ПОЛЬША В СОСТАВЕ РОССИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ ПАВЛА I

Когда императрица Екатерина II доживала свои последние часы после случившегося с ней удара, придворные поздравляли Павла Петровича императором России. А ведь все могло сложиться иначе. Секретарь императрицы Храповицкий сообщил о желании Екатерины Алексеевны, высказанном ею еще в 1787 г., лишить сына престола в пользу любимого внука Александра. Однако либо желание не воплотилось в решение, либо документы об этом были вовремя уничтожены. Тем не менее слухи позволили современнику этих событий А.Т. Болотову записать в своих мемуарах о скоропостижной смерти императрицы: «Может быть, все сие случилось еще к лучшему и что Провидение и Промысел Божеский восхотел оказать тем особливую ко всем россиянам милость, что устроил и расположил конец сей великой монархини точно сим, а не иным образом… Носившаяся до того молва, якобы не намерена она была оставить престол свой своему сыну, а в наследники по себе назначила своего внука, подавала пример многим опасаться, чтоб чего‑нибудь подобного при кончине государыни не воспоследовало» [41, 159].

После рождения Павла императрица Елизавета I забрала его от матери Екатерины к себе на воспитание. Она также подумывала при появлении на свет у великой княгини мальчика, не отправить ли этих родителей‑немцев, не вписывавшихся в русскую действительность, к себе на родину и не объявить ли наследником российского престола народившегося ребенка. Поэтому императрица Екатерина II до семи лет не имела никакого влияния на сына, а после ее восшествия на престол он стал ей помехой. Ведь формально она могла править государством до совершеннолетия Павла, но об этом как‑то все очень быстро забыли, и на престол он взошел только в 42 года.

Удивительно, что за четыре года правления император Павел I (1754–1801) успел провести в жизнь значительное количество законов, реформирующих жизнь почти всех слоев населения. Долгие годы в ожидании самостоятельного правления великий князь постарался потратить не зря, да и наставники у него были отменные: сначала бабушка Елизавета Петровна, иеромонах Платон Левшин, Семен Андреевич Порошин и Никита Иванович Панин. И если его мать, в большей степени притворно, до поры до времени одобряла демократические идеи, то Павел Петрович под руководством Панина готовил стране конституцию, ограничивающую авторитарную власть государей. Никита Иванович, боясь, что не успеет при своей жизни увидеть плоды своего просвещения, даже сделал попытку дворцового переворота в пользу Павла, но предательство П.В. Бакунина позволило императрице Екатерине вовремя пресечь эту затею. От двора были отстранены оба брата Панины, княгиня Е.Р. Дашкова и князь Н.В. Репнин.

О проекте этой конституции сообщил в своих «Записках» генерал М.А. Фонвизин: «Граф Никита Иванович Панин, воспитатель Великого Князя наследника Павла Петровича, провел молодость свою в Швеции. Долго оставаясь там посланником и с любовью изучая конституцию этого государства, он желал ввести нечто подобное в России: ему хотелось ограничить самовластие твердыми аристократическими институциями. С этой целью Панин предлагал основать политическую свободу сначала для одного дворянства в учреждении Верховного Сената, которого часть несменяемых членов назначалась бы от короны, а большинство состояло бы из избранных дворянством из всего сословия лиц. Синод также бы входил в состав общего собрания Сената… Сенат был бы облечен полною законодательною властью, а императорам оставалась бы исполнительная, с правом утверждать обсужденные и принятые Сенатом законы и обнародовать их. В конституции упоминалось и о необходимости постепенного освобождения крепостных крестьян и дворовых людей. Проект был написан Д.И. Фонвизиным под руководством графа Панина» [41, 123].

И хотя император Павел I не успел освободить русское крестьянство от крепостной зависимости, конкретные послабления в их тяжелой жизни он сделал: во‑первых, была ограничена барщина на господина тремя днями в неделю с предоставлением выходных по праздникам и воскресным дням; во‑вторых, было запрещено помещикам продавать своих крепостных без земли. Даже в присяге императору на этот раз участвовали крепостные в подтверждение того, что все‑таки они подданные, а не рабы.

Император Павел допустил всех желающих подавать прошения ему лично во время ежедневного вахтпарада, а также приказал установить в одном из окон Зимнего дворца желтый ящик с прорезью для писем, доступ к которому имел только он сам. Большие перемены были произведены в армии: отменены долгосрочные отпуска офицерам, которые просто пренебрегали своей службой; запрещено офицерам ношение гражданской одежды и поездки в каретах; запрещено использование солдат для хозяйственных нужд офицеров; вместо дорогих и неудобных при несении службы мундиров введены простые и дешевые из темно‑зеленого сукна как для офицеров, так и для рядовых солдат. Даже «гонения сквозь строй» были урегулированы Уставом и были несравненно менее жестоки, нежели до и после павловского правления, а отслужившие 20 и более лет получали отличительный знак и освобождались от всякого телесного наказания; нижним чинам разрешалось жаловаться на своих офицеров. Солдаты императора Павла любили, а офицерам, особенно гвардейским, его правление было поперек горла.

Правление императора Павла I началось с манифеста, которым провозглашалась мирная политика России, отмена объявленного еще его матерью тяжелейшего рекрутского набора, а также создание государственных магазинов для уменьшения цены на хлеб. В это же время делаются попытки обуздать инфляцию, для чего собираются серебряные сервизы «по наместничествам и по большим боярам» и отливаются из них рубли, а обесцененные бумажные деньги сжигаются на сумму шесть миллионов рублей. Сделаны были изменения и в законе о престолонаследии: в основу было положено право первородства, и только в случае пресечения мужских представителей династии трон мог передаваться женской представительнице на тех же основаниях.

«Кратковременное царствование Павла I, замечательное тем, что он сорвал маску со всего прежнего фантасмагорического мира, произвело на свет новые идеи и новые представления, – писал Я. И. Санглен, будущий руководитель тайной полиции при Александре I. – С величайшими познаниями, строгою справедливостью Павел был рыцарем времен прошедших… Он научил нас и народ, что различие сословий – ничтожно…» [41, 9]. Действительно, Павел Петрович был антидворянским императором, и дворянство ему за это отомстило.

В первые дни своего правления Павел I освободил из тюрем и вернул из ссылки не только русскоподданных (Новикова, Радищева и др.), но и многих поляков (Костюшко, Немцевича, Потоцкого, Солтана и др.). Героя освободительной борьбы поляков против российской оккупации генералиссимуса Тадеуша Костюшко, который был заключен Екатериной в Мраморном дворце, лично освободил император Павел и вручил ему шпагу, но тот не пожелал остаться в России и уехал в Северную Америку, где воевал за ее освобождение. А Мраморный дворец был предоставлен бывшему польскому королю Станиславу‑Августу Понятовскому, в котором тот жил до своей смерти в феврале 1798 г. Этот последний король республиканской Польши по распоряжению императора Павла был похоронен в костеле св. Екатерины на Невском проспекте Петербурга[1].

Во внешней политике император выступал за мир, политическое равновесия и защиту слабых государств. Он считал, что России, занявшей огромное пространство от Брест‑Литовска до Тихого океана, незачем «помышлять о распространении своих границ, посему она и без того довольно уже и предовольно обширна… а удержать свои границы постараемся и обидеть себя никому не дадим; всходствие этого все содержать будем на военной ноге, но при всем том жить в мире и спокойствии» [41, 13]. Однако победы генерала Бонапарта над австрийскими войсками в Италии привели к созданию нескольких демократических республик, а это могло послужить распространению революционных идей вплоть до России. Император Павел выступил с предложением созыва европейского конгресса для урегулирования территориальных споров между странами и пресечения революционных завоеваний.

В 1798 г. создается новая коалиция стран против Франции, в которую вошла и Россия. По словам императора Павла, было необходимо «положить предел успехам французского оружия и правил анархических, принудить Францию войти в прежние границы и тем восстановить в Европе прочный мир и политическое равновесие» [41, 213]. А в следующем году Франц II обратился к Павлу I с просьбой назначить фельдмаршала Суворова главнокомандующим союзной армией. Австрийскому императору понадобился неординарный полководец для восстановления австрийского могущества в Италии, имеющий не только опыт ведения военных действий с регулярной армией, но и подавления народных восстаний. A.B. Суворов, как многие военные и гражданские деятели правления Екатерины, попал в опалу и жил в одном из своих сел – Кончанском, но по желанию двух императоров 69‑летний фельдмаршал еще раз отправился на войну.

Под руководством российского полководца 86‑тысячная русско‑австрийская армия разгромила 58‑тысячную армию французов генерала Моро, тем самым вернув в австрийское подданство Ломбардию. Узнав об этой победе, император Павел отправляет в армию Суворова своего двадцатилетнего сына – великого князя Константина и пятнадцатилетнего сына полководца – генерал‑майора Аркадия Суворова. Российский полководец в своих реляциях государю хвалил великого князя, сообщая что тот «обретался при передовых войсках… и во время баталии присутствовал» [74, 22]. За такое рвение к воинским подвигам император Павел присвоил своему сыну титул цесаревича, т. е. наследника, что, вероятно, совсем не радовало великого князя Александра, несмотря на Указ 1797 г. «Учреждения об императорской фамилии».

За два месяца в ожесточенных боях с армией Суворова французы потеряли всю Северную Италию. Генерал Жан Виктор Моро отзывался о своем противнике, генерал‑фельдмаршале Суворове: «Что можно сказать о генерале, который погибнет сам и уложит свою армию до последнего солдата, прежде чем отступит на один шаг» [41, 225]. Король освобожденной Сардинии прислал Суворову грамоту с титулом принца и королевского брата, поставив российского полководца в один ряд с европейскими монархами.

Далее союзная армия должна была перейти Альпы для соединения с 24‑тысячным корпусом генерала А.М. Римского‑Корсакова, чтобы сообща вторгнуться во французские пределы. Русско‑австрийская армия Суворова перешла Альпы в сентябре 1799 г. через перевал Сен‑Готард (2108 м). Никаких технических трудностей этот перевал никогда не представлял, хотя по некоторым сообщениям его защищала трехтысячная французская бригада. Трудно представить, как бы там могло разместиться такое количество солдат, где и роту разместить было бы затруднительно. Тем не менее при взятии перевала армия Суворова потеряла тысячу человек.

Однако, перебравшись через Лепонтийские Альпы, союзная армия оказалась в ловушке у поселка Альтдорф, ведь, чтобы соединиться с корпусом Римского‑Корсакова, необходимо было преодолеть хребет Росшток, спускавшийся к озеру Урнерзее. Современное шоссе вдоль восточного берега этого озера проложено только в 1865 г., а в конце XVIII в. нужно было преодолеть хребет по тропе до Флюэлена, откуда водным транспортом можно было добраться до Люцерна. Но армии Суворова необходимо было попасть в Швиц, поэтому по бездорожью они были вынуждены в середине сентября пересечь хребет в направлении Муотаталя. Здесь полководец узнал о разгроме 24‑тысячного корпуса Римского‑Корсакова 60‑тысячной армией генерала Массены.

Теперь, чтобы спасти остатки голодной и раздетой армии от полного разгрома или позорного плена, в том числе и великого князя Константина, A.B. Суворов повел своих солдат к поселку Гларис, чтобы преодолеть хребет Панике с выходом к Рейну в районе Кура. Константин Павлович на свои деньги скупил у окрестного населения продовольствие, чтобы хоть как‑то подкормить солдат. Именно этот переход русских войск в условиях военных действий и отвратительной погоды через заснеженный перевал заслужил восхищение маршала Массены: «Я отдал бы все свои победы за один Швейцарский поход Суворова» [41, 231]. За то, что фельдмаршал Суворов вывел своих солдат и офицеров на территорию, контролируемую австрийскими войсками, и тем самым спас жизнь и честь великого князя Константина, он получил высшее военное звание генералиссимуса, в том числе и по ходатайству австрийского императора. А русская армия походным порядком отправилась на родину. Александр Васильевич вернулся в Петербург совсем больным и 6 мая 1800 г. скончался от старых ран и болезни.

Не забыв предательства австрийскому императору, которому было нужно возвращение своих итальянских территорий и подавление восставших итальянцев и совсем не было нужно усиление России на международной арене, император Павел в том же 1800 г. сказал датскому послу Розенкранцу: «Долгое время я был того мнения, что справедливость находится на стороне противников Франции, правительство которой угрожало всем державам; теперь же в этой стране в скором времени водворится король, если не по имени, то по существу, что изменяет дело» [41, 237].

В конце марта 1800 г. 40‑тысячная армия Бонапарта перешла Альпы через перевал Большой Сен‑Бернар (2469 м) из Гельветической республики (Швейцарии) в Цизальпийскую республику (северо‑западную Италию), образованных под напором французских войск и находящихся под контролем революционной Франции. По дороге солдаты опустошали монастыри, да и многим жителям альпийских деревень тоже досталось от революционных мародеров. С европейской точностью в армейских архивах отмечены почти 22 тысячи выпитых бутылок вина, полторы тонны съеденного сыра и 800 кг мяса, в большинстве случаев украденных в местных деревнях. Вот что, однако, удивительно: монахи не только представили счет на сумму в 40 тысяч франков, но и получили от Франции эту задолженность. Часть денег монастыри получили в 1850 г. во время правления Наполеона III, а другую часть – в 1984 г. по распоряжению президента Миттерана. И хотя в 1803 г. Гельветическая республика под управлением марионеточного французского правительства рухнула, Швейцария оставалась под контролем Франции. И главным наследием господства французов в швейцарских Альпах стала новая дорога через Симплонский перевал (2005 м), построенная с использованием последних инженерных достижений и давшая новый толчок развитию трансальпийской торговли.

Если переход армии Суворова через Альпы не достиг задуманного результата, то те же действия армии Бонапарта, только в обратную сторону, принесли Франции победу над Австрией в битве при Маренго. Австрийский император запросил мира, который и получил в феврале 1801 г. Теперь, когда российского императора более не связывали союзные обязательства с Австрией, наступил момент сближения России с Францией. В первом письме к Павлу от 9 декабря 1800 г. Бонапарт писал: «Через двадцать четыре часа после того, как Ваше Императорское Величество наделит какое‑либо лицо, пользующееся Вашим доверием и знающее Ваши желанья, особыми и неограниченными полномочиями – на суше и на море воцарится спокойствие» [41, 242]. В ответном письме Павла прозвучал тот же призыв к миру: «Я не говорю и не хочу пререкаться ни о правах человека, ни о принципах различных правительств, установленных в каждой стране. Постараемся возвратить миру спокойствие и тишину, в которых он так нуждается» [41, 243].

В Европе, как по мановению волшебной палочки, возникает новая коалиция стран против Англии: Россия, Франция, Швеция, Пруссия, Дания, Голландия, Италия и Испания. А 12 января 1801 г. атаман Войска Донского получает приказ с 30 тысячами казаков выступить через Бухару и Хиву в направлении Индии. Экспедиционный корпус маршала Массены выдвигался через Черное море, Таганрог, Царицын в сторону Астрахани, где должен был соединиться с русскими войсками. Такие действия союзников привели к падению правительства Питта в Англии, а вся Европа замерла в ожидании глобальных изменений. И вдруг пришла весть о смерти 12 марта 1801 г. российского императора Павла I. В результате очередного дворцового переворота в России судьба Англии была спасена.

Конечно, основными действующими лицами в заговоре и убийстве императора были обиженные на него дворяне и в первую очередь гвардейские полки, состоявшие из дворян. Но основными заинтересованными сторонами в устранении Павла Петровича были: 23‑летний великий князь Александр Павлович, которому еще Екатерина Великая прочила скорое восшествие на престол, и правительство Великобритании, для которого продолжение политики тандема Павел – Бонапарт было смерти подобно. Интересен состав лиц, приглашенных на последний обед императора Павла: обер‑камергер A.C. Строганов, адмирал граф Г.Г. Кушелев, генерал от инфантерии М.И. Кутузов, вице‑канцлер князь А.Б. Куракин, обер‑гофмаршал А.Л. Нарышкин, обер‑шталмейстер граф И.П. Кутайсов. Собственно говоря, это были те немногие вельможи, которые не участвовали в заговоре, а после гибели своего государя попали в опалу при новом правлении.

О явном участии великого князя Александра в заговоре против отца сообщает князь Адам Ежи Чарторыйский, который, будучи российским послом в Сардинии, поспешил вернуться в Петербург сразу после убийства императора: «Он позвал меня в свой кабинет и сказал мне: “Если бы вы были здесь, то всего этого не случилось бы: если бы я имел вас около себя, то я не позволил бы увлечь себя таким образом”. Затем он рассказал о смерти отца, выразил крайнюю степень огорчения и самые невыразимые угрызения совести… Это согласие было вырвано у него с величайшим трудом и после самых торжественных обещаний, что Императору Павлу не будет причинено никакого зла… Император Александр рассказал мне, что первый, говоривший с ним об этом, был Панин (Никита Петрович. – Ю.Д.), и что Александр никогда не мог простить ему этого. Панин не отрицал этого, но доказывал, что этим он оказал услугу своему Отечеству и имел право гордиться этим» [41, 339].

Поскольку Польско‑Литовской республики более не существовало, то и никаких конфликтов с ней в правление Павла I быть не могло. Но поляки существовали, правда, в основном в пределах Прусского королевства. А вот на приобретенных Россией территориях бывшего Великого княжества литовского проживало четыре миллиона человек, которые стали теперь подданными империи: украинцами, белорусами и литовцами. Но жизнь их от этого не только не улучшилась, а, скорее, ухудшилась. Во‑первых, около одного миллиона крестьян Екатериной II и Павлом I было роздано русским помещикам. Во‑вторых, значительная часть мелкой шляхты, не сумевшая доказать свое благородное достоинство, вошла в состав податного населения, а налоговое бремя в новых губерниях было гораздо выше из‑за сбора податей там в серебряных рублях. В‑третьих, профессиональные военные, лишившись службы, стали изгоями, в то время как крестьянство было подвержено рекрутскому набору в российскую армию на 25 лет службы. Все это создавало нездоровый климат в этих губерниях и постоянное недовольство во всех слоях населения.

В то же время за пределами России и Пруссии оказалось значительное количество эмигрировавшей шляхты, большая часть которой осела во Франции. Еще в конце 1796 г. лидеры эмигрантов предложили Директории свои услуги по созданию армейского корпуса для борьбы с общим врагом – Австрийской империей. И вскоре в составе цизальпийской армии генерала Бонапарта были сформированы усилиями генерала Яна Генрика Домбровского два легиона по четыре тысячи солдат генералов Юзефа Вельхорского и Франтишека Рымкевича. Но оба легиона в кампании 1799 г. погибли в боях с австрийской армией в Северной Италии. Однако генерал Домбровский снова набрал добровольцев из числа своих соотечественников еще на два легиона, которые тоже были направлены воевать с австрийцами. У поляков появилась надежда восстановления своего государства, но по Амьенскому мирному договору эти легионы были распущены, а легионеров разобрали по французским частям.

В тот же период литовские магнаты были вынуждены принять российское подданство, так как их имения теперь находились на территории Российской империи. Самыми известными из них были князь Адам Ежи Чарторыйский и Михал Клеофас Огинский. Князь Адам с юности жил в Петербурге, где стал одним из близких друзей великого князя Александра по рекомендации его матери Марии Федоровны. В своих воспоминаниях он сообщает о высказывании юного Александра, что тот «нисколько не разделяет воззрений и правил Кабинета и двора, что он далеко не одобряет политики и образа действий своей бабки, что все желания его были за Польшу и за успехи ее славной борьбы, что он оплакивал ее падение… Говорил он и о Костюшко, которого называл великим человеком по своим добродетелям и потому, что защищал дело правды и человечества…» [41, 263].