Демосфен, Копенгаген

Многое в этих известиях может быть вымышлено и преувеличено; но достоверно то, что Демосфен употребил невероятный труд, чтобы сделаться великим оратором. Горький опыт при первом появлении его в народном собрании заставил его прибегнуть к этим отчаянным усилиям. Когда он в первый раз осмелился говорить перед народом по поводу общественных дел, он был принужден сойти с ораторской трибуны, оглушенный неодобрительным шумом и шиканьем. Уже хотел он отказаться от своего предприятия, как однажды, когда, упав духом, смущенный, он бродил в Пирее, встретился с ним человек почтенных лет, Эвном, из Фрии; старец начал упрекать его за уныние и неуверенность в себе, сказал ему, что в нем есть что-то перикловское, что ему необходимо усвоить себе внешние достоинства оратора и снова мужественно выступить перед народом. Это поощрение подвигнуло Демосфена на новый опыт, но и во второй раз испытал он неудачу. Пораженный, с закрытым лицом, спешил он домой, чтобы скрыть от всех стыд свой. Один из его знакомых, актер Сатир, последовал за ним. Демосфен горько жаловался на прихотливое настроение публики, сетовал на то, что он, который трудился более всех других ораторов и посвятил искусству всю юношескую силу своего духа, не находит ни в ком сочувствия, между тем как пьяные моряки (как, например, Димад) и грубые лентяи удостаиваются всеобщего внимания. «Это правда, Демосфен, — отвечал ему Сатир, но я, может быть, устраню причину твоей неудачи, если ты мне прочтешь одно место из Софокла или Еврипида». Демосфен исполнил его требование; тогда Сатир повторил то же самое место с таким выражением, с такою живостью в телодвижениях и взгляде, что Демосфену показалось, будто он слышит совершенно другие стихи.

Демосфен пожал прекраснейшие плоды от своего постоянства и трудолюбия: он сделался величайшим оратором древности, имел удивительное влияние на умы своих сограждан и могуществом речей своих делал более, чем флоты и армии. Но эта сила красноречия имела своим основанием не одно только ораторское искусство его. Чтобы слово имело силу, нужно, чтобы оно исходило от благородной личности, высоконравственного характера. Эти-то качества и придали вес влиянию Демосфена, они-то и поставили его выше всех ораторов и государственных мужей того времени. Не гоняясь за собственной выгодой и славой, не хлопоча о благоволении или неодобрении своих слушателей, высказывал он с решительностью и мужественною свободою духа то, что казалось ему справедливым, благородным и славным. Отечество было в его глазах выше всего. Благородный и высокого образа мыслей, он с силою нравственного убеждения восстал против легкомыслия, индифферентизма и испорченности своих сограждан, направлял их к труду и деятельности, возбуждал их к великодушным подвигам, указывая им на славу великих предков и всегда напоминая им, что государство должно стремиться не к достижению приятнейшего, легчайшего и выгоднейшего, но, с пожертвованием преходящими благами, к торжеству чести и добродетели. Он вполне сознавал свое высокое, серьезное призвание, и в летах зрелого мужества трудился для общественной пользы с той же добросовестностью и любовью, как в лучшие годы своей юности. В то время как другие демогоги проводили ночи на пирах и попойках, он с трезвым духом просиживал ночи при свете своей лампады и думал о том, что намерен был на другой день предложить в народном собрании. Враги его смеялись над ним по этому поводу и называли его водопийцей. «Твои речи пахнут светильнею ночной лампады», — говорил ему некто Пиеей. «Во всяком случае, — возражал Демосфен, — лампада не может рассказать обо мне того, что могла бы рассказать про тебя». Он никогда не говорил перед народом без приготовления, следуя внушению минуты, но поставлял себе за долг тщательно взвешивать истину и все полезное отечеству и выступать перед народом не иначе, как вооружившись правильными доводами и основаниями.

Демосфену было около 30 лет, когда он начал принимать участие в публичных совещаниях о государственных делах, в такое время, когда опасения за самостоятельность Греции и Афин со стороны Македонии становились все ближе и положительнее. Он был одним из немногих, рано предвидевших опасность, и сделал все, чтобы открыть глаза своим согражданам на честолюбивые планы Филиппа и возбудить их к энергичному отпору. Так, уже в первые годы своей общественной деятельности, когда другие политические вопросы стояли еще на первом плане, указывал он при всяком случае в речах своих на опасного для свободы Греции царя варваров, на которого афиняне обращали еще слишком мало внимания. Когда же Филипп, в 352 году, попыткою вторгнуться в Среднюю Грецию через Фермопилы яснее обнаружил свои замыслы, Демосфен выступил перед народом с первой своей филиппикою, предупреждал, предостерегал народ и указывал на средства, которыми могла быть предотвращена грозившая опасность. С этих пор направил он на этот предмет все свои помыслы и убеждения и сделался главою небольшой партии патриотов, которая поставила себе задачей всеми зависящими от нее средствами возбуждать Грецию к борьбе за честь и свободу. Пылкому оратору удалось убедить большинство граждан в этой необходимости и подвигнуть их на энергичные решения. Несмотря на это, исполнение этих решений большей частью далеко не соответствовало желаниям патриотов. Афинская республика была истощена в средствах успешно вести борьбу, вследствие последних войн, и особенно вследствие злополучной союзнической войны. Граждане лишились прежней бодрости и нравственно упали; на мгновение они могли еще воодушевляться великодушными порывами, но вскоре опять одолевало их обычное отвращение ко всякому серьезному усилию. Им приятнее было сидеть дома и употреблять на празднества и на другие подобные затеи роскоши последние, немногие суммы государственной кассы, которые можно было бы назначить на защиту отечества. Выступившая вперед партия мира, из которой многие, частью подкупленные золотом Филиппа, работали в пользу македонских интересов, устрашала народ могуществом царя и приобрела сочувствие большинства афинян, ловко потакая их страсти к наслаждениям. Таким образом, в Афинах обыкновенно удовлетворялись полумерами.

Когда Филипп сделал нападение на Халкидику и Олинф, и олинфяне стали искать помощи у афинян, то по настоянию Демосфена заключен был союз с этим городом и решено было послать в Олинф довольно значительную помощь. Но все настояния и убеждения его не привели ни к чему; к делу приступили вяло и бестолково, разделили предназначенную в помощь силу на мелкие отряды, так что когда третий из них подошел к Олинфу, город уже сдался и Афины лишились последней своей защиты с севера. Демосфен по этому поводу произнес три, еще сохранившиеся, олинфские речи. После падения Олинфа Филипп предложил афинянам мир, который и состоялся после одиннадцатилетней войны между ними, в 346 году. Его называют миром Филократа. С этого времени обе партии в Афинах — македонская и антимакедонская — начинают бороться с ожесточением. Главою антимакедонской партии был Демосфен; к нему присоединились ораторы Ликург и Иперид. В противной партии заглавную роль играли Эсхин и Филократ, оба подкупленные Филиппом и пользовавшиеся его расположением. Филократ был грубый, бесстыдный развратник, хваставшийся вознаграждением, получаемым от Филиппа; Эсхин, более тонкий и осторожный, был выскочка с большим талантом и с замечательным ораторским искусством. При посольствах, которые по случаю мира ездили взад и вперед, находился между прочими и Демосфен; тут имел он случай узнать продажность и измену Эсхин а и Филократа, которыми афиняне не были во время допущены к преграждению Филиппу пути в Фокиду. Фокида пала, и афиняне вскоре заметили, как грубо они были обмануты. Но в ту минуту следовало, для избежания большего несчастья, сохранить наружный мир с Филиппом. В этом смысле Демосфен произнес свою речь о мире и убедил народ подчиниться обстоятельствам. Изменники, Филократ и Эсхин, были преданы суду; Филократ был казнен, Эсхин избежал заслуженного наказания вследствие ревностного заступничества своей партии.

В это время Демосфен находился на высоте своего политического поприща. Народ награждал полным доверием любовь к отечеству и испытанную справедливость неутомимо-деятельного мужа. С этих пор он был истинным вожатаем, правителем республики. Предвидя, что мир с Филиппом непрочен, он старался оживить дух своих сограждан для новой борьбы с ним и укрепить силы государства. Хорошим устройством флота он придал новую жизнь морским предприятиям и добился, наконец, решения народа, чтобы весь театральный сбор был обращаем на покрытие военных издержек. Он старался соединить все греческие племена в один союз с афинянами против общего врага, и везде, где Филипп искал приобретения себе союзников или устраивал противодействие влиянию афинян, он сам или послы его являлись на место для противодействия Филиппу. Таким образом, несколько раз ездил он в Пелопоннес, в Фессалию, к фракийским царям, в Амвракию, Византию и т. д., посылал вспомогательные войска в Эвбею, в Херсонес и другие места. Когда Филипп сделал нападение на Перинф и Византию, Афины объявили, наконец, мир нарушенным и Демосфен имел радость с помощью составленных им союзов принудить постоянно счастливого завоевателя отступить от этих городов. Освобожденные города воздали почести афинянам, как своим спасителям, воздвигая им статуи, присуждая им лавровые венки и разного рода отличия. Афиняне же украсили золотым венком Демосфена, которого старанием они обязаны были своею удачею и славою, и велели возвестить публично об этом отличии в театре, на праздник Дионисия.

Но эта победа была только кратким радостным проблеском счастия перед быстрым, внезапным падением. Эсхин, изменник, снова открыл дорогу македонскому войску в Среднюю Грецию. Амфисса была разрушена, а Элатея занята им. Известие об этом последнем деле Филиппа возбудило в Афинах величайший страх. Был вечер, пританы восседали в пританее за обеденным столом, когда гонец привез эту страшную весть. Пританы тотчас встали из-за стола, отправились на торговую площадь, вызвали всех Людей из лавок и зажгли лавки, чтобы этим огненным сигналом призвать в Афины все отдаленные общины. Другие послали за стратигами, призвали трубачей и заставили их трубить всю ночь. На другое утро все поспешили на народное собрание, еще прежде чем были в него приглашены после того, как герольд несколько раз повторил обычный вопрос; «Кто хочет говорить?» — и никто не выступил из толпы, чтобы сделать предложение касательно принятия мер для спасения отечества, Демосфен, на которого были устремлены боязливые взгляды всех присутствовавших, поднялся, наконец, со своего места, чтобы внушить народу мужество и подать совет. Он доказал, что соединение Филиппа с фиванцами еще вовсе не решено, что занятие Элатеи имело только целью ободрить македонскую партию в Фивах и напугать противников, иначе Филипп пришел бы к границам Аттики, а не остановился бы в Элате. Вследствие этого Демосфен советовал не враждовать с фиванцами, отправить к ним посольство, ни о чем не просить их, а напротив, предложить им помощь от Афин на случай грозящей им опасности. В то же время афинское войско должно выступить к Елевсису, чтобы возбудить в фиванцах доверие и показать им, что афиняне готовы к защите Виотии.