Глобализация и индивидуализация

В современной литературе по глобализации высказываются весьма радикальные мнения, касающиеся вопроса о глубине ее влияния на общественные отношения, на положение человека в обществе. Так, английский социолог Б.Уилсон видит главное ее последствие в замене традиционных связей между людьми, замыкавшихся, главным образом, в рамках локальных сообществ (community), связями глобального масштаба, множественными, безразличными и функциональными.

Тем самым разрушается механизм передачи от поколения к поколению высших моральных ценностей, какими были именно непосредственные личностные связи в рамках первичных сообществ. В своем поведении люди руководствуются уже не этими ценностями, а лишь теми непосредственно практическими функциональными задачами, которые ставит перед ними сиюмитнутная ситуация. В этом явлении распада ценностей Уилсон видит признак наступления эры постмодерна, напрямую связывая ее глобализацией.

Ту же идею глобализации как движущей силы перехода от одного типа общества к другому - от модерна к постмодерну, от индустриального к постиндустриальному общественному порядку - разделяют и такие известные социологи, как Э. Гидденс и У. Бек. По Беку, в глобальном «обществе риска», возникающем в результате глобализации, судьбы людей становятся все более нестабильными, зависящими от случая; в этом обществе усиливается индивидуализм, который, однако, не ведет к росту автономии индивида , но, напротив, сочетается с ростом его подчиненности «структурному принуждению» и всеобщей стандартизации (См.: Бек У. Общество риска. М., 2000). Э. Гидденс, подобно Б. Уилсону, связывая глобализацию с постмодерном и постиндустриализмом, тоже видит их проявление в распаде общезначимых социальных ценностей.

Нетрудно заметить, что в подобных концепциях глобализация выступает не столько в виде конкретного исторического феномена, обладающего определенными экономическими, социальными, коммуникационными и т. п. параметрами, сколько как некий обобщающий символ перемен, переживаемых в последние десятилетия западным обществом. В общем можно понять, почему данное понятие используется в таком смысле. Один из важнейших параметров этих перемен - громадное расширение той сети социальных связей, в которые включен индивид ; оно сопровождается возрастающей дестабилизацией этих связей и часто - распадом устойчивых человеческих общностей, способных «вооружать» индивида набором четких норм, ценностей, мотивов. Еще до того, как вообще зашла речь о глобализации, эти процессы достаточно широко проявились в рамках отдельных национальных обществ - особенно индустриально развитых. Однако, поскольку глобализация продлила протяженность социальных связей до пределов планеты, весь процесс, очевидно, показалось удобнее обозначать понятием, отождествляемым с его высшей, «предельной» точкой. Правда, это не вполне объясняет основания, по которым глобализация рассматривается как главная движущая сила этих социальных сдвигов; их первичные движущие силы, скорее, заключены в обстоятельствах развития конкретных обществ, а глобализация могла лишь усилить размах перемен, придать им новые масштабы и формы.

Можно вместе с тем признать: поскольку глобализация действительно вносит принципиально новый момент в систему и типы социальных связей, объединяющих людей, анализ именно этого аспекта ее воздействия составляет неотъемлемую часть изучения ее социальных последствий. Но для такого анализа не годятся чересчур общие, часто преувеличенные утверждения о катаклизмах, якобы произведенных глобализацией; здесь нужны максимально возможные конкретность и фактографическая точность.

Такие конкретность и точность требуют, прежде всего, уяснения соотношения последствий глобализации с теми процессами, которые, предшествуя ей или совпадая с ней по времени, определили приписываемый ныне главным образом глобализации вектор изменений в ориентациях человеческого сознания и поведения. Речь идет об изменениях, чаще всего описываемых как переход от модерна к постмодерну и нередко отождествляемых, соответственно, с индустриальным и постиндустриальным обществами. Уже в 1981 г. известный американский исследователь общественного мнения Д. Янкелович писал о «подлинной культурной революции», которая «продвигает нашу индустриальную цивилизацию к новой фазе человеческого опыта» Yankelovich D. New Rules. New York,1981. P.XX.. Речь шла о совокупности социально-психологических явлений, выражавших протест личности против нормативно-ценностной системы, регулировавшей жизнь людей в условиях развитых индустриальных обществ. Например, против труда, лишающего работника любой инициативы и творчества, мотивируемого исключительно целями заработка и потребления. Против ценностей «общества потребления», подавлявших разнообразные духовные потребности людей. Против традиционного института семьи, с присущими ему жестким распределением ролей мужа, жены, детей и достаточно лицемерной «официальной» системой норм сексуальной жизни. В последние десятилетия ХХ века в этом круге стран резко падает престиж практически всех общественных и политических институтов: религии и церкви, органов парламентской демократии, СМИ, политической демократии, партий (Подробнее см.: Дилигенский Г.Г. В поисках смысла и цели. М., 1986).

«Культурная революция», о которой писал Д. Янкелович, выразилась в смене ценностей, охватившей относительно широкие слои западных обществ. Читатель вправе спросить: какое все это имеет отношение к глобализации? Ведь переход к «постмодерну», как и само это понятие, - феномен, присущий лишь определенному кругу обществ, обычно отождествляемых с так называемым «золотым миллиардом».

В действительности дело обстоит не так просто.

Данные известных кросскультурных исследований, проводимых более чем в 40 странах под руководством американского социолога Р. Инглхарта, показывают, что в период 1981-1990 годов в совершенно различных по уровню социально-экономического развития и культуре обществах происходили сходные сдвиги в отношении к институтам и нормам, регулирующим общественную и частную жизнь. Например, в США, Канаде, странах Западной Европы, а также в Мексике и Японии уменьшилась доля людей, считающих невозможным вступать в стычки с полицией. В североамериканских и западноевропейских странах, в Южной Африке увеличилась доля людей, готовых участвовать в запрещенных забастовках, в Мексике она возросла за 10 лет в четыре раза. В США, Канаде, Франции, Италии, Испании, Бельгии, скандинавских странах, Японии, Южной Африке, а особенно сильно - в Южной Корее (в четыре раза) увеличилась доля людей, готовых «оккупировать» неиспользуемые здания. В подавляющем большинстве стран, охваченных исследованием (среди них нет мусульманских), включая католические страны Южной Европы и Латинской Америки, синтоистско-буддийскую Японию, уменьшился престиж церкви как высшего морального авторитета. В сфере семейных и сексуальных отношений наблюдается также тенденция к ослаблению традиционных норм. Так, в США, Венгрии, Японии, а особенно сильно - в Аргентине (в два раза) возросла доля опрошенных, одобряющих женщин, воспитывающих детей без мужа (Ibidem. P. 369-385).

Многочисленные данные показывают, что развитие антиинституциональных и антинормативных (или антитрадиционалистских) тенденций стало своего рода глобальным феноменом, который нельзя объяснить исключительно ни уровнем благосостояния, ни степенью модернизации или «постмодернизации» соответствующих обществ, ни особенностями определенной (западной) культуры. Несомненно, что все названные факторы играют весьма значительную роль, однако в более «богатых» странах Севера и Запада и в испытывающих процесс быстрой модернизации странах Юго-Восточной Азии и Латинской Америки отмеченные тенденции проявляются все же сильнее, чем на более «бедном» Юге. Неправильно было бы также утверждать, что эти тенденции повсюду являются доминирующими: напротив, в ряде случаев сильнее оказываются прямо противоположные («традиционалистские») сдвиги в массовом сознании и поведении. Тем не менее, глобальный размах «антиинституционализма» и «антитрадиционализма» несомненен, и этот факт заслуживает дополнительного объяснения.

Можно предположить, что в той или иной мере он непосредственно обусловлен глобализацией: умножив связи и контакты между различными культурами, между людьми, являющимися их носителями, она расширила почву для взаимовлияний и заимствований различных культурных и поведенческих моделей. Если афганские женщины с радостью сбросили после падения власти талибов паранджу, которую заставлял их носить талибский режим, то это вряд ли могло бы произойти, если бы они не знали, что так не одеваются женщины в подавляющем большинстве других стран. Но одной «силой примера» отказ от традиций, тем более традиций не искусственно навязанных, как в данном примере, но естественно воспроизводимых, не объяснишь: для такого отказа должны быть более глубокие предпосылки, побуждающие к самому акту выбора «иного» по сравнению с унаследованным от предков образца.

Суть этого акта состоит в собственном выборе индивидом модели поведения - выборе, предполагающем отказ от следования образцу, заданному одной определенной, «своей», социальной средой, т. е. в выборе между разными социальными образцами. Именно эта способность к выбору и образует необходимую психологическую предпосылку отказа от традиции. Объясняя возникновение этой предпосылки, стоит учесть цитированные выше концепции западных социологов, приписывающие глобализации далеко идущее деструктивное воздействие на первичные социальные связи людей. Хотя, как отмечалось, в ослаблении, разрушении, возрастающем динамизме и нестабильности этих связей «виновата» далеко не только глобализация и даже главным образом не она, ни реальность данного процесса, ни его глобальный характер не вызывают сомнений. Так же, как то, что, не представляя собой специфическое порождение глобализации, этот процесс носит глобальный характер. И главным его социальным, социально-психологическим, а также, возможно, и культурным последствием является возрастающая индивидуализация современных обществ.

Суть индивидуализации состоит в прогрессирующем ослаблении связей личности с определенной социальной средой или группой , все менее способной снабжать ее четкой и ясной системой норм, ценностей, стандартов поведения.

Глобализация не является непосредственной причиной индивидуализации: ее стимулируют возрастающая подвижность и неустойчивость социально-групповой структуры общества и его нормативно-ценностных систем, быстрота культурных сдвигов, рост социальной, профессиональной, географической мобильности людей, новые индивидуализированные виды трудовой деятельности.

Однако глобализация в значительной мере подталкивает этот процесс: умножая объем функциональных социальных связей индивида , часто анонимных и быстро преходящих, она тем самым ослабляет психологическую значимость для него связей устойчивых, обладающих насыщенным ценностно-духовным и эмоциональным содержанием.

По понятным причинам индивидуализация прогрессирует значительно быстрее и полнее в индустриально развитых, урбанизированных обществах, чем в тех (главным образом афро-азиатских), где большое значение сохраняют традиционные социально-групповые структуры и соответствующие им типы общественного сознания.

Однако она затрагивает и наименее развитые и «бедные» общества, где ее стимулирует дестабилизация социально-экономического статуса массовых групп населения. Если значительная часть людей в этих обществах занята в неформальной экономике, живет за счет нестабильных случайных заработков, это часто значит, что они вынуждены выживать индивидуально, что каждый из таких людей может рассчитывать лишь на свою собственную удачу или находчивость, что он лишен защиты или поддержки каких-либо институционализированных социальных систем или групп и теряет культурно-психологическую связь с этими группами . Примером крайней индивидуализации в ее наиболее деструктивных для личности формах является социальная ситуация в постсоветской России, где распад старых, социально-групповых связей не сопровождается на массовом уровне развитием новых, соответствующих условиям рыночной экономики.

Объективное значение индивидуализации состоит в том, что она повышает ответственность личности за собственную судьбу, роль ее самоопределения, самостоятельного выбора ею моделей поведения, целей, ценностей. Эта ответственность налагает на личность тяжелый психологический груз, часто ставит ее перед очень сложными проблемами и внутренними конфликтами .

Факт одновременного усиления в условиях глобализации прямо противоположных социально-культурных тенденций, возможно, является следствием именно этой возросшей свободы индивидуального выбора, ведущей к возрастающей неупорядоченности, вариативности, индетерминированности, непредсказуемости ценностных, мотивационных, поведенческих предпочтений индивидов и групп .