Анализ существующих моделей супервизорской деятельности

Как уже отмечалось выше, квалифицированный институт супервизии необходим как для продуктивной профессиональной подготовки психотерапевтов, так и для эффективной саморегуляции здорового психотерапевтического сообщества. В данном случае меня интересует гештальт-сообщество, которое за последний десяток лет разрослось (не без моей существенной помощи в роли тренера) до достаточно внушительных размеров (свыше тысячи подготовленных гештальт-терапевтов и консультантов и не менее тысячи студентов, находящихся в обучении под руководством нашего института – Московского института гештальта и психодрамы, а также тренерами Московского гештальт института, Гештальт-Форума, Восточно-Европейского гештальт института, Крымского гештальт центра, Южно-Российского гештальт центра, Новосибирского филиала МИГИП и ряда других).

Уже несколько лет на Европейских Гештальт-Интенсивах, проводимых Лос-Анджелесским Объединением Гештальт-Тренеров (Роберт Резник, Тод Бэрли и др. ) я обучаюсь тому, как вести супервизию в гештальт-подходе и знакомлюсь с различными профессиональными супервизорскими моделями и подходами.

На мой взгляд, существует три основных подхода к супервизии в гештальт-методе:

1. Супервизия – это суть та же гештальт-терапия, только проводимая не с клиентом, а с терапевтом. И, соответственно, гештальт-диалог супервизора с терапевтом, по сути, идентичен диалогу терапевта с клиентом, а разница заключается лишь в содержании этих профессиональных диалогов. Терапевт ведет диалог с клиентом о его личных проблемах, а супервизор ведет диалог с терапевтом о его лично-профессиональных проблемах, возникающих в связи с профессиональной деятельностью психотерапевта.

Или, другими словами, супервизор ведет диалог с терапевтом о его диалоге с клиентом. Если пренебречь нюансами, супервизорство, с этой точки зрения, есть гештальт-терапия с особым типом клиента – «терапевтом» – и особым содержанием. Но поскольку типология клиентов не первостепенная вещь в гештальт-терапии, то и супервизорская деятельность ничем особым не отличается от обычной терапии (эта точка зрения часто встречается в немецкой литературе).

2. В чем-то противоположная точка зрения состоит в том, что супервизорство, в отличие от терапии, (которая является хотя и особым, но «лечением») есть специфическая деятельность. «Лечение» может иногда являться составной частью супервизорского процесса, но, скорее, должно исключаться из супервизоства как такового. Супервизор имеет право лишь помогать терапевту осознавать его личные темы, имеющие сильное влияние на его деятельность, но не развертывать сами личностные переживания терапевта, его травматический опыт и т. д. Основной акцент супервизора делается на осознавании новых профессиональных возможностей терапевта, то есть супервизия в основном выполняет профессионально-обучающую функцию.

3. Третий подход – синтетический: супервизия включает в себя различные аспекты, и эти различные поля могут организовать и диалогическое терапевтическое поле, и дидактическое и т. д. Ярким примером этого подхода является «колесо супервизии» Риты Резник (14).

Лично я не поддерживаю первую точку зрения, поскольку считаю, что супервизия принципиально отличается от терапии хотя бы по следующему существенному признаку. Клиент в терапии (по крайней мере, в гештальт-подходе) не несет специальных обязательств и ответственности (не несет ответственности даже за поддержку процесса осознавания – хотя без него процесс гештальт-терапии становится невозможным), кроме обязательств приходить на терапию и платить определенную сумму денег. Процесс контакта в терапевт-клиентских отношениях, строго говоря, может быть свободным – например, клиент может промолчать всю сессию, может не обозначать никаких проблем и т. п.

Терапевт-супервизорские отношения, на мой взгляд, не существуют в такого рода нерегламентированном поле. Заданная предметность этих отношений (профессиональная деятельность терапевта – трудности терапевта – новые ресурсы) существенно жестче определяют характер взаимодействия супервизора и терапевта. Терапевт не имеет возможности «промолчать» всю супервизорскую сессию. Супервизор обязан в этом случае перевести данный процесс в другое русло, соответствующее супервизорским задачам. (Разумеется, это не означает, что терапевт не имеет права прийти к супервизору в совершенно невменяемом состоянии, при котором необходима экстренная восстанавливающая психотерапия, и супервизор не окажет таковой помощи, но обязанность супервизора состоит в том, чтобы обозначить эту помощь не как «супервизию» деятельности терапевта). В этом смысле мне близка позиция, предлагаемая вторым подходом: основной фокус супервизора – профессионально-обучающий.

Достоинством третьего подхода является то, что супервизор ясно представляет различные области, в которых он может помогать профессиональному осознаванию терапевта. Перечислим сегменты «супервизорского колеса»: «Функционирование личности терапевта», «Функционирование личности клиента», «Клиент-терапевтические отношения», «Терапевт-супервизорские отношения», «Теория личности», «Теория развития», «Клиническая теория», «Диагностика и программа терапевтического лечения», «Общие принципы психотерапии», «Теория изменения», «Организация процесса терапии» (14).

На наш взгляд, проблемой в использовании этой супервизорской модели является отсутствие четкого критерия целесообразности применения того или иного сегмента колеса в конкретной супервизии. Автор старается «обойти» эту трудность, определяя основной смысл применения «колеса» как возможность расширения осознавания самого супервизора.

Например, супервизор, которому помогли осознать диапазон его супервизии и отсутствие определенных сегментов в его супервизорской обратной связи, может начать осознанно увеличивать свои знания и фокусировки в редко используемой и «избегаемой» зоне, предположим, в области «терапевт-клиентских отношений» или в области «личных проблем супервизора». Однако это не проясняет, каким образом все-таки супервизор выбирает тот или иной фрагмент «колеса» для данной конкретной супервизии (оставляя этот выбор таинственной «эго-функции», которая определяет эффективное решение с точки зрения адаптивного приспособления организма в среде – исходя из общих гештальт-теоретических представлений).

На мой взгляд, возможно более ясно обозначить критерий выбора того или иного супервизионного содержательного поля, если обратиться первоначально, в соответствии с базовым гештальт принципом о «фигуре», к потребностям терапевта, запрашивающего супервизию. Мы назвали собственную модель супервизии «функциональной моделью супервизии», поскольку она опирается, прежде всего, на выявление функции, которую выполняет данная конкретная супервизия. Данная модель была впервые презентирована на практическом семинаре, организованном С. Гингером (2) для членов Федерации Гештальт Институтов (ФОРЖЕ) в 1994 г. в Риме (12), отрабатывалась в течение пяти лет на супервизорских тренингах ГАТЛА (упоминавшееся выше Лос-Анджелесское Объединение Гештальт-Тренеров) и широко используется тренерами нашего института (МИГИП) для проведения квалификационной супервизии (на квалификацию гештальт-терапевта и гештальт-консультанта) и в текущей образовательной и профессиональной супервизии.

3. Функциональная модель супервизии
(Н. Б. Долгополов, 1994)

Как мы уже обсуждали, «колесо супервизии» Р. Резник достаточно полезно в качестве плана-карты «страны супервизии», проблема состоит в том, какой маршрут в конкретной супервизорской работе необходимо проложить супервизору по этой «стране» – то есть каковы критерии для выбора того или другого сегмента «колеса».

На наш взгляд, только «функциональная» модель супервизии способна ответить на этот вопрос (термин «функциональная» употребляется здесь в следующем смысле: данная модель основывается на вопросе: «Зачем нужна эта супервизия терапевту? В чем основная функция этой супервизии?").

Мы предлагаем следующую шестиуровневую модель супервизорских целей (в зависимости от соответствующих потребностей терапевта):