НЕОБХОДИМОСТЬ ДАЛЬНЕЙШЕГО РАЗВИТИЯ ТИПОЛОГИИ М: ВЕБЕРА

Как мы убедились, типология социальных действий М. Вебера включа­ет четыре типа: целерациональное (другое название: инструментально-ра­циональное), ценностно-рациональное, традиционное и аффективное¹.

Первый тип — целерациональное, или инструментально-рациональное, поведение, которое предполагает свободный и осознанный выбор цели, например продвижение по службе, покупка товара, деловая встреча. Такое поведение обязательно свободно. Свобода означает отсутствие какого-либо принуждения со стороны коллектива или толпы. Другая характеристика — ориентация на поведение других людей, предвосхищение его, использова­ние такого предвосхищения как «средства» построения собственных дей­ствий.

¹ Weber M. Economy and Society. Vol. 1. Berkeley, 1978. P. 24-25.

Второй тип — ценностно-рациональное поведение, которое базируется на сознательной ориентации или вере в нравственные или религиозные иде­алы. Идеалы стоят выше сиюминутных целей, расчетов, соображений вы­годы. Деловой успех отходит на второй план. Человек может даже не инте­ресоваться мнением окружающих: осуждают они его или нет. Он думает только о высших ценностях, например, о спасении души или об исполне­нии долга. С ними он соизмеряет свои поступки.

Третий тип — традиционное поведение, которое нельзя даже назвать со­знательным, ибо в его основе лежит притуплённая реакция на привычные раздражители. Она протекает по однажды принятой схеме. Раздражителя­ми выступают различные табу и запреты, нормы и правила, обычаи и тра­диции. Они передаются из поколения в поколение. Таков, например, обы­чай гостеприимства, существующий у всех народов, которому следуют ав­томатически, в силу привычки вести себя так, а не иначе.

Четвертый тип — аффективное, или реактивное, поведение. Аффект — это душевное волнение, которое перерастает в страсть, сильный душевный порыв. Аффект идет изнутри, под его влиянием человек поступает бессо­знательно. Будучи кратковременным эмоциональным состоянием, аффек­тивное поведение не ориентировано на оценку других или сознательный выбор цели. Растерянность перед неожиданностью, душевный подъем и энтузиазм, раздражение на окружающих, подавленное состояние и мелан­холия — все это аффективные формы поведения.

Вебер исключил традиционное и аффективное действие из предмета социологии, так как не считал их социальным действием, но включил в него целенаправленное и ценностно-рациональное поведение. На пересечении социологии и психологии находится социальная психология, изучающая два средних типа поведения. Общая структура предмета исследования трех наук изображена на рис. 48.

М. Вебер считал, что не всякое поведение человека может быть предме­том исследования социологии. Социолог призван изучать только рацио­нальное поведение, при котором индивид осознает смысл и цели своих поступков, не подчиняясь эмоциям и страстям. У него две формы — целе-ориентированное и ценностно-ориентированное действия. Только их при­звана изучать социология.

Рис. 48. Типология поведения М. Вебера и предмет поведенческих наук

Получается, что основу предмета изучения социологии составляют це-лерациональное и ценностно-рациональное действия. Четыре типа соци­ального действия представляют своеобразную шкалу, или континуум, на верхней ступени которого расположено целерациональное действие, пред­ставляющее максимальный интерес для социологии, на нижней — аффек­тивное, к которому социологи, согласно Веберу, почти не проявляют инте­реса². Здесь целерациональное действие выступает своеобразным эталоном, с которым можно сравнивать прочие типы действия людей, выявляя в них степень социологической выраженности. Чем ближе действие к целерацио-нальному, тем меньше коэффициент психологического преломления³. В са­мом деле, понятие цели — по своему содержанию и генезису — никогда не было и не будет психологическим, ибо цель, равно как и смысл действия, вынесена из человека в общество. Она там и рождается, хотя произрасти может только внутри нас. Вот почему форма у нее психическая. Цель — это идеальное представление будущего результата действия, умноженное на коэффициент желания или ожидания. Начинка цели — общественная, а обертка — психологическая. У животных нет целерациональных действий. А вот аффектов хоть отбавляй. Чем дальше социальное действие от целера-ционального, тем больше в нем инстинктивных элементов и животного начала. Стало быть, выше коэффициент психологического преломления.

В итоге получим шкалу, построенную по принципу сравнения всякого действия с целерациональным. По мере убывания рациональности поступ­ки становятся все менее понятными, цели — ясными, а средства — опреде­ленными. У ценностно-рационального действия, в сопоставлении с целе­рациональным, нет цели, результата, ориентации на успех, но есть мотив, смысл, средства, ориентация на других. У аффективного и традиционного действий нет цели, результата, стремления к успеху, мотива, смысла и ори­ентации на других. Иначе говоря, два последних типа действия лишены признаков социального действия. В силу этого Вебер считал: только целе-и ценностно-рациональное действия суть социальные действия. Напротив, традиционное и аффективное действия к ним не относятся. Все типы дей­ствий расположены снизу вверх по степени возрастания рациональности.

Известен широкий класс социальных действий, которые возникают на границе между веберовскими типами. К примеру, мы выходим на балкон или на Воробьевы горы, смотрим салют и не кричим, пока не кричат все. Мы начинаем кричать, потому что кричат все. Можно сравнить такое действие с раскрытием зонтика, когда падает дождь или снег? Нет, потому что это ре­акция на поведение других. И она сразу же проявляется, как только вы за­держиваете дыхание, если кто-то не закричал. Но вы чувствуете этот момент общего подъема, и кричите вместе со всеми, следовательно, здесь есть ори­ентация на других людей. Относится оно к социальному действию? Конеч­но. Все закричали, и вы во всеобщем подъеме тоже кричите «ура». Но вы знаете, что часто кричат «Ура» не потому, что им очень радостно, а по при­вычке, потому что все кричат. Есть здесь момент традиционности? Конеч-

² Сразу отметим, что далеко не все социологи согласны с Вебером. К примеру, революционный
синдром, покоящийся на аффективном поведении, послужил предметом исследования у многих
мыслителей, в том числе у П. Сорокина.

³ Ионин Л.Г. Вебер Макс // Социология: Энциклопедия / Сост. А.А. Грицанов и др. Минск, 2003.
С. 159.

но. Потому что мы знаем, что такова коллективная привычка — радостны­ми возгласами приветствовать салют. И мы стараемся включиться в общую традицию, в общий подъем. В таком поступке соединились элементы двух разных типов — аффективного и традиционного действий. Но это социаль­ное действие, потому что оно ориентировано на «значимых других».

В строгом смысле слова, аффективное действие не подпадает под пред­мет социологии и относится к предмету психологии. Конечно, оно в зна­чительной степени происходит с оглядкой на «значимых других». Напри­мер, напился муж, а жена не пускает его в квартиру, но устраивает скандал прямо на лестничной площадке, приговаривая: «Опять напился такой-рас­такой! Сколько это может продолжаться?»

Почему жена кричит на лестнице, а не в квартире? Она строит свое по­ведение с ориентацией на других. Она взывает к общественному мнению

соседей, с помощью которого, как ей кажется, может «устыдить» выпивоху. Что здесь соединилось? В первоосно­ве это чисто эмоциональное действие: доведенная до отчаяния жена уже не может сдержать эмоций. Однако ее рефлекторное действие автоматически ориентировано на коллективное мнение — на силу традиции. Социальный автоматизм настолько проник в наше сознание, что действует помимо нашей воли.

Эмоции выливаются наружу по поводу социально значимых вещей и явлений. Она знает, что так и все другие реагируют на пьяных мужей, похо­жее она наблюдала, видимо, в детстве. Возможно, что при оценке ситуации в голове бедной женщины мелькали и другие варианты своего действия: «А не вызвать ли милицию? Но во что это выльется? Не сдать ли его в вы­трезвитель? А может, на этот раз вовсе развестись с ним?»

Почему женщина не сдает пьяного мужа в милицию? Потому что ей жалко его? Возможно. Но еще более вероятно другое: она не сдаст своего мужа в вытрезвитель, потому что знает — правильные жены так не дела­ют. Жена поступает так, как предписывается обществом действовать в данной ситуации исполнителю данной социальной роли. Таковы неписа­ные традиции общества.

Проигрывание различных сценариев — это достаточный признак целе-рационального действия, ибо оно представляет собой подготовку разных вариантов протекания одного события, оценку и взвешивание достоинств и недостатков каждого, выбор наиболее приемлемого в данной ситуации. Стало быть, к элементам аффективного и традиционного действия привле­кается элемент целерационального. В результате мы получаем сложную мозаику реальных поступков людей.

Следовательно, типология социальных действий М. Вебера позволяет только расчленять реальные поступки на составляющие элементы, четко определить природу каждого, но не больше. В дальнейшем мы обязаны сде­лать шаг за рамки веберовской теории и синтезировать элементы в целост­ную картину человеческого поступка, руководствуясь правилом: каждое реальное действие человека представляет собой сложнейший узор, в кото­ром пересекаются, сплетаются элементы всех четырех или нескольких ве-беровских типов поведения.

Даже сквозь нерегулируемый поток эмоций у людей прорывается социаль­но ориентированное действие. Женщина возмущена, но она не сдает мужа в милицию. Почему? Она соблюдает свои ролевые нормы. Она знает, что вы­зывают милицию не жены, а совсем другая категория людей. Она знает о бес­полезности подобного мероприятия, ибо никогда еще милиция не превраща­ла пьяниц в праведников, сажая их в медвытрезвитель. Эмоции женщины насквозь рационализированы. Когда она начинает кричать на мужа, у нее в голове разворачиваются целые сцены того, что может произойти вслед за тем или иным поступком. Калейдоскоп событий разворачивается с невероятной скоростью — так быстро считают деньги опытные кассиры, даже не вдумы­ваясь в суть происходящего. Решение, как и счет, совершаются интуитивно. Но выбор сделан отнюдь не бездумно. Супруга выбрала наименее затратный, наиболее легкий и безобидный вариант — одернуть пьянчугу у всех на гла­зах. Ведь завтра, протрезвев, ему в эти глаза смотреть и краснеть. Действие оказалось глубоко продуманным и практически самым оптимальным в по­добной ситуации. Можем ли мы после этого утверждать, что женщины — самые нелогичные и эмоциональные существа?

Проявление бурных эмоций — это признак не слабости, а силы женщи­ны. И этой силой ее наделило само общество. Женщине разрешается про­являть несдержанность чувств, а мужчине нет. Поэтому когда жена увидела мужа на лестничной площадке пьяным, она использовала все преимущества представителя данной социальной группы.

Другой пример. В 1920—1930-е гг. массовый героизм был важнейшей ха­рактеристикой социального поведения больших групп людей. Коммунис­ты намеренно использовали эмоциональный порыв людей в тех ситуаци­ях, где рутинные действия не могли обеспечить скорый успех, в частности, при возведении гигантских строительных объектов в короткие сроки. Воо­душевление — это, несомненно, аффективное действие. Но, будучи принято на вооружение большими массами людей, воодушевление приобретает со­циальную окраску и превращается в предмет исследования социологии. При этом воодушевление достигалось ради определенных нравственных ценно­стей, например строительства светлого будущего, установления на земле равенства и справедливости. В таком случае аффективное действие приоб­ретает черты ценностно-рационального либо полностью переходит в дан­ную категорию, оставаясь по содержанию эмоциональным действием. Не­просто квалифицировать действия коммунистических вожаков, которые воодушевляли массы с совершенно холодной рационалистической целью — добиться выполнения поставленных партией задач. При этом сами они испытывали не меньшее воодушевление, чем идущие за ними массы людей.

Принято считать, что целерациональное действие чаще всего встречается в экономике. Здесь индивид просчитывает все последствия, выгоду и не­выгоду от своих действий, сознательно и свободно выбирает подходящие средства для достижения поставленной цели. Экономика невозможна без целерациональных действий. Если нам говорят, что в данном обществе при­сутствует нецивилизованный рынок, то это может означать, что в общей массе поступков людей преобладают аффективные, традиционные либо ценностно-рациональные действия, но никак не целерациональные.

Как ведут себя «новые русские»? Проанализируем их поведение. Несом­ненно, лейтмотивом их действий выступает обогащение, а это признак це-

лерационального поведения. Как идут к богатству на Западе, в цивилизо­ванном обществе? На всем экономя и каждый шаг рассчитывая. Подобный рационализм Вебер называл калькулируемостью (расчетом каждого поступ­ка и его последствий). Без нее нет цивилизованного рынка. На Западе даже миллионеры, точнее сказать в первую очередь именно миллионеры, не ки­чатся своим богатством, экономят на всем и везде. Во главу угла жизненно­го кредо поставлено целерациональное поведение.

А что делают «новые русские», когда у них заводятся деньги? Смысл жизни им представляется в замене хорошего автомобиля на лучший, бога­той дачи на еще более роскошную виллу, шикарной женщины на еще более неотразимую. Демонстративное расточительство не имеет под собой ника­кой целерациональной основы. Выбившись из грязи в князи, они стремят­ся поразить воображение ближних, вызвать у них зависть. Так поступает

ребенок, когда ему покупают боль­шую новую машину: он бежит хва­литься ею во двор. Это эмоциональное поведение. Но оказывается, не только эмоциональное. Если вспомнить до­революционную Россию, то выбив­шиеся из крепостных крестьян куп­цы-нувориши били не только зеркала и кутили с цыганами. Они выражали традиционные ценности, возможно, заложенные где-то в тайниках православной души. Русские купцы редко когда являлись этакими скупидомами, накопителями сокровищ. Широта души, растранжирование денег — типичная черта поведения в древних вож-дествах, где бигмены, чтобы повысить свой статус и завоевать одобрение, устраивали публичные пиры. Демонстративное поведение переплетается здесь с неразвитостью сознания (эффективность) и глубокой выгодой (де­монстративное влияние).

«Новые русские» — вчерашние троечники, выходцы из социальных ни­зов, которым вдруг улыбнулась судьба и они неправедным путем (разбой, рэкет, мошенничество) сумели вдруг обогатиться. Часто это просто необра­зованная, малограмотная масса, не умеющая подавлять эмоции, раздраже­ние, чванливость, гордыню. Они насквозь эмоциональны. Истинные чув­ства и намерения им приходилось до поры подавлять, но вот богатство дало им власть и отныне можно не стесняться в средствах выражения своих дей­ствий.

Что это — новоприобретенная модель поведения? Но вспомним рядо­вых советских чиновников. Чем ниже пост, чем мельче сошка, тем круче нрав и больше презрения к людям. Высокопоставленные чины еще умели себя контролировать, но чиновные низы так раздували щеки, что казалось — перед тобой как минимум генерал армии. И они — тоже нувориши. И они выбились в люди из рабочих и крестьян. И они не прошли настоящей шко­лы воспитания.

На недостатки воспитания, которое закладывалось советской школой, наложились ценности субкультуры — у рэкетиров ценности криминальной субкультуры, у чиновников — бюрократической. Но подчинение нормам и

ценностям своей культуры — это несомненный признак традиционного действия.

Таким образом, поведенческий мир «новых русских» — это гремучая смесь трех типов поведения: аффективного, традиционного и целерацио-нального. Не хватает ценностно-рационального. В строгом смысле слова его у «новых русских» нет. Они не являются патриотами, поборниками культур­ных ценностей, борцами за комму­низм или истинно верующими. Им все равно, какую страну грабить и где прожигать криминальные капиталы. У них нет больших ценностей и высо­ких идеалов. Их ценностный мир слеплен из местнических стереотипов — принципов поведения своей соци­альной среды: подворотни, дворовой шайки, уголовной братии. Если эта среда придерживается каких-то идеалов и ценностей, то и у «новых русских» они имеются, пусть даже весьма специфические. Можно, конечно, говорить о ценностно-рациональном поведении, потому что у них определенный на­бор тех идеалов, к которым они стремятся: машина, желательно «Мерседес», отдых на Канарских островах, престижный офис и т.д. Но они не ставят перед собой высоких идеалов.

К непростым ситуациям относится религиозное воодушевление, овла­девающее массами людей, идущих за своими лидерами и выполняющих их распоряжения в полной уверенности в том, что они совершают свои дей­ствия ради высших нравственных ценностей. И здесь мы видим аффектив­ное по форме, но ценностно-рациональное по содержанию социальное действие.

Безнравственное поведение, по всей видимости, следует относить к со­циальным проявлениям, хотя они преследуют цели, точнее ценности, ко­торые лежат за сферой социологии и относятся к компетенции этики. Ван­дализм молодежи в основе своей есть безнравственное поведение. Но чаще всего это сознательное, целерациональное действие, призванное надругать­ся, попрать святыни, уважаемые и ценимые народом. Отрицая одни цен­ности, они утверждают другие. При этом вандализм совершается в крайне аффективной форме.

Нравственные действия, как принято считать, совершаются в ситуации выбора.Классический пример приводил, описывая пограничную ситуацию. Сартр: во время оккупации немцами Франции перед юношей стала дилем­ма: пойти в ряды Сопротивления и защищать родину (первая ценность) или остаться дома с больной матерью и попытаться ее спасти (вторая ценность). По такому сценарию разыгрываются большинство этических коллизий, встречающихся в нашей жизни. Выбирать приходится между двумя равно­великими и позитивными ценностями.

Выбор может возникнуть и тогда, когда приходится добро предпочесть злу или наоборот. Для обычного человека это две равновеликие ценности, но перед человеком глубоко нравственным никакой ситуации выбора нет: он не задумываясь придерживается той стороны, где находится добро.

Социальное действие надо понимать в узком и широком значении. В уз­ком значении, где субъектом действия выступает отдельный индивид, его изучил М. Вебер. Социальное действие в широком смысле имеет своим

субъектом коллектив, за которым институционально закреплено право вмешиваться в общественную жизнь с целью ее исправления к лучшему. Вообще любую социальную практику, призванную улучшить ситуацию, кого-либо исправить, перенаправить, изменить к лучшему, что-то подрес-таврировать, надо относить к институциям или социальным практикам социального действия. Молитва — социальная практика, она улучшает со­стояние духовного мира человека. Создание детских интернатов — тоже социальная практика, улучшающая ситуацию, т.е. производящая социаль­но одобряемые действия.

Понимание социального действия в широком смысле — это то новое, что современная социология вносит по сравнению с М. Вебером.