Квинт Фабий Максим Кунктатор
Квинт Фабий Максим, прозванный Кунктатором (Cunctator – медлитель), был потомком знаменитого Фабия Максима Руллиана, игравшего такую значительную роль во время Самнитской войны. В детстве он был всегда молчалив, спокоен, осторожен, медлителен в учении, так что почти все считали его простачком и только немногие догадывались, как выразился Плутарх, что неповоротливость его натуры обусловливалась только глубиной ее и что в ней было много великодушного и наивного. Но вскоре, когда политические события выдвинули этого человека на поприще политической деятельности, оказалось, что все казавшееся неповоротливостью было только отсутствием неблагоразумной пылкости; то, что называли боязнью, – не что иное, как мудрая осторожность; недостаток быстроты и подвижности – только твердость воли и непоколебимая устойчивость. Действительно, спокойствие, осторожное и. и непоколебимая твердость составляют самые отличительные черты характера этого человека; кротость и смирение сохранились в нем и в позднейшие годы. Всякое благодеяние, оказываемое без приветливости, он называл каменным хлебом, который голодающий поневоле принимал, но которым нетрудно было подавиться. В молодые годы он не только приучал тело свое к военной службе, но занимался также науками и особенно развивал в себе дар красноречия. Его речь, по свидетельству Плутарха, была свободна от всяких риторических украшений и напыщенности, она свидетельствовала об уме, обладавшем своеобразной манерой и глубиной, в чем он, по замечанию многих, имел большое сходство с Фукидидом.
Консульскую должность Фабий получил в первый раз в 233 г. В этом звании он одержал победу над лигурами. Римляне полагали, что к войне против Рима побудили лигуров карфагеняне, поэтому Фабий послал в Карфаген копье и жезл герольда как символ войны и мира с требованием, чтобы карфагеняне выбрали то или другое. Но карфагеняне предоставили решить дело самим римлянам, а те на этот раз предпочли мир. В 230 г. Фабий был цензором, в 228 г. – вторично консулом и вскоре после того избран диктатором. Когда в 219 г. Ганнибал завладел Сагунтом, а многие в сенате требовали немедленно начать войну с Карфагеном, Фабий высказался против нее и предложил отправить к карфагенянам посольство. Предложение его было принято, и он сам был послан в Карфаген во главе этой депутации. «Квинт Фабий, – говорит Линий, – подобрав переднюю полу тоги так, что образовалось углубление, сказал: «Вот здесь я принес вам войну и мир; выбирайте любое!» На эти слова он получил не менее гордый ответ: «Выбирай сам!» А когда он, распустив тогу, воскликнул: «Я даю вам войну!» – присутствовавшие единодушно ответили, что принимают войну». Из Карфагена посланники, согласно данному им в Риме приказанию, направились домой через Испанию и Галлию с целью привлечь на сторону римлян преданные Карфагену испанские племена и склонить галлов к тому, чтобы они помешали проходу Ганнибала через их земли. Испанцы отвечали им, что пусть римляне ищут союзников там, где народ еще не знает о бедствии покинутого ими на произвол судьбы Сагунта. В Галлии же на упомянутое предложение римлян, заявленное ими в народном собрании, арвернцы отвечали громким смехом. Галлам показалась нелепой мысль вовлечь в войну самих себя только для того, чтобы отвратить ее от римлян. После страшного поражения при Тразименском озере, которое римляне потерпели в результате действий Фламиния, испуганный народ потребовал назначения диктатора, и тогда стали искать человека, который мог бы среди всеобщего смятения управлять государством без страха и твердой рукой. Выбор пал на престарелого и известного своей осторожностью и благородством Фабия, который уже при выступлении в поход консулов этого года советовал избегать битвы и постепенно ослаблять страшного противника продлением войны. Так как один консул пал, а другой, Сервилий, находился далеко от Рима, вследствие чего, согласно законам, диктатор не мог быть назначен только одним консулом, народ объявил Фабия продиктатором, а Минуция Руфа его начальником конницы (magister equitum).
В тот самый день когда Фабий вступил в должность, он созвал сенат и объявил, что консул Фламиний навлек бедствие на государство не столько своей неосторожностью и неумением или малодушием своих воинов, сколько неуважением к священным обычаям и предзнаменованиям богов, и что врага не следует бояться, а должно прежде, чем взяться за оружие, умилостивить богов искупительными жертвами. Вследствие этого посоветовались с Сивиллиными книгами и, согласно их предписанию, устроили большие игры в честь Юпитера, установили один молитвенный день и одно пиршество для богов, обещали воздвигнуть храм Венере Эрицинской и богине Мудрости и сверх того дали обет, в случае счастливого ведения войны в продолжение следующих пяти лет, посвятить Юпитеру весну. Это последнее постановление было сделано в народном собрании. Римский народ обещал принести в жертву Юпитеру все стада, всех свиней, овец, коз, рогатый скот, какие только родятся следующей весной в Италии. Успокоив таким образом религиозные сомнения и опасения народа и устранив боязнь неприятельского нашествия, диктатор во главе четырех вновь образованных легионов и войск, приведенных к нему консулом Сервилием из Верхней Италии, двинулся в Апулию. Он остановился недалеко от Ганнибала.
Относительно Ганнибала Фабий занимал выжидательную позицию. Не вступая в открытый бой и не давая не приятелю возможности прямо напасть на него, он постоянно держался в горах, не выступал из своего лагеря до тех пор, пока неприятель не выходил из своего, и направлялся дальше, как только двигалось неприятельское войско, причем он постоянно держался в таком отдалении, что вовлечь его в битву, вопреки его желанию, было невозможно. Эта медлительность навлекла на него общее осуждение. В собственном его лагере воины роптали и негодовали; враги же, за исключением только самого Ганнибала, признавали его малодушным трусом. Ганнибал угадал стратегический план своего противника и употребил всю хитрость и силу для того, чтобы заставить его сразиться, так как при таком способе ведения войны боевые силы его представлялись бесполезными, и он предвидел, что со временем ресурсов его не хватит сравнительно с теми, которыми обладали римляне. Но не менее Ганнибала был недоволен образом действий Фабия Минуций, человек задорный и воинственный, вроде Фламиния, с каждым днем все более и более передававший войску свое собственное негодование. Своими хвастливыми воззваниями он вселил в солдатах безумную воинственную отвагу и безосновательные надежды до такой степени, что они в насмешку называли диктатора педагогом Ганнибала, так как он сопровождал карфагенского полководца повсюду, точно вверенного его попечению школьника. Напротив, Минуция войско считало военачальником, которого сама судьба избрала для спасения Рима. Минуций издевался над расположением лагеря Фабия в горах, откуда, по его словам, войско могло постоянно смотреть на опустошение Италии; спрашивал друзей диктатора, не хочет ли последний, отчаявшись найти спасение на земле, повести свою армию на небо, не старается ли он скрыться за облаками и туманом, чтобы спастись от неприятеля. Когда друзья Фабия передали ему слова Минуция и убеждали его спасти свою честь немедленным сражением, диктатор отвечал: «Поймите, что я оказался бы трусливее и малодушнее, чем считаюсь теперь, если бы, убоясь насмешек и клеветы, изменил своим правилам».
В Риме народ был также недоволен медлительностью Фабия; его прозвали Кунктатором – насмешливое прозвище, обратившееся впоследствии в почетный титул. Говорили, что он не кто иной, как школьный учитель, только обучающий своих воинов и не допускающий их до сражения. Многие уже заподозрили диктатора в измене, и Ганнибал старался поддержать это подозрение, пощадив при всеобщем опустошении одной местности в Кампании находившееся там поместье Фабия, и приставил даже стражу для его охраны. Сенат тоже был возмущен образом действий диктатора, особенно из-за договора, заключенного, им с Ганнибалом насчет пленных. Оба полководца условились обменять между собой пленных, человека за человека, и в случае если бы с одной стороны оказалось пленных больше, то уплатить по 250 драхм за каждого лишнего. Вышло так, что у Ганнибала оказалось на 240 пленных больше, чем у Фабия, и сенат отказался уплатить за них условленную выкупную сумму, сделав еще сверх того Фабию выговор, что он, в ущерб чести и выгодам государства, снова принял к себе людей, которые из-за собственной трусости попали в плен. Чтобы сдержать слово, Фабий продал через посредничество своего сына то же самое поместье в Кампании, которое пощадил Ганнибал, и вырученными деньгами выкупил вышеупомянутых пленных. Многие из этих последних хотели впоследствии возвратить Фабию заплаченные за них деньги, но он не взял ни у одного из них ни копейки.
Когда оба войска снова прибыли в Апулию, диктатор был вынужден съездить на короткое время в Рим для совершения некоторых жертвоприношений. Командование войском он передал Минуцию, но запретил ему на время своего отсутствия вступать в сражение с неприятелем. Не успел, однако, диктатор уехать, как Минуций напал на лагерь Ганнибала, именно в ту пору, когда большая часть карфагенских солдат была отправлена для добывания съестных припасов, и ему удалось нанести неприятелю довольно значительное поражение. Преувеличенное донесение Минуция об этой победе послужило поводом к взрыву негодования против Фабия. Трибун Метилий, один из предводителей народной партии и друг Минуция, произнес в народном собрании речь в прославление подвигов этого последнего и обвинил Фабия не только в трусости, но и в измене; обвинил он также и аристократическую партию в том, что она с целью ниспровержения власти народа с самого начала перенесла войну на римскую почву, затем подчинила город власти одного человека, который не нес никакой ответственности и теперь своей медлительностью дал Ганнибалу время утвердиться в Италии. Фабий не отвечал ни одним словом на обвинения Метилия и только ускорил свои жертвоприношения, чтобы иметь возможность немедленно вернуться к войску и наказать Минуция за его непослушание. Народ испугался за участь своего любимца, и как только Фабий уехал, Метилий, поддержанный Теренцием Варроном, добился народного постановления, по которому Минуций получил как военачальник одинаковую власть с Фабием и полномочие в этом новом звании вести войну сообща с диктатором, Фабий узнал об этом постановлении на обратном пути к войску и хладнокровно перенес оскорбление; но на перемену в главном командовании войском, которой требовал Минуций, он не согласился, а разделил армию на две части, так что каждый из них командовал двумя легионами, стоявшими в двух отдельных лагерях. Таким образом, снова совершилось то, чего именно хотели добиться учреждением диктатуры, т. е. войско снова распалось на две части, и ведение войны оказалось в руках двух полководцев, державшихся совершенно противоположных стратегических воззрений.
Ганнибал скоро узнал о происшедшем в римской армии и решил немедленно воспользоваться безрассудной отвагой Минуция. Между его войском и лагерем Минуция находилось возвышение, которое можно было занять без труда и этим обезопасить лагерь. Но Ганнибал не занял его, а оставил этот пункт яблоком раздора между обоими войсками. Подошва горы представляла собой открытую, не поросшую лесом равнину, но местами находились на ней незначительные рвы и другие углубления. Тут-то Ганнибал разместил ночью около 5 тыс. человек пехоты и конницы и с рассветом, на глазах Минуция, поставил перед холмом небольшой отряд с целью вызвать сражение. Минуций хотел воспрепятствовать занятию холма и выслал против неприятельских войск сначала свою легкую пехоту, а потом, когда Ганнибал выставил против него большее количество войска, и конницу. Через некоторое время оба полководца стояли со всеми своими войсками в боевом порядке друг против друга. Битва уже началась, когда вдруг, по знаку Ганнибала, отряды, находившиеся в засаде, выскочили оттуда и напали на римлян с тыла. Это внезапное нападение и вызвало ужас и смятение в римских рядах, и сам Минуций потерял присутствие духа. Он искал повсюду глазами своих главных помощников, но ни один не оказывал ему содействия. Все стремительно бежали. Нумидийцы окружили неприятеля со всех сторон и убивали всякого, кто только хоте убежать.
Стоявший вблизи Фабий, предчувствуя такой поворот дела, держал свое войско наготове и, стоя перед своим лагерем, только наблюдал за ходом битвы. Когда он увидел, что войско его товарища окружено со всех сторон и, что ряды его дрогнули, он со вздохом ударил себя грудь и воскликнул: «Вот то, что я предвидел! Но теперь не время спорить и негодовать! Вперед! Одержим победу над неприятелем и заставим наших сограждан сознаться в их заблуждении!» С этими словами он кинулся на равнину, рассеял нумидийцев, разогнал солдат, напавших на Минуция с тыла, и сам повел свое войско против Ганнибала. Но Ганнибал остановил сражение и велел трубить отбой. Римляне тоже охотно возвратились в свой лагерь Говорят, что Ганнибал на обратном пути шутливо сказал о Фабии: «Не предсказывал ли я неоднократно, что эта туча, уже столько времени висящая там на горах, разразится громом и молнией?»
Приведя войско обратно в лагерь, Минуций созвал солдат и сказал им: «Друзья и соратники! Не делать никогда ошибок и промахов невозможно для человека, но чуть ошибка сделана, храбрый и искусный человек пользуется ею как уроком на будущее. Точно так же и я сознаюсь теперь, что, потерпев небольшую неудачу, обязан ей гораздо более значительной выгодой. То, что оставалось для меня скрытым так долго, я понял в несколько часов, и теперь знаю, что не только не могу вести других, но сам нуждаюсь в руководителе и не должен искать своей славы в такой победе, где поражение было бы почетнее. С этой минуты повсюду будет предводительствовать вами диктатор; я же укажу вам еще только одну дорогу – дорогу благодарности ему и первый беспрекословно подчинюсь его начальству». После этого он повел свое войско в лагерь Фабия и остановился перед палаткой полководца. Когда Фабий вышел оттуда, Минуций поставил знамена перед ним и громко приветствовал его как отца, а солдаты его называли воинов Фабия своими патронами – титул, который давали вольноотпущенники человеку, отпускавшему их на свободу. Когда водворилась тишина, Минуций сказал: «Диктатор, ты одержал сегодня двойную победу: одну – благодаря твоей храбрости, над Ганнибалом, другую – своим умом и добротой, над сослуживцами; одной победой ты спас, а другой наставил на путь истины нас, пораженных врагом так позорно, а тобой – так прекрасно и к нашему общему благу. Я называю тебя добрым отцом, потому что не имею другого более достойного названия; на самом же деле я обязан тебе более, чем сыновней благодарностью. Отец дал жизнь только мне, ты же спас жизнь мне и такому множеству моих товарищей». С этими словами он обнял Фабия, и в то же время солдаты стали обнимать и целовать друг друга, лагерь наполнился ликованием и слезами радости. Фабий же недолго после того оставался единственным главнокомандующим, он призвал обоих консулов того года: Сервилия Гемина и избранного вместо павшего Флавиния М. Аттилия Регула и передал им начальство над армией с просьбой остаться верными его стратегическим планам, что и было ими исполнено.
Из консулов следующего, 2J6 г. только Эмилий Павл был опытным воином, решившим не отступать от указаний Фабия. Напротив, другой, Теренций Варрон, любимец черни, не переставал кричать в народном собрании, что война не может прекратиться до тех пор, пока полководцы будут избираться из дома Фабиев, а что он, Варрон, разобьет неприятеля в тот самый день, когда увидит его. Последствием его безрассудной смелости было страшное поражение при Каннах. Твердость и непоколебимое достоинство сената после этого несчастного сражения, среди общего отчаяния и испуга, были главным образом делом старого Фабия, который своими разумными советами и несокрушимым мужеством снова восстановил в народе доверие и надежду; ему же Рим был обязан те что в пору общего горя старая вражда партий была устранена и сенат решил выйти с приветствием навстречу возвратившемуся с битвы при Каннах Варрону.
В следовавшие за битвой при Каннах годы Рим ставил во главе своих войск наилучших своих людей в качестве консулов, проконсулов и преторов. Главным же образом он прибегал к содействию Фабия и Клавдия Марцелла – «щиту и мечу Италии». Вследствие этого война приняла более постоянный ход, и Ганнибал постепенно лишался одного преимущества за другим. Фабий был избран в третий раз консулом в 215 г., четвертый раз – и 214 г. В это время он завоевал многие города в Кампании, Самниуме, Апулии и Лукании. К походу четвертого консульского года относится следующий анекдот, служащий доказательством добродушия и мудрой кротости Фабия До его сведения дошло, что один марзсийский воин в его войске, по имени Статилий, славившийся своим мужеством и благородством, был обойден наградой и вследствие этого позволял себе резкие выходки против начальства; Фабий позвал его к себе, добродушно выслушал и сознался, что с ним поступили несправедливо. «В этот раз, – сказал он, – я обвиняю командиров в том, что они отличают людей больше по своему пристрастию, чем по их заслугам; в дальнейшем буду обвинять тебя самого, если ты будешь молчать и не обращаться со всяким делом прямо ко мне, твоему главному полководцу». С этими словами он подарил ему боевого коня и украсил его орденом, вследствие чего этот человек сделался навеки преданным ему. «Кто управляет другими людьми, – говорил Фабий, – тот должен находить главное воспитательное средство в добре и приветливости и поступать точно так же осторожно, как поступает садовник с дикими оливковыми и фиговыми деревьями, когда желает превратить их в садовые».
В 213 г. консулом стал сын Фабия, Квинт Фабий Максим, и отец сопровождал его в качестве легата в походе против Ганнибала. Когда сын, предшествуемый своими ликторами, двинулся навстречу подъезжавшему к нему отцу, ликторы из уважения к почтенному старику пропустили его мимо себя без остановки, только в ту минуту, когда Фабий доехал до последнего ликтора, консул приказал этому чиновнику исполнить свой долг, и ликтор крикнул старику, чтобы тот слез с лошади. Тут отец соскочил на землю и сказал: «Я хотел только увидеть, сын мой, хорошо ли ты знаешь, что ты консул», Этот сын Фабия умер в молодые годы, и отец перенес его смерть с большим спокойствием; он сам прочел на площади надгробную речь, которую впоследствии издал.
В пятый раз Фабий был избран консулом в 209 г. и получил назначение в Тарент. Ему удалось посредством измены возвратить этот город римлянам.
Рассказывают, что Ганнибал вернулся к Таренту не позже как через два часа после завоевания города и, увидав, что Тарент потерян для него, сказал: «Стало быть, и у римлян есть свой Ганнибал! Потому что на счет Тарента мы должны сказать: как приобрели, так и потеряли!» После этого он двинулся обратно в Метапонт и старался заманить хитростью Фабия в засаду. С этой целью он отправил ему письмо, будто бы написанное двумя метапонтскими гражданами, в котором эти последние обещали ему передать в его руки город, как только он появится. Фабий действительно хотел принять это приглашение, но так как предзнаменование богов было неблагоприятно, то он отказался от своего намерения, и скоро открылось, что письмо то было написано самим Ганнибалом и что этот последний ждал своего врага у ворот города.
В то время когда Тарент попал под власть Ганнибала, городом командовал Марк Ливий. Среди общего смятения он бежал в крепость; в ней же он оставался и тогда, когда городом снова завладел Фабий. Почет, оказывавшийся Фабию за этот подвиг, возбудил в Ливии негодование и зависть и побудил его однажды сказать в сенате, что не Фабию, а ему обязано римское государство завоеванием Тарента. На это Фабий сказал ему с усмешкой: «Ты прав, потому что, не упусти ты город в то время из своих рук, мне не удалось бы завладеть им».
Завоевание Тарента, вследствие которого Фабий отпраздновал блистательный триумф, было его последним военным подвигом; но почтенный старик все еще играл значительную роль в сенате, где он был первоприсутствующим. Ему не удалось, однако же, удержать в Риме Сципиона, который после завоевания Испании хотел перенести войну в Африку.
В 203 г. Сципион принудил Ганнибала оставить наконец Италию, и римляне могли свободно вздохнуть после долговременных тревог и смятений. Сенат и граждане поднесли почти 90-летнему Фабию, как единственному полководцу, пережившему тяжелое время войны, венец из терна, в знак того, что ему и его соратникам Италия обязана своим спасением. Но до самого конца войны Фабий не дожил; он умер в том самом году, в котором Ганнибал оставил Италию. Какой старости достиг он, можно заключить из того, что он в течение 62 лет исполнял должность авгура, должность, на получение которой имели право только люди зрелого возраста. Народ почтил заслуженного мужа тем, что принял на свой счет издержки по его похоронам.
Дата добавления: 2016-05-05; просмотров: 712;