Воронцов В.П.] Идеи неомарксизма и русская действительность // «Летучий листок» Фонда вольной русской прессы. Лондон, 1897. № 41

В то время как формула: социальная революция, осуществляемая народом – теряла престиж в широком понимании ее деятелями семидесятых годов – она возрождалась в умах русской интеллигенции в виде учения, провозглашавшего задачу осуществления социализма пролетариатом. В его практическом выражении это учение продолжало традиции 70-х годов, ставя, как и последние, своей задачей организацию трудящихся масс. Этой своей стороной социал-демократизм стоял ближе к семидесятым годам, чем публицисты, на словах выступавшие в защиту последних. Возрождение идеи «организация народа» в форме «организация пролетариата» только подтверждало истину изречения, «что гони природу в дверь – она влетит в окно». Без организации народных сил не был возможен никакой новый широкий шаг в прогрессивном развитии нашей страны; и нужно считать совершенно естественным и целесообразным возникновение течения, стремившегося к организации городской части народа. Если бы эта идея, навеваемая самой жизнью, не была узурпирована определенной идеологией – организация пролетариата сделалась бы исходной точкой более широкого организационного движения. «Все трудящиеся России – соединяйтесь» - таков естественный лозунг русской демократии, провозглашенный в семидесятых годах и ставший боевым кличем в настоящий момент активной борьбы с деспотизмом. Но тощей идеологии неомарксизма было не по силам это ярко-красное знамя, - единственное, обеспечивающее победу демократии в России; и она выкинула бескровный в данный момент лозунг: «Пролетарии всех стран – соединяйтесь», звучавший насмешкой над русским рабочим классом, совершенно разрозненным и зажатым в полицейском кулаке.

Придет время и противоестественный (с точки зрения целесообразности) факт преобладания в недавнем прошлом среди нашей молодежи учения неомарксизма получит надлежащее освещение и оценку. В этой же заметке мы сделаем лишь несколько замечаний по данному предмету.

Характерной чертой так наз[ываемой[ марксистской легальной и нелегальной русской литературы служит то, что и по своему характеру, и по направлению она противоречит теоретическому марксизму, насколько таковой представляется личностью самого Маркса. Согласно духу учения, - с чем согласны и писатели, о которых идет речь, - определенные суждения о судьбах и направлении эволюции какой-либо страны позволительно высказывать лишь после научного исследования данного явления, а не путем приложения к одному обществу шаблона, выработанного теоретически или на основании данных, относящихся к странам, развивавшимся при значительно отличных условиях. Поэтому и первые научные применения марксизма к трактовке экономической жизни России должны бы состоять в производстве исследований, одновременно опирающихся и на многочисленный фактический материал, и на теоретические положения экономической науки; и лишь после того как, таким образом, будут прочно установлены некоторые обобщения, касающиеся отдельных категорий явлений, можно будет приступить к научному построению общей формулы экономической эволюции страны. Лица же, особенно громко провозглашающие знамя марксизма, будто бы ими водворяемого в России, поступают совершенно обратно тому, чему сами учат, как характерной черте дорогого им историко-философского учения. Они начали прямо с применения к нашей стране конкретной формулы экономической эволюции, окончательно формулированной Марксом – после обширнейшего и детальнейшего изучения в течение нескольких десятилетий упорного труда, - экономической истории Западной Европы вообще и преимущественно классической страны капитализма – Англии; формулы, примененной затем теоретиками немецкой рабочей партии к экономической эволюции Германии, причем в практических интересах своей партии ими было допущено такое расширение исторического значения этой формулы, какое вовсе не следовало из научных оснований и какое находилось в противоречии с историко-философской теорией Маркса. <…>

…События последних 10-15 лет показали, однако, что условия, делавшие практически уместным распространение формулы экономической эволюции, всецело подходящей, кажется, к одной только стране европейского материка (собственно Англии), на весь цивилизованный мир, - что эти условия исчезают и что научное обоснование демократического движения в Европе должно искать себе другого выражения. С одной стороны, аграрное движение в Ирландии (а впоследствии и в некоторых других европейских государствах, напр., в Италии) свидетельствует о том, что земледельческое население в массе имеет такие интересы, которые могут его побудить к массовому движению (хотя бы и несоциалистического характера), вследствие чего со стороны различных партий Европы, в том числе и рабочей, сделаны были попытки привлечения крестьян к совместной борьбе на политической почве. С другой стороны, объединение фабричного пролетариата сделало такие успехи, что настало время подумать о привлечении к организации других рабочих элементов (мелких мастеров и особенно крестьян), без чего политическая сила рабочего класса не будет в состоянии перевесить силу соединенных представителей капиталистического режима. В силу указанных обстоятельств в последнее время представители рабочих партий во Франции, Бельгии, Италии, Германии и др. странах делают попытки агитации в деревне, для чего они входят в рассуждение относительно тех групп крестьянства, какие было бы желательно привлечь к союзу с городскими рабочими, и вносят соответствующие изменения в свои программы. Но на пути этого, диктуемого жизнью, движения стоит идеология социал-демократической партии, согласно которой мелкий сельский хозяин подлежит исчезновению и не должен быть поддерживаем, а предоставлен своей собственной судьбе. Поэтому мы имеем право сказать, что эта идеология перестает соответствовать условиям дальнейшего развития европейской демократии, что естественное политическое развитие трудящихся классов Европы обогнало эту неподвижную доктрину и что в интересах дальнейшего объединения этих классов необходимо изменение господствующей теории западной социал-демократии или игнорирование этой теории в практическом отношении путем включения в программу партии пунктов относительно поддержания мелких сельских хозяев и способствования организации мелкого земледельческого производства в крупное некапиталистическое. На этот путь действия и выступают более или менее интеллигентные представители рабочих партий в различных европейских странах (Франции, Бельгии, Италии и др.).

Из сказанного следует, что принятие теории транскапиталистической эволюции общества в той форме, которая близка к полному ее осуществлению лишь в одной европейской стране, - собственно Англии, - принятие этого учения как основного теоретического положения для построения практической программы у вновь выступающих на арену социального развития народов – не только противоречит, как выше сказано, общему смыслу марксизма, но и не соответствует интересам демократического течения этих стран, так как земледельческое население в этих последних составляет несравненно больший процент, нежели в старых европейских государствах, большая часть промышленных рабочих не порвала окончательно с землей, а специально фабричный пролетариат образует ничтожную долю населения.

Известно, что Маркс был решительным противником буржуазии и что он всю свою жизнь посвятил теоретической и практической борьбе с капитализмом. Но случалось, что иногда, при некоторых обстоятельствах, он высказывался в пользу желательности более быстрого развития капитализма в странах, несомненно выступивших на этот путь экономической эволюции и где совершенно отсутствовали зачатки экономической организации (напр., земельной общины), позволяющей надеяться на возможность параллельного развития некапиталистической социализации промышленности. В противоположность этому, наши последователи Маркса главной своей литературной задачей сделали борьбу с направлением общественной мысли, принципиально враждебным капитализму и в своей экономической программе стремящимся к облегчению настоящего положения трудящихся масс вообще и к прогрессивному развитию нашей промышленности на почве сохранения связи производителя с орудиями его труда. Этой последней идее нападающая сторона противопоставляет капитализацию как не только, по ее мнению, исторически неизбежную фазу развития, но и как единственно возможное прогрессивное и, следовательно, желательное явление в России, причем с особенной ненавистью она относится даже не к подворному крестьянскому, а к общинному владению землей в России. В силу сказанного, главнейшим общественным результатом литературной деятельности внутри России данной группы марксистов естественно является реабилитация капиталистической формы во мнении той части русского общества, которая до сих пор была ей, безусловна, враждебна, и обращение в верных слуг капитализма колеблющихся элементов, призываемых на служение буржуазии своими инстинктами и материальным положением и воздерживавшихся от безусловной преданности своим патронам живым сознанием того, что им приходится принимать участие в поддержании порядков, которые ими считались и вредными, и несправедливыми. Такое обуржуазение миросозерцания прогрессивных элементов русского общества не может не быть выгодным современной буржуазии, устраняя принципиальные препятствия к осуществлению всех ее вожделений. И если передовая часть общества признает прогрессивное значение и желательность более быстрого развития у нас капитализма, то буржуазным ученым и фактическим деятелям капитализма нет необходимости тратить силы на опровержение мнений своих принципиальных противников и на защиту идеи капиталистической эволюции. За них исполняют это дело российские марксисты. <…> Недаром же наши буржуазные экономисты (напр., гг. Янжул, Головин) так благосклонно отнеслись к книжке г. Струве, а реакционный орган печати («Русское обозрение») основательно высказал названному марксисту, что, хотя по своим взглядам на отдаленное будущее он и расходится с журналом, но так как его мысли о ближайших задачах экономического развития России («пойдем на выучку к капитализму») совпадают с взглядами буржуазии, то журнал имеет полное основание практически считать его своим союзником.

Широкое распространение в нашем обществе теории немецкой социал-демократии, играющей на русской почве роль основателя идеи закономерности, прогрессивного значения и желательности господства капитализма, обусловлено тем, что эта теория отвечает очень разнообразным настроениям и интересам нашего культурного общества.

Она благоприятствует интересам буржуазии и потому охотно принимается той частью буржуазной молодежи, которая, будучи достаточно просвещена для того, чтобы не считать капиталистическую эксплуатацию рабочего совершенно законным (с социально-этической точки зрения) явлением, - не настолько, однако, предана идее справедливости и коллективизма, чтобы решиться сейчас же разорвать со своим привилегированным положением и вступить в борьбу с капиталистическим режимом. <…>

Если водворение в России капитализма есть неизбежное и прогрессивное явление, и переживаемая нами эпоха является временем этого водворения, то прогрессивными деятелями, и притом самыми нужными в данный момент, должны быть признаны и лица, так или иначе участвующие во внедрении капитализма; а потому человек, отдающий свои знания и таланты на службу буржуазии, может считать себя работающим на пользу русского прогресса, даже на пользу социализма, и он охотно согласится с теорией, дающей такую возвышенную окраску его продажности.

Это - одна категория мотивов и настроений, благоприятствующих широкому распространению в современном обществе учения о транскапиталистической эволюции промышленности. Но есть и другие!

Хотя по смыслу учения, о котором идет речь, цивилизованные общества движутся по направлению к коллективизму, но последний может быть осуществлен лишь после того, как капитализм приготовит для него материальные условия и воспитает пролетариат для роли водворителя новых порядков. До тех же пор, пока совершится эта подготовка, излишне прибегать к мерам сознательного революционного приближения желательного лучшего, каковые меры, конечно, имеют менее всего смысла в России как в стране, наименее подвинувшейся в деле капитализации ее промышленности и, следовательно, наименее подготовленной к коллективизму. Таким образом, естественная эволюция, а не быстрые искусственные перевороты – вот вывод из рассматриваемого учения, которое по этому одному предрасполагает к себе общество, утомленное многими годами бурных волнений и политических экспериментов.

История Западной Европы последних 25 лет представляет комбинацию быстрого развития капитализма, организации рабочего класса и политической свободы. Мы связываем все эти явления причинной связью, и так как сами всего больше страдаем от бесправного положения, то склонны, игнорируя всю совокупность условий нашего исторического развития, принимать, что успешное развитие капитализма принесет и нам обеспечение свободы личности, и тем более принимать ту теорию транскапиталистической эволюции, которая еще научает, каким образом добьемся мы того, о чем так страстно тоскуем.

Учение о транскапиталистической эволюции России, соответствуя, с одной стороны, буржуазной струе в русском обществе, связывает в то же время свою основную идею с идеей того демократического течения, которое определилось у нас в 70-х годах, и дает новую идеологию этому течению, не изменяя его существенного содержания, а лишь суживая сферу применения активной энергии общества. И хотя этой своей стороной, ведущей к ограничению контингента лиц, отдающих свои силы на служение народу, названное учение, по сравнению с другими, - как предыдущими, так и обращающимися ныне в обществе идеологиями – должно считаться шагом назад; но этот его реакционный характер не особенно бьет в глаза в настоящее время, когда общество еще только просыпается от недавней спячки, и в полной мере обнаружится лишь впоследствии. Теперь же, благодаря тому обстоятельству, что оживление общественного настроения сопровождается распространением названного учения, последнее явление многими считается причиной первого, а благодаря сравнительно еще незначительному кругу лиц, захваченных практическим движением, отрицательные стороны представляющей движение идеологии не замечаются, и она очаровывает активные элементы общества тем положительным содержанием, которое в ней заключается.

Игнорирование нашими «марксистами» основного положения Маркса об относительности всякой идеологии и о необходимости построения последней на основании научного исследования подлежащих явлений – было главной причиной ошибок господствующей группы наших марксистов при практическом приложении интеллектуально исповедуемых ею принципов.

Так, игнорируя ту конкретную обстановку, в какой вынужден развиваться наш капитализм, лица, о которых идет речь, не заметили господствующего тона эволюции нашей крупной обрабатывающей промышленности, заключающегося в преимущественном развитии технической стороны производства и в весьма слабом привлечении к нему (производству) новых рабочих, результатом чего неизбежно должна явиться сравнительная (с западноевропейской) малочисленностью фабрично-заводского рабочего класса и, следовательно, сравнительно ничтожная роль последнего в социальном развитии страны.

Они не придали надлежащего значения и той особенности нашего экономического быта, обусловленной климатическими и географическими факторами, согласно которой земледельческое население большей половины России (при 6-месячном сельскохозяйственном сезоне), даже при полном насыщении его рабочей способности сельскохозяйственным трудом, - не может обеспечить себе сносное существование работой исключительно в области сельского хозяйства и вынуждено либо на месте заниматься подсобными промыслами, либо – при разрушении последних капитализмом – искать заработков в городах и на фабриках. Они не заметили и того, что при постоянно растущем малоземелье крестьянина такой исход представляется естественно необходимым, вследствие чего наши города и фабрики переполнены крестьянами, не разрывающими связь с деревней, обыкновенно периодически посещающими свои места рождения для земледельческих работ и для свидания с родными и постоянно посылающими туда часть своих заработков.

Совершенно было упущено из виду и то обстоятельство, что благодаря существованию у нас общинного землевладения и господствующему среди мелких подворных собственников обычаю равного раздела земли между сыновьями, те крестьяне, которые в данный момент бросили деревню для города или для фабрики, - сохраняют право на землю; что с постоянно возрастающей ценностью земельных угодий, с одной стороны, и при необеспеченности неземельных заработков – с другой, это право с течением времени становится более и более привлекательным, что при незначительной стоимости земледельческого инвентаря крестьянина в большей части России, приобретение такового, при сколько-нибудь успешном заработке на стороне, не представляет особых затруднений; и что эта комбинация экономических условий поддерживает в фабричных рабочих из крестьян надежду когда-нибудь опять сесть на землю или как-нибудь иначе воспользоваться выгодами землевладения, - что служит новым препятствием полному разрыву между городом и деревней и окончательному выделению обширного класса фабрично-заводских рабочих.

Таким образом, лица, о которых идет речь, упустили из виду, что наш фабрично-заводской класс не только не может составлять того процента, какой принадлежит ему по отношению ко всему населению в крупных государствах Европы, но и не представляется настолько дифференцированным, чтобы быть окончательно отрезанным от деревни и противополагаться крестьянам как совершенно особый класс чистых пролетариев. Перенесение к нам идеологии, в основе которой лежит презумпция о широком развитии такого именно пролетариата, поэтому так же не соответствует нашим отношениям, как противоречила бы им идея, исходящая из предположения наличности у нас тех же политических условий и той же степени умственного развития, какие свойственны, напр., Англии, Франции или Германии. <…>

Западная городская демократия жалуется на полный разрыв города с деревней, на полное непонимание ими друг друга, доходящее до антагонизма, каковое обстоятельство стоит на пути успешного распространения идей из города на сельское население. В этом отношении условия русской жизни, как видно из того, что говорилось на предыдущих страницах, совершенно обратны западноевропейским. Между городом и деревней, между фабрично-заводским и сельским населением существует не только постоянное фактическое взаимодействие и общение, но и связь экономических интересов. Отдельные лица того и другого в массе не представляют двух разных, ничем между собой не связанных классов; в таком положении находится меньшинство городских рабочих. Относительно же большей их части и относительно значительной доли сельского населения необходимо признать, что они образуют один класс трудящихся, имеющих общие интересы как в деревне, так и в городе. Городская часть этого класса заинтересована в аграрных отношениях, потому что их члены участвуют во владении землей; сельская часть его заинтересована в лучшем вознаграждении фабричных рабочих, часть доходов которых посылается в деревню и в положении которых на более или менее продолжительное время становятся многие из тех, кто в данный момент отдает свои силы сельскому хозяйству.

Из сказанного, в связи с предшествовавшим, следует, что если для успеха демократических идей в России, более чем где-либо в Европе, необходимо единение города с деревней, то такое единение представляется и гораздо более возможным, идея его сама собою напрашивается в сознание всякого, даже невнимательного наблюдателя жизни русского народа, и правильная теория русского демократизма не может игнорировать этого явления, а должно дать ему место в своих абстрактных построениях. И только при полном отчуждении от трудящегося класса или даже при совершенном фактическом разрыве с русской жизнью возможно появление идеологии, претендующей на титул демократической по преимуществу и в то же время оставляющей в стороне десять десятых демоса.

Представители трудящегося населения в Европе придают весьма важное значение политическим условиям как представляющим большую или меньшую возможность организации рабочего класса для легальной защиты его интересов.

При этом между ними обнаруживается разногласие лишь относительно важности организации экономической (корпоративной и кооперативной) и политической. Что же касается действительного хода дел, то в разных странах, - соответственно всей совокупности исторических условий, - на первый план выступили то корпоративное и кооперативное, то политическое движение. В Англии, где политические условия прежнего времени не благоприятствовали политической организации рабочего класса, последний объединился путем корпоративных и кооперативных союзов. В Германии, где развитие политической жизни обогнало экономическое и где вскоре по водворению парламентаризма введена была всеобщая подача голосов, рабочее движение характеризуется не столько корпоративным, сколько политическим объединением.

Социальные условия России допускают в настоящем существовании лишь кооперативных союзов. Мир, товарищество, артель – вот единственные формы возможного легального и потому допускающего широкое распространение единения трудящихся. Поэтому стремление интеллигента к поддержанию и дальнейшему развитию существующих союзов этого рода и к ознакомлению населения с новыми формами кооперации – даже при отрицании за этими учреждениями серьезного значения и при отношении к ним только как к средству для развития самосознания производителя – это стремление должно быть призвано имеющим для России гораздо большее значение, нежели для остальной Европы. Казалось бы поэтому, что и всякое общественное течение, признающее практическую важность юридических условий и считающее главнейшей задачей современного момента развитие самосознания производителя, должно бы было особенно приветствовать всякий новый шаг в этом направлении, особенно бережно относиться ко всякой бытовой форме, кроющей хотя бы только зачатки кооперации, указывать современникам на необходимость пытаться развить эти зачатки и расширить сферу применения идеи артели. Обращаясь же к позиции, занятой по отношению к данному вопросу нашим идеологическим марксизмом, мы увидим, что последний не только не поддерживал существующего в нашей стране кооперативного движения, но принимал все находящиеся в его распоряжении средства для дискредитирования этого движения в общественном мнении. Названное направление начало с того, что обрушилось на бытовые формы кооперации русского народа, виновные в том, что они были распространены исключительно среди крестьянского населения (на месте и в отхожих промыслах), и в порыве рабского усердия в следовании воспринятой узенькой догме вышло за границы дозволенного даже исповедуемой теорией: клеветало на общераспространенную среди русского народа форму коллективного владения землей, представляя ее то очагом реакционного настроения, то орудием эксплуатации бедного населения кучкой богатых; смеялось над ничтожными экономическими средствами артели, в случаях, когда она применялась беднейшими кустарями, и позорило как кулаческие те кооперации, которые составлялись из работников, не настолько обедневших, чтобы не иметь, напр., кое-каких средств для ведения самостоятельного промысла. Вместе с тем оно предавало насмешке лиц, стоящих за целесообразность применения кооперации для удовлетворения различных потребностей трудящегося населения и, - не имея средств бороться с этим направлением на почве фактов и рассуждений, - стремилось обесславить его как мелкобуржуазное, а заодно и самому оправдаться в борьбе, с этим течением, борьбе имевшей характер противопоставления ему принципов крупно-буржуазной организации.

№ 6.