ЛИНГВИСТИКА И ФИЛОСОФИЯ: ПАРАДИГМЫ ФИЛОСОФИИ ЯЗЫКА И КУЛЬТУРЫ В ИСТОРИЧЕСКОМ РАЗВИТИИ

1.1.Всякий, кто ставит перед собой цель возможно более глубоко исследовать какую-либо проблему, должен начать с истории вопроса. Сама специфика заявленной темы выводит нас на чрезвычайно сложные проблемы: "язык и мышление", "слово и знание", "имя и сущность вещи", "стихийное и сознательное", "общее и единичное" и т. д. Это, скорее, философские, чем лингвистические вопросы.

Разбирая учения конкретных философов, мы попытаемся не только рассматривать каждого в отдельности, но и постоянно увязывать их учения друг с другом, в конце концов выходя на современное состояние того или иного вопроса. Теоретическая система каждого мыслителя возникает в своем историческом контексте, но актуальность важнейших вопросов философии языка отодвигает исторический контекст на задний план. Именно тогда, по выражению Рассела, история философии становится собственно философией. Важно подчеркнуть, что философские учения не устаревают, подобно физическим теориям. Философские вопросы вечны, важнейшие теории философов недоказуемы и в этом смысле одинаково современны и представляют отнюдь не только исторический интерес. Приведем часть известного перечня неразрешимых философских вопросов из книги Б. Рассела “История Западной философии”: “Разделен ли мир на дух и материю и, если да, то, что такое материя? Подчинен ли дух материи, или он обладает независимыми способностями? Имеет ли вселенная какое-либо единство или цель? Развивается ли вселенная по направлению к некоторой цели? Действительно ли существуют законы природы, или мы просто верим в них из-за присущей нам склонности к порядку?” [Рассел, 1993. С.7].

Рассмотреть какой-либо лингвистический вопрос до конца (например, вопрос о том, что такое общие имена) значит выйти на ту грань доказуемости, которую устанавливает философия. Другая задача нашего обзора – показать приоритет философов в постановке важнейших проблем семантики и культурологии.

Последовательность нашего обзора будет хронологической.
Мы прибегаем к хронологическому принципу изложения, чтобы отчетливее показать последовательную смену парадигм языка. Точнее, следует говорить не о полной замене одной парадигмы другой, а о периодах преобладания определенной парадигмы языка.

1.2. В истории философии мы довольно отчетливо различаем две линии: эссенциалистскую и номиналистскую. Это различие – один из главных вопросов философии. По мнению Джеймса и Юнга, он является едва ли не основным, потому что напрямую связывает мировоззрение с типом темперамента. Современные психологи употребляют термин “темперамент” в более строгом смысле, чем это делал Джеймс. В нашем случае, возможно, более уместен термин “тип личности” или, если говорить еще осторожнее, “тип мышления”. Вопрос о статусе имен решается по-разному, в зависимости от эссенциалистского или номиналистского взгляда мыслителя. С другой стороны, это различие мировоззрений порождает два разных взгляда на материальный и духовный аспекты культуры и их отражение в языке.

Философия, которая, согласно Джеймсу, обусловлена психологией, выражает себя в языке через парадигму языка. Культура и психология также отражаются в вербальных, синтаксических и других формах языка. Мыслители, осознанно или неосознанно, строили цепочку недоказуемых предпосылок, которые служили базой их теорий языка. Мы попытаемся сформулировать эти предпосылки.

Первая, эссенциалистская, линия исходит из следующих положений:

1. Знания, в том числе, языковые, даются человеку a priori, до опыта.

2. Язык первичен по отношению к мышлению, он детерминирует мышление.

3. Язык отражает присущую вещам сущность, мы познаем эту сущность через язык.

4. Общие понятия не могут образовываться произвольно, они отражают общее в самих вещах.

5. Единичное менее важно, чем всеобщее.

6. Местоположение, "локус" истины находится в слове-понятии. Истина непреходяща. Даже если вещи изменяются, высший разум заключает в себе истину, и в этом смысле истина вечна. Она может быть дана человеку через откровение[1]. Истина не постигается при помощи опыта. Ключ к ее постижению есть слово.

Второе, противоположное течение выдвигает постулаты:

1. Знания приобретаются из опыта, a posteriori.

2. Мышление может преодолеть зависимость от языка.

3. Конечная сущность вещей непознаваема. Язык связан с представлениями ассоциативно.

4. Общие понятия произвольны и образуются по договору.

5. Единичное первично, понятие об общем складывается из единичных фактов.

6. Истина есть логическое значение высказываний[2].

Как видим, постулаты (1) и (6) в обеих парадигмах относятся к противопоставлению рационализма и эмпиризма. Все же эти предпосылки тесно связаны. Ниже мы покажем, что одна из двух исходных посылок более или менее жестко подразумевает целый ряд других.

Первая, эссенциалистская, линия идет от Платона и таких его предшественников, как Парменид и Гераклит. В отечественных учебниках и словарях по философии "номинализм" и "реализм" считали двумя точками зрения в средневековом "споре об универсалиях", т. е. общих понятиях. Логические позитивисты и некоторые другие философы, в особенности К. Поппер, считают, что эссенциализм и номинализм гораздо старше средних веков. Платон, говорил, что небесная идея есть прототип всех вещей, единичное – лишь тень этой идеи, идеальная сущность есть реальность, а единичные вещи – лишь отображение реальности, "тени на стенах пещеры". Тем самым Платон уже сформулировал основной тезис эссенциализма: сущность – это то, что должны искать философы. Познание сущности первично по отношению к познанию явления.

Гераклит – еще более “сущностный” философ, чем Платон. Он (Гераклит) говорит, что истинная суть вещей может быть познана через язык, через слово. Слово есть "седалище знаний", по его выражению, слово есть не только выражение истины, но и ключ к ней. Мистики и герменевтики позднее утверждали, что одно лишь толкование священных текстов даст ключ к истине.

Очень примечательно, что Е.М.Верещагин и В.Г.Костомаров в своем очерке "Из истории концепции слова как вместилища знаний" [Верещагин, Костомаров, 1980, с. 267-288] все время апеллируют к этой эссенциалистской концепции и ее наиболее ярким представителям: Платону, Филону, Плотину, Ф.Д.Э.Шлейермахеру, В.Дельтею, М.Хайдеггеру, Х.Г.Гадамеру. В этот ряд можно поставить и А.Ф.Лосева.

Вторая, эмпирическая, линия, пожалуй, идет от греческих атомистов, зачатки номинализма мы находим у стоиков, наиболее яркий номиналист средних веков – В.Оккам, виднейшие представители эмпиризма: Ф.Бэкон, Т.Гоббс, Дж.Локк, Д.Юм, Дж.С.Милль, Б.Рассел, Р.Карнап и др. более или менее явно придерживались номиналистских взглядов. Естественно, что номиналисты больше интересуются именами. Эссенциализм есть философия сущности номинализм – философия именования. Перейдем к более подробному рассмотрению отдельных логических и философских теорий имен.

1.3. Следует подробнее остановиться на платоновской концепции, потому что в диалоге "Кратил" явно или неявно поставлены многие актуальные проблемы языка. Подзаголовок диалога – "О правильности имен". Главный вопрос, решаемый в этом диалоге, это: правильно или неправильно слова именуют вещи? Нужно согласиться с А. Ф. Лосевым [Лосев, 1968, с. 594-614] в том, что основную идею диалога трудно уловить, Платон постоянно отклоняется от основного вопроса. На наш взгляд, за вопросом о правильности имен скрывается целый круг проблем, хотя они четко не сформулированы. На каждый из этих вопросов Платон дает ответ устами Сократа. Его оппонентами выступают два других философа – Кратил и Гермоген[3]. Рассмотрим каждый из этих вопросов в том порядке, в каком они "всплывают" в диалоге.

1. Даются ли имена по договору? Платон отказывается признать договорный характер имен. Невозможно поменять этот договор, так что "для всех человеку имя будет „человек", а для меня „лошадь" и наоборот" (385a) [Платон, 1968, с. 417].

Приведенную цитату можно было бы истолковать в пользу "договорной" теории имен. Однако из всего дальнейшего рассуждения Сократа-Платона явствует, что имена всегда должны быть "правильными", "подходящими", а истинность имени не может зависеть от договора.

2. Произволен ли знак? Можно ли в принципе любому объекту дать любое имя? Естественно для Платона отрицать произвольность знаков. Имена даются не "просто так", а "по закону" (388d) [там же, с. 421].

3. Даются ли имена сознательно или стихийно? "Имена дано устанавливать человеку, но лишь такому, кто владеет этим искусством ... творцу имен". (388e) [там же, с. 423]. Профессия корабельщика – строить корабли, профессия сапожника – шить сандалии, а профессия философа – блюсти истину и справедливость. Из этого следует (хотя Платон прямо не говорит этого), что имена должны даваться мудрейшими философами. Мудрейшие творцы имен, естественно, будут сознательно стремиться к тому, чтобы в имени вещи отражалась ее сущность.

4. Соответствуют ли имена вещам т. е. правильно ли они именуют? Имена могут соответствовать вещам или не соответствовать. Имя "Гермоген" ("рожденный Гермесом") Гермогену не подходит [там же, с. 415]. Имена богов подходят каждому из них, имена героев – более или менее. Споры об этимологии имен занимают очень много места в диалоге [там же, с. 425-450].

5. Соответствует ли эстетическая форма имени его содержанию? Красота и уродство имен не всегда соответствуют красоте и уродству обозначаемых предметов (в эстетическом и моральном смысле).

6. Возможен ли идеальный язык? Идеальный язык – это язык богов, они называют вещи правильно. Люди далеки от этого.

7. Подобны ли имена вещам, подражают ли имена вещам? Языковые знаки не могут зеркально отображать предметы, у них другая форма, они другого цвета. Правильность имен не сводится и к простому звукоподражанию (422d-427d) [там же, с. 467-473].

8. Выражают ли имена истину и ложь? Платон считает само собой разумеющимся, что имена бывают истинными или ложными. Впоследствии стоики отвергли этот тезис, объявив, что истинной и ложной бывает "речь" (предложение), но не имя.

9. Есть ли у имен сущность? У всего существующего есть "сущность" ("эйдос", Аристотель чаще использовал термин "усия"). Имена идут за сущностью, "преследуют" ее.

10. Правда ли, что "все течет"? Можно ли вывести знания из слов? В вопросе о текучести вещей Платон наиболее явно расходится с Гераклитом: "Нельзя говорить о знании, если все вещи меняются, и ничто не остается на месте." (440a) [там же, с. 490]. В отличие от Гераклита и некоторых неоплатоников, Платон говорит, что, хотя слова и могут заключать в себе сущность, ее нужно искать "помимо имен": "Ясно, что нужно искать помимо имен то, что без их посредства выявило бы для нас, какие из них истинны, то есть, высказывают истину вещей" (448d) [там же, с. 488]. Интересно, что средневековые схоласты и герменевтики в этом вопросе ближе к Гераклиту, чем к Платону.

Бросающаяся в глаза особенность этого диалога – его сократический характер. Это проявляется, во-первых, в особенной аргументации. Логические аргументы часто подменяются этическими. В своих доводах он часто апеллирует к добру, злу, благу или вреду. В этом смысле правы те мыслители, которые называли философию Сократа этической [см., напр.: Кант, 1980]. Во-вторых, Сократ больше стремится опровергнуть оппонента, часто вовсе не формулируя позитивную часть. Эта неопределенность дала возможность комментаторам Платона толковать его не столь однозначно.

1.4. Один из таких комментаторов – Аммоний (5 в. н. э.) разъясняет, что возможно два толкования происхождения имен: "по природе" и "по установлению". Теорию имен "по природе" можно понимать двояко:

· имена суть природные отображения вещей, подобно отражениям вещей в воде (мнение Кратила);

· имена не природны, а искусственны и соответствуют вещам подобно живописи или скульптуре.

Если же имена даются "по установлению", то либо по договору между всеми (мнение Гермогена)[4], либо "по закону творцом имен" (мнение Сократа). Аммоний замечает сходство теории "по природе" и теории "творца имен", т. к. "творец" устанавливает имена, сообразуясь с природой вещей. Платоновский Сократ привел собеседников к компромиссному решению, по сути, соединив теории "по природе" и "по установлению".

В письме VI, написанном гораздо позже „Кратила", Платон говорит: „Ничто не имеет прочного имени, ничто не мешает, чтобы то, что ныне называется круглым, было названо прямым и прямое – круглым; и у тех, кто произвели эту перестановку, имена опять не будут менее прочными" [Античные теории, 1936, с. 59]. Эта цитата показывает, что Платон несколько разочаровался в возможностях "законодателей языка".

Думается, что Платон в поздний период творчества был низкого мнения о гармонии в человеческом обществе и языке[5]. Платон, однако, нигде не заявляет о "договорном" характере имен.

Почему для Сократа-Платона так важно ответить на вопрос о природе имен? Для Сократа это вопрос не лингвистический, а нравственный. Если имена даются по договору, то и обычаи народов – всего лишь договор. Как же все-таки научиться поступать правильно? Но если Сократ стремиться пробудить сомнение, то Платон стремиться к порядку. Законы должны соответствовать справедливости, имена – вещам, вещи – идеям. Эйдос – это божественный совершенный образец. Земные вещи – это лишь тени на стенах пещеры или, выражаясь современно, кино, а реальны лишь эйдосы. Платон верил в это не по научным, а по этическим и психологическим основаниям.

1.5. Ученик Платона Аристотель прямо возражает Платону в труде "Об истолковании": "[Имена] имеют значение в силу соглашения, ведь от природы нет никакого имени. А возникает имя, когда становится знаком, ибо членораздельные звуки, хотя и выражают что-то, как, например, у животных, но ни один из этих звуков не есть имя" [Аристотель, 1978, с. 94].

Аммоний подчеркивает мысль Аристотеля, что, хотя имена не могут быть вовсе лишены подобия вещам, все же это искусственно созданное подобие. Затем Аммоний приводит сравнение слов с монетами, приписывая его Аристотелю: "Чеканящий какую-либо иную, новую монету для себя самого будет делать это впустую, как и тот, кто не придерживается речи, принятой, подобно монете" [Античные теории, с. 84]. Это сравнение, как и взгляды самого Аммония – последовательный номинализм[6].

Одно из важнейших отличий концепций Платона и Аристотеля – это отход последнего от крайнего эссенциализма. Общие понятия, по Аристотелю, не существуют без единичных вещей. Вопрос о возникновении общих имен не только лингвистический, но и философский. В короткой формулировке он звучит так: могли бы существовать общие понятия, если бы не существовало ни одного единичного объекта? Например, могло бы существовать понятие о синем, если бы не было ни одного синего предмета? Платон говорит, что такие идеи существуют. Аристотель имеет противоположную точку зрения. Он не считает, что общие имена – это пустой звук, как номиналисты, но настаивает, что общее понятие образуется из единичных впечатлений. Эта промежуточная между эссенциализмом и номинализмом теория иногда называется концептуализмом. Чувственно воспринимаемыми могут быть только единичные вещи. Но язык, состоящий из одних только единичных имен, невозможен. Поэтому единичные впечатления складываются в общие понятия. Точка зрения Аристотеля – это победа здравого смысла, хотя здравомыслие само по себе – не всегда хороший довод в споре философов.

Одной из важнейших мыслей Аристотеля является идея иерархии. Мир есть единство, целое состоит из частей, частное есть ступень к общему. В книге "Об истолковании" он пишет: "Общим я называю то, что по природе может сказываться о многом, а единичным – то, что не может этого: например, человек есть общее, а Каллий – единичное" [Аристотель. Указ. соч., с. 97].

В другой работе, “Категории” Аристотель приводит десять “первичных сущностей”, говоря, что к ним могут быть сведены все остальные. Эта таблица категорий использовалась логиками и философами до конца средних веков:

Нетрудно заметить, что категории в чем-то совпадают с частями речи, точнее с областью значений частей речи. Все десять категорий в конечном итоге свелись к одной – сущности. Но у Аристотеля категории не "сидят рядком на платоновских небесах", как выразился Б. Рассел, а выводятся разумом. В этом и состоит отход Аристотеля от эссенциализма.

Его ученик Порфирий написал комментарии к "Категориям". Наивысшим родом (наиболее общим понятием) по Порфирию является "сущность". Он строит так называемое "древо Порфирия", в котором дает строгую дихотомическую классификацию сущностей. Переход от высшей сущности к единичному у Порфирия таков: субстанция > телесная > одушевленная > животная > человек > Сократ, Платон, Аристотель [Порфирий, 1939]. Переход от высшей к низшей ступени "древа Порфирия" осуществляется путем определений через род и видовое отличие. Например, растение есть живое существо, не чувствующее, человек есть животное, разумное. Человек является наинизшим видом. "Как субстанция стояла на самом верху и являлась родом в высшей мере, так и человек представляет собою вид, за которым уже нет другого вида или чего-нибудь, способного дальше делиться на виды, но за этим видом идут те или другие индивидуальные вещи (Сократ, Платон и вот этот белый предмет)" [Порфирий, 1939, с. 57].

Аристотель, как известно, был основоположником формальной логики. Работы "Категории", "Об истолковании", "Аналитика I", "Аналитика II" и другие позднее были собраны александрийскими учеными в один том, названный ими "Органон", то есть "инструмент" или "система". Один из разделов "Органона" посвящен искусству определений. Классическая форма определения – через род и видовое отличие.

Согласно Порфирию и Аристотелю, определение человека -"двуногое, разумное" или - "разумное, двуногое, без перьев" - неправильно. хотя объем понятия "человек" и входит полностью в объем понятия "двуногое", "двуногое" не является ближайшим родом к "человеку". Понятия "грек" и "философ" не являются ближайшим родом к "Сократу". Очевидно, что от понятия "человек" к указанию "Сократ" можно перейти многими способами: "человек, которого считали мудрейшим в Афинах", "человек, который стал, по мнению многих, мудрейшим в Афинах в V в. до н. э.", "тот, кто известен фразой „Я знаю, что ничего не знаю"" и т. п. Как замечает Ю. С. Степанов, "естественный язык обладает в своем словаре несколькими системами, в каждой из которых соотношение индивида и множества разрешается различно" [Степанов, 1981, с. 72]. Подчеркнем, что Аристотель не выделял СИ в особую категорию.

Эссенциализм Аристотеля проявляется еще в одном важном аспекте – классификации признаков на существенные, внутренне присущие и случайные, которые схоласты позднее назовут акциденциями. Мы коснемся проблемы классификации признаков в свое время. Подчеркнем, что именно от Аристотеля идет многовековое убеждение, что главным для языка является деление признаков на существенные и случайные. Характерные признаки у Аристотеля вообще не обсуждаются.

1.6. Следующим важнейшим этапом в развитии теории имен была стоическая логика. Стоики показали разницу между словами "Гермоген" и "сын Гермеса". Именно они впервые стали различать "имя" и "нарицание" ("онома" и "просегория")[7]: "нарицание – это часть речи, выявляющая единичное качество" [Диоген Лаэртский, 1979, с. 286]. Это определение небезупречно. НИ обозначают не только "качество" (свойство, признак), но и понятие, класс. СИ обозначают не столько качество, сколько сам объект. Но данное разграничение – большой шаг вперед. Простое отождествление НИ с общими именами, а СИ с единичными, как это было у Аристотеля - неверно, говорят стоики. Например, имя "Вселенная" одновременно единичное и нарицательное. Слова "Зенон", "Диоген" – имена собственные, но также и общие для многих. Софисты строили на этом многие из своих парадоксов. Стоики склонялись к тому, что имена разных Диогенов – это разные, случайно совпавшие имена, омонимы. Говорить, что Диоген – многозначное имя, общее для многих, неправильно. Стоики верно указали, что просегории "обозначают", а ономы "выделяют". Выделение и есть, пожалуй, главная функция СИ, то есть, НИ объединяют предметы в классы, обозначая этот класс, а СИ выделяют предметы независимо от класса.

1.7.Другая важная проблема, затронутая стоиками, – это истинность и ложность имен. Поздние софисты утверждали, что "все имена одинаково истинны и одинаково ложны". Стоики были первыми пропозиционалистами, т. е. утверждали, что имена истинны или ложны только в высказывании („лектон"), вообще же они "ни то и ни другое" [там же, с. 288-289]. Точнее было бы сказать, что истина выражается суждением, а не именем, и не всяким суждением, но лишь утверждением или отрицанием. Именно стоики первыми исключили из числа суждений вопросы, обращения, повеления, клятвы, предположения и "мнимые суждения от избытка страсти": "Ах, как прекрасен Парфенон!" Такие суждения считаются в логике неосмысленными. Разумеется, суждение: "Новосибирск – красивый город" осмысленно, только если включить в него пропозициональную установку: "Некто считает (верит, полагает), что Новосибирск – красивый город". Но без такой установки нельзя ничего говорить об истинности этого высказывания.

Стоики были последовательными номиналистами. Слово "есть значащий звук", а "звук есть сотрясение воздуха" [Диоген Лаэртский, 1979, с. 285-286]. Это положение в точности совпадает с мнением средневековых номиналистов (Росцелина и др.). Более того, по свидетельству Секста Эмпирика, стоики уже создали нечто вроде семантического треугольника. "Стоики утверждают, что три элемента соединяются вместе: обозначаемое, обозначающее и предмет, причем обозначающее есть слово, как, например, слово "Дион". Обозначаемое есть сама вещь, выявляемая словом; и мы ее воспринимаем как установившуюся в нашем разуме, варвары же не понимают ее, хотя и слышат слово. Предмет же есть находящееся вне, как, например, сам Дион. Из этих элементов два телесны, именно звуковое обозначение и предмет, одно же бестелесно, именно обозначаемая вещь, словесно выраженное („лектон")". [Секст Эмпирик, 1976, с. 153]. При такой трактовке этого вопроса возникают две проблемы: во-первых, вопрос о статусе понятия, во-вторых, теория индивидных концептов.

1.8. Проблема статуса понятия заключается в следующем: одни ученые по традиции, идущей от средневековой логики и И. Канта, считают понятия "общим представлением (representation per notas communes)" [Кант, 1980, с. 395]. Если вспомнить иерархию "познавательных способностей", построенную Кантом, "представление – ощущение – созерцание – эмпирическое понятие – заключение рассудка – заключение разума" [см.: Кант, 1994], можно сделать вывод, что он считал понятие более низшей ступенью мышления, чем суждение.

Другие ученые [Кондаков, 1975, с. 456] приравнивают "понятие" ко всей совокупности знаний о предмете, т. е. считают его более высокой ступенью мышления, даже "высшей ступенью" [Степанов, 1975, с. 10-11]. Нам кажется, что здесь речь идет о двух разных терминах. По нашему мнению, в чистой семантике следует избегать термина "понятие" из-за такой его неопределенности, заменяя его терминами "сигнификат", "языковой концепт" и "интенсионал".

В т о р а я трудность – это статус так называемых "индивидных понятий". В приведенном примере со словом "Дион" "бестелесное обозначаемое" – это понятие о человеке по имени Дион, т. е. ментальный образ данного индивида. Трудно сказать, что является содержанием понятия "Дион". Зрительный образ в памяти – это не логическая категория.

В современной логике под понятием обычно разумеют понятие об общем, а не понятие о единичном, всякое понятие, по определению, обобщает. Из этого следует основное отличие СИ. В лингвистике принято говорить, что отличительная черта СИ – отсутствие их связи с понятием. Это определение верно, если оговориться, что понятие – это обобщение, а не индивидуализация. При всей своей отдаленности во времени лингвистические теории стоиков (III в до н. э.) удивительно актуальны и современны. К сожалению, эти теории дошли до нас, в основном, из вторичных (процитированных выше) источников.

Контрольные вопросы к разделу 1

1. Коково основное отличие философских вопросов от научных?

2. Что такое номинализм и эссенциализм? Кто основные представаители этих течений?

3. Коковы основные вопросы, затрагиваемые в диалоге Платона “Кратил”?

4. Что означают теории имен по договору и по природе? Почему для Платона так важно ответить на вопрос о природе имен?

5. Что такое сущность по Аристотелю?

6. Каков основной вид логического определения, и каковы его правила?

7. Каки высказывания считаются в логике осмысленными, а какие нет?

8. Что такое семантический треугольник?