ОКОНЧАТЕЛЬНАЯ НЕСОВМЕСТИМОСТЬ НАУКИ С ТЕОЛОГИЕЙ 1 страница

25. Нам, таким образом, остается пополнить, наконец, непосредственную оценку истинного философского духа одним последним объяснением, которое, являясь преимущественно отрицательным, становится, тем не менее, действительно необ­ходимым здесь, чтобы закончить полную характеристику природы и условий вели­кого умственного обновления, необходимого теперь избранной части человечества. Это объяснение обнаруживает непосредственно окончательную несовместимость положительных концепций с какими бы то ни было теологическими воззрениями, как монотеистическими, так и политеистическими или фетишистскими. Различные соображения, приведенные в настоящем рассуждении, уже приблизительно согла­сованы между двумя философиями со стороны как метода, так и доктрины, так что всякое сомнение на этот счет может быть здесь легко рассеяно. Без сомнения, наука и теология вначале не находятся в открытой вражде, так как они не ставят себе одинаковых вопросов: именно это обстоятельство долгое время позволяло положительному мышлению делать частичные успехи, невзирая на общее господ­ство теологической философии, и даже во многих отношениях под ее предвари­тельным покровительством. Но когда рациональный позитивизм, ограниченный сначала скромными математическими исследованиями, которыми пренебрегала теология, начал распространяться на прямое изучение природы, в особенности посредством астрономических теорий, столкновение стало неизбежным, хотя остава­лось скрытым в силу основного контраста, одновременно научного и логического, прогрессивно развивающегося с этого момента между двумя кругами идей. Логи­ческие мотивы, на основании которых наука наотрез отказывается от всяких таин­ственных проблем, являющихся существенным предметом занятий для теологии, сами по своей природе способны рано или поздно дискредитировать в глазах всех здравомыслящих людей умозрения, изгоняемые только потому, что они безусловно недоступны человеческому разуму. Сверх того, мудрая осторожность, с которой положительное мышление постепенно оперирует с чрезвычайно легкими предметами, должна косвенно заставить оценить безрассудную смелость теологии по отношению к наиболее трудным вопросам. Однако для большинства умов, обра­щающих обыкновенно слишком мало внимания на методологические разногласия (хотя последние, являясь необходимым источником всех других, суть наиболее серьезные) несовместимость этих двух философий должна вполне выяснить­ся преимущественно из доктрин. А под этим новым углом зрения, невоз­можно отрицать коренное противоречие этих двух классов концепций, где одни и те же явления то приписываются произвольным велениям, то приводят к неизменным законам. Причудливая изменчивость, естественно присущая всякой ядее произвола, никоим образом не может согласовываться с постоянством реальных отношений. Поэтому, по мере того, как физические законы становились известными, господство сверхъестественной воли все более и более ограничива­лось и признавалось всегда преимущественно по отношению к явлениям, законы которых остались неоткрытыми.

Эта несовместимость становится непосредственно очевидной, если противопо­ставить рациональное предвидение, составляющее главную составляющую специ­ального откровения, которое теология вынуждена представить как единственное правильное средство узнавать будущее. Правда, положительный дух, достигши своей полной зрелости, стремится также подчинять самое волю истинным законам, существование которых действительно молча предполагается примитивным разу­мом, ибо иначе практические усилия изменять и предвидеть человеческие хотения не имели бы никакого разумного основания. Но такое понимание отнюдь не приводит к примирению этих двух противоположных способов, согласно которым наука и теология необходимо рассматривают действительное управление различ­ными явлениями. Ибо подобное предвидение и вытекающее отсюда поведение требуют, очевидно, глубокого реального знания существа, в котором эти хотения рождаются. А создать это предварительное основание могло бы существо, по меньшей мере, равное, рассматриваемое таким образом по сходству; невозможно предположить это сходство по отношению к существу низшего порядка, и противоречие увеличивается наряду с неравенством природы. Поэтому притязания теологии проникать всегда в предначертания Провидения были совершенно безрассудны, подобно тому, как было бы нелепо предположить у низших живот­ных способность предвидеть желания человека или других высших животных. Однако именно к этой бессмысленной гипотезе неминуемо пришлось бы прибег­нуть для окончательного согласования теологического духа с положительным.

26. Их коренное, применимое ко всем существенным фазисам первоначальной философии противоречие, рассматриваемое исторически, издавна было обще-признано относительно тех ее стадий, которые уже совершенно миновали наибо­лее передовые народы. Несомненно даже, что касательно последних слишком преувеличили эту несовместимость вследствие абсолютного презрения, которое наши монотеистические привычки внушают нам к двум первым состояниям теологического режима. Здоровая философия обязана всегда оценивать необхо­димую форму, в которой каждый из великих последовательных фазисов развития человечества действительно содействовал нашей основной эволюции заботливо устранить эти несправедливые предрассудки, мешающие всякой истинной истори­ческой теории.

Но хотя политеизм и даже фетишизм сначала действительно благоприятство­вали самопроизвольному подъему духа наблюдения, дблжно, однако, признать, что они могли быть истинно совместимыми с постепенно создавшимся сознанием неиз­менности физических отношений, тотчас как это сознание сумело приобрести некоторое систематическое постоянство. Поэтому нужно рассматривать это неиз­бежное противоречие как тайный источник различных преобразований, которые последовательно разложили теологическую философию, все более и более суживая ее.

Здесь уместно пополнить необходимое объяснение, приведенное в начале этого Рассуждения, где это постепенное разрушение было главным образом приписано Метафизике в собственном смысле, которая в сущности могла бы быть только простым орудием, но никак не истинным фактором. Нужно заметить, что положи­тельный дух, вследствие отсутствия обобщения, долженствовавшего характеризовать его медленную частичную эволюцию, не мог надлежащим образом формули­ровать свои собственные философские стремления, едва ставшие заметными в течение этих последних веков. Отсюда вытекала настоятельная необходимость вмешательства метафизики, которая единственно могла соответственно системати­зировать само собой возникающий антагонизм между рождающейся наукой и древ­ней теологией. Но хотя такая функция должна была побуждать слишком преуве­личивать действительную важность этой философии переходного времени, легко, однако, признать, что единственно естественный прогресс реальных знаний сооб­щал серьезность и прочность ее шумливой деятельности. Этот беспрерывный прогресс, который в сущности вначале обусловил преобразование фетишизма в политеизм, преимущественно составлял затем существенный источник превраще­ния политеизма в монотеизм. Так как столкновение должно было совершиться главным образом на почве астрономических теорий, то этот трактат доставит мне естественный случай охарактеризовать точную степень их развития, единст­венно действительно определившего безвозвратный умственный упадок полити­ческого режима, который мы тогда признаем логически несовместимым с оконча­тельным основанием математической астрономии, школой Фалеса.

27. Рациональное изучение этого критического направления ясно доказывает, что оно не могло ограничиваться древней теологией и что оно должно было затем распространиться и на монотеизм, хотя его энергия должна была убывать одновре­менно с необходимостью в нем, по мере того, как теологический дух продолжал дряхлеть в силу того же самопроизвольного прогресса. Без сомнения, этот краткий фазис первоначальной философии был гораздо менее, чем предшествовавшие ему, противен подъему реальных знаний, не встречавших более на каждом шагу опас­ного соперничества в виде специально сформулированного сверхъестественного объяснения. Поэтому-то именно при монотеистическом режиме должна была завершиться предварительная эволюция положительного мышления. Но несоот­ветствие, став менее резким и более запоздалым, оставалось тем не менее окон­чательно неизбежным даже накануне той эпохи, когда новая философия стала достаточно общей, чтобы принять истинно органический характер, заменяя безвоз­вратно теологию в ее социальной функции также как в ее умственном назначении. Так как спор должен был еще вестись преимущественно на почве астрономии, что я покажу с точностью, с какой более ранняя эволюция необходимо обусловила распространение до более простого монотеизма - ее коренного противоречия, касавшегося прежде только политеизма в собственном смысле; тогда ясно станет, что это неизбежное влияние вытекает из открытия двойного движения Земли, последовавшего вскоре после основания небесной механики.

Можно утверждать, что при настоящем состоянии человеческого разума моно­теистический образ мышления, благоприятствовавший в течение долгого времени первоначальному подъему реальных знаний, сильно препятствует систематичес­кому ходу, который они должны отныне принять, мешая основному осознанию неизменности физических законов приобрести, наконец, свою необходимую философскую полноту. Ибо постоянная мысль о внезапном произвольном возму­щении в естественной экономии должна всегда оставаться нераздельной, по край­ней мере, скрытно, со всякой какой бы то ни было теологической идеей, хотя бы даже по возможности сокращенной. Не будь, в самом деле, этого препятствия, которое может быть устранено только при полном упразднении теологического духа, повседневное зрелище реального порядка вызвало бы уже теперь всеобщее согласие с основным принципом положительной философии.

28. Задолго до того момента, когда развитие науки позволило непосредственно оценить это коренное противоречие, метафизика, руководимая своим тайным побуждением, пыталась сузить в недрах самого монотеизма влияние теологии, оставляя в последний период средневековья отвлеченное преобладание знамени­той схоластической доктрине, подчиняющей действия верховного руководителя

еязменным законам, которые он первоначально установил, запретив себе их когда-либо изменять. Но это своего рода самопроизвольное соглашение между теологическим принципом и положительным мышлением очевидно могло иметь

олько кратковременное существование, способное более облегчить беспрерывное падение одного и постепенное торжество другого. Его господству существенно подчинились только просвещенные умы; ибо, покуда вера действительно существо­вала, народный инстинкт должен был всегда энергично отвергать концепцию, которая в сущности стремилась свести на нет власть Провидения, обрекая ее на величавую неподвижность, и которая предоставляла всю обычную деятельность великой метафизической сущности - Природе, приобщая ее таким образом к правильному управлению Вселенной в качестве обязательного и ответственного министра, к которому отныне должна была направляться большая часть жалоб и

просьб.

Мы видим, что эта концепция во всех существенных точках очень похожа на идею конституционного монарха, приобретающую при современном положении вещей все большее и большее преобладание; и эта аналогия отнюдь не случайна, ибо теологический порядок явился рациональным основанием политического строя. Эта противоречивая доктрина, разрушающая социальную силу теологичес­кого принципа, не освящая основного превосходства положительного мышления, не может соответствовать никакому истинно нормальному и продолжительному состоянию: она составляет только наиболее могучее из средств перехода, годных для последней необходимой разрушительной работы метафизического мышления.

29. Наконец, неизбежное несоответствие науки с теологией должно было также обнаружиться в другой общей форме, специально приспособленной к монотеисти­ческому состоянию, вскрывая все более и более коренное несовершенство реаль­ного порядка, так резко противоречащего необходимому провиденциальному опти­мизму. Этот оптимизм должен был, без сомнения, оставаться долгое время согла-симым с самопроизвольным развитием положительных знаний, ибо первый анализ природы должен был тогда внушать всюду наивное восхищение при виде того, как совершаются главные явления, составляющие действительный порядок. Но это первоначальное направление также неизбежно затем исчезает по мере того, как положительное мышление, принимая все более и более систематический характер, заменяет постепенно догму о конечных причинах принципом условий существова­ния, обладающим в наивысшей степени всеми логическими свойствами этой догмы и не страдающим ни одним из серьёзных научных недостатков. Тогда перестают удивляться тому, что организация естественных существ оказывается устроенной так, что в каждом случае зависящие от них явления могут совершаться беспрепят­ственно. Изучая внимательно эту неизбежную гармонию с единственным намере­нием лучше познать ее, люди, в конце концов, замечают коренные несовер­шенства, которыми во всех отношениях отличается реальный порядок, почти всегда уступающий в мудрости искусственной экономии, устанавливаемой нашим слабым человеческим вмешательством в ограниченных, доступных ему пределах. Так как эти естественные пороки должны быть тем больше, чем сложнее рассматриваемые явления, то неопровержимые указания, которые дает нам в этом отношении совокупность астрономических знаний, будут достаточны здесь, для того чтобы дать возможность предвидеть, насколько подобная оценка должна распространиться с новой философской энергией на все другие основные части реальной науки. Но в особенности важно понять, что вообще эта критика имеет не только временное значение в качестве антитеологического средства. Она связы­вается более тесно и более прочно с основным духом положительной философии в общем отношении, существующем между умозрением и действием. Если, с одной стороны, наше постоянное активное вмешательство покоится прежде всего н_а точном знании естественной экономии, лишь прогрессивным улучшением которой должна являться во всех отношениях наша искусственная экономия, то с другой не менее ясно, что мы таким образом предполагаем необходимое несовершенство того самопроизвольного порядка, постепенное изменение которого является повседневной целью наших индивидуальных или коллективных усилий.

Оставляя в стороне всякую временную критику, справедливая оценка различных недостатков, свойственных действительному устройству реального мира допжна таким образом, отныне рассматриваться как присущая положительной философии, чтобы лучше познать как наше основное состояние, так и существенное назначение нашей беспрерывной деятельности.

СПЕНСЕР ГЕРБЕРТ (SPENCER) (1820-1903) - выдающийся английский фило­соф и социолог, сторонник позитивизма и эволюционизма в естествознании, родился в Дерби, умер в Брайтоне.

Спенсер не получил сколько-нибудь систематического гуманитарного образо­вания и вплоть до 1846 г. работал железнодорожным инженером. Параллельно стремительно расширял свои познания в различных областях, что и позволило ему в 1848 г. стать главным редактором знаменитого журнала "Экономист". Именно в это время Спенсер стал проявлять интерес к социальным вопросам и их обобщению в рамках собственной теории.

В 1850 г. вышел научный труд Спенсера - "Социальная статистика".

Как один из основоположников органической школы, Спенсер вслед за Огюс-том Контом ввел в социологию идею изменчивости и "плавного" эволюционизма. Понятия эволюционистской социологии Спенсера - "возрастающая связан­ность", "переход от гомогенности к гетерогенности", "определенность", — описывающие морфологическую структуру общества, позволяли английскому социологу-позитивисту проводить аналогию между биологической и социальной эволюцией, между живыми организмами и обществом. В свою очередь, это рас­крывало возможность применения в социологии естественнонаучных методов, что и составляло одну из целей позитивистского подхода к обществознанию.

В главном социологическом произведении - трехтомных "Основаниях социо­логии" (1876-1896) — Спенсер уподоблял сословно-классовое строение общества и присущие ему различные функции разделению функций между органами живого тела. Однако отдельные личности обладают, по мысли Спенсера, гораздо большей самостоятельностью, чем биологические клетки. Подчеркивая свойство саморегуляции в живой материи, Спенсер на этом основании ставил под сомнение значимость государственных форм, рассматривая их в качестве инструментов насилия в большей мере, чем агентов регуляции.

Двумя полюсами эволюции общества английский социолог признавал военный и промышленный типы устройства общества. Эволюция идет по направлению от первого ко второму. В той мере, в какой закон выживания наиболее приспо­собленного реализует себя в общественной динамике, общество приближается к промышленному типу, характеризующемуся прежде всего дифференциацией, основанной на личной свободе. Социальные революции рассматривались Спенсе­ром как болезнь общества, а социалистическое переустройство - как противное органическому единству социальной системы и эволюционному прогрессу, основанному на выживаемости наиболее приспособленных и одаренных. К числу важнейших его работ также относятся "Начала социологии", "Грядущее рабство".

Г. Спенсер

ОСНОВАНИЯСОЦИОЛОГИИ*

* Спенсер Г. Основания социологии. СПб., 1877. Т. II. 30

Глава первая

ЧТО ТАКОЕ ОБЩЕСТВО?

212. Вот вопрос, который должен быть поставлен и разрешен с самого начала. Пока мы не порешили, - смотреть ли на общество как на некоторое особое бытие (entity) или нет, пока мы не порешили, должно ли это бытие, если оно будет признано таким, считаться сходным с какими-либо другими бытиями (entities), или же оно должно считаться безусловно отличным от всех других, наше пред­ставление о предмете этого сочинения будет оставаться крайне неопределен­ным.

Можно было бы сказать, что общество есть лишь собирательное имя для обоз­начения известного числа индивидов. Перенося спор между номинализмом и реа­лизмом в другую область, номиналист мог бы утверждать, что, подобно тому как существуют только отдельные члены известного вида (species), самый же вид, взя­тый независимо от них, не имеет действительного существования, так, точно суще­ствуют одни только общественные единицы, т.е. люди, существование же самого общества есть число словесное. Сославшись на пример аудитории, собирающейся для чтения какого-либо профессора и представляющей собой такой агрегат, кото­рый самим своим исчезновением по окончании каждого чтения показывает, что он не есть некоторый действительно существующий предмет, но лишь известная груп­пировка личностей, он мог бы доказывать, что то же самое имеет место и по отношению к гражданам, составляющим собою всякий данный народ.

Но, не оспаривая остальных звеньев его аргументации, мы имеем полное право отвергать состоятельность последнего его звена. Ибо та группировка, которая оказывается в первом случае лишь временной, имеет во втором случае постоянный характер; а мы знаем, что индивидуальность от целого, в отличие от индивидуаль­ности по отношению к его остальным частям, заключается именно в постоянстве отношений между его частями. Всякая цельная масса, разбившись на куски, перестает быть особым индивидуальным предметом; и наоборот, - камни, кирпичи, куски дерева и т.п., не имевшие вначале ничего общего между собою, будучи связаны друг с другом известным образом, становятся индивидуальным предметом, называемым домом.

Таким образом, мы имеем полное право смотреть на общество как на особое бытие (entity); ибо хотя оно и слагается из отдельных (discrete) единиц, однако же постоянное сохранение в течение целых поколений и даже веков известного общего сходства в группировке этих единиц, в пределах занимаемой каждым обществом местности, указывает на известную конкретность составляемого ими агрегата. И именно эта черта и доставляет нам нашу идею об обществе. Ибо мы не даем этого имени тем переменчивым скоплениям, которые образуют первобытные люди, но прилагаем его только там, где оседлая жизнь привела уже к некоторому постоянству в распределении внутри общества составляющих его частей.

213. Но, решившись смотреть на общество как на особенный индивидуальный предмет, мы должны спросить себя теперь, - что же это за предмет? К какому роду бъектов следует отнести его? При внешнем рассмотрении оно кажется не имею­щим никакого сходства ни с одним из объектов, известных нам через посредство наших чувств. Если оно и может иметь какое-либо сходство с другими объектами, то сходство это не может быть усмотрено простым восприятием, но может быть открыто только путем рассуждения. Коль скоро общество становится особым ин­дивидуальным бытием (entity) в силу постоянства отношений между его составны­ми частями, у нас сейчас же является вопрос - не представляют ли эти постоянные отношения между его частями каких-нибудь сходств с постоянными отношениями между частями, замечаемыми нами в каких-либо других бытиях (entities)? Един­ственное мыслимое сходство между обществом и чем-либо другим может заклю­чаться в параллелизме принципа, управляющего расположением составных частей.

Существуют два больших типа агрегатов, с которыми мы можем сравнивать общественный агрегат: класс агрегатов органических и класс агрегатов неоргани­ческих. Спросим же себя теперь: представляют ли отличительные свойства обще­ства, рассматриваемого особо от его живых единиц, какие-нибудь сходства со свой­ствами неживого тела? или же они сходны в каких-либо отношениях со свойствами живого тела? или же, наконец, они совершенно несходны ни с теми, ни с другими?

Достаточно только поставить первый из этих вопросов, чтобы немедленно отве­тить на него отрицательно. Целое, состоящее из живых частей, не может сход­ствовать по своим общим отличиям с безжизненными целями. Второй вопрос, не допускающий столь быстрого ответа, должен быть разрешен в положительном смысле. И следующая глава будет посвящена изложению тех оснований, которые позволяют нам утверждать, что постоянные отношения между частями общества аналогичны постоянным отношениям между частями живого существа.

Глава вторая

ОБЩЕСТВО ЕСТЬ ОРГАНИЗМ

214. Когда мы говорим, что явление роста одинаково свойственно как общест­венным, так и органическим агрегатам, то мы не хотим исключить этим всякую общность в этом направлении между этими агрегатами, с одной стороны, и агрега­тами неорганическими, с другой, так как некоторые из последних, как например, кристаллы, обнаруживают заметный рост, и так как они все на основании гипо­тезы развития должны были возникнуть в то или в другое время путем инте­грации. Тем не менее, сравнивая живые существа и общества с так называемыми неодушевленными предметами, мы видим, что первые обнаруживают постепенное увеличение в своей массе в столь резко заметной степени, что мы по справедли­вости можем считать это обстоятельство за отличительный признак, характери­зующий собою эти два разряда агрегатов. Многие организмы растут в продолже­ние всей своей жизни; и все остальные растут в продолжение весьма значительной ее части. Что касается до общественного роста, то он обыкновенно продолжается или до того времени, когда общество распадается на два или несколько других, или До того, когда оно будет поглощено каким-либо другим обществом.

Итак, вот первая черта, в силу которой общества сходствуют с органическим миром и существенно отличаются от мира неорганического.

215. Другая отличительная черта как обществ, так и живых существ заключа­ется в том, что рядом с увеличением в размерах у них наблюдается и увеличение сложности строения. Низшее животное, или зародыш высшего, обладает лишь немногими отличимыми друг от друга частями; но с увеличением общей массы тела число таких частей увеличивается, и в то же время эти части диффе­ренцируются одна от другой. То же самое справедливо и по отношению к общест­ву. Вначале несходства между различными группами составляющих его единиц очень незначительны и по числу, и по степени; но с возрастанием народонаселения в данном обществе общественные разделения и подразделения становятся более многочисленными и более резкими. Кроме того, как в общественном, так и в индивидуальном организме дальнейшие дифференциации прекращаются только с завершением типа, характеризующим собою зрелый возраст и предшествующим упадку.

Хотя и в неорганических агрегатах - как например, в целой солнечной системе, равно как и в каждом из ее членов, - интеграции также сопровождаются структур­ными дифференциациями, однако здесь эти последние относительно медленны и относительно просты, а потому могут быть оставлены без внимания. Напротив того, в политических агрегатах и в живых существах умножение несходных между собою частей так велико, что оно по справедливости может считаться вторым существенным признаком сходства между ними, отличающим их от неоргани­ческих предметов.

216. Это сходство выступит еще с большею силою, когда мы обратим внимание на тот факт, что прогресс в структурной дифференциации сопровождается в обоих случаях прогрессивной дифференциацией отправлений.

Все более и более многочисленные отделы - первого, второго, третьего и т.д. порядков, - на которые распадается общая масса тела развивающегося животного, становятся все более и более несходными между собою вовсе не напрасно: разно­образие их наружных форм и внутреннего сложения влечет за собою и разнообра­зие тех действий, которые они выполняют: они вырастают в несходные органы, имеющие несходные отправления. Пищеварительный канал, принимая на себя сполна всю функцию поглощения питательных веществ, распадается постепенно на отдельные, отличные друг от друга участки, выполняющие каждый свою специ­альную функцию, составляющую часть общей функции всего пищеварительного канала. Каждый отдельный член, служащий для перемещения или для схватыва­ния, претерпевает известные разделения и подразделения; причем получившиеся таким образом части выполняют каждый свою главную и вспомогательную функ­ции всего члена. То же самое справедливо и по отношению к тем частям, на кото­рые распадается общество. Возникающий в нем господствующий класс не только становится отличным от остальных классов, но и берет на себя контроль над их действиями; когда же этот класс распадается далее на подклассы, обладающие одни большей, другие - меньшей степенью господства, то эти последние опять-таки начинают выполнять каждый свою совершенно особенную часть общего кон­троля. В классах, подчиненных такому контролю, наблюдается то же самое. Раз­личные группы, на которые они распадаются, выполняют различные занятия; причем в пределах каждой из таких групп наблюдается опять-таки распадение на части, конечно, менее резко различающиеся между собою, чем главные группы, но тем не менее, отправляющие пропорционально отличные обязанности.

С этой стороны два сравниваемых нами класса предметов отличаются еще более ясным образом от предметов других классов, ибо все те структурные разли­чия, которые медленно возникают в структурных агрегатах, никогда не сопрово­ждаются чем-либо таким, что мы могли бы по справедливости назвать различными отправлениями.

217. Но почему же несходные действия несходных частей в политическом агре­гате и в живом существе рассматриваются как настоящие отправления, между тем как мы не можем смотреть таким образом на несходные действия несходных астей, наблюдаемые нами в неорганическом агрегате? Чтобы понять это как следует, надо обратиться к дальнейшей, и еще более ясной, черте сходства между политическими агрегатами и живыми существами.

И у тех, и у других развитие вызывает не просто различия, но различия, опре-еленно связанные друг с другом, - такие различия, из которых каждое делает воз­можными остальные. Различные части неорганического агрегата находятся в каких отношениях друг к другу, что одна из них может быть изменена в очень значительной степени, без заметного действия на остальные. Но в органических и политических агрегатах отношение между частями вовсе не таково. В каждом из них изменения в различных частях взаимно определяют друг друга, и измененные действия этих частей также находятся в тесной взаимной зависимости. В обоих случаях эта взаимосвязь возрастает вместе с прогрессом развития. У низших типов животного царства все тело есть желудок, все тело есть дыхательная поверхность, все тело есть орган движения, хватания и перемещения. Развитие такого тела, у которого имеются особые придатки для перемещения с места на место и для схватывания пищи, может иметь место лишь в том случае, когда эти придатки, утратившие способность к непосредственному поглощению пищевых веществ из окружающей среды, будут в достаточной мере снабжаемы пищею теми частями, которые удержали способность к ее поглощению. Развитие дыхательной поверх­ности, служащей для снабжения воздухом образующихся в теле соков, может произойти лишь на том условии, чтобы неизбежная при этом утрата ею способ­ности добывать себе материалы для восстановления потерь и для роста была вознаграждена развитием аппаратов, приносящих эти материалы. Точно то же имеет место и для общества. То, что мы совершенно правильно называем общест­венной организацией, представляет те же необходимые условия. В зачаточном обществе каждый член его есть одновременно воин, охотник, домостроитель, изготовитель всех необходимых орудий и проч., т.е. здесь каждая часть удовлет­воряет сама всем своим нуждам. Переход к общественному состоянию, характери­зующемуся существованием постоянной армии, может свершиться только с развитием в обществе таких приспособлений, в силу которых остальные его члены будут снабжать армию пищей, одеждой и боевыми снарядами. Если мы видим, что одна часть населения занимается исключительно земледелием, другая - горным делом, и т.д., что одни производят товары, а другие распределяют их и проч., - то мы видим также, что все это возможно лишь при одном условии, а именно: чтобы каждая часть в обмен за специальную услугу, оказываемую ею всем другим час­тям, получала, в свою очередь, от всех них соответственные доли их специальных услуг.