими и арабскими писателями, глав­ное преимущество коих в том, что они современны эпохе болгарской войны и независимы от собственно византий­ских летописцев XI — XII вв. Первое место между ними принадлежит Степану Таронскому по прозванию Асохику.

Его труд «Всеобщая история» доведен до 1004 г. и занима­ется главным образом судьбами Армении, но мимоходом сообщает весьма обстоятельные сведения и о болгарской войне. Рядом с ним можно поставить Матвея Эдесского, хотя и жившего в XII в., но для занимающего нас времени располагавшего хорошими источниками. Наконец, боль­шая услуга оказана была изданием с русским переводом Яхъи Антиохийского, арабского писателя конца X и нач. XI в., сведения которого, заимствованные из хороших источ­ников, отличаются большей последовательностью и точ­ностью, чем византийских писателей (6).

Чтобы ввести читателя в историю греко-болгарской войны при Василии II, необходимо возвратиться к оконча­нию русско-болгарской войны. Окончательная победа над Святославом при Доростоле в 971 г. освободила царя Ио­анна ЦТшисхия от большой опасности и предоставила в его полную власть ту часть Болгарии, которая была вполне разорена и лишена населения вследствие нашествия рус­ских. Политическим последствием русских походов в Бол­гарию было падение самостоятельности восточной части царства и пленение царской династии. Наследники царя Петра, Борис и Роман, супруга и дети первого из них, т. е. вся семья болгарского царского дома, переведены были в Константинополь, лишены царской власти и обращены в частное состояние служилых людей византийского импе­ратора. Борис получил сан магистра, а брат его сделан ев­нухом. Вместе с тем завоеванная западная[160] половина Бол­гарии обращена была в византийскую провинцию и поступила в управление греческих военных и гражданских чинов. Таковы были неожиданные следствия русского вторжения в Болгарию, доведшие грозное для империи царство Симеона до полного изнеможения и обратившие его в подвластную грекам провинцию. Ослабив Болгарию, Святослав осуществил этим заветные мечты византийско­го правительства и в прямом смысле совершил вредное славянским интересам дело.

Первым последствием Святославовых походов было то, что ослабленная ими Болгария не представляла более никакой опасности для Византии. О взаимном ожесточе­нии болгар и русских в этой несчастной войне свиде­тельствует, между прочим, наблюдение, сделанное при раскопках в древней столице Болгарии, Абобе: среди гро­мадных колонн в придворной церкви не найдено ни од­ной целой — все разбиты в мелкие куски, а самый дворец представляет из себя следы огромного пожарища; оче­видно, здесь все было предано огню и мечу, и мы имеем полное основание думать, что произошло это опустоше­ние именно во время второго Святославова похода. Во-вторых, с походами Святослава стоит в связи перемеще­ние политического центра тяжести из Преславы в Царь-град. В истории греко-болгарских отношений самым важным моментом был тот, когда Болгария начала оспа­ривать у Византии господство на Балканском полуостро­ве и во всем славянском мире. С конца IX в., при царях Си­меоне и Петре, Византия была до того ослаблена, что об­ладала лишь прибрежными полосами Эгейского моря и Архипелага. Властители Болгарии стали называться ца­рями болгарскими и греческими; для поднятия церков­ного значения при Симеоне было учреждено патриарше­ство. О тогдашних притязаниях болгарского царя свиде­тельствует переписка Романа Лакапина с Симеоном, в которой этот последний теоретически и практически от­стаивает свое право на царскую власть. Одним словом, в X в. положение Византии со стороны Болгарии оказалось весьма критическим, и только Святославовы походы на Болгарию, подрезавшие в корне болгарскую силу, изме­нили это положение дел.

Северо-восточная придунайская часть Болгарии, разгромленная Святославом, сделалась, как сказано, про­винцией Византийской империи и на некоторое время перестала обращать на себя внимание. Но еще в послед­ние годы И. Цимисхия, по всей вероятности во время его походов в Месопотамию и Сирию, в западной части Бол­гарии, которая была вне русского нашествия, началось сильное движение, дошедшее на западе до Адриатическо­го моря, на юге захватившее Эпир и Фессалию. При ску­дости источников было бы весьма трудно решать вопрос о том, произошло ли это движение против Болгарской династии потомков Симеона, или же оно вызвано было завоеванием восточной Болгарии царем И. Цимисхием. Гораздо важнее считали бы мы выяснение летописного известия о комитопулах Давиде, Моисее, Аароне и Самуи­ле, которым принадлежит основание нового Болгарского царства. Затеянное ими освободительное движение оста­ется до сих пор мало понятным по своим побуждениям и по происхождению. Есть два обстоятельства, по которым можно хотя до некоторой степени поставить это движе­ние в определенные границы. Во-первых, оно начато или комитом Шишманом, или его сыновьями-комитопулами. Титул комит, по византийскому употреблению, означает служебный чин, но едва ли в данном случае мы имеем в этом термине обычный смысл служебной иерархии, ибо никогда в византийской летописи сыновья, например, доместика, друнгария или веста не назывались по чину отца. Таким образом, комит Шишман и комитопулы обо­значают туземное привилегированное состояние и должны быть объясняемы в смысле племенного предста­вительства, как старшины или начальники комитатов, о которых сохранилось упоминание в повествовании о крещении Болгарии. В этом именно значении употребля­ют слово «комитопул» писатели Кедрин и Зонара (7). Во-вторых, византийское правительство в целях положить предел движению комитопулов нашло нужным послать в Болгарию содержавшихся в почетном плену сыновей умершего царя Петра, Бориса и Романа. Из этих фактов необходимо сделать заключение, что движение началось на почве стремления к национальной свободе и что в ос­новании его лежала идея борьбы с византийским преоб­ладанием. Есть возможность принять догадку, что царе­вичи были отправлены или даже бежали из Константино­поля не позже 976 г., когда в Болгарии уже началось восстание, и что Роман даже принял участие в освободительной войне. Отчасти новый свет проливает на этот момент сообщение арабского писателя Яхъи (8).

Благодаря арабскому известию, основывающемуся на хорошем источнике, можно думать, что движение комито-пулов было вместе и национальной и династической борьбой, направленной против Византии. Что касается местности, откуда началось движение и где была родина комитопулов, то едва ли можно настаивать на Тырнове, скорее бы следовало думать здесь об Охриде или Преспе, где найдена надгробная плита с надписью Самуила[161].

Хотя реальные условия в хронологическом и геогра­фическом отношениях остаются и после издания Яхъи так же мало известными, как прежде, тем не менее одна сторо­на дела получила некоторое движение вперед. Теперь ясно, что комит Шишман и его сыновья начали восстание еще в последние годы Цимисхия, а бунт Варды Склира отвлек внимание правительства от европейских провинций, где освободительное движение могло разрастись до неожи­данно широких размеров. В то время как старшие комито-пулы, Давид, Моисей и Аарон, один за другим сошли со сцены, около 980 г. власть перешла к младшему, Самуилу. Конечно, довольно странно звучат эти библейские имена, но мы не беремся входить здесь в объяснение этого факта. Первое, что должно быть отмечено здесь, это — быстрое распространение освободительного движения по всему почти Балканскому полуострову. Самуил, по словам визан­тийской летописи, разорил весь запад, не только Фракию, Македонию и окрестности Солуни, но Фессалию, Елладу и самый Пелопоннис. Он взял много укрепленных городов, в числе коих важнейшим была Ларисса. В дальнейшем от­мечается факт большого политического значения (9).

«Жителей ее он переселил во внутренние области Болгарии целыми семьями и, зачислив их в свои воинские списки, пользовался их содействием в войне против Ви­зантии. Перенес же и мощи св. Ахиллея, епископа Лариссы при Константине Великом, и положил их в Преспе, где была его столица».

Не говоря о том, что проникнуть до Лариссы болгаре могли лишь после продолжительных войн в Македонии, Эпире и Фессалии, следует обратить внимание на сопровож­дающие обстоятельства, в которых выражается политичес­кий смысл движения: имеем в виду переселение жителей-из завоеванных местностей в Болгарию и перенесение мощей св. Ахиллея. Это был греческий популярный святой, и пере­несением мощей его в Преспу преследовалась цель прими­рить переселенных в Болгарию греков с новым отечеством. Кроме того, выясняется в настоящее время еще другая любо­пытная подробность (10). Самуил осаждал Лариссу в 980 г., но тогдашний правитель города Никулица-Кекавмен то дарами, то искусными мерами сохранил город в верности царю; в 986 г., когда в город был назначен другой правитель, не су­мевший ладить с Самуилом, Ларисса была взята и ее жители переселены в Болгарию. Первые известия о принятых царем Василием мерах против болгар относятся лишь к 986 г.

Поход, предпринятый царем против Самуила, описан современником Львом Диаконом, хотя и не поставлен в связь с обстоятельствами, его вызвавшими, равно как от­мечен у всех ближайших к этому времени писателей.

«После того как была совершенно рассеяна разбойни­ческая шайка (11) мятежников Варды Склира, царь Василий направил свои силы против болгар, которых отчаянная дерзость, сопутствуемая убийствами, наносила вред ромэйскому могуществу и сопровождалась беспощадными опустошениями в Македонии и истреблением мужеского населения. Подчиняясь, однако, более взрыву негодования, чем серьезному обсуждению, он поторопился овладеть страною в один прием, но злая судьба обманула его на­дежды. Ибо хотя он пробрался по тесным и скалистым тропинкам и приблизился к Сардике, которая по-скиф­ски называется также Триадицей, раскинул здесь свой стан и, окружив город, стоял под ним 20 дней, однако, по неспособности стратегов, войско проводило время в бес­печности и праздности и ничего не достигло осадой города. И так болгаре сначала сделали засаду на тех, кото­рые выходили из лагеря искать корму для людей и скота и произвели между ними большой бой и угнали множество коней и вьючных животных. Затем стенобитные и другие машины по неопытности людей, приставлявших их к стенам, не оказывали ожидаемого действия и были со­жжены врагами. Наконец, начал ощущаться в войске не­достаток в необходимых предметах, так как все приве­зенные с собою запасы уже оказались израсходованными вследствие неумеренного ими пользования. Все это побу­дило царя отступить с войском и направиться в Кон­стантинополь. После дневного перехода он остановился, чтобы дать отдых народу. На следующий день войску пришлось проходить по лесистой и овражистой котло­вине, — едва только миновало оно эту местность и ста­ло занимать подъемы, как болгаре напали на греков, пе­ребили между ними великое множество людей, захвати­ли царскую палатку и казну и разграбили весь военный обоз. Тогда был на том месте и я, который описываю эту печальную историю, находясь при царе в качестве диако­на. И я бы, конечно, погиб и сделался добычей скифского меча, если бы Божественное промышление не избавило меня от беды, помогши мне ускакать на коне. Остальное войско с большим трудом спаслось от болгар, воспользо­вавшись непроходимыми горными тропинками, и дошло до византийских пределов, потеряв конницу и весь обоз».

Этим описанием очевидца рокового поражения ви­зантийского войска в горах по дороге в Софию отмечает­ся первое военное предприятие царя Василия. Поражение имело место 17 августа 986 г.

Приведенный рассказ очевидца, и притом мастера в историческом искусстве, поражает, однако, крайней осто­рожностью и служит характерной особенностью визан­тийской летописи. В самом деле, автор не озаботился при­ведением необходимой для[162]

Глава XXII

РУСЬ И ВИЗАНТИЯ В КОНЦЕ X В.[163]

Глава XXIII