II ФОРМИРОВАНИЕ ПАТОЛОГИЧЕСКИХ ЯВЛЕНИЙ В РАЗВИТИИ ОТДЕЛЬНЫХ ПСИХИЧЕСКИХ ФУНКЦИЙ И ПРОЦЕССОВ

Н. А. Бернштейн

РАЗВИТИЕ КООРДИНАЦИИ В РАННЕМ ОНТОГЕНЕЗЕ¹

Обращаясь к рассмотрению развития координации в он­тогенезе, укажем прежде всего, что такое рассмотрение целесо­образно приурочить к трем различным планам. Во-первых, сле­дует рассмотреть естественное развитие моторики индивида так, как оно само собой протекает в детском и отроческом возрасте. Во-вторых, в состав понятия онтогенеза движений входит и ис­кусственная выработка двигательных координации посредством педагогического воздействия, входит то, что обозначается тер­минами «двигательная тренировка» и «выработка двигательных навыков». В-третьих, сама способность к обучению и тренировке тем или иным движениям естественно онтогенетически развивается. То, чему можно научить подростка 13—15 лет, еще недоступно 5-летнему ребенку. Наоборот, то, чему следует учить с 7 лет, уже не дает результатов, если начать обучать этому с 15- или 20-летнего возраста. Рассмотрим последовательно все три плана. Этому рассмотрению нужно предпослать еще одно замеча­ние. Естественный онтогенез моторики складывается из двух рез­ко разновременных фаз. Первой фазой является анатомическое дозревание центральных нервных субстратов, которое, как уже указывалось, запаздывает к моменту рождения и в отношении миелинизации проводящих путей заканчивается к 2—2,5 годам. Вторая же фаза, переходящая иногда далеко за пределы возра­ста полового созревания, — это фаза функционального дозрева­ния и налаживания работы координационных уровней. В этой фазе развитие моторики не всегда идет прямо прогрессивно: в некоторые моменты и по отношению к некоторым классам дви­жений (т. е. уровням) могут происходить временные остановки и даже регрессы, создающие сложные колебания пропорций и равновесия между координационными уровнями, Что именно со­ответствует анатомически этому периоду функционального доз­ревания, еще далеко не выяснено.

¹ Бернштейн Н. А. Физиология движений и активность. М., 1990, стр. 309— 326 .

Veraguth (1921) следующим образом характеризует раннее развитие моторики грудного ребенка. Уже внутриутробные движе­ния, наблюдаемые с шестого месяца беременности, свидетель-:твуют об очень дифференцированной деятельности промежу-гочных (рефлексообразующих) систем спинного мозга. Первые движения новорожденного — дыхание и крик. Когда ребенка в пер-зый раз прикладывают к груди, он уже способен повернуть голову, яща сосок. С этого же момента начинают действовать рефлек-:ы сосания и поворота головы к пальцу, прикасающемуся к щеке.

У грудного ребенка в первые дни после рождения наблюда-зтся еще ряд координированных рефлексов: например, на ще­котание булавочной головкой спинки ребенка, лежащего на жи-зоте, он отвечает либо отодвиганием в сторону от раздражения, шбо резким, распрямляющим спинку сокращением длинных пышц позвоночника (m. erectoris trunci).

Для того чтобы уяснить особенности последующих проявле­ний моторики грудного ребенка, необходимо иметь в виду, что сак кортикальные моторные системы,,так и стриатум к моменту эождения еще не обложены миелином, так что вполне готовы к действию только thalamus, pallidum, а также то, что находится саудальнее них. По «потолковому» уровню новорожденного ^oerster называет его «таламопаллидарным существом», которое многими чертами своего поведения и поз обнаруживает фило­генетическое происхождение от обезьяноподобных предков. (Только в результате созревания стриатума первоначальная пал-шдарная функция — типа карабкания — оттесняется, тормозит-:я, и от нее сохраняются благодаря механизмам избирательно­го торможения одни лишь целесообразные элементы. Обуздан­ный этим путем паллидум включается уже и на службу моторики ззрослого человека» (Foerster).

Попутно, если речь зашла об обуздании и торможении пал-шдума, надо сказать, что не раз отмечалось бесспорное сход-:тво движений грудного ребенка с патологическими движения­ми так называемого атетоза (Meynert, Freud, Spatz, 1927). Это :ходство, несомненно, связано с,тем, что при атетозе вследствие торажения стриатума происходит «высвобождение связанных в норме фило- и онтогенетически низовых двигательных механиз­мов» (Есопогао), приводимых в действие паллидумом.

Грудной ребенок продолжает оставаться таламопаллидарным :уществом в течение всего первого полугодия своей жизни. В этом 1ериоде ему присущи «массовые, недифференцированные движе­ния автоматического и защитного характера» паллидарного проис­хождения (Гуревич, 1930). «В первые месяцы жизни у ребенка

преобладают обхватывающие и хватательные рефлексы, как у обезьян», «примитивные двигательные реакции, которые у взрос­лых затормаживаются и выявляются лишь при патологических условиях: сюда относятся мезэнцефалические рефлексы Магну­са (Lage- und Bewegimgsreflexe)». При этом бывают «массовые двигательные реакции, иногда с характером, напоминающим эле­менты лазания и обхватывания, элементарные выразительные движения [недифференцированные реакции страха (Peiper, 1932)], симптомы Бабинского и Моро, супинационное положение ног, которое лишь постепенно превращается в дорсальную и план-тарную флексии, атетоидные движения и т.п.» (М. О. Гуревич).

Veraguth отмечает в этом же периоде то, что он называет «Strampelbewe-gungen» (брыкательные движения): ротацию плеч внутрь, чередующиеся сгибания и разгибания в тазобедренном и коленном сочленениях. Эти двигательные синергии часто свя­заны с движениями в дистальных суставах, с хватательными дви­жениями рук и интенсивной игрой пальцами ног. Пути, по ко­торым вызываются эти движения, рубро- и вестибуло-спиналь-ные, т. е. низовые экстрапирамидные. В качестве вызывающих раздражений возможны уже раздражения проприоцептивные, обусловливаемые небольшими смещениями центров тяжести ча­стей тела.

В раннем послеутробном периоде человека отсутствует один переломный момент, который очень характерно проявляется у млекопитающих, рождающихся слепыми. У новорожденных котят, щенят и т. п. до открытия глаз совершенно отсутствует суборди­национная регуляция хронаксий и тонуса: это ярко проявляется в их медленных, дрожащих телодвижениях на расползающихся в стороны лапах. Хронаксий мышц конечностей держатся в те­чение этого времени на чрезвычайно высоком уровне. Момент прозревания сопровождается скачкообразным включением ме­ханизмов субординации, столь же быстрым снижением мышеч­ных хронаксий до их нормальных значений (А. А. Уфлянд) и вклю­чением в рефлекторную деятельность проприоцептивнои чувстви­тельной системы, до того неработоспособной.

Сравнительно позднее вступление в работу проприоцепто-рики, происходящее у ребенка, — это проявление еще одного про­тиворечия между онто- и филогенезом, где проприоцептивная рецепторика (в некоторых ее подвидах) принадлежит к числу древнейших рецепторных качеств.

Нельзя не отметить здесь однин чрезвычайно выразитель­ный пример, характеризующий развитие одной из простейших моторных функций в раннем онтогенезе, а именно схватывания

предмета. В первые же недели жизни ребенок способен сгиба-тельными движениями пальцев зажать в руке предмет, подсу­нутый ему в ладонь и раздраживший ее тактильные окончания. С 4—5-го месяца жизни начинаются попытки схватывать пред­мет, воспринятый зрительно (например, яркую игрушку, подве­шенную в поде зрения). Эти попытки выглядят как очень раз­литые, иррадиированные и беспорядочные синкинезии, как не­что вроде бурных вспышек барахтанья, при которых приходят в качательное, чередующееся движение все четыре конечности и в которых участвует мускулатура и лица, и шеи, и туловища. Такой приступ иррадиированнрго двигательного возбуждения может привести к тому, что ладонь случайно столкнется с же­лаемым предметом и удачно захватит его, тогда на этом все и заканчивается. Если же такого удачного исхода не последует, вспышка иссякает сама собой, чтобы через 10—20 секунд сме­ниться подобным же приступом. На втором полугодии жизни сквозь подобные гиперкинетические взрывы начинают прояв­ляться, чередуясь с ними, однократные простые целевые дви­жения одной ручки за предметом, сперва неточные, атактичес-кие, с частыми промахами, а в дальнейшем все более и более адекватные. Суррогатные синкинетические вспышки предыду­щей стадии не превращаются в эти целесообразные движения, а, чередуясь, постепенно изживаются и вытесняются ими.

Первая из описанных фаз развития движения схватывания — сжатие кулачка в ответ на тактильное раздражение — протека­ет, по-видимому, по типу более или менее беспримесного спи-нального рефлекса. Вторая, гиперкинетическая фаза — образчик типичного таламопаллидарного движения уровня В. Наконец, пос­ледняя фаза однократного движения одной руки — это проявле­ние деятельности уровня пространственного поля, постепенно дозревающего к этому времени анатомически. Таким образом, рассмотренный нами пример отчетливо показывает, как двига­тельный процесс определенного смыслового назначения подни­мается в раннем онтогенезе снизу вверх по уровням построе­ния, по мере их анатомического, созревания, вплоть до того уров­ня, на котором этот процесс будет происходить и у взрослого индивидуума.

Схватывание видимого предмета 5—6-месйчным ребенком продолжает совершаться с описанными иррадиациями и гипер-кинезами и тогда, когда движение вкладывания в рот предмета, находящегося в руке, выполняется уже вполне координированным, простым и однократным флексорным движением. По-видимому, это объясняется тем, что движение руки ко рту с предметом

или без него соответствует по направлению естественному вле­чению ребенка, в то время как для схватывания и присвоения себе предмета, подвешенного в поле зрения, необходимо сде­лать противоречащее примитивному влечению экстензорное дви­жение от себя, что значительно труднее и удается позже.

П. П. Блонский в книге «Психологические очерки» (изд. «Но­вая Москва», 1927} приводит переработанную им метрическую шкалу Kuhlmann, характеризующую нормальный ход моторного развития ребенка. Шкала эта в части, относящейся к самым ран­ним возрастам, несомненно, близка к действительности и, кро­ме того, представляет интерес потому, что очень наглядно пока­зывает, как постепенно повышаются координационные уровни психомоторных приобретений ребенка. Приводим здесь первую часть этой шкалы,' сопровождая ее разметкой уровневой при­надлежности указанных в ней движений и действий (таблица).

5—6 месяцев послеутробной жизни — очень важный пере­ломный момент в моторике грудного ребенка. В это время (более или менее одновременно) заканчивается анатомическое созре­вание двух важнейших систем — обкладываются миелином и всту­пают в работу: 1) группа красного ядра с подходящими к этому ядру путями, обеспечивающая функцию низового уровня Л па-леокинетических регуляций, и 2) стриатум (и его эфферентные пути к паллидуму), являющийся субстратом нижнего подуровня пространственного поля С1.

Подведем итог главным функциональным приобретениям, которые обусловливаются этим морфологическим обогащением. В отношении статики к началу второго полугодия жизни ребе­нок обретает позу. До этого времени туловище его, тяжелое и неподвижное, лежало на спине, а присоединенные к нему ко­роткие и слабые конечности совершали лишь всевозможные бры-кательные движения бесцельно, без полезной нагрузки, и не было ничего, что объединяло бы их движения между собой. Стриатум (и содружественно с ним дозревающая система красного ядра) дает возможность принять позу — сидеть, садиться, ложиться, поворачиваться на живот, а несколько позднее стоять и вста­вать. При вставании используется вначале довольно сложный механизм того, что Schaltenbrand называет четвероногим синд­ромом (quadrupedales Syndrom}: поворачивание со спины на жи­вот, вставание на четвереньки, выпрямление колен, все еще на четвереньках, наконец, вставание на ноги (см. таблицу). Более взрослые обычно встают со спины, просто сгибая тазобедренные суставы и поднимая туловище. Грудному ребенку этот прием не­доступен из-за слишком большой относительной легкости его ног.

Таблица

Моторное развитие ребенка (по П. П. Блонскому)

Это обретение активной, целесообразной позы, конечно, це­ликом опирается на правильную* рефлекторную тонизацию всей шейно-туловищной мускулатуры, т.е. в конечном счете на пра­вильное функционирование проприоцептивного рефлекторного кольца. Известную роль играет, несомненно, и прогрессивное анатомическое развитие скелета и мышц конечностей.

В динамике можно определить наступающие в это время из­менения— переход от синкинезий к синергиям. Синкинезии — это одновременные движения, лишенные смысловой связи и у взрослого всегда патологические; синергии — это содружественные

движения или их компоненты, направленные к совместному раз­решению определенной двигательной задачи. В первом полуго­дии уже само положение ребенка не позволяло ему ничего, кроме разрозненных, бесцельных движений конечностей. Позднее ту­ловище из мертвого груза становится органом подвижной опо­ры движения, и конечности начинают работать с нагрузкой как упоры. Хотя определение новорожденного как «таламопаллидар-ного существа» (Foerster) в общем верно и таламопаллидарный уровень у него дееспособен к моменту рождения, но пригодных на что-либо синергии от паллидума (хотя и монополиста по си­нергиям) в этом первом периоде жизни получается мало. Дело в том, что до созревания группы красного ядра этот уровень имеет в своем распоряжении лишь скудные и непрямые выхо­ды к клеткам передних рогов.

Вступающий в работу вместе с нижним подуровнем простран­ственного поля руброспинальный уровень тонических регуля­ций дает возможность правильно функционировать вестибуляр­ным аппаратам уха — отолитовым и лабиринтным. Это позволя­ет ребенку поддерживать динамическое равновесие при сидении, вставании и поворотах, в свою очередь, регулирует его мышеч­ный тонус и приводит к зачаткам активного, синтетического по­знавания ребенком сначала пространственных очертаний соб­ственного тела, а затем и окружающего пространственного поля.

Наконец, в это же переломное время намечается прогресс и в области звуков. Язык и голосовой аппарат —- это инструмент, на котором в онтогенезе по очереди упражняются все коорди­национные уровни. Таламопаллидарный уровень синергии, с ко­торым ребенок родится на свет, в состоянии извлечь из него одни лишь невыразительные звуки: бурчание, гуление с лишен­ным смыслового значения звуком «агу» и т. д. В этом возрасте ребенок не умеет плакать, а может только кричать. Мимики точно так же совершенно нет, если не считать гримас — синкинезий, производимых свободной игрой мышц и ничего не выражаю­щих. Стриатум вызывает две важнейшие звукоиздавательные и мимические синергии — смех и плач. Появляется выразитель­ная мимика, отражающая элементарные эмоции удовольствия, страдания, испуга, интереса, гнева². Последующее включение

Интересна параллель с филогенезом, обнаруживающая и в этой области отсутствие точного параллелизма. У птиц (потолочный моториум-стриатум} нет мимики и маловыразительных звуков. У млекопитающих, у которых сформировалась пирамидная система, появляется то и другое, но, как у человека, за счет экстрапирамидной системы. Похоже, что для реализации мимики необходимо, чтобы осуществляющий ее уровень не был потолоч­ным у данного животного (сравнить, например, паллидарное пение птиц).

пирамидного, верхнего, подуровня пространственного поля дает (забегаем несколько вперед) все еще нечленораздельные, но уже целевые звуки, отражающие требования. Наконец, созревание премоторных полей и системы уровня предметного действия даст возможность на втором году жизни произносить первые осмыс­ленные слова: «мама», «дай» и т. д.

Все второе полугодие жизни протекает при постепенном фун­кциональном дозревании уровня пространственного поля с уже начавшим работать нижним стриальным подуровнем и с постепен­ным внедрением пирамидных механизмов верхнего подуровня, которые вытесняют старые паллидарные суррогаты. С точки зре­ния моторики второе полугодие является прелокомоторным пе­риодом; это подготовка к ходьбе и к бегу, причем в качестве суррогата широко используется ползание. Для того чтобы пояс­нить сущность этой подготовки к локомоциям, необходимо ука­зать, что законченная иннервационная структура ходьбы и бега включает содружественную работу всех координационных уровней построения. От руброспинального уровня (в кооперации с мозжеч­ком) идут механизмы: 1) динамического распределения тонуса; 2) реципрокной иннервации, прямой и перекрестной; 3} вести­булярной регулировки равновесия. Таламопаллидарный уровень обеспечивает основную, громадную синергию ходьбы, включа­ющую в ритмизированной последовательности почти все 100% скелетной мускулатуры тела. Стриальный подуровень приспо­собляет обобщенную, еще не отнесенную к внешнему реальному пространству паллидарную синергию к фактическим условиям ходьбы: к фактуре и неровностям почвы, ступенькам, наклонам, канавкам и т. п. Наконец, верхний пирамидный подуровень про­странственного поля наслаивает на этот уже вполне реальный и целесообразный акт передвижения то, что придает ему не­посредственно целевой характер, т. е. определенные задания: пройти туда-то, по дороге обернуться и взять то-то, бросить с разбега мяч или гранату и т. п.

Опираясь на это расчленение, легче ориентироваться в той интенсивной подготовительной работе, которая совершается в пре-локомоторном втором полугодии в двигательной сфере ребенка.

Еще до окончательного вытеснения кажущихся нам бесцель­ными брыкательных движений (Strampelbewegung) у ребенка развиваются столь важные для локомоции основные движения, участвующие в сидении и стоянии. Эти движения связаны с ра­ботой стабилизаторов для равновесия всего тела. В этом перио­де тело приучается удерживать и нести всю свою массу над минимальными поверхностями опоры. Для интеграции этих урав-

новешивающих движений необходимы процессы, выполняемые экстрапирамидной системой, особенно вследствие передаваемых ею импульсов вестибуломозжечковой системы (Veraguth, 1921).

В этом самом раннем периоде освоения ходьбы ребенок стал­кивается с рядом добавочных, чисто антропометрических зат­руднений, исчезающих в более позднем возрасте. Нижние ко­нечности его, в частности тазобедренная мускулатура, очень сла­бы. Сами ноги коротки и вдобавок полусогнуты вследствие незакончившегося формирования поясничного лордоза. Поэто­му общий центр тяжести тела, оттягиваемый кверху относительно очень тяжелыми туловищем и головой, располагается, даже в абсолютных цифрах, более высоко над тазобедренной осью, чем у взрослого. Это создает очень большую тяжесть верхней части тела по отношению- к тазобедренной оси и при слабой мускула­туре вызывает беспрестанные подгибания ножек вследствие от­клонения тела тазом назад. Недаром годовалый ребенок так ча­сто падает на ягодицы. Относительно меньшие, чем у взросло­го, опорные площадки подошв также создают добавочные трудности. Все наблюдения за осваивающим ходьбу ребенком доказывают, что он испытывает в основном два затруднения: под­держание равновесия и борьбу с тяжестью верхней части тела по отношению к тазобедренной оси.

Далее для локомоции необходима как предпосылка извест­ная надежность работы промежуточных систем: тонкая балан­сирующая игра мышц стопы при стоянии, шагательная пере­крестная синергия (stepping) и т.д.—все то, что можно было бы объединить под названием руброспинальных (у кошки и со­баки чисто спинальных) автоматизмов. Дальше следуют высоко-дифференцированные регуляции мозжечка, также транслируе­мые через красное ядро: борьба с силой тяжести, умение целе­сообразно перемещать общий центр тяжести тела, установка и движения туловища и рук в гармонии с движениями ног и т. д. Все перечисленные приобретения указывают на достигаемый к этому времени высокий уровень регуляций с мозжечка и крас­ного ядра.

Амплитуды и темп локомоторных движений, как утверждает не раз уже цитировавшийся Veraguth, в самом основном обус­ловливаются экстрапирамидными ядрами, импульсы которых передаются через красное ядро и руброспинальный пучок. От этих же центров исходит и выразительная слагающая локомо­торных движений, их аффективно обусловленная нюансировка, исходит все то, что исчезает после перенесенного летаргичес­кого энцефалита.

Настоящая двуногая локомоция развивается к началу 2-го года жизни. «До этого времени, помимо недоразвития нервных аппаратов, мускульная система нижних конечностей и даже их вес Сравнительно с весом всего тела слишком недостаточны для поддержания статики. В возрасте 1—2 лет отмечаются неуклю­жесть и неустойчивость движений, зависящие от недостаточной дифференцировки и отсутствия необходимой регуляции тонуса. У детей этого возраста налаживаются выразительные и защит­ные движения и начинают появляться обиходные движения. Та­ким образом, стриальные функции в их статических и кинети­ческих проявлениях достигают значительного развития, пирамид­ные же функции развиты еще очень слабо, движения крайне неточны, наблюдается масса синкинезий. Положение тела ха­рактеризуется наличием некоторого лордоза» (М. О. Гуревич).

Локомоция ребенка 2-го года жизни — это не ходьба и не бег, а нечто еще не определившееся и не дифференцированное (Попова, 1940). Дивергенция бега от ходьбы начинается не ранее чем на 3-м году жизни. Сложной биодинамической структуры ходьбы, свойственной взрослому, еще совершенно нет у начи­нающего ходить ребенка. Вместо обширной гармонической сис­темы импульсов, заполняющих в неизменном порядке и конфи­гурации силовые кривые звеньев ноги взрослого на протяже­нии одного двойного шага, у 12—18-месячного ребенка имеются только два взаимообратных (реципрокных) импульса (один пря­мого, другой попятного направления), совпадающих с тем, что наблюдается, например, при шагательном рефлексе (stepping) у децеребрированной кошки. Эта стадия так называемого иннер-вационного примитива длится около года, т. е. примерно до на­чала 3-го года жизни.

Полный комплект динамических волн ходьбы накопляется очень медленно, заполняясь только к 5 годам. Весьма постепен­но отдельные элементы силовых кривых переходят из группы непостоянных элементов, встречающихся* не при каждом шаге и имеющих тенденцию пропадать при увеличении темпа ходь­бы, в категорию элементов, постоянно появляющихся при мед­ленных темпах, и, наконец, в группу безусловно постоянных. Та­ким образом, постепенное появление и закрепление новых струк­турных элементов не находится ни в какой связи с выработкой элементарной координации и равновесия при ходьбе; в 3—4 года ребенок не только уже давно безукоризненно ходит, но и бегает, прыгает на одной ноге, катается на скутере или трехколесном велосипеде и т. п. Это значит, что механизмы координирования всевозможных видов локомоций и поддержания равновесия

выработаны к этому времени давно и прочно. Те структурные элементы, о которых идет речь, имеют, очевидно, иное значение и связаны с более тонкими деталями двигательной координа­ции. С точки зрения нервной структуры ходьбы характеризуе­мые динамические элементы отражают сложную синергетичес-кую работу таламопаллидарного уровня. Как видно из изложен­ного, их выработка запаздывает на целые годы по сравнению с анатомическим созреванием не только паллидума, но и стриа-тума и пирамидной системы.

Дальнейшие циклограмметрические наблюдения Т. С. Попо­вой (данные о биодинамической эволюции ходьбы и бега, заим­ствованные из очень содержательных ее работ) показывают, что развитие динамической структуры ходьбы протекает в онтоге­незе отнюдь не по -кратчайшему пути. В период примерно меж­ду 5 и 8 годами имеется иногда огромное перепроизводство ди­намических волн в силовых кривых ноги при полнейшей бес­форменности этих кривых. После 8 лет эти «детские» элементы один за другим проходят обратное развитие, а кривые понемногу приобретают те характеристические формы, которые присущи им у взрослого человека. Очень правдоподобно, что этот пере­избыток волн в каком-то отношении сродни паллидарным ги-перкинезам, хотя и проявляется в несколько ином плане. Инво­люция этих лишних волн, сопряженная с превращением кри­вых из бесформенных зубчаток в типические конфигурации, является результатом того избирательного, оформляющего тор­можения со стороны стриатума, по поводу которого мы уже ци­тировали выше мнение Foerster. Как было показано нами в дру­гой работе (Исследования по биодинамике ходьбы, бега, прыж­ка. М.: ЦНИИФК, 1940), упрощение форм силовых кривых и ликвидация «детских» избыточных элементов в них обусловли­ваются в биодинамическом отношении переходом к более со­вершенным способам борьбы с реактивными силами, которые возникают при движении в многозвенных системах конечнос­тей и сбивают его с правильной траектории. Более чем вероят­но, что такой переход к более экономичному и тонкому способу координирования связан с вступлением в работу более высоко организованного центрально-нервного анатомического субстра­та и более дифференцированного функционального уровня.

Еще одно крайне характерное явление, связанное с эволю­цией детской ходьбы, которое наблюдала Т. С. Попова, заслужи­вает краткого упоминания. В силовых кривых ходьбы детей от 1,5 до 3 лет имеется дзета-волна, величина которой тесно и от­четливо связана с длиной шага. Эта волна является совершенно

4QQ

явным коррекционным импульсом, направленным к выравнива­нию длины последовательных шагов. В более позднем детстве эта закономерная компенсационная изменчивость дзета-волны совершенно исчезает, нет ее и в кривых ходьбы взрослого. Между тем стойко постоянная длина шага выдерживается и у старших детей, и у взрослых гораздо стабильнее, чем у детей 2—3 лет, о которых здесь идет речь. Более точные количественные наблю­дения показали, что у старших детей длина шага определяется основным прямым силовым импульсом эпсилон (предшествую­щим дзете) прелиминарно, заранее. Маленький ребенок еще не способен к подобному предвосхищающему планированию своих импульсов, но уже способен к внесению в них вторичных мет­рических коррективов типа детской дзеты. Этого, в свою оче­редь, еще не в состоянии сделать годовалый ребенок, у которо­го и высота дзеты лишена какой-либо закономерности, и длина шага очень резко вариативна.

Биодинамическая дивергенция бега от ходьбы начинается не ранее 3-го года жизни с организации полетного интервала, ко­торого вначале совершенно нет. Заслуживает внимания то, что беговая перестройка становится заметной в кривых вертикаль­ной слагающей раньше, чем в кривых продольной. Нами было отмечено, что вертикальная динамика ходьбы и бега тесно свя­зана с интегральной динамикой всего тела и отражает в основ­ном его борьбу с силой тяжести, тогда как продольная динами­ка конечностей отражает по преимуществу иннервационную структуру движения самих конечностей. Таким образом, тот факт, что перестройка первоначально происходит в вертикальной и лишь значительно позднее в продольной слагающей, свидетель­ствует о том, что перестройка эта вызывается внешними, био­механическими причинами, тогда как иннервационные пере­стройки возникают, по-видимому, вторично, в порядке отклика на требования биомеханической периферии. Центральная дивер­генция является уже следствием периферической.

Попутно с упомянутыми более или менее тонкими иннерваци-онными изменениями происходит и результативное, биодинами­ческое усовершенствование детского бега. Длина шага неуклонно растет: на 5-м году она удваивается, на 8-м утраивается, к 10 го­дам в спринте становится почти в 4,5 раза больпге по сравнению с длиной шага ребенка, едва начинающего бегать. Разумеется, длина ног не увеличивается в такой же прогрессии, так что в основ­ном увеличение длины шага обусловливается возрастанием угло­вых амплитуд движений в ножных суставах, а также увеличением длины полета. Средняя скорость бега также неуклонно растет:

в возрасте 3—4 лет она удваивается, к 6 годам становится втрое больше, а к 10 годам — впятеро больше. К этому возрасту ско­рость бега достигает 5,75 м в секунду (около 20,7 км/ч) и стано­вится вчетверо больше скорости ходьбы.

Следующая возрастная ступень после первичной выработки локомоций, относящаяся к окончанию 2-го и ко всему 3-му году жизни, является периодом анатомического завершения созрева­ния всех высших моторных систем ребенка. В этом периоде у ребенка появляются и начинают резко возрастать как по коли­честву, так и по степени успешности выполнения движения уров­ня предметных действий. К этой группе двигательных актов от­носятся по преимуществу действия двух категорий: собственно предметные, т. е. манипуляции с вещами, и речевые. Что каса­ется предметных действий в прямом смысле, то ребенок обуча­ется ряду актов самообслуживания, умело обращается с игруш­ками, воздвигает постройки из кирпичиков, лепит песочные пи­роги, начинает рисовать карандашом. Овладевать речью ребенок начинает, как правило, в третьем полугодии жизни. Речь и ее развитие составляют, однако, столь обширную и самостоятель­ную проблему и ей посвящена столь обильная литература, что мы не будем затрагивать ее в настоящем очерке.

Что касается общего стиля моторики подрастающего ребен­ка, то, как справедливо отмечает М. О. Гуревич, в противополож­ность увальням-двухлеткам «дети 3—7 лет отличаются подвиж­ностью и грациозностью, у них хорошо развита способность к передвижениям и выразительным движениям. Однако двигатель­ное богатство детей этого возраста бывает лишь при свободных движениях и совершается за счет точности. Стоит заставить ре­бенка производить точные движения, как он сразу начинает утом­ляться и стремится перейти к играм, где движения свободны. Неспособность к точности зависит от недоразвития корковых механизмов и от недостатка выработки формул движения. Та­ким образом, в этом возрасте преобладает выразительная, изоб­разительная и обиходная моторика. Кажущаяся двигательная не­утомимость ребенка связана с тем обстоятельством, что он не производит продуктивных рабочих движений, требующих точнос­ти и преодолевания сопротивления, а следовательно, и большей затраты энергии. При обиходных, а тем более при выразитель­ных и изобразительных движениях, почти не связанных с сопро­тивлением, движения совершаются естественно, т. е. начинают­ся, проходят и заканчиваются соответственно физиологическим и механическим свойствам двигательного аппарата в соответ­ствующем темпе и ритме, с плавными, мягкими переходами от

сокращения отдельных мускульных групп к их расслаблениям и обратно. Отсюда грациозность детских движений. В частно­сти, темп, ритм, иннервация и денервация движения и другие стриальные функции уже хорошо развиты в этом возрасте; на­чинают развиваться и корковые механизмы, уменьшается коли­чество синкинезий, но сила движений довольно мала» (М. О, Гу-ревич),

О развитии детской моторики в последующем периоде имеется значительно меньше точных наблюдений, поэтому мы коснемся данного периода вкратце, обрисуем лишь в немногих словах: 1) развитие графики и 2) общую типовую картину функциональ­ных сдвигов в пропорциях и соотношениях координационных уровней.

Акт письма (скорописи) в его сформированном виде отлича­ется еще большей сложностью координационного построения, чем локомоции: недаром и его расстройства при очаговых по­ражениях мозга так разнообразны. Уровень палеокинетических регуляций (уровень красного ядра) создает, во-первых, общий тонический фон пишущей конечности и, разумеется, всей рабо­чей позы, во-вторых, основную вибрационную, колеблющуюся иннервацию мышц предплечья (пронаторов и супинаторов, а так­же флексоров и экстензоров запястья и пальцев), Эта вибра­ция, как и все вибрации, создаваемые этим уровнем, монотон­на, безукоризненно ритмична и протекает по почти чистой си­нусоиде — элементарнейшей изо всех кривых колебательного процесса. Уровень синергии обеспечивает плавную округлость движения и его временной узор; округлость эта получается по­средством создания очень тонкой, но прочной синергии всей мускулатуры предплечья и кисти, дающей неощутимо постепен­ные переливы напряжений из одних мышц в другие. Эту груп­пу координационных свойств, обеспечиваемых таламопаллидар-ным уровнем, можно с удобством наблюдать, пользуясь тем, что навыки и двигательные фоны, протекающие на уровне синер­гии, совершенно не поддаются переключению на другие конеч­ности или даже на другие пункты той же самой конечности. Все же двигательные компоненты, реализуемые стриальным под­уровнем и кортикальными уровнями, наоборот, с большой лег­костью допускают подобное переключение: тут^ проявляется то, что получило в нервной физиологии наименование «пластично­сти нервной системы». Поэтому, наблюдая процесс письма и изменения почерка при писании (без предварительной трени­ровки) левой рукой, кончиком ноги или подбородком и т. п., мы с полной ясностью можем расчленить, что именно имеется в

акте письма от таламопаллидарного уровня и что от уровней вышестоящих. Как правило, вся общая физиономия почерка со­храняется при таких переключениях полностью, но округлая плавность движений и буквенных очертаний, составляющая ха­рактерную черту скорописи и являющаяся ее непосредствен­ной причиной, целиком исчезает и заменяется затрудненной мед­лительностью движений и угловатостью буквенных очертаний, напоминающих письмо младших школьников.

Стриальный подуровень С1 вносит в акт письма те же эле­менты процессуального приспособления к пространству, кото­рые mutatis mutandis составляют долю участия этого уровня в ходьбе: осуществление движения., кончика пера или карандаша по поверхности бумаги, вдоль линеек (действительных или во­ображаемых), квалифицированную хватку и держание орудия письма и т. д. Участие верхнего подуровня пространственного поля — его пирамидного агрегата С2 — определяется труднее. На его долю достается (насколько можно в настоящее время су­дить об этом на основании наблюдений над пирамидными вы­падениями в клинике) осуществление геометрической части пись­ма — выполнение очертаний букв и соблюдение существенной особенности почерка, т. е. геометрического соответствия выпи­сываемых букв некоторым общим стандартам данного индиви­да, которые повторяются им одинаково при всех масштабах пись­ма и при разнообразнейших рабочих позах (например, когда он, сидя, водит пером по бумаге или, стоя, мелом по доске и т.п.). Эти характерные свойства почерка сохраняются, как уже упо­миналось, при переключении на любую другую конечность.

Еще одна техническая подробность акта письма, которая обычно ускользает от внимания наблюдателя, но имеет перво­степенное значение, осуществляется, судя по всему, обоими под­уровнями пространственного поля. То сложное движение по плос­кости, след которого закрепляется на бумаге и является требуе­мым результатом акта письма, должно представлять траекторию кончика пера или карандаша. Для того чтобы эта точка, отстоя­щая на несколько сантиметров от кончиков пальцев, могла про­делать требуемое движение во всех подробностях с точностью, исчисляемой десятыми долями миллиметра, как при письме, так и при рисовании, другие пункты сложной кинематической цепи руки, держащей перо, должны выписывать в пространстве со­всем иные и не менее точные траектории. Как показывают точ­ные циклограмметрические наблюдения движений письма и их анализ, даже ближайшие к острию пера кончики пальцев со­вершают движения, следы которых не плоскостны и сильно

отличаются по конфигурации от следа пера, т. е. от написанно­го. Еще более далеки от этой конфигурации траектории, напри­мер, пястно-фаланговых сочленений кисти: в этих траекториях уже совершенно невозможно угадать написанный текст.

Таким образом, ни одна точка живой конечности не выпи­сывает в пространстве ни одной буквы, а только резко, хотя и закономерно, искаженные их видоизменения (анаморфозы). При этом исследуемый не имеет, как правило, никакого осознанного представления о том, как выглядят выводимые его пальцами изу­родованные производные от буквенных знаков. Вот эту-то пере­шифровку выполняет в норме координационный уровень про­странственного поля, и (мы забегаем здесь вперед) усвоение ее как автоматизированного навыка представляет собой одну из наибольших трудностей при изучении ребенком письма.

Наконец, уровень действий, анатомические субстраты кото­рого в коре большого мозга включают известные клиницистам «центры письма» (вызывающие при поражениях синдромы аг­рафии), осуществляет уже смысловую сторону письма. Для него буквы — не геометрические конфигурации, а смысловые схемы, ассоциированные и с их звуковыми алфавитными образами, и с начертательными образами слов. Если уподобить работу двух низовых уровней Л и В (руброспинального и таламопаллидарно -го) работе основного генератора радиостанции, испускающего монотонную «несущую частоту» электромагнитных колебаний, то работа уровня действий D окажется очень похожей на то, что делают с этими монотонными колебаниями токи из радиовеща­тельной студии. Эти токи модулируют колебания соответствен­но сложной и аритмической смысловой связи речи диктора, му­зыкальной передачи и т. д. Именно таким порядком смысловой уровень D модулирует плавные, однообразные тонически-синер-гические качания кисти и пальцев, меняет то тут, то там их ам­плитуды и очертания и вяжет из них буквы и слова. Нет ника­кого сомнения в существовании и влиянии на акт письма кор­тикальных уровней, еще более высоких, чем Д и обозначаемых нами в их совокупности буквой .Б. Их существование обнаружи­вается и доказывается разнообразием форм патологических на­рушений смысловой части письма (выпадений, персевераций, параграфий и т.д.) при различным образом локализованных по­ражениях головного мозга. Мы не будем касаться их здесь, так как, поднимаясь постепенно по лестнице уровней» мы неощутимо попадаем с ними в область психологии. Представление о психо­моторной структуре письма, получаемое из предыдущего изло­жения, сможет помочь нам проследить в кратких чертах разви-

тие письма у ребенка и извлечь из характеристики этого раз­вития некоторые обобщающие указания.

Прежде всего нужно отметить существенное отличие меж­ду обрисованным выше развитием акта схватывания предмета и процессом освоения письма. Потребность в схватывании воз­никает с первых же недель жизни ребенка, когда анатомичес­кое развитие завершено только для субстратов самых низших уровней. Поэтому акт схватывания вначале осуществляется сур­рогатно, с помощью наличных координационных ресурсов, а в дальнейшем неукоснительно передвигается снизу вверх по уров­ням, по мере их поочередного дозревания, пока, наконец, не до­ходит до того наиболее адекватного этому движению уровня, на котором ему суждено остаться на всю жизнь. С письмом про­исходит иное. Обучение этому навыку начинается тогда, когда формирование уровней в основном закончено, и потому проте­кает по своей принципиальной схеме так же, как и процессы освоения навыков у взрослого. У ребенка здесь преимущество перед взрослым в том, что его центральная нервная система еще значительно более пластична тл гибка. Наоборот, преиму­щество взрослого при обучении нсвому навыку в том, что у него более богатые, приобретенные им за предшествующую жизнь «фонды» энграмм, т.е. вспомогательных, технических, фоновых приемов или сноровок, которые он может применять и при но­вых встретившихся ему обстоятельствах.

Осуществление акта письма у новичка начинается с верх­него, ведущего уровня этого акта, во всяком случае (оставляем под вопросом роль психологических уровней Е), с наивысшего из уровней, связанных с чисто двигательной, координационной стороной процесса письма, а именно с предметного уровня D.

Ребенок, знающий буквы и осваивающий грамоту, изобра­жает буквы карандашом («пишет по-печатному») в виде их ос­новных схем, с очень грубой пространственной, геометричес­кой координацией. Здесь интересны два обстоятельства, вскры­вающие некоторые подробности возникновения координационной структуры письма.

Во-первых, ребенок еще не грамотный, но уже интересую­щийся книгой и буквой, если он вообще сколько-нибудь владеет карандашом, охотно срисовывает буквы из книги или азбуки, причем копирует их со всеми замечаемыми им подробностями типографского шрифта — черточками, выступами и т. д. Когда же наступает более поздняя фаза попыток смыслового письма пе­чатными буквами, все эти черточки и завитки куда-то исчезают и получается поверхностное впечатление, что графика ребенка

стала небрежнее. Это неверно. Он просто уходит от геометри­ческого образа буквы, которую он срисовывал как узор на уровне пространственного поля, и переключается на смысловую схему буквенного знака из уровня действия D, для которой эти укра­шения уже не имеют значения.

Вторая интересная деталь — это обилие в описываемой фазе письма печатными буквами букв зеркально перевернутых, у ко­торых слева оказывается то, что должно быть справа, и наобо­рот. Изредка случается, что ребенок вдруг целое слово напишет справа налево, по-видимому, сам того не замечая. Для объясне­ния этого факта, тесно связанного с проблемой право- и лево-рукости, необходимо указать на обстоятельство, ускользавшее от внимания старой психофизиологии: отличие правой руки от ле­вой, разграничение правой и левой стороны и т. п. присущи от­нюдь не всем двигательным уровням снизу доверху, а начина­ются только в уровне предметных действий D, тогда как во всех движениях нижележащих уровней обе руки еще совершенно равноценны. Во второй половине отрочества и в юности под влиянием резкого преобладания предметных действий в общей пропорции совершаемых движений уже вторичным порядком начинается преимущественное развитие правой руки (у природ­ных левшей — наоборот). Тогда большая сила ее, ловкость и т. д. неминуемо сказываются на успешности движений любого уров­ня (например, на дальности броска или на силе сжатия дина­мометра). Впрочем, выносливость к статической нагрузке (уро­вень А) остается в большинстве случаев на всю жизнь более зна­чительной в левых конечностях, чем в правых (В. Фарфель).

У маленького ребенка еще совершенно не проявляются раз­личия между правой и левой сторонами тела ни в силе мышц, ни в координационной ловкости. Эти различия становятся ощу­тимыми у него только впоследствии, по мере возрастания в его моторном обиходе количества движений из предметного уровня. Разногласия различных авторов (Baldwin, Dix, Stier, Braune и др.) по вопросу о возрасте, когда эти различия обнаруживаются у подрастающего ребенка (одни определяют этот возраст в 2 года, другие — в 14 лет), объясняются, несомненно, тем, какие имен­но движения наблюдал тот или другой автор, "^ем больше ис­следователь обращал внимание на предметные действия, тем раньше должен был он констатировать наступление право-ле­вой неравноценности.

Естественно, что ребенок, у которого правая сторона функ­ционально еще ничем не отличается от левой, в обиходе посте­пенно путает правую руку с левой и не придает значения на-

правленности букв и даже целых слов, выписывая или прочи­тывая их то с левого, то с правого конца (в фазе срисовывания букв ребенок не смешивает правую руку с левой).

Не будем останавливаться на эмпирически намеченных с большей или меньшей проницаемостью приемах обучения ре­бенка письму, которые воздействуют на последовательность оформления технических фонов и автоматизмов. Здесь уместно упомянуть лишь о некоторых фазах, неизбежно проходимых каж­дым подростком в течение такого обучения. Первые пробы письма выполняются ребенком крупно. Это зависит не только от отно­сительной количественной грубости его пространственных ко­ординации. Другая и, скорее всего, основная причина предпоч­тения крупного письма непосредственно связана с указанным выше несоответствием между движениями кончика пера и дви­жениями точек самой конечности. Легко представить себе, что при тех же соотношениях длин рычагов разница между очерта­ниями траекторий пера и, например, концов пальцев будет тем менее ощутимой, чем крупнее выводимые пером знаки. Цикло­графические наблюдения прямо подтверждают это. Только по мере освоения требующейся здесь перешифровки ребенок с уве­ренностью переносит зрительные коррекции движения на кон­чик своего пера и приобретает автоматическое умение заста­вить его воспроизвести любое желаемое очертание. Это посте­пенное освоение позволяет ему мало-помалу уменьшать величину выписываемых букв. Мы не останавливались бы так долго на развитии этой перешифровки импульсов, если бы это не было очень общим явлением, происходящим буквально при всех дей­ствиях, совершаемых с помощью орудия: ножа, иглы, паяльни­ка, плоскогубцев, электросварочного электрода и т. п. Взрослый, осваивающий технику работы с подобным орудием, имеет уже в своем распоряжении много аналогичных, ранее приобретен­ных навыков, для которых нередко именно письмо является пер­вым прототицом. Ребенку, лишенному такого опыта, освоение этой техники дается гораздо труднее.

Автоматизация охарактеризованного навыка состоит в пере­ключении этой координационной компоненты из ведущего уровня действия D вниз в уровень пространственного поля С.

Наряду с этим процессом совершается автоматизация дру­гого рода—освоение письма по линейкам. Движение предпле­чья, ведущего перо вдоль строки, приспособляется к требованиям разграфленной плоскости, лежащей перед глазами, и постепенно переводится из области зрительного контроля в область проприо-цептивного, при котором ровная расстановка и направленность

строк удаются уже я на неразграфленной бумаге. Эта фоновая слагающая переключается из ведущего уровня в экстрапирамид­ный подуровень стриатума С/.

Наконец, постепенно происходит, но медленнее и труднее всего осваивается овладение элементами собственно скоропи­си, связанное с выработкой фоновых автоматизмов в обоих ниж­них уровнях — таламопаллидарном В и руброспинальном Л.

Таким порядком усваивается правильное распределение на­жимов (перо перестает цепляться за бумагу, делать кляксы и производить утрированно жирные нажимы), привычка к слит­ному писанию слов и, наконец, скорописная колебательная не­сущая синергия. Самые древние по филогенезу и раньше всех остальных развивающиеся в онтогенезе нижние уровни обуз-дываются труднее и позднее всех, и настоящая скоропись вы­рабатывается только путем очень долгой практики, всегда уже по выходе из отрочества.

Общее развитие моторики во второй половине отрочества (между 7 и 10 годами) направлено к" постепенному овладению теми координационными возможностями, которые создались у ребенка в результате окончательного анатомического созрева­ния моториума (как сказано выше, примерно к 4-му году жиз­ни). К началу 2-го десятилетия «вместе с усовершенствованием двигательного аппарата несколько уменьшается богатство дви­жений, но налаживаются мелкие точные движения вследствие постепенного развития корковых компонентов,-однако остается неспособность к длительной установке на продуктивную работу вследствие все еще недостаточного развития фронтальных ме­ханизмов. Известная гармония, достигнутая во время второго детства, снова нарушается в большей или меньшей степени в пубертатном возрасте, когда происходит перестройка моторного аппарата. В это время замечается снова богатство движений, но без детской грации, нарушается умение владеть движениями и соразмерять их, получается неловкость, угловатость, избыточные гримасы, недостаток координации движений, нарушение тормо­жения» (М. О. Гуревич).

Эти сдвиги в моторике в переходном возрасте, совпадаю­щие и с разнообразными сдвигами в психике,.также обуслов­ленными перестройкой всего эндокринного аппарата и нервной системы, бывают очень многообразны и подводят вплотную к весьма важному вопросу, которого здесь можно, будет коснуть­ся лишь вскользь. Так как при этих колебаниях и временных регрессиях не может быть и речи не только об органических, субстратных нарушениях, но и об утере каких-либо уже приоб-

ретенных навыков или автоматизмов, то, очевидно, дело заклю­чается в чисто функциональных изменениях уже достигнутых пропорций и соотношений между координационными уровнями. Эти отклонения бывают различны отчасти вследствие не подда­ющихся учету индивидуальных различий между субъектами и путями их развития, но в значительной мере они определяются и тем, каковы были конституционные пропорции между коор­динационными уровнями до наступления пубертатных перестроек и какими эти пропорции станут по окончании таких перестро­ек. Этот вопрос о сдвигах пропорций составляет лишь часть го­раздо более широкой и общей проблемы первостепенного зна­чения, которую можно обозначить как проблему индивидуаль­ных моторных профилей, т. е. индивидуальных, конституционно обусловленных соотношений между степенями развития и со­вершенства отдельных уровней построения движений.,Эта про­блема, в свою очередь, близко соприкасается с проблемой мо­торной одаренности, которая, однако, гораздо сложнее и в на­стоящее время вряд ли может быть разрешена правильно в методологическом отношении. Эта проблема включает трудный и не всегда объективно поставленный вопрос оценки и требует количественных определений. Устранив ее как преждевремен­ную, остановимся в немногих словах на проблеме профилей, ко­торая допускает более надежную качественную оценку и имеет большое практическое значение.

У разных субъектов встречаются в норме очень различные соотносительные степени развития отдельных координационных уровней. Есть люди, отличающиеся большим изяществом и гар­монией телодвижений (уровень В), но их руки необычайно бес­помощны, они не умеют управиться" ни с молотком, ни с каким-либо примитивным орудием (уровень D). Другие обладают ис­ключительной точностью мелких движений (гравирование, работы часовщика или ювелира) и при этом мешковаты, неловки, спо­тыкаются о свои ноги, роняют стулья, мимо которых проходят: у Этих лиц имеется резкое преобладание уровней С2 и А над уровнем В. Необходимость выработки системы наблюдений, ко­торая позволила бы объективно определять подобные моторные профили и пропорции, совершенно назрела, но, к сожалению, пока такой системы еще не существует и приходится ограничи­ваться весьма приблизительными описаниями³.

В труде М. Гуревича и Н. Озерецкого «Психомоторика» (М., 1930) име­ется попытка построения тестовой схемы для определения подобных моторных профилей и сопоставления их с конституционными данны­ми. Однако эта попытка еще очень несовершенна.

Диспропорции подростка в пубертатном периоде чаще все­го сводятся к:

1) резкому выпячиванию уровней пирамидно-коркового ап­парата в ущерб экстрапирамидным фоновым уровням (этим объясняются наблюдаемые в этом возрасте угловатость, нелов­кость глобальных движений, неустойчивость тонуса);

2) нарушению нормальных, уже начавших устанавливаться взаимоотношений между уровнем действия D и фоновыми уровня­ми, доставляющими ему необходимые для большинства действий технические сноровки и так называемые высшие автоматизмы.

Отсюда проистекают деавтоматизация, недостаток точности движения, большая утомляемость. С течением времени эти дис­пропорции выравниваются, и у юноши устанавливается инди­видуальный психомоторный профиль взрослого человека.