Историческое повествование. Воскресенская летопись. — ПСРЛ, т

Воскресенская летопись. — ПСРЛ, т. VII-VIII. Спб., 1856-1859; Никоновская летопись. — ПСРЛ, т. IX-X. Спб., 1862-1910 (фототипическое переиздание: М., 1965); Иоасафовская летопись. М., 1957; О Никоновской летописи см.: К лосе Б. М. Деятельность митрополичьей книгописной мастерской в 20—30-х гг. XVI в. и происхождение Никоновской летописи. — В кн.: Древнерусское искусство. Рукописная книга. М., 1972.

«Степенная книга»

Текст. ПСРЛ, т. XXI, ч. I-II. Спб., 1908-1913.

Исследования: Васснко П. Г. «Книга Степенная царского родословия» и ее значение в древнерусской исторической письменности, ч. I. Спб., 1904; Кусков В. В. О некоторых особенностях стиля Степенной книги. — «Учен. зап. Уральск, ун-та», 1959, вып. 28. Филолог.

«Казанская история»

Казанская история. Подготовка текста, вступительная статья и прим. Г. Н. Моисеевой. М.-Л., 1954; Кунцевич Г. 3. История о Казанском царстве, или Казанский летописец. Спб., 1905.

Повести

Повести о споре жизни и смерти. Исследование и подготовка текстов Р. П. Дмитриевой. М.-Л., 1964: Русские повести XV-XVI вв. М.-Л.. 1958, с. 88-91, 414-419 (Повесть о царице Динаре); Сперанский М. Н. Повесть о Динаре в русской письменности. — «ИОРЯС». Л., 1926, т. XXXI; Повесть о прихожении Стефана Батория на град Псков. Подготовка текста и статьи В. И. Малышева. М., 1952.

Публицистика

Тексты и исследования. Просветитель или обличение жидовствуюших. Творение преподобного отца нашего Иосифа, игумена Волоцкого. Казань, 1896; Послания Иосифа Волоцкого. Подготовка текста А. А. Зимина и Я. С. Лурье. М.-Л., 1959; Сочинения Максима Грека, ч. I-III. Казань, 1859-1861; Послания Ивана Грозного. Подготовка текста Д. С. Лихачева и Я. С. Лурье. Перевод и комментарии Я. С. Лурье. М.-Л., 1951; Сочинения князя Курбского, т. I. Под ред. Г. З. Кунцевнча. Спб. 1914 (РИБ, т. XXXI); Переписка Ивана Грозного с Курбским. Подготовка текста Я. С. Лурье и Ю. Д. Рыкова. Под ред. Д. С. Лихачева. Л., 1979; Сочинения И. Пересветова. Подготовил текст А. А. Зимин. М.-Л., 1956; Зимин А. А. И. С. Пересветов и его современники. Очерки по истории русской общественно-политической мысли середины XVI века. М., 1958; Иванов А. И. Литературное наследие Максима Грека. Характеристика атрибуции, библиография. Л., 1969; Синицына Н. В. Максим Грек в России. М., 1977; Лурье Я. С. Был ли Иван IV писателем? — «ТОДРЛ». Л., 1958, т. XV; Лихачев Д. С. Иван Грозный как писатель. — В кн.: Послания Ивана Грозного; Он же. Курбский и Грозный — были ли они писателями? — «Русская литература», 1972, № 4; Он же. Канон и молитва Ангелу Грозному Парфения Уродивого. — В кн.: Рукописное наследие Древней Руси. По материалам Пушкинского Дома. Л., 1972; См. также раздел о сочинениях Ивана Грозного в кн.: Лихачев Д. С. Великое наследие. М.. 1975; Скрынников Р. Г. Переписка Грозного и Курбского. Парадоксы Эдварда Кинана. Л., 1973; Еремин И. П. Иосиф Волоцкий как писатель. — В кн.: Еремин И. П. Литература Древней Руси. Этюды и характеристики. М.-Л., 1966; Жмакин В. Митрополит Даниил. М., 1881; Казакова Н. А. Вассиан Патрикеев и его сочинения. М.-Л., 1960.

Глава 7. ЛИТЕРАТУРА ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XVII ВЕКА

Начало XVII в. стало для России временем глубокого социального и государственного кризиса. Обострение социальных противоречий вызвало многочисленные восстания крестьян, холопов, посадских людей. Крупнейшим из таких восстаний стала крестьянская война, которую возглавил Иван Болотников, — первая крестьянская война в русской истории. Польская интервенция привела к потере Смоленска и других юго-западных территорий. Шведы закрыли России выход к Балтийскому морю. Кризис социальной и государственной структуры сопровождался кризисом царской власти. Потомки назвали эти тяжелые годы Смутным временем, Смутой.

Федор Иванович, последний царь из дома Калиты, умер в 1598 г., не оставив наследника. На престоле оказался его шурин Борис Федорович Годунов, представитель младшей ветви старинного московского боярского рода Сабуровых, уже при Федоре Ивановиче фактически правивший Россией. Хотя воцарение Бориса Годунова было обставлено как «всенародное избрание», но авторитет самодержавной власти стал быстро падать. После смерти Бориса (13 апреля 1605 г.) Мономахова шапка превратилась в игрушку в руках многочисленных претендентов. Она добывалась столь же легко, сколь и терялась. Сын Бориса Годунова — Федор носил титул государя всея Руси лишь шесть недель; его убили сторонники Лжедмитрия I. Сам Лжедмитрий I был свергнут, не процарствовав и года. На второй день после его смерти, 19 мая 1606 г., царскую власть захватил стоявший во главе заговорщиков князь Василий Иванович Шуйский, последний Рюрикович на московском троне.

Но Россия не хотела признавать этого «боярского царя». Разнесся слух, что «Димитрий Иванович» спасся, что в Кремле убили кого-то другого. Новый самозванец еще не появился, как во имя этого призрака взбунтовались северские и заокские города — Путивль, Чернигов, Рязань, Тула. Василий Шуйский спешно отрядил войско на усмирение бунта, но под Кромами оно потерпело сокрушительное поражение. Во главе восставших стоял боярский холоп Болотников, отважный и искусный воин, который побывал и в татарском плену, и на турецких галерах, а затем, получив свободу, набрался ратного опыта в Европе.

Хотя Болотников действовал за «природного царя Димитрия», но выражал он интересы социальных низов и призывал к расправе с правящим сословием. Под знамена Болотникова стекались посадская беднота, крестьяне и беглые холопы. Болотников не раз бил царские войска, подходил к самой Москве. Только измена дворянских дружин из южных уездов заставила его отступить — сначала к Калуге, а потом к Туле. Лишь после долгой осады Тулы Василию Шуйскому удалось одолеть крестьянское войско.

Однако передышка, полученная правительством, была недолгой. Новый враг угрожал ему — новый самозванец — Лжедмитрий II. Поддержанный отрядами польских авантюристов и казаков, он летом 1607 г. приступил к Москве. Подмосковное село Тушино Лжедмитрий II сделал своей столицей, отчего и был прозван Тушинским вором или Тушинским цариком. Отсюда он рассылал своих агентов и свои отряды по русским городам. Его власть признали Псков, Суздаль, Владимир, Ростов, Ярославль, Вологда. Почти три года Москва и Тушино грозили друг другу, и ни одна сторона не могла добиться решительного перевеса.

Василию Шуйскому пришлось обратиться за помощью к шведам.

Своеобразным фоном калейдоскопической смены царей было самозванство, «царики», как их тогда называли. Оно началось с появления Лжедмитрия I (до XVII в. русские источники не знают ни одного случая самозванства). Эта «игра в царя» отражала принципиально важный идеологический сдвиг: русский народ перестал верить в божественное происхождение самодержавной власти, в то, что в стране может быть только один царь «по божьему изволению». Замечательна сама многочисленность самозванцев. За время Смуты их появилось более десятка, причем принадлежали они к разным социальным слоям. В Лжедмитрий I современники опознавали выходца из дворянской служилой семьи (Отрепьевы — галицкие «дети боярские»), в Лжедмитрий II, «Тушинском воре» — поповича, в «царевиче» Петре, который выдавал себя за сына царя Федора и воевал вместе с Болотниковым, — холопа. Это наглядное свидетельство того, что в кризисную эпоху не только верхи, но и низы надеялись захватить власть, посадить на трон справедливого царя из своего сословия.

Всесословная активность характерна не только для политической и социальной борьбы. Активность — общая черта Смутного времени, ярко проявившаяся и в сфере литературы. Роль устного и писаного слова возросла в громадной степени. Победу Лжедмитрия I обеспечило не столько оружие, сколько «подметные письма», умелая агитация, склонившая на его сторону общественное мнение. Воззвания распространяли все правители и претенденты на престол — Василий Шуйский, Тушинский вор, Боярская дума. «Прелестными листами» наводнил Россию польский король Сигизмунд III, рассылавший их от собственного имени и от имени своего сына Владислава, также пытавшегося укрепиться на московском троне. Множество агитационных «грамоток» вышло из лагеря Болотникова. Их поток особенно усилился с началом освободительной войны. «Господа братья Московского государства» (города, Троице-Сергиев монастырь) звали друг друга «быть в одной мысли», «со всею землею стояти вместе заодин и с литовскими людьми битись до смерти».

Грамота — это деловой, канцелярский жанр, смысл которого — в информации о каких-то событиях, в передаче фактов, в запрещении или приказании что-либо сделать. Но грамоты Смутного времени не только информировали, они стремились убеждать, воздействовать не только на разум, но и на душу читателя. Для них характерна повышенная эмоциональность, в принципе чуждая делопроизводству и всегда присущая художественным текстам. Авторы грамот писали ритмической и рифмованной прозой, широко использовали риторические приемы, рисовали картины народных бедствий, включали в тексты «плачи». В итоге информация отодвигалась на задний план, и грамота становилась произведением красноречия, ораторского искусства. Так агитационная письменность Смутного времени подготовила художественное переосмысление деловых жанров — одно из литературных открытий первой половины XVII в.

Всесословная активность проявилась и в расширении круга писателей. Если раньше литературным творчеством занимались главным образом ученые монахи, то теперь за перо берутся миряне разных чинов и состояний — князья, столичные и провинциальные дворяне, администраторы — дьяки и подьячие. Если раньше существовал разрыв между устной словесностью и письменностью, то теперь фольклорные тексты проникают в рукописную книгу. От первой половины XVII в. до нас дошли старейшие образцы раешного стиха, древнейший сборник заговоров, первые списки устно-поэтического «Сказания о киевских богатырях» и песни о Гришке Отрепьеве.

В условиях, когда русское общество распалось на множество партий и лагерей, правительственный и церковный контроль за литературной продукцией стал невозможным. Смутное время — это «бесцензурное» время. «Авторская воля» не зависела от внелитературных факторов. Писатель начинает свободно размышлять о поступках людей, которых он изображает, отказывается от традиционной средневековой схемы «праведник либо грешник», открывает для себя многообразие, сложность, противоречивость человеческих характеров.

В этот период определилась культурная переориентация России. До XVII в. русская литература ориентировалась преимущественно на литературу Юго-Западной Европы (греки, балканские славяне). Теперь главными становятся контакты с Украиной, Белоруссией, Польшей. Одним из следствий Брестской церковной унии 1596 г., которая имела целью окатоличение православного населения Польско-Литовского государства, была эмиграция украинских и белорусских интеллигентов в Москву. В начале века их опыт и знания использовались довольно широко. Они работают на Московском печатном дворе, переводят с греческого и польского. Что касается Польши, с которой Россия вела долгую и изнурительную борьбу, то литературные связи с нею не прерывались и в эти трудные годы. Среди наводнивших Россию поляков были не только авантюристы, жаждавшие легкой наживы: среди них были и высокообразованные интеллигенты. Виднейший польский философ, доктор Себастьян Петрици, приехавший на свадьбу Марины Мнишек и после гибели Лжедмитрия I оказавшийся в ссылке, написал «в пленении московском» стихотворные вариации на темы Горация. В этой книге (она вышла в Кракове в 1609 г.) сотни строк посвящены московским событиям.

В репертуаре переводной письменности польские памятники очень скоро начинают безраздельно преобладать. Польская литература играет роль литературы-посредницы: именно через нее входят в русский обиход темы и персонажи европейской культуры.

«Поворот к Западной Европе» закрепляется в Хронографе 1617 г. Здесь расширены сведения по античной мифологии (они имелись и раньше), пересказаны мифы о Кроне (Хроносе), о борьбе богов и титанов, о Геракле, Персее, Дедале и Икаре, о царе Мидасе и Орфее. Основываясь на польской «Хронике всего света» Мартина Бельского, редактор Хронографа 1617 г. создал главы по истории Польши и Священной Римской империи, поместил сведения о римских папах. Хронограф являл собою образец для подражания, его позиция — это позиция официальной историографии. Обращаясь к европейским материалам, Хронограф своим авторитетом поддерживал процесс европеизации русской культуры.

В 1618 г. Россия и Польша подписали Деулинское перемирие. Патриарх Филарет, отец царя Михаила, вернулся в Москву из польского плена. Главный идеолог по своему сану, Филарет стал и фактическим правителем государства. Его целью было восстановление прежнего идеологического статуса, нарушенного Смутой. Филарет провозгласил изоляционизм, запретив ввозить, хранить и читать не только польские издания, но и книги «литовской печати» — издания единоверных украинских и белорусских типографов.

Однако никакие запретительные указы не могли повернуть историю. Уже не было и речи о всеобщей покорности, о безусловном подчинении. Опыт Смутного времени не пропал даром. Этот опыт, кстати говоря, учитывал и сам Филарет. Его изоляционистская программа кроилась по польскому образцу. Филарет многое перенял у контрреформации, с деятельностью которой познакомился в плену и которая также вела идеологическое наступление, потому что к началу XVII в. позиции католицизма в Польше были сильно подорваны. Протестанты различных толков (лютеране, кальвинисты, ариане) открывали все новые школы и типографии, наводнив Польшу своими сочинениями. Оппозиционное творчество низов также находило доступ к печатному станку: на книжном рынке то и дело появлялись произведения полуфольклорной сатиры, в которых осмеивался и отвергался ханжеский мир официальной культуры. Контрреформация начала поход и против религиозного вольномыслия, и против народной культуры. В 1617 г. епископ Мартин Шишковский опубликовал индекс запрещенных книг. «Контроль над умами» становился реальностью.

Как и контрреформация в Польше, московская патриархия боролась на два фронта. Воздвигая препоны контактам с Западом, Филарет одновременно объявил войну скоморохам — профессиональным носителям народного искусства, их игрищам, песням, смеховым «глумам». По русским источникам скоморохи известны уже с XI в. Православная церковь исстари обличала их «играние и бесовское пение и кощунное глумление» (согласно старинной поговорке, «бог создал попа, а бес скомороха»), но вплоть до XVII в. она терпела скоморохов, не видя в них особой

Опасности. Патриарх Филарет первым перешел от слов к делу, от обличений к прямым гонениям. У московских скоморохов отбирали музыкальные инструменты, складывали на телеги, везли за Москву-реку и там жгли. Репрессии против скоморохов — признак не силы, а слабости церкви, признак того, что церковь стала опасаться «мирской» культуры как идеологического конкурента.

Попытки восстановить идеологическое равновесие не привели ни к застою, ни тем более к движению вспять. Принцип динамизма, принцип постоянных изменений, не только количественных, но и качественных, уже утвердился в русской литературе